Ближнее, «ближнее зарубежье»
Современная Россия это хотя и не в полной уже мере, но есть продолжение СССР. И, как следствие, взаимодействие со странами бывшего СССР не может быть, как для российской власти, так и для российского общества незначимым. Призрак «братства» республик по-прежнему сохраняет свою силу и формирует направления, порой далекие от рациональной политики. Точнее даже не так. Сейчас все больше и больше вместо «прагматической политики», либо «ностальгической политики», каждая из которых имеет свои сильные и слабые стороны, но вместе не уживаются, появляется ностальгически-прагматическая химера, которая вряд ли вообще может породить хоть что-то рациональное.
Россия еще не полностью ушла от ностальгического восприятия бывшего СССР, как части некоего российского союзного фантома и не полностью перешла к прагматической внешней политике, где Россия понимает, что она хочет получить от того, или иного соседа и добивается своего.
Прагматизм вообще вещь хорошая. Он коренится в понимании, что собственно нужно тому или иному участнику отношений. Это такой анализ на политическую зрелость, на способность государства внятно сформулировать свои приоритеты и цели, план развития на пару десятилетий вперед, собственную идеологию государственного строительства и свое видение в общемировой системе. Прагматизм требует хорошего знания себя. Своих возможностей – экономических и политических, своих проблем, которые могут в то или иной момент времени осложнить жизнь. Без такого осознание понимания прагматической политики невозможно.
Прагматическая политика требует сложившегося представления о том, что нужно требовать от других. И эта задача крайне трудна. С одной стороны, она предполагает генерацию желаний страны, участвующей в международных отношениях и не просто генерацию желаний, но и понимание достижимости этих желаний, а с другой, понимание того при помощи каких средств может быть достигнуто это желание.
Опять же трезво нужно оценивать окружающее пространство, поскольку хоть число великих и региональных государств не очень велико они существуют и вполне могут вступить в конкурентную борьбу за те, или иные прагматические цели, опять же соизмеряя свои стремления с силами других игроков.
Ностальгическая политика лишена этого, она более легка в плане установления контакта (т.к. ностальгия обычно обоюдна), но и менее продуктивна, чем политика прагматичная (рациональная). Что же представляет собой политика России в ближнем зарубежье?
Что такое страны бывшего СССР?
Ключевой вопрос российской политики на пространстве бывшего СССР - это представление о том, а что же такое страны бывшего СССР, что они собой представляют, к чему стремятся, к каким формам взаимодействия готовы.
Увы, обычно страны бывшего СССР описываются фразой приписываемой (а так это или не так нам знать не дано) В.В. Путину в диалоге с Дж.Бушем младшим «послушай Джордж, Украина, ведь, это даже не держава». В этой фразе «Украина» условная, на ее месте может запросто стоять любая, кроме России, республика бывшего СССР. Суть этой фразы не изменится. Оправдан такой подход или нет.
Ну если под государством (державой) полагать полностью независимый, сложившийся и имеющий собственные принципы и концепции развития государственный проект, то разумеется никто из стран бывшего СССР (кроме России) не государство. Только вот в таком случае число государств на свете окажется неимоверно маленьким, т.к. ровно те же проблемы, что у стран бывшего СССР есть и у огромного числа государств, которые в силу своей истории и экономико-политической слабости вряд ли могут в полной мере именоваться государствами. И это мир «великих» и «региональных» держав в число которых пробиться, разумеется крайне проблематично. Остальное – числом глубоко за сто – это как раз такие «не державы», которые тем не менее существуют на карте мира, ведут свою экономическую политику (ну как могут, так и ведут, кто-то продает недра, кто-то сидит «на трубе», кто то теряет население и производства, кто то перебивается с кредита на кредит) и международную политику (которая зачастую напоминает извращенную форму проституции, политическое действие в обмен на кредиты, или инвестиции. Хотя страны Океании, например, наперебой признававшие КНР, или Тайвань «законным Китаем» в еще большей мере достойны такого звания).
Если прекратить смотреть на суверенитет, как на обязательное условие государственности (в теории это так, а вот на практике дико дорого), то окажется, что все без исключения страны бывшего СССР и даже осколки стран бывшего СССР (Нагорный Карабах, Приднестровье, ЛНР и ДНР) вполне себе государства, не хуже каких-нибудь Коста-Рики или Экваториальной Гвинеи, а то и вовсе – Словении или Словакии, например.
Элиты в данных государствах уже поверили в то, что они самостоятельный политический класс (и некоторые даже, начали давать мастер-классы по расхищению казны, как, например, в Молдавии), некоторые пережили конфликты, которые формируют исторический крючок, не дающий государству полностью упасть, да и национальное сознание в некоторых странах вполне себе пробудилось, разным способом, но это факт.
Как бы мы не говорили, но страны бывшего СССР - это государства, не факт, что в полной мере жизнеспособные и крепкие, но определенно государства. И это данность.
Модели и место российского опыта
В мире есть несколько моделей отношений между государствами, ранее прибывавшими в составе одного государства (речь идет об отношениях наследника метрополии и других государств). При этом все они неоднородны и неоднообразны.
Первый вариант, это Британская модель пост имперского существования. Великобритания, когда-то являвшаяся империей, простиравшейся на 5 континентах постепенно в XX веке, утратила практически все свои колонии (кроме ряда островов и собственно частей Соединенного Королевства). При этом Великобритании удалось сформировать Содружество Британской нации, которое стало одним из проводников остаточного британского влияния в бывших колониях. Другой плоскостью влияния стали элиты, которые в бывших колониях оказались «британоцентричными». Однако такая «британоцентричность» возможна только в случае, если к власти приходят представители собственно британских элит закрепившиеся на местах. Отступление от этого правила, как, например, в Зимбабве, приводит к фактическому нивелированию влияния Великобритании.
Второй вариант, свойственный Франции. Это вариант, при котором бывшая метрополия принимает у себя часть социума бывших колоний (миграция), при этом сохраняя присутствие в ряде своих бывших колоний, в том числе в части размещения вооруженных сил и участия в разрешении конфликтов на местах. Франция имеет свои военные контингенты практически по всем бывшим колониям в Африке (кроме, пожалуй, Магриба) и привлекает к себе потоки мигрантов из своих бывших колониальных владений. При этом получает в ответ более легкий способ выйти на рынки этих государств, что важно в современной экономической ситуации.
Третий вариант, это вариант ограниченного дистанцирования в политическом плане и интеграция в экономическом, при котором государство – бывшая метрополия формирует вокруг себя пространство экономического притяжения, которое объединяет бывшие колонии в экономически оправданный союз. В таком случае формируется таможенный союз, а возможно и более полновесный экономический союз, являющийся фактическим внешним контуром собственно государства – бывшей метрополии. Такой союз подразумевает отсутствие в ближайшем окружении других доминантных экономик.
Последний вариант – это конфронтационный, когда бывшая метрополия и бывшие колонии находятся во враждебных отношениях, что приводит к конфликтам и как следствие к ослаблению участников такого конфликта.
Что имеем? Рассуждение в свете российско-соседских отношений
Россия на постсоветском пространстве имеет весьма странный концепт. Он объединяет все типы ранее названных отношений.
Непосредственно после распада бывшего СССР появилось Содружество независимых государств (по сути – некая калька с британского опыта). Гипотетически возможно это была попытка сохранения некоего единства в бывшем советском пространстве, но фактически это не привело к тем же последствиям, что и в бывшей Британской империи. Дело в том, что в бывшем СССР не было выстроенных аристократических отношений, а отношения близкие к тому (а они бывают у военных, представителей спецслужб и т.д.) весьма быстро обернулись вытеснением русских из органов государственной власти бывших союзных республик. По идее в данном случае должно было быть проявлено влияние России, но Россия в данном случае занималась своими проблемами в том числе воевала в Чечне, конфликтовала с главами регионов за полномочия, пыталась что-то сделать с экономикой, убитой олигархатом и коррупцией. В результате остались практически незамеченными, например, репрессии, проводимые против русскоязычного населения практически во всех бывших союзных республиках (за редким исключением). В начале нулевых собственно обеспечивать присутствие пророссийских элит на примере Великобритании не было уже никакой возможности. Поезд ушел.
Испробовала Россия и путь Франции. Причем в несколько гротескной форме. Я не имею ввиду ОДКБ, хотя он тоже служит этим же целям. Речь идет в первую очередь о вооруженном присутствии в некоторых бывших советских республиках. Таджикистан, Армения, Приднестровье - это как раз такой пример сопряжения военной составляющей с взаимодействие м на постсоветском пространстве. С другой стороны, наблюдаются миграционные потоки (в первую очередь трудовые) из стран бывшего СССР в т.ч из республик Средней Азии. Но и тут есть особенность. Наличие военного контингента не превратила Россию в страну, определяющую местный политический ландшафт. В отличие от Франции Россия не пропалывала грядку то поддерживая местных «повстанцев», то выступая в качестве гаранта сохранения «правительства». А без этого французский вариант не работает. Да и сам такой вариант мог быть доступен только в период сохранения политического и военного влияния в соответствующих государствах. Что было благополучно потеряно к концу 00-х годов и наибольшим образом проявилось в событиях 08.08.08. Грузинская авантюра по сути стала апофеозом восприятия России как государства, которое не предпринимает каких-либо действий военного плана к сохранению собственных интересов на постсоветском пространстве. Грузия ощутила ошибочность этого шага, а Россия поняла, что вариантов доминирования за счет военной составляющей уже нет.
Наконец последним на очереди оказался опыт создания системы экономической интеграции. Такая интеграция гипотетически может привести и к восстановлению бывшего государства, но по крайней мере позволяет создать экономический массив в интересах бывшей метрополии, сохранить единый рынок и заложить фундамент для успешного сотрудничества. При этом случае успешности экономического проекта гипотетически на основе слияния экономик может сформироваться уже и политический союз по типу Европейского Союза. Однако данная деятельность требует наличия мощного ядра-центра, имеющего безусловное экономическое доминирование в рамках соответствующей экономической зоны и отсутствии в пределах зоны других точек притяжения. Если с весом российской экономики в масштабах ЕАЭС все в порядке, то увы в окружении России точек притяжения оказалось сразу две. Китай, активно работающий на среднеазиатском направлении и во многом препятствовавшем присоединению к ЕАЭС Таджикистана и Европейский Союз, который ради недопущения включения Украины в орбиту ЕАЭС пошел на организацию государственного переворота (в чем в наибольшей степени, безусловно, отличилась Германия). Учитывая же еще и наличие на заднем фоне США с их интересами и попытками мешать всем прочим игрокам, которые, например, затеяли активную игру по пресечению вхождения в ЕАЭС Узбекистана. К сожалению, к настоящему времени, адекватной возможности противостоять этим игрокам у России по большому счету нет. До сих пор не завершены те проекты, которые должны были стать опорой в деятельности России. Но даже если принять во внимание, что экономический потенциал в противодействии всем игрокам у России какой-никакой, за счет локальности предложения сил есть (из объема внешней торговли России больший объем это все же рынки стран бывшего СССР и в этой части он вполне сопоставим с влиянием ЕС или Китая. За 9 месяцев 2019 года товарооборот России со странами СНГ снизился на 1,3 % до 58,8 млрд. долл. США, в том числе со странами ЕАЭС – на 0,6% до 41,7 млрд. долл. США.), то вот удачного момента пока что нет. Он может открыться, но чуть позже в период политической турбулентности в США и ЕС (осень 2020 – осень 2021 года).
Так что можно сказать, что в своей внешней политике в ближнем зарубежье Россия исходила все муки, прежде чем пришла к текущему моменту. Моменту, за которым должна последовать рациональная внешняя политика, продуманные действия и минимум сантиментов по любому поводу. Россия должна разумом, а не сердцем выбирать свою внешнеполитическую дорогу.
А что нам нужно?
Самый сложный вопрос, это разумеется, что делать. Причем именно что, в плане конечного результата, который мы хотим достичь, а не как в части методов средств и способов, так как в этой части Россия в общем то не имеет особого избытка в вариантах.
Итак, в чем же нуждается Россия.
Во-первых, это пространство безопасности, защищенное от постороннего влияния. Американское влияние в Грузии и на Украине в свое время достаточно дорого обошлось России в том числе и в части инфраструктурных изменений, только один обход железной дорогой вокруг украинских территорий чего стоял, а утрата промышленной корпорации с ускоренным замещением, да и многое другое, не говоря уже об уменьшении торгового баланса. Такого рода последствия, безусловно следует пресекать, как наносящие ущерб экономике. Тем более попытки отдельных государств стать частью НАТО с его откровенно антироссийской направленностью являются неприемлемыми для России.
Во-вторых, это приоритет в торговле и экономической экспансии. Окружающие Россию территории должны быть включены в единое технологическое пространство, единый рынок. По-хорошему это вполне решается посредством механизмов Евразийского Экономического Союза, при условии адекватной деятельности всех участников.
В-третьих, формирование ресурса для миграционного потока, имеющего желательные характеристики (в том числе близость культур, сравнительно высокий образовательный уровень). В случае активной индустриализации России это станет важным компонентом потенциального роста.
В-четвертых, пресечение использования стран ближнего зарубежья для формирования плацдармов для экономической экспансии внутри страны. Такие плацдармы могут подрывать экономическое развитие России, формировать сред экономического давления. Самым наглядным примером этому являлась в свое время Прибалтика, банковские институты которой становились серьезными конкурентами российским банкам.
В-пятых, не исключается потенциальное изменение территориальных пределов России в части объединения с другими государствами. В частности, уже в прошлом году планировалось начать продвинутый интеграционный проект в форме модернизации Союзного государства Белоруссии и России. Такая интеграция могла бы стать «испытательным полигоном» для сближения с другими постсоветскими государствами, позволила бы наметить дорожные карты развития. Однако сопротивление Лукашенко такой интеграции откладывает решение данной задачи на более поздний срок (как минимум до окончания выборов президента Белоруссии, предположительно в августе 2020 года).
При этом, в скором времени возникнет ситуация, при которой любые планы по восстановлению бывшего СССР могут статья явью. Речь идет о времени между сентябрем 2020 года и сентябрем 2021 как раз между выборами президента США, и выборами в Европе (в том числе в Бундестаг). Это даст России лучшие возможности в противостоянии с США и ЕС и в конечном итоге позволит привести к более благоприятным условиям, своей деятельности в странах «ближнего зарубежья» вплоть до воссоединения.
Стоит отметить, что России наконец то придется усвоить урок прошлого и использовать вполне традиционные технологии влияния на власть в сопредельных государствах: экономическое давление, формирование альтернативных сил, устранение политических лидеров при помощи компромата, или иначе. Все это будет способствовать укреплению России. Ждем. И дождемся.
