22 июня как это получилось?

Интербеллум. РККА до 1939 года

оссия вышла из Гражданской войны в состоянии, которое можно смело назвать катастрофическим. Страна была разорена, ее промышленность оказалась практически уничтожена. Несмотря на риторику о грядущей мировой революции, в действительности РККА того времени могла рассматривать в качестве опасного противника коалицию стран, образовавшихся на обломках Российской империи. Бедность страны и потеря большинства офицеров старой школы привела к тому, что строительство вооруженных сил было необходимо начинать почти с нуля и при крайне скудных средствах. РККА 1920-х — организация, служба в которой могла мало что дать в смысле социального статуса и материального обеспечения, немногочисленная и очень скверно оснащенная. Представление об уровне бедности РККА 20-х годов XX века даёт, например, ситуация времен конфликта с Китаем на КВЖД в 1929-м: воюющему на Дальнем Востоке контингенту остро не хватало биноклей (!) и наручных часов (!!!), а стрелковое оружие включало изношенные пулеметы Шоша, из которых не удавалось сделать более полусотни выстрелов подряд и которые ласково характеризовались как «высококвалифицированная дрянь».

Летчики во время конфликта на КВЖД

Тем любопытнее, что взгляды на будущую войну в РККА были достаточно передовыми, и в целом вполне соответствовали реалиям войны современной. В армии на командных должностях в силу вышеозначенных проблем остались в основном фанаты военного дела, готовые работать нагими и за еду, лишь бы быть поближе к пулемету. К тому же в войсках 1920-х годов насчитывалось заметное количество специалистов императорской армии. Кто-то из них вступил в РККА по идейным соображениям, иных привлекала возможность карьерного роста. Как бы то ни было, в армии собралось достаточно много хорошо подготовленных командиров и энтузиастов, получивших опыт Мировой и Гражданской войн, причем иногда — в борьбе друг против друга. РККА отнюдь не была сборищем оголтелых фанатов конных атак с шашками наголо. Ее военную доктрину формировали люди передовых взглядов, и старые военспецы, такие как Свечин, Зайончковский, Брусилов и Шапошников, совершенно спокойно работали и делились опытом с новыми людьми вроде Фрунзе и Уборевича, а иной раз в этом странном коллективе можно было встретить командиров Белой гвардии, самым известным из которых был Слащев. Концепция развития РККА предполагала создание высокомобильных танковых и механизированных частей, мощной авиации. Конец 1920-х и начало 30-х годов стали временем разработки доктрины «глубокой операции».

Эта концепция предполагала быстрые прорывы сквозь линию фронта танковых и мотопехотных частей при поддержке авиации. В целом она была близка к разработкам, ведшимся в то же время в Германии. Благо, Веймарская республика и СССР довольно близко сотрудничали: СССР предоставлял территорию для школ Рейхсвера, в обмен получая некие представления о современных западных военно-теоретических разработках.

Реальность быстро начала вносить коррективы в идиллическую картину формирования армии будущего. Во-первых, на качестве РККА постоянно сказывалась слабость индустриальной базы. В 1927-м «военная тревога», вспышка напряженности в отношениях с Польшей, спровоцировала запрос наркомата обороны у промышленности на поставку боеприпасов. Военные запросили очень скромный комплект из расчета на полгода войны при расходе боеприпасов на уровне Гражданской. Итог оказался обескураживающим: индустрия советского государства могла покрыть менее трети потребности в снарядах и дать 8% (восемь процентов!) необходимых патронов. Любопытно, что Тухачевский, возглавлявший тогда штаб РККА, ощутимо оторвался от реальности и полагал, что промышленность в состоянии выпустить в короткий срок десятки тысяч танков. Это было, конечно, сугубое прожектерство, однако четко обозначилась сохранившаяся и до Второй мировой войны, и после нее коллизия: запросы армейского руководства радикально не соответствовали возможностям промышленности.

Характерно, что если политическая риторика делала упор на классовую борьбу и революционное движение в тылу врага в случае конфликта, военное планирование оставалось вполне классическим: противника предполагалось разгромить на поле боя. В середине 30-х годов XX столетия, после захвата нацистами власти в Германии, Генштаб РККА уже исходил из того, что наиболее вероятным противником окажется именно Рейх. В качестве возможных союзников неприятеля назывались Польша, Румыния, Финляндия и государства Прибалтики.

В начале 1930-х годов в РККА появились первые механизированные корпуса, которые уже можно было назвать полноценными подвижными соединениями. Впоследствии танковые войска росли как на дрожжах. В течение 20-х и 30-х годов XX века удалось сделать достаточно много. Однако армия была отягощена серьезными пороками развития. Массовое строительство танков и самолетов имело не очень заметную на первый взгляд, но значимую изнанку: эта техника была очень плохо обеспечена запчастями и топливом, а качество изготовления часто оставляло желать лучшего. Чтобы не подвергать бронетехнику износу и не расходовать драгоценные моточасы, были сильно урезаны учебные программы. На практике это означало большие проблемы с выучкой солдат, которым предстояло на этой технике идти в бой.

Еще более тяжкой была проблема кадров. Даже к 1939 году высшее образование имело только 0,7% населения страны, и только 7,7% имели за плечами более семи классов образования среднего. В армии эти показатели были выше, но подавляющее большинство не то что солдат, но и командиров даже к началу войны имели низкий уровень образования: 90% этих людей обладали военной подготовкой в объеме краткосрочных курсов. Вообще, низкий уровень подготовки офицерского корпуса был огромной проблемой РККА в течение всего времени ее существования. Нельзя утверждать, что проблема не осознавалась, однако РККА быстро росла, в результате чего армию заполонили «краткосрочники». На практике это означало, что командиры младшего и среднего звена часто были просто некомпетентны, не знали собственных уставов и просто нуждались в доучивании прежде допуска к руководству людьми. Характерно, например, такое замечание проверяющих по поводу итогов предвоенных маневров:

«Пехота всюду шла в атаку на пулемёты противника не редкими цепями, а густыми толпами из отделений. При таких построениях атака была бы сорвана в действительности, захлебнулась в крови. Причина: бойцы одиночные, отделения и взводы недоучены».

Ловушка бедности и погоня за наращиванием численности армии любой ценой создавали дурную бесконечность. Из-за низкого среднего уровня образования в стране для получения того же уровня тактической подготовки, что у солдата вермахта, на красноармейца и младшего командира РККА требовалось тратить больше усилий, предоставлять больше расходных материалов — боеприпасов, топлива, запчастей, но как раз этой-то возможности у советского государства и не было. Результатом стала хроническая слабость подготовки солдат и командиров. На совещании комсостава в декабре 1940-го генерал-инспектор пехоты Андрей Смирнов произнёс потрясающую реплику:

«Нужно прибавить несколько патронов для огневой подготовки пехоты. Курс огневой подготовки 1938 года исходил в значительной степени из экономии боезапаса. В огневой подготовке нужно сделать решительный перелом».

Он же с полным пессимизмом говорит о командирах нижнего и среднего звена:

«Ряд школ сейчас выпустил младших командиров с недостаточной, незаконченной пятимесячной подготовкой. Я считаю, что при таком положении их доподготовка является решающей… Мы в лице нашего командира батальона (когда он увязывает свою работу с различными командирами артиллерийских, танковых видов войск) не имеем достаточного развитого командира».

В этом аспекте отдельный интерес представляет вопрос о влиянии репрессий на качество офицерского корпуса РККА. Зачастую, говоря об этом явлении, разумеют только 1937/38 годы, а вопрос исчерпывается разговорами о знаковых персоналиях вроде Тухачевского. Реальность куда глубже и страшнее. Во-первых, в целом насилие в отношении офицерского корпуса началось далеко не в 1937-м. Первый ощутимый удар был нанесен еще Гражданской войной, когда были убиты или вынуждены покинуть страну многие квалифицированные военные. Около 40% офицеров старой русской армии оказалось в рядах Белой гвардии и, соответственно, почти все они были для РККА отрезанным ломтем. Некоторые из них сделали блестящую карьеру в других странах (например, скромный начальник генштаба республики Парагвай Иван Беляев), иные не добились такого успеха, однако в структурах нового государства они отсутствовали и во Второй мировой войне по понятным причинам не участвовали.

Вторым сильным ударом стало дело «Весна» 1930–1931 годов, чистка командного состава РККА от царских военспецов. Еще несколько тысяч офицеров покинули войска, чтобы никогда туда не вернуться. Учитывая, что для воспитания хорошего офицера в нормальных условиях необходимы другие хорошие офицеры, подобные акции со стороны руководства Советского Союза есть не что иное, как расточительство: люди, обладавшие реальным огромным боевым опытом и хорошей боевой подготовкой, оказались попросту перебиты без смысла и внятного результата даже с точки зрения режима, который их убил. Часть арестованных в ходе «Весны» офицеров была позднее возвращена в вооруженные силы, но над ними продолжал висеть дамоклов меч, обрушившийся на головы и жертв «Весны», и других командиров несколько лет спустя.

Наконец, 1937-й без преувеличения дал катастрофический эффект. Хотя часть командиров была позже восстановлена на службе (пройдя через унизительные процессы и мучительное тюремное заключение), армия потеряла до 20 тыс. военных специалистов.

Довольно популярна концепция, согласно которой репрессированные в 1937/38-м не представляли собой ничего особенного и их изъятие из армии не создало никаких значительных проблем. В подтверждении такого тезиса как правило приводятся не особенно выразительные персоналии вроде Дыбенко; или фигура Тухачевского, который действительно был в значительной степени авантюристом и прожектером. Между тем как-то забывается, что в ходе чисток были потеряны 90% комкоров, две трети комдивов, примерно по половине комбригов и полковников. Не говоря о морально-этических вопросах, такое избиение делало просто невозможным нормальное функционирование армейского организма, и дело здесь не только и не столько в десятке персоналий.

Если говорить о людях, как мы точно знаем, среди репрессированных «не до конца» и в итоге возвратившихся в армию оказались, в частности, такие люди, как один из лучших армейских командиров военного времени Горбатов, испытанный генерал танковых войск, покоритель Берлина Богданов и, наконец, будущий маршал Рокоссовский. Вероятно, если бы этих людей также казнили в 1937-м, нынешние сторонники концепции «очищения армии» объявили бы бездарностями и их. Среди командующих, погибших в результате этих упражнений, был, например, Свечин, один из крупнейших в стране военных теоретиков, чьими наработками позднее пользовался советский генштаб в 1941 году. Безусловный профессионализм Уборевича, расстрелянного в группе Тухачевского, отмечали все, кто с ним работал. Короче говоря, армия понесла ощутимые потери от репрессий. Качество комсостава РККА в целом оставалось невысоким, и тем опаснее было вырывание из ее рядов множества офицеров незадолго до войны.

Очевидно то возражение, что в 1944/45-м русские располагали целой плеядой первоклассных полководцев. Однако это были люди, сформировавшиеся уже в ходе войны. Баграмян, Катуков, Черняховский были в начале войны полковниками, Василевский — только генерал-майором. Люди же, возглавлявшие фронты летом 1941-го, не отметились не то что гениальными озарениями, но даже просто выдающимися качествами. Увы, но ни Кузнецов, ни Тюленев, ни Кирпонос не оказались на высоте, а Павлов показал просто наиболее естественные решения, но не более того. Не хотелось бы обвинять этих командиров в бездарности и тому подобных грехах. Легко строго критиковать командира, который проделал путь от комдива до командующего фронтом менее чем за полтора года и оказался не лучшим полководцем, как это произошло с Кирпоносом, командующим Юго-Западным фронтом. Кто мог бы заменить его в этом качестве, совершенно неясно. В довоенной РККА оказался переломан сам механизм естественного карьерного роста офицеров. Для сравнения, уже во время войны Черняховский проделал путь от полковника и командира дивизии до командующего фронтом за три года — три, а не полтора — и это были три года беспощадной непрерывной войны. У Кирпоноса не имелось как этих трех лет, так и возможности много лет работать в спокойных условиях на должностях командира корпуса, армии, заместителя командующего фронтом — и, наконец, комфронта.

Красная армия подошла к новой мировой войне, имея очень неровный уровень военных качеств. С одной стороны, она имела впечатляющее количество танков, стволов артиллерии, боевых самолетов. Имелись достаточно передовые для своего времени теоретические наработки. С другой — слабость промышленной базы сделала невозможной поставку нужного количества транспорта, полноценное обеспечение войск боеприпасами, а уровень подготовки войск оставался катастрофически низким. Причем последнее было не столько виной, сколько бедой военных: низкий уровень образования в государстве в целом и разнообразные социальные эксперименты, минимум трижды за двадцать лет сильно проредившие командный состав, просто не позволяли создать одновременно массовую и высококвалифицированную армию. Отдельные незаурядные личности выросли и в таких условиях, а уже в ходе войны появилась целая плеяда первоклассных полководцев, солдаты набрались опыта (и весь этот опыт был оплачен русской кровью), но к 1941-му об уровне середины и конца войны невозможно было и мечтать. Воевать же этим силам предстояло против наиболее мощной армии мира…

Орел расправляет крылья

Германия вышла из Первой мировой войны скованной условиями Версальского мира, не позволявшими ей иметь многочисленные и хорошо оснащенные вооруженные силы. Однако немецким кадровым военным удалось не только сохранить армию, но и заложить основы для создания одних из наиболее боеспособных ВС в мировой истории.

Поскольку все кадры, уцелевшие после Первой мировой в Германии, оставались на месте, в Рейхсвер, армию Веймарской республики, отобрали лучших офицеров кайзеровских войск. Эти люди посвятили массу времени и сил изучению опыта Первой мировой войны. Ганс фон Зект, руководитель Рейхсвера до середины 1920-х, получил возможность создать армию в полном соответствии со своими представлениями о должном. Стотысячное войско, дозволенное Германии победившими союзниками, состояло на две трети из офицеров и унтеров, причем тактическая подготовка даже рядовых солдат находилась на высочайшем уровне. Унтер-офицеры готовились с таким расчетом, чтобы иметь возможность занимать офицерские должности. В смысле подготовки солдат и офицеров Рейхсвер едва ли знал себе равных в мире. Еще в эпоху Веймарской республики начала разрабатываться, окончательно оформившись в 1930-е годы, технология военных действий, сделавшая вермахт столь труднопобедимым. Как правило, этот комплекс приемов именуется «блицкригом», но в качестве военного термина это слово не использовалось. Как бы то ни было, немцы творчески освоили собственный опыт Первой мировой, встроили в современную армию новейшие технические средства и сделали ставку на тесное взаимодействие механизированных войск с тактической авиацией и самостоятельной пехотой, способной эффективно взломать неприятельский фронт.

Немецкую армию Второй мировой зачастую представляют как армию «штук» и «панцеров», пикирующих бомбардировщиков и танков. Хотя кулаками вермахта действительно были танковые и моторизованные дивизии, собранные в корпуса и армии, его хребтом стала именно пехота, возглавляемая самостоятельными офицерами и тщательно подготовленными унтер-офицерами. Не новым, но отточенным приемом в рамках этого подхода к боевым действиям оказался любимый немецкими военными «кессельшлахт», битва на окружение. «Котел» действительно был крайне эффективным оперативным приемом — настолько эффективным, что в ходе Второй мировой он стал, по сути, основным. Преимущества его очевидны: попавшие в окружение войска лишаются подвоза боеприпасов, возможности вывезти раненых, их боевой дух падает, а в бой вынуждены идти толпы людей из тыловых частей, вовсе не подготовленных к этому ни тактически, ни психологически. Огромные цифры пленных в битвах на окружение объясняются именно так: даже хорошие солдаты быстро теряют боеспособность, оказавшись без командования, патронов и продовольствия. До 1939 года немцы еще сами не понимали, насколько совершенный инструмент они создали.

Приход Гитлера к власти и отказ от версальских соглашений открыли дорогу созданию полноценных вооруженных сил. Экономика Германии перестраивалась под военные нужды. Рост расходов на оборону был взрывным: к 1938 году ассигнования на нужды армии по сравнению с моментом прихода нацистов к власти выросли примерно в 20 раз. Гитлер фактически отрезал себе дорогу назад: отправляя огромные средства на перевооружение и насыщение армии всем необходимым, он проделал в бюджете Германии дыру. Немецкий финансовый гений Ялмар Шахт, выправивший экономическое положение страны после затяжного кризиса, был вынужден покинуть свой пост министра финансов после того как объявил диктатору, что экономика Германии полетит в пропасть, если не остановить рост расходов. Такая ситуация в немецкой экономике делает бессмысленным спор о том, что конкретно спровоцировало нацистов на начало войны. Германия в 1930-е годы превратилась в финансовую пирамиду, создав вооруженные силы, которые ей были не по карману. Спасти Германию могло срочное использование этого мощного войска ради завоевания соседних держав. Гитлер стоял перед необходимостью выбирать между экономическим крахом или войной, и выбор для него был очевиден.

Риторика нацистов изначально провозглашала слом Версальских соглашений и возвращение Германии на позиции гегемона в Европе. В этом отношении слова не расходились с делом. Получив властные полномочия из рук дряхлого Гинденбурга, Гитлер быстро и эффективно расправился с внутренними противниками, силовым путем уничтожив левые партии в Германии и установив режим личной диктатуры. Теперь он был готов к эффектным жестам во внешней политике. В марте 1936 Рейх делает первый решительный шаг к столкновению с недавними победителями: трехтысячный контингент входит в демилитаризованную Рейнскую область. Союзники довольно спокойно переварили эту провокацию. В 1938-м последовала аннексия Австрии, также стоически воспринятая мировым сообществом. Затем произошел знаковый дипломатический кризис в отношениях с Чехословакией. Аннексия населенных немцами областей этой страны характерна в нескольких аспектах. С одной стороны, эта страна была с легкостью необычайной отдана нацистам Британией и Францией — несмотря на имевшиеся у Франции союзнические обязательства по отношению к чехам. С другой, попытка СССР поучаствовать в защите Чехословакии натолкнулась на всеобщее демонстративное равнодушие. Польша категорически отказалась сотрудничать с Советами в этом вопросе, что делало все усилия Москвы заведомо бесплодными, а британцы и французы убедили Прагу поступиться территориями во имя мира и не идти на контакт с СССР. История чехословацкого кризиса продемонстрировала не только податливость западных демократий, готовых спокойно наблюдать за поползновениями нацистов, но также показала ничтожный дипломатический вес Советского Союза 1930-х годов: его мнение просто проигнорировали. В этой связи выглядят очень своеобразно теории, рисующие Москву соавтором войны в Европе. СССР до 1939 года оставался едва ли не единственной страной, последовательно пытавшейся остановить нацистов, но при этом в действительности Советскому Союзу не удалось сделать в этом направлении ничего. Компартия в самой Германии была уничтожена Гитлером, поддержка республиканцев в Испании закончилась их поражением и приходом к власти дружественного Германии режима Франко, поддержка Чехословакии завершилась ее аннексией… Плоды усилий Союза в борьбе против нацистов перед Второй мировой войной легко описываются одним словом, и это слово — «фиаско».

Пока в Москве осознавали последствия дипломатической неудачи, а английский премьер-министр Чемберлен успокаивал соотечественников уверениями, что он привез им мир, немцы маршировали по Судетской области. Несколько месяцев спустя будет аннексирована вся Чехословакия, а очередные гарантии со стороны союзных держав окажутся пшиком. Сопротивление оккупантам оказал один-единственный чешский офицер, затеявший со своим отрядом перестрелку с немцами. Однако это была одиночная эскапада, спасение собственной чести, но не страны. Рейх заполучил один из мощнейших индустриальных районов Европы и обширные арсеналы; Гитлер же окончательно уверился в том, что его дальнейшие действия сопротивления не встретят.

Немцы в Праге

После уничтожения Чехословакии следующей целью нацистов стала Польша. Весной 1939-го агрессия против нее была уже решенным делом. В узком кругу Гитлер заявил, что дальнейшие успехи невозможны без кровопролития и активно готовился действительно пролить кровь. Первоначальными требованиями нацистов был город Данциг с окрестностями: так называемый «польский коридор» между собственно Германией и Восточной Пруссией. В отличие от Чехословакии, Польша упорно не шла на условия Рейха. Эта страна получила гарантии поддержки от Британии и Франции; к тому же поляки обладали исключительно преувеличенными представлениями о собственных возможностях и всерьез рассчитывали эффективно противостоять Германии. При этом какую бы то ни было помощь от Советского Союза Польша по-прежнему принимать отказывалась, обоснованно не доверяя Кремлю. Поляки уже видели, с какой прискорбной эффективностью защищают доверившихся им западные демократии (более того, Варшава поучаствовала в дележе Чехословакии, заняв небольшую область на востоке страны), но теперь охотно принимали аналогичные заверения в поддержке. Ни сотрудничество с СССР, ни сотрудничество с Рейхом эту страну не привлекало. Фактически в 1939 году из всех возможных зол Польша выбрала самое легкое — просто умереть.

СССР оказался в своеобразном положении. Нацисты рассматривались в качестве непримиримого идеологического противника, но с точки зрения Советского Союза соглашение с Рейхом открывало заманчивую перспективу наблюдения за схваткой Германии, Британии и Франции и извлечения выгоды из положения нейтральной страны. Правда, по факту, как мы можем точно сказать, у Гитлера не было в 1939 году планов немедленной агрессии против Москвы, так что говорить о реальном выигрыше времени у Берлина по результатам соглашения не приходится. Джугашвили полагал, что в случае, если СССР вместо Рейха достигнет соглашения с Британией и Францией, то Союз будет оставлен наедине с нацистами, и в положении «третьего радующегося» окажутся как раз Союзники. Переговоры между СССР, Германией и Союзниками шли под сурдинку уже начавшихся предметных военных приготовлений немцев: директива о развертывании вермахта против Польши была издана в июне 1939-го. По сути это означало войну. В конечном счете, выбора у Гитлера все равно не было, «задний ход» означал крах всей его политики. 23 августа 1939 года СССР и Рейх подписали всемирно известный пакт Молотова-Риббентропа, предусматривавший мирные отношения и раздел сфер влияния в Европе, а 1 сентября вермахт вторгся в Польшу. Началась Вторая мировая война.

3 сентября Германии объявили войну Британия и Франция. Впрочем, немедленного начала активных боевых действий не случилось, так что вермахт продемонстрировал свою высочайшую эффективность, в течение буквально двух недель расправившись с основными силами польской армии. 17 сентября СССР начал интервенцию в западные Белоруссию и Украину, принадлежавшие Польше со времен Гражданской войны. РККА быстро и спокойно зачистила территории до Бреста и Львова, пленив остатки польских войск и присоединив эти земли к Белорусской и Украинской ССР.

Поход в западные Белоруссию и Украину многими нынешними публицистами трактуется как акт вопиющего злодеяния, и даже как совместный с нацистами зачин Второй мировой войны. Нелишне было бы вспомнить, что с точки зрения «сил добра» 1939 года этот поход вовсе не рассматривался как леденящее кровь преступление. СССР был признан агрессором и исключен из Лиги Наций позднее и в связи с совершенно другой вооруженной акцией. И уж конечно это не было операцией, инициировавшей Вторую мировую войну. К 17 сентября мировая война благополучно шла уже две недели: Рейх вовсю вел боевые действия, а Британия и Франция объявили ему войну. Таким образом СССР вмешался в уже идущий конфликт. Это вмешательство никак не меняло действительное положение Польши: к 17 сентября вермахт вышел на линию, по которой в итоге прошла граница между Германией и СССР, а местами и преодолел ее. К западу остались практически все боеспособные силы Польши и ее промышленная база. Организованного сопротивления вермахту польские вооруженные силы не оказывали, будучи полностью разгромленными. Многочисленность плененных остатков польской армии вовсе не говорит об их способности к организованному сопротивлению. Любопытно, что авторы, мечущие копья в сторону СССР по поводу «удара топором в спину Польше», видимо, искренне не понимают, что предложенная альтернатива — предоставление этих территорий вместе с населением Гитлеру. Сложно представить, предполагается ли Гитлер в этих построениях более гуманным или более легитимным владельцем «Кресов».

Что фактически приобрел Советский Союз раздела Польши? Он приобрел некое количество квадратных километров, которые впоследствии составили предполье СССР в боях лета 1941-го. Популярное возражение против этого тезиса указывает на то обстоятельство, что летом 1941 года вермахт преодолел это предполье в высоком темпе. Перевод километров в дни является довольно странной операцией сам по себе. Хочется также напомнить, что быстрая потеря бывших «Кресов» произошла не в результате какого-то повышенного их неудобства для обороны, а по чисто военным причинам; и если бы интервенция 1939 года не состоялась, в таком же быстром темпе был бы преодолен аналогичный промежуток восточнее. Точно те же соображения применимы и к Прибалтике. Несомненно, что летом 1941-го вермахт прошел Прибалтику достаточно быстро. Однако альтернативное решение означало бы, что стремительное наступление начнется не от Мемеля, а от Нарвы: аннексировать или склонить к союзу Латвию, Литву и Эстонию Гитлеру едва ли кто-то мог помешать. В целом, в 1939/1940-м годах Советский Союз снял сапоги с трупа Польши и расчистил себе площадку для будущей войны в Прибалтике. Не слишком почтенные занятия с точки зрения морали и этики, но спасти Польшу в 1939-м уже ничто не могло, а утрата независимости республиками Балтии — это такое несчастье, которое можно стоически перенести, коль скоро это требовалось для обеспечения «подушки безопасности» перед Ленинградом. Эгоистично и цинично, но что такое международная политика, как не царство цинизма и эгоизма?

Уверенность в том, что пакт Молотова-Риббентропа спровоцировал войну, базируется на послевоенных представлениях о могуществе СССР. Реальный вес Советского Союза в международных политических раскладах, как мы видели выше, был невелик. Вообще, позиция, согласно которой СССР рассматривается в качестве основного соавтора Второй мировой войны наряду с Германией, может быть продиктована либо политической конъюнктурой, либо слабым владением контекстом.

Сегодня мы можем оценить действительные результаты пакта с высоты имеющегося уровня знаний, и нужно отметить, что он производит впечатление не лучшего выбора. Вступление СССР в войну на стороне Союзников означало бы начало боевых действий в период слабости страны и армии, но и вермахт на тот момент не был полностью отмобилизованной отлаженной военной машиной, которой он стал впоследствии, получив в качестве базы промышленность не только Германии, но и оккупированных стран и приобретя боевой опыт. С другой стороны, немцы неизбежно должны были бы метаться между двумя фронтами. Конечно, можно понять нежелание повторять сценарий Первой мировой войны, однако в реальности дело кончилось тем, что Советский Союз оказался практически в полном одиночестве против всей мощи германских вооруженных сил.

Поворот на восток

Но настоящим испытанием стала «незнаменитая война» против Финляндии. Плохо подготовленная и проведенная операция окончилась формальным достижением заявленных целей — и демонстрацией тяжелейших проблем армии, о которых говорилось выше. РККА в Финской войне не показала и тени той непринужденности, с которой нацисты разгромили армии союзников в Европе. Победа, которую Красная армия потерпела в стране Суоми, вызвала ревизию представлений о тактике и боевой подготовке. При этом обстановка в Москве была крайне нервной. За несколько месяцев сменилось сразу три начальника генштаба. РККА наращивала численность, но проблемы боевой подготовки и технического оснащения оказались только усугублены. Серии реорганизаций подвергся ударный кулак армии, ее механизированные войска. В конечном счете мехкорпус нового облика выглядел устрашающе: предполагалось создать 29 таких формирований более чем с тысячей танков в составе каждого. Разумеется, ни один из них так и не был обеспечен техникой по полному штату. К тому же мехкорпусам остро не хватало мотопехоты, артиллерии, транспорта и вспомогательных частей. Недостаток техники был зачастую просто убойным, по некоторым позициям (бензовозы, маслозаправщики) в части могло иметься 7-8% полагающейся по штату техники. Остальной транспорт предполагалось взять в народном хозяйстве с началом войны. В частях скопилось огромное количество боевых и вспомогательных машин с поломками и повреждениями, которые можно было бы легко устранить при наличии запчастей — но их могло и не быть. Новая техника вроде начавших массово поступать в войска Т-34 и КВ осваивалась медленно, и не всегда для нее имелись подготовленные экипажи.

Не следует думать, что РККА не представляла никакой боевой ценности. Но ее реальная боевая мощь была значительно ниже, чем можно предположить, глядя на пятизначные числа, отражающие количество танков и самолетов в западных военных округах.

Вермахт за время войны на Западном фронте обтесался и находился в наилучшей форме. Если во время аншлюса Австрии немецкие войска теряли массу техники просто на марше из-за плохой организации процесса и технических трудностей; если даже в 1939-м при проведении операций случались серьезные накладки, то к 1941 году вермахт вышел на качественно новый уровень. К этому моменту немцы провели в Европе три полноценных крупных сухопутных кампании (не считая специфической операции в Норвегии). Одна из этих операций — против Франции в 1940-м — велась против противника, имевшего полноценные танковые войска и активно пытавшегося ими манипулировать. Кроме того, в 1940 году вермахт получил ценный опыт разгрома долговременной обороны, прорывая укрепрайоны Бенилюкса, а на завершающем этапе — и линии Мажино. Репутации французской армии эта кампания нанесла сокрушительный удар, а ведь до своего разгрома именно Франция считалась ведущей сухопутной военной силой в Европе. Такая серия кампаний дала вермахту уникальный опыт действий в разнообразных условиях; опыт, которого у советских не было. Очень важно, что потери начала Второй мировой не стали для Германии ломающими. Если кровопускание 1942/43 годов привело к деградации мастерства немецких военных, то кампании 1939/41-го только закалили их, позволив выявить возможности людей и техники, выдвинули решительных и грамотных офицеров и унтеров, дали возможность оптимизировать структуру подразделений, отработать тактику и взаимодействие на живом сопротивляющемся противнике. Ни Финляндия с её ни на что не похожим театром боевых действий, ни Монголия с её очень ограниченными масштабами конфликта не могли дать советским такого опыта. По существу, тот этап военного строительства, который немцы прошли в первые двадцать два месяца мировой войны, советские проходили уже под ударами вермахта.

В 1940-м Гитлер обратил взгляд на восток. Ход мыслей германского диктатора был специфичен. На совещании руководства Рейха он заявил следующее:

«Мы не будем нападать на Англию, а разобьем те иллюзии, которые дают Англии волю к сопротивлению. Тогда можно надеяться на изменение ее позиции. Сама по себе война выиграна. Франция отпала от „британского льва“. Италия сковывает британские войска. Подводная и воздушная война может решить исход войны, но это продлится год-два.

Надежда Англии — Россия и Америка. Если рухнут надежды на Россию, Америка также отпадет от Англии, так как разгром России будет иметь следствием невероятное усиление Японии в Восточной Азии».

Ход мысли, скажем так, нетривиальный, однако это то, что фюрер заявлял приближенным в приватных разговорах, причем неоднократно. Собственно, мы вновь сталкиваемся с тем обстоятельством, что СССР 1941 года не рассматривался как сверхдержава, и задача его сокрушения казалась решаемой без огромного напряжения сил. Для достижения общего успеха немцы предполагали разгромить РККА в серии окружений западнее Двины и Днепра, и выйти в ходе трехмесячной кампании к Архангельску и Астрахани. На 1941-й вермахт был наиболее многочисленной армией мира, к тому же немцы с полным основанием надеялись на качественное превосходство своих войск. Первоначально наступление предполагалось начать в мае, однако неожиданно возникшая необходимость вести кампанию на Балканах привела к отсрочке.

Тем временем в Москве отчаянно пытались решить, что делать. Нельзя сказать, чтобы в СССР полностью игнорировали угрозу. Предполагалось, что Гитлер перед агрессией начнет предъявлять какие-то, хотя бы и невыполнимые, требования. Мысль, что на СССР будут нападать с целью вывести из войны Англию, да еще и повлиять на Америку посредством усиления таким образом Японии, конечно, не является тривиальной. Тема прозорливых разведчиков, которые крали немецкие планы до того, как они ложились на стол к исполнителям — это уже общее место. Но если мы посмотрим, что же конкретно докладывала разведка, её репутация как этакого багдадского вора несколько потускнеет. Депеши советских шпионов постигла судьба предсказаний Ванги: помнят сбывшиеся прогнозы, но мало кто помнит их все. Так, 29 декабря 1940 года в Москву отправляется доклад следующего содержания: «Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР. Война будет объявлена в марте 1941 года». В марте разведуправлением сообщается: «Начало наступления на СССР — ориентировочно 20 мая». Но позже делается прогноз: «На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира». Еще 31 мая директор ГРУ Голиков доложил следующий расклад сил Третьего Рейха: «против Англии (на всех фронтах) 122–126 дивизий, против СССР — 120–122 дивизий, резервов — 44–48 дивизий». Такая расстановка была интерпретирована как подготовка к сдерживанию РККА на случай ее вмешательства в ожидающегося «Морского льва» против Англии.

На фото: Александр Василевский в 1941 году

Военные, в отличие от политического руководства СССР, не были заворожены идеей сохранить мир во что бы то ни стало в течение ближайших месяцев. 15 мая Василевский, служивший в оперативном управлении Генштаба, представляет аналитическую записку, общий смысл которой состоял в том, что немецкие войска могут в любой момент нанести удар, и нужно упредить их в развертывании собственным наступлением. Неизвестно, был ли составлен на основе этого доклада актуальный план действий (опубликованы также планы прикрытия границы, предполагающие, напротив, глухую оборону в самом начале войны), но факт есть факт: в мае Генеральный штаб уже все понял, и действует исходя из того, что война на пороге. Но Джугашвили продолжал питать надежды на достижение некой договоренности с Гитлером.

Когда говорится о внезапности нападения нацистов, имеется в виду именно потерянное на раздумья время. Худший аспект внезапности — это вовсе не пограничники, выбегающие из казарм под огнем в нательном белье (хотя и в этом мало хорошего), а фатальная задержка необходимых и срочных мероприятий для защиты государства. Причем нельзя сказать, что понимание действительной сути происходящих событий обрушилось на Джугашвили как снег на голову. Как мы могли видеть, за месяц до начала войны Генштаб уже ясно осознавал опасность и бил во все колокола. Нечеткость данных разведки едва ли может служить здесь внятным оправданием: стопроцентную гарантию реализации своих прогнозов шпионское ведомство дать не могло: на практике очень редки случаи, когда разведсводки действительно оказываются точными и исчерпывающими. Принятие решений при остром дефиците информации на войне неизбежно, но если Жуков, Ватутин и Василевский это четко понимали и предпочитали даже переоценить угрозу, дабы в случае чего быть во всеоружии, то этажом выше рассчитывали, видимо, на некую политическую «многоходовочку». В итоге из пяти ключевых, драгоценных недель мая-июня четыре оказались просто потеряны.

Последние сомнения были разрешены в середине июня. 14 числа публикуется знаменитое сообщение ТАСС. Общий смысл: СССР борется за мир, слухи о напряженности отношений с Германией беспочвенны. Гробовое молчание немецких дипломатов определило дальнейшие шаги. 15 июня вводится в действие план прикрытия: войска начинают выдвигаться в назначенные районы. Слишком поздно! РККА в приграничных военных округах не собрана в единый кулак, а размазана в глубину: в приграничье к началу войны оказалась лишь меньшая часть войск.

Вечером 21 июня произошло достаточно известное событие. Через Буг переплыл и сдался пограничникам немецкий солдат Альфред Лисков, не питавший бурного энтузиазма на тему похода на восток. Лисков сообщил сведения чрезвычайной важности. Нападение на СССР состоится утром 22 июня. Тем не менее желание выгадать еще хотя бы несколько дней на запоздалое развертывание у Джугашвили оставалось. Поэтому Директива № 1, посланная в войска в ночь на 22 число, была выполнена в осторожных формулировках.

а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе; б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать; в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточенно и замаскированно; г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов; д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Всего через несколько часов мир содрогнулся перед лицом крупнейшего военного вторжения всех времен и народов.