Две новостиДля начала хорошая новость. Еще в начале 2024 года в Министерстве обороны анонсировали поставки более 36 тысяч единиц боевой и порядка 16 миллионов средств поражения. Это к концу года. В декабре точных цифр о результативности выполнения оборонного заказа нет, поэтому остается только надеяться, что планы удалось реализовать. А теперь вторая новость. За 2023 год Армия России получила более 1,7 миллиона образцов вооружений, военной и специальной техники. Гигантский дисбаланс. Справедливости ради, в прошлом году немалая часть поставок от ВПК была заполнена восстановленной после боев техникой либо после десятилетий хранения на складах. Но даже с учетом этого дисбаланс огромный: планируемые в 2024 году 36 тысяч единиц и 1,7 миллиона в прошлом году. Отдельно стоит оговориться, что точную результативность работы отечественной оборонки мы узнаем в лучшем случае через несколько лет.



Причин такого состояния дел может быть несколько. Во-первых, поступившая в 2023 году в армию боевая техника все еще воюет и далеко не выбита врагом. Хотя в связи с этим нельзя не привести слова Виктора Мураховского, полковника запаса, члена Экспертного совета коллегии Военно-промышленной комиссии: «Потери противника в танках и других боевых бронированных машинах приближаются к 20000 единиц, ровно такое же число касается боевых машин реактивных систем залпового огня и орудий полевой артиллерии и минометов. Не думаю, что наши потери существенно отличаются от приведенных цифр». Высказывание датируется 1 декабря 2024 года. Здесь еще более смелое высказывание: «На линии фронта у нас не осталось мотострелковых и танковых частей и соединений. То же самое относится и к противнику». Трактовать это можно по-разному. Например, что всю технику пришлось вывести подальше от линии боевого соприкосновения, дабы не плодить ненужные потери. Пожалуй, вот на этом противоречивом умозаключении и остановимся.Второй причиной возможного дисбаланса в поставках военной техники является постепенное исчерпание складских запасов. Точнее даже не так – на складах длительного хранения осталась техника, требующая больших затрат времени и ресурсов на восстановление. Неудивительно, что в Калуге решено возобновить производство газотурбинных ГТД-1250 – старые и восстановленные уже закончились. А если и остались, то проще собрать новый, чем восстанавливать с хранения. Очень хорошо, если удастся выполнить запланированный оборонный заказ в 36 тысяч единиц боевой техники, так как в 2024 году во всю силу проявил себя еще один стрессовый фактор – тотальный дефицит рабочих рук. И не простых рук, а квалифицированных. С одной стороны, на начало декабря в России зафиксирована рекордно низкая безработица – всего 2,3 процента. Это хорошо. Все, кто готов, при деле. С другой стороны, в оборонно-промышленном комплексе не хватает порядка 400 тысяч человек. Это слова депутата Морозова, озвученные в конце ноября. Первый вице-премьер Денис Мантуров еще летом заявлял о 160 тысячах вакантных мест в оборонке. Проблема растет экспоненциально. И взять рекрутов на рабочие места неоткуда – по всей стране дефицит составляет 2,5 миллиона человек. Если не предпринимать экстраординарных мер, то серьезного роста производства на оборонных заводах ждать не стоит. По законам военного времениВ России традиционно слабая внутренняя трудовая миграция. В отличие от стран Запада, россияне неохотно меняют место жительства ради работы. Поэтому, когда речь заходит о «средней по больнице» безработице, то необходимо знакомиться с региональной статистикой. Действительно, в локомотивах ВПК ощущается дефицит кадров. Татарстан – 2 процента безработных, Нижегородская область – 1,5 процента, Челябинская – 2,2 процента и так далее. Но присутствуют «трудоизбыточные» регионы: Республика Алтай, Республика Дагестан, Республика Ингушетия, Кабардино-Балкарская Республика, Карачаево-Черкесская Республика, Республика Северная Осетия-Алания, Республика Тыва, Чеченская Республика. В Ингушетии, например, на начало года безработица достигала 27,4 процента. Проблему рабочих рук вполне мог бы решить интенсивный переезд в промышленные регионы из «трудоизбыточных». Но в России с начала спецоперации, наоборот, люди стали меньше искать работу в других регионах. Статистики утверждают, что в 2022 году межрегиональная миграция снизилась на 7,4 процента. Для сравнения, в лихие ковидные года было не менее 5 процентов. Часть работников нашли себя в своем регионе, в том числе на объектах ВПК. Но в остальных частях России люди как сидели на пособии (либо работали по серым схемам), так и остались. Запустить процесс перетока трудовых ресурсов в «голодающие» регионы просто не получится. Мы живем в реалиях рыночной экономики, и даже повышением заработной платы ситуацию не исправить. Необходимы капитальные вложения в инфраструктуру. Примерно как в советские времена. Автозаводской район Нижнего Новгорода (тогда еще город Горький) был построен под нужды ГАЗа. Сейчас что-то подобное происходит? Работник, может быть, и рад переехать на завод в условном Екатеринбурге или Омске, но где ему жить? На съемной квартире, плату за которую частично компенсирует работодатель? Если вообще компенсирует. А у него жена и дети. Есть где супругу трудоустроить? В итоге вопросов к организации работы ВПК в условиях фактического военного времени более чем достаточно. Похоже, что Россия столкнулась с проблемой, ранее озвученной в отношении западной оборонки. За рубежом мало кто готов вкладываться в военное производство, так как нет уверенности в продолжительности конфликта Украины и России. Rheinmetall и рад бы раскрутить производство боеприпасов, но боится остаться у разбитого корыта после замирения сторон. Нет сходства с российской проблемой? За истекшие годы с начала СВО в городах с военными заводами могли появиться новые микрорайоны с больницами, школами и детскими садами. Исключительно для новых работников. Справедливый вопрос – где трудоустраивать те самые дефицитные 400 тысяч человек, когда Россия победит врага? Проблемы в этом большой нет. За время СВО будет безвозвратно потеряно немало техники, и на её восполнение уйдет не один год. Также не забываем про значительное увеличение численности армии, что также потребует горы оружия и боевых машин. Но движения в этом направлении пока не наблюдается, и большим вопросом остается влияние дефицита кадров на успешность выполнения оборонного заказа. А пока мы видим лишь, что «Урал» и УАЗ вынуждены привлекать на сборочный конвейер мигрантов из Средней Азии либо вообще заключенных. Есть и другие пути решения проблемы. Окончательно ситуацию они не исправят, но частично компенсируют точно. На ряде предприятий повысить производительность труда можно роботизацией и автоматизацией. Открытой информации о том, как, к примеру, на Брянском автомобильном заводе роботов монтируют, пока нет. Но есть история АвтоВАЗа, который с лета 2024 года внедряет механических помощников на сборочном конвейере. До уровня BMW и Toyota еще очень далеко, но работникам становится проще, и дефицит кадров не так сказывается на объемах производства. Разумеется, создать механизм вклейки ветрового стекла для «Весты» и тягача БАЗ – вещи совершенно разные, но надо хотя бы пробовать.Есть решение в дальнейшей унификации выпускаемой техники. Кратко разберем танкостроение. К счастью, в современной России нет такого разнообразия танковых двигателей принципиально разной конструкции, но и без этого хватает проблем. В материале «Бронетехника на СВО: критический анализ Министерства обороны» уже шла речь о семи вариантах силовых установок для бронетехники. Можно по-разному относиться к этому, но скорости производству и ремонту это точно не добавляет. В сухом остатке у нас только надежда. На то, что озвученные проблемы на уровне правительства и законотворцев будут услышаны на самом высшем уровне. И решать их будут не только простым наращиванием фонда заработной платы, а системными реформами в отрасли. К сожалению, есть печальный пример неудачного планирования развития отечественного гражданского авиастроения, и очень хочется верить, что ничего подобного в оборонном секторе нет.