4 года Славянску

апреля 1961 года русский человек впервые шагнул в опасную, но чарующую неизвестность, совершив космический полёт вокруг Земли. Событие освещалось мировой прессой, улицы Москвы ликовали, а Юрий Гагарин превратился в первую русскую рок-звезду. Обаятельная улыбка, «поехали», неизвестный из толпы, выбегающий к кортежу Гагарина с цветами, развязанный шнурок, дорогая тачка, обложка Time, — из мозаики фотографий, документальной хроники и мемов складывается великая история покорения космоса, которая моментально считывается любым человеком в России, по всему бывшему СССР, во всём мире вплоть до Центральной Африки.

12 апреля 2014 года скромный отряд русских людей, скромно вооружённый едва ли не охотничьими карабинами, шагнул в не менее опасную и не менее чарующую неизвестность. На волне национального подъёма после возвращения Крыма в Россию Игорь Стрелков с группой ополченцев занял Славянск и близлежащие города. Началась не менее славная глава русской истории: великая и прекрасная военная авантюра, поставившая на уши всю Россию, всю бывшую УССР, весь мир.

Об этом не рассказывают по телевизору, об этом не принято вспоминать, об этом приказано забыть. Что не менее абсурдно, чем если бы приказали забыть полёт Гагарина. На чистом кураже, блефе, смекалке, решительности и храбрости горстка легко вооружённых людей устроила справедливейший трёхмесячный ад самопровозглашённой Украине. Вернула русским надежду. Доказала, что они даже без помощи государства способны на великие свершения и выдающиеся подвиги. «Мы живы», «мы можем», «мы красавцы». Воздух того времени ни с чем невозможно спутать. Это эпоха, когда в депрессию можно было впасть только от того, что ты до сих пор не участвуешь в донбасской движухе. Всё остальное сияло и жило. Несмотря на кровь и войну.

Русская весна. Крым — наш. Донбасс. Краматорск. «Если свои — пропускай!» — люди в масках без опознавательных знаков наседают на обдриставшуюся украинскую милицию, пытающуюся охранять местную администрацию. Менты телятся и от выстрелов в воздух едва ли не падают в обморок: «Ребята! Ребята!» Ребята водружают над зданием восхитительный русский триколор вместо жовто-блакитной тряпки. Украинские СМИ в бешенстве выхватывают из разговоров людей в масках слово «поребрик». Брызгая слюной доказывают телезрителям, что это не инициатива жителей Донбасса, а залётные петербуржцы захватили самостийный украинский Краматорск.

Словно это плохой поступок для жителя Петербурга — захватить по праву принадлежащий ему Краматорск, оказавшийся под контролем украинских сепаратистов вследствие цепи чудовищных трагедий и недоразумений. Словно империализм — это что-то постыдное и неприемлемое для человека из имперской столицы. Словно это педерастия какая-то — захватить у украинцев Краматорск и вообще что-либо у кого-то чужого захватить.

Не слушай их, петербуржец. Захватывай дальше. Ты всё делаешь правильно. По красоте. Пед*расты по ту сторону фронта.

Славянск. Город, у которого флаг с белым голубем на голубом фоне. Флаг с символом мира. Славянск — город-победитель всеукраинского парада вышиванок (!) 2013 года. Уже в 2014-м ему будет суждено станет главным символом антиукраинского сопротивления. Уже в 2014-м именно там начнётся война.

РОВД. От окна мусарни эффектно отлетает решётка — камера снимает сверху. То ли это видеонаблюдение, то ли местный стример. Стрелков лично даёт очередь. Ещё никто не знает, кто это. Ещё неизвестно, кто командир. Ещё непонятно, что это за люди выкуривают химдымом украинских ментов из родимой вонькой конуры. Только душа наполняется счастьем, когда глаза видят отлетающую решётку, когда уши слышат очередь, когда запах дыма словно ощущается через монитор. Когда порохом начинает пахнуть сигарета, пар от плиты, где жарятся стейки, сами стейки, любимый парфюм, любимая женщина — когда порохом начинает пахнуть всё, и тут же хочется быть там, возле РОВД. Там, где происходит чудо. Так, где решается судьба. Там, в Славянске, Краматорске, Дружковке, Константиновке. Географию Донбасса и Луганщины русские люди за месяц начинают знать лучше, чем своих собственных краёв и областей.

Кувалда Неля Штепа, мэр Славянска. Советская тётка, решительно не понимающая, кого слушаться и кому подчиняться. Не хозяйка города, а жирная, глупая, сабмиссивная, предклимактерическая, пергидрольная долбоё*ина, застывшая в ожидании нового хозяина. Стрелков? Путин? Турчинов? Порошенко? Кто-нибудь, возьмите меня! «Народный мэр» Пономарёв с трудом удерживается на лестнице и ботает на фене голосом бывалого героинщика. «Короче, Неля Штепа съе*алась». Уже с колорадской лентой, всё как надо. Чует, где сила и под кем надо ходить.

Пацаны на «Ниве», каких не приведи господь встретить в московской подворотне, останавливают украинский танк. Ещё и гоняются за ним, предъявляют. Так мол и так, чего хотел, придурок? Зачем припёрся? Бедняга-танкист решительно не понимает, куда и для чего он попал. В Краматорске разоружают первую колонну бронетехники, под нашими триколорами она триумфально входит в город. Славянский дрифт у кафе «Белая ночь» кроет все серии «Форсажа», как бык овцу. Как кроет кислота сознание. Как кроет ополчение Донбасса, воюющее едва ли не полуголым — нацистские отряды Коломойского в ублю*очном рыбацком камуфле. «Соколы Коломойского» — так начинают называть ополченцы достающих летними ночами комаров.

Топовой Славянской тачкой становится легендарная «Нона». Гаубица, расчёт которой три месяца подряд кошмарит всю украинскую артиллерию, расположившуюся первым делом на горе Карачун. Кара-чун, «чёрная смерть», и посреди этой символичной чёрной смерти — красно-белая телевышка, которую эффектно разрушат в ходе уже серьёзных боёв. Всё это едва ли не прекраснее, а кое-что точно гораздо прекраснее шнурков Юрия Гагарина.

26 апреля. Дмитрий Стешин и Александр Коц берут первое интервью у Игоря Стрелкова. Россия видит не нынешнего печального гебиста-чоповца Гиркина, с трудом отличимого от тысяч других чесночно-перегарных «патриотов», а того, кого ждала всё это время. Честного русского офицера, словно сошедшего к нам прямо из ТОГО четырнадцатого, тысяча девятьсот четырнадцатого. Фотографии с исторической реконструкции в белогвардейской форме подкрепляют впечатление, а чёрно-оранжевые шевроны Стрелков приказывает нашивать на белогвардейский манер, «галочкой» (или как это называется, простите гражданскому его неосведомлённость).

Командир как обычно сдержан и говорит в привычной форме доклада. «90% населения желают возвращения в Россию». Как будто их обязательно надо спрашивать. Куда скажет — туда и вернутся. «Стрелков грустит» — фраза, в 2014 году популярнее, чем теперь «Пошумим, бля*ь!» Погрустит-погрустит, расскажет «Комсомольской Правде», как всё плохо — а наутро у украинцев минус два вертолёта и двадцать единиц боевых колхозных мазеп. Смотришь на это: «Только не переставайте грустить, Игорь Иванович! Лайк, если ты русский и воспринимаешь грусть Стрелкова как культурное наследие».

Они были прекрасны: первая волна самых безумных, самых отчаянных, самых рок-н-ролльных. Дети на улицах играют в «сепаратистов», не подразумевая, что это что-то плохое. Южные донбасские тёлочки, сочные и так очаровательно глуповатые, каким и положено быть южным донбасским тёлочкам, готовят солдатам еду. Моторола, ещё не легендарный, ставит группу «Грот», чтоб было не так скучно под обстрелом, и ржёт во время ночной работы «Ноны» по позициям украинцев. «Гы-гы, там у нас стрелок-то не горит?» Мой народ. Отчаянные придурки с нулевой эмпатией. Что может быть волшебнее! Как хочется туда. К ним. Где война. Где счастье. Где смерть. Где жизнь. Где дети играют в сепаратистов. Где южные донбасские тёлочки и их южная донбасская еда. Где вернувшийся из 1914-го русский офицер словно по волшебству строит из горстки сумасшедших великую армию.

Второе мая. Ополченцы спасают подбитого украинского вертолётчика. В Одессе в это время горят люди, но Славянску это ещё неизвестно, и новый уровень ожесточения придёт только завтра. Вместе с ним придут к Стрелкову впечатлившиеся русские люди: от родственников и друзей одесситов до совершенно случайных людей с тихоокеанского побережья. Донбасс кажется русской Вандеей, русским Петербургом начала XVIII века. Местом, где соберутся все самые лучшие и откуда начнётся нормальная, человеческая Россия.

Великие кадры навсегда: женщина в цыганской юбке с ружьём. Отец, держащий на руках мёртвую дочь. Блокпост — «Добро пожаловать в ад, горящие путёвки». Плакат «300 стрелковцев» в Краматорске. Зачёркнутые украинские гербы на каких-то воротах и надпись «Русь». «Пришло вернуть моё имя — я Русь, а не Украина». Стешин и Коц становятся главными журналистами страны, их сводки из Славянска заменяют все новости разом. Сайт милитаримапс делается, наверное, самым посещаемым после всех популярных соцсетей. Утро — «как там наши». День — «как там наши». Вечер — «как там наши». Ночь — «подожди, любимая, мне сначала просто необходимо узнать, как там наши». Планы на неделю — закончить дела и поехать туда. К нашим.

Наши три месяца подряд сдерживают наступление всей армии сорокамиллионного европейского государства. Наши безо всякой поддержки извне воюют против авиации, вертолётов, тяжёлой артиллерии и кишащего вокруг свидомого пушечного мяса. Наши каждый день делают невозможное, как будто это что-то вроде завтрака или умывания, стандартная процедура. Наши водружают над собой флаг Новороссии — едва ли не восхитительнее триколора — и весь бывший Советский Союз за два дня выучивает, что это за флаг, как раньше весь мир выучил, кто такой Гагарин. Зашли в Славянск 50 организованных наших — и всё легло.

Город был осаждён. В городе не было воды. Город был блокирован. Подвоз любых грузов, гуманитарных и не очень, был операцией едва ли не более опасной, чем собственно оборона города. Ну и что? В деле наши. Не путинско-якименковские закавыченные «наши», а настоящие. Без кавычек. Как написал Олег Мельников: «Господа, мы окружены. Что мы будем делать? Как что? Сражаться, что же ещё».

Исход воспринимался Трагедией. Исход воспринимался концом всего. Как люди обычно помнят, при каких обстоятельствах узнали о смерти родственников или близких, так наверняка помнят, как получили известие о выходе ополчения из города. Я вот сидел в купе поезда на станции «Лихая», только что выйдя из Луганска и открывая коньяк. До конца жизни не забуду этот поезд и этот коньяк. Ещё была либеральная журналистка. Из «Новой газеты». С ней коньяк и выпили.

Исход при этом был блестяще спланированной операцией. На позициях были оставлены мобильные телефоны, и украинцы двенадцать часов не могли поверить, что город пуст. За сутки до выхода Стрелков говорит, что будет держаться до последнего. Уже зная, что придётся уходить. Что придётся пожертвовать городом ради сохранения жизней бойцов и командиров. За три месяца из пятидесяти человек ополчение Славянска разрослось до двух с лишним тысяч.

Утро, огромные колонны бронетехники и автотранспорта едут по улицам Донецка, тогда мирного и чуть ли не имевшего две параллельные администрации — украинскую и ДНР. История Славянского противостояния заканчивается, навсегда оставшись в бесконечной истории России, её народа, её подвигов, побед и разочарований.

И никому тут не нужна никакая «правда». Правда космического полёта Юрия Гагарина такая, что обоссавшегося от страха коротышку запихнули в тумбочку, тумбочку засунули в ракету и всё это выпиз*или зловещим зарядом за тысячу (или сколько там) километров от Земли хрен знает зачем. Потом еле смогли вернуть обратно. Дальше на монтаже наложили «Поехали!». Вот и всё. Только кому эта «правда» нужна? Правда не в этом. Правда в том, что смешная развалюха «человек», которая писает, какает и умирает, взяла и увидела планету из космоса. Шагнула за ленточку, вернулась обратно и улыбается себе. С развязанным шнурком.

Правда Славянска, правда всего духа 2014 года — в тысячах, десятках тысяч, шагнувших за ленточку, вернувшихся и оставшихся там, живыми и мёртвыми, улыбавшихся в лицо гибели, задышавших полной грудью, в один момент изменивших свой жизненный сценарий, а заодно и жизненные сценарии окружающих русских и украинских инфузорий. Правда в том, что у наших родителей было 12 апреля 1961-го, а у нас было 12 апреля 2014-го. Эту правду никому не удастся замолчать, забыть и принизить. Если российская пресса от государственнической до либеральной не замечает величия славянской эпопеи — это проблемы российской прессы. Вместо живых легенд рассказывающей о ничтожествах, которые уйдут в небытие многие завтра, а остальные чуть позже.

Останутся другие. Первые добровольцы. Первые люди. У них не было непокорённого космоса — туда уже летают южноафриканские туристы. У них был непокорённый Славянск, охотничье оружие и храбрость быть первыми.

И чтобы стать легендами — этого оказалось вполне достаточно.

Вечная память погибшим. Вечная слава живым.