День Советской Армии (Фрагменты)

     Мои одноклассники мне говорят, ты же в море рвался, что тебя понесло в ЛИАП. Вон на Двинской улице Школа Морского Обучения (ШМО). Неси документы туда и в Макаровку на заочное обучение. Время не потеряешь. Логика в этом есть. Звоню в ЛИАП, и говорю - Я передумал, приду завтра забирать документы. – Приходи. Утром прихожу в ЛИАП (у кабинета приемной комиссии, какие-то военные: летеха и старшина болтаются). Захожу

 - Здравствуйте, где мои документы?

 - Не передумал?

 - Нет.

 - Получите, распишитесь.

Выхожу, а меня военные под руки берут, и спрашивают

 - А где ваше призывное свидетельство?

 - Дома. Мне в ШМО надо, документы отвезти.

 - Разберемся, а сейчас поехали с нами в военкомат.

Я позвонил родителям, привезти приписное. В военкомате болтался до вечера, мать приехала после работы и меня отпустили, назначив медкомиссию на следующий день. Через два дня, с Финляндского вокзала электричка с призывниками отправилась в Выборг.

1.    В электричке часть парней нажралась, некоторые в усмерть, несмотря на шастающих по вагонам сопровождающих. Когда выгрузились в Выборге, их пришлось пешком тащить на себе до казарм. Это около километра. ВЧ где нам предстояло проходить «курс молодого бойца» находилась на берегу, напротив телевышки. Нас загнали на второй этаж казармы и у входа поставили караул. Потихоньку в наше помещение начали просачиваться старослужащие, побазарить, пристреляться, что с нас можно снять для своих нужд – мы были в цивильной одежде. В одном углу, вповалку лежали два десятка пацанов, которых мы принесли на себе, в другом добавляли те, которые не добрали в пути.

     Внезапно в центре помещения завязалась свара. Один из сержантов, захотел забрать пиджак у Сергея Куприкова, я с ним в девятом классе учился. Потом мы оба ушли работать и продолжали учебу в вечерних школах.

 - Дай пиджак. Он тебе не скоро понадобится.

 - Не дам. Иди отсюда.

 - Дай, тебе говорю, а то пилюЛей получишь! – и сдергивает пиджак, ему было невдомек, что попал на самбиста. Сергей вывернулся и кинул его через бедро, добавив в носяру. 

 - Стариков бьют! – зажимая окровавленный нос, закричал он. Все старички, а их было около десятка, бросились на помощь. Куприков трех уложил, но его начали одолевать. Я кричу – Мужики что стоите. Питер бьют! – полез в бучу. Сразу получил в глаз, но ребята очнулись. И стало туго уже старикам, нас было много больше. И была злость. Ехали три часа, не жравши – месили стариков почем зря. Один вывернулся, разбил  стекло в окне  и заорал из окна – Салаги  наших  бьют! - На помощь сунулся караул у двери, но их сразу выбили и забаррикадировали двери.

    Тем временем, мы отодрали одно окно, они все были забиты, и выкинули на двор сначала того, который звал помощь, а потом и всех остальных. Прибежал дежурный по части, с караулом, под окнами старики валяются, кто как упал. Один с разбитой головой, один руку сломал в падении (как потом выяснилось), и на остальных живого места нет.  Под окнами были кусты, поэтому жертв  среди старослужащих не было. Дежурный кричит

 - Прекратить драку. Открывай. – а драки уже нет

 - Не откроем, зови командира части. Армия хренова! Жрать не дали. Мародеров натравили. Только суньтесь! – через полчаса прибежал замполит.

 - Открывайте, я вам приказываю!

 - Пошел ты с приказами, зови командира части!

У нас парень был один – Сережа Новиков – оказалось, он уже успел поработать секретарем в суде. Грамотный парнишка, вот он и объясняет ситуацию

 – Мужики, армия может нас легко вздрючить, поэтому все говорим одно. Дебош устроили мародеры, начали отбирать вещи. Нам ничего не будет за драку, мы еще не принимали присягу. Будут допрашивать по одному, поэтому всем напирать на мародерство. И указывать конкретно на личности дембелей.

    Приехал командир части. Смотрим в окна, кричим. Поднимается к нам со свитой, убираем баррикаду, входит, рот открывает. Не даем слова сказать.

 - Фашисты, скоты! Забрать забрали, а кормить, кто будет? Мародеры мать вашу!

Поворачивается к свите

 - Накормить, уложить спать, поставить караул. Оказать медицинскую помощь пострадавшим. Завтра разберемся. Переписать всех зачинщиков из старослужащих. Наказать караул, который пропустил стариков к новобранцам. К исполнению!

И уехал.

Вот такой был первый день в Советской Армии.

 2.    Собственно,  дальше нам выдали обмундирование, подстригли наголо и  раскидали по подразделениям.  Начались военные будни. Подъем, зарядка, шагистика. Даже пострелять с калаша дали. Эти, обиженные сержанты, гоняли нас вокруг телевышки – «Вспышка справа», «Вспышка сзади», «Окапывайся», «Надеть противогазы», но не более того. Даже нарядами вне очереди не злоупотребляли. Старики уже без нахрапа, пытались что-то купить или выменять. Командование им накачку дало, пригрозило отсрочить дембель, если что. Так прошло полтора месяца. Торжественно приняли присягу. После этого нам объявили, что нас отправляют в ГСВГ.

     Выдали сухой паек на пять суток, и погрузили в теплушки, по сорок человек. И поехали, прямо как в войну. В вагоне буржуйка, всегда дневальный следит за печкой – топили углем. Шмон портянок, пота, дыма. Дрыхнут, болтают, пишут письма родным. Пересекли границу Польши. Кругом нищета, на остановках подбегают дети, клянчат хлеб, сахар. Я таких голопузых  расхристанных и оборванных детей в СССР не видел. Конечно, мы все были из Ленинграда, но я бывал и в области, не один раз. Нас отправляли в подшефные совхозы  убирать картошку, капусту, турнепс. Здесь же вся Польша была в обносках, возможно  у них форма одежды была такая, что бы поклянчить. Позже я разговаривал с отпускниками, которые ездили не эшелонами – они говорили, что за пачку сигарет полячки отдавались. Обычно эшелоны ставили на запасных или грузовых путях. При редких остановках все вываливают из вагонов, и тут же справляют нужду.

     Посадка всегда лицом к вагонам, что бы под контролем эшелон был. А куда деваться? Помню уже в Германии. Встали, от вагона к вагону кричат – Стоянка двадцать минут – повыскакивали, рядом стоят грузовые вагоны.  И расселись, сняв портки. В это время один товарняк начинает движение в одну сторону, другой, стоявший за ним – в другую. Занавес! За ними платформа с пассажирами, ждут свой поезд. Картина маслом, достойная мастеров батальных сцен – две сотни задниц, на фоне эшелона. Наши люди культурные, со смехом надевают  портки и в вагоны. А немчура  возмущается – Русиш швайн! Приехали в Магдебург, там была пересылка ГСВГ.

      А оттуда нас уже разбирали по частям и развозили по всей Германии. Солдат старались перевозить по ночам, что бы лишний раз глаза не мозолили, но уже в пассажирских вагонах. Нас девяносто питерцев отправили в Дрезден. Пересадка  была в Ляйпциге, и мы до четырех часов утра ждали следующий поезд. В зал ожидания нас летеха не пустил – майтесь на платформе. Я нашел у киоска картонную коробку из под сигарет, разломал и лег за киоском, предупредив ребят. Проспал до поезда.

     В Дрездене нас накормили, разделили на группы  и уже на машинах отправили к месту дислокации наших воинских частей. Я и еще тридцать девять человек попали в 70-й гвардейский тяжело танковый полк, который находился недалеко от городка Риза, в бывшем концентрационном лагере Цетхайн.

4.     По разнарядке попал в первый танковый батальон. Подразделения полка размещались в корпусах ранее занимаемых зондеркомандой концлагеря. Это были одноэтажные здания, каждое с четырьмя большими спальнями, Ленинской комнатой, штабной комнатой. Ряд подсобных помещений были в подвале. На каждую спальню было две печки, которые топили угольными брикетами. Умывальники и туалеты на улице – зимой это не очень комфортно, хотя зимы в Саксонии мягкие.

     Начал службу заряжающим танка Т-10. Подъем, зарядка, завтрак, учеба, обед, политзанятия, хозработы, ужин, отбой. Рутина. Наряды в порядке очереди: на кухню, дневальным по казарме, на уборку помоек от домов с семьями офицеров. Караул, наряды вне очереди, как мера наказания. Втягиваешься. Письма из дома.

    Однажды  после обеда, дневальный кричит – Кононов, к начальнику штаба быстро. У начштаба фамилия была почти как моя – Коннов.

 - В чем дело? – спрашиваю

 - Не знаю, туда только что замполит зашел. Лучкин – захожу

 - Разрешите доложить, по вашему приказанию прибыл

 - Рядовой Кононов, ваше  отношение к требованиям по сохранению военной тайны?

 - Я ее не нарушаю.

 - Подойдите к столу. Ваш конверт? – подхожу, смотрю на подносе лежит мой конверт измазанный какашками.

 - Мой. Только это не я, они ведь в тумбочке лежат – отхожу от стола. Потом говорю

 - У меня бумаги полно, я же боевые листки выпускаю – спросите у старшего лейтенанта Лучкина. А конверт маленький и жесткий – им неудобно. - Можно еще раз взглянуть?

 -  Взгляни – подхожу, смотрю

 - Товарищ майор, это не солдатское гавно, это офицерское.

 - Почему так решил?

 - Нам столько масла не дают. Смотрите, как все вокруг промаслено – улыбается в усы

 - Разрешите идти?

 - Иди. И конверт прихвати.

– Товарищ майор, я тут не причем. Кто принес, тот пусть и уносит.

 - Идите – отдаю честь и ухожу, закрывая дверь, слышу

 - Ну, что ж Лучкин, забирай свое богатство

    Тяготы и лишения боевой службы не всем давались легко. В нашей роте был Смирнов, и у него появилась навязчивая идея – комиссоваться. Стал прикидываться  ненормальным. В столовой все путем, на марше броске в противогазах изображал отклонения - побежит в обратную сторону, упадет и вроде встать не может, снова падает. В парковый день, на выгрузке снарядов из танка экипаж работает, а он возьмет снаряд, закутает его в ватник и ходит по кругу, укачивает. Командование отправило его в Дрезден, в госпиталь. Там три дня обследовали, говорят -  отклонений не наблюдается – симулирует. Вернули в часть.

     Служба продолжалась. Парнишка настойчивый. Раз был дневальным. Все на плацу строевым ходят, а он у тумбочки стоит. Подходит время обеда, наша рота первая к казарме прибыла. Команда  - Разойдись! - Кто на улице остался, кто в казарму пошел. А там Смирнов висит. Повесился на брезентовом брючном ремне – ногами дергает, хрипит. Вынули из петли, доложили командиру батальона. Его опять в Дрезден отправили, на обследование. Приехал через неделю – симулирует. Ему мужики говорят

 - Косить надо было до призыва, здесь не прокатит – улыбается

 - Я их достану.

     Некоторое время его не оставляли одного, ни в наряды, ни в караулы, только в коллективе. Через месяц - полтора, вроде отклонения кончились. Ставят опять дневальным по казарме. И выполняет тот же трюк. Рота подходит к казарме – Разойдись! – он в петлю, но в это время подходит замполит Лучкин (так совпало) – Отставить! – и начинает десять минут мудить про подготовку к завтрашней встрече с немцами

  – Пиво не пить. Только лимонад. Секретами не делиться, лишнего не болтать..

За нашим забором был танковый полк ГДР, с танками Т-55, вот он и организовал встречу, так сказать, побратимов. И Смирнов, увы, «комиссовался». Приезжала комиссия для разбора происшествия. С Лучкиным неделю работали. Нас всех тоже перетряхнули. Что тут сделаешь? Целеустремленность великая сила, но расчет дело тонкое, все не предусмотришь.

5.    В казармах уборщиц не было. Это обязанность дневальных. После завтрака солдаты расходились на занятия, работы, мероприятия. Веник, ведро с тряпкой в руки и в позу раком. Ходили в сапогах, всегда много песка. Однажды на хозработах по уборке помойки у дома с офицерскими семьями я нашел выброшенный пылесос Буран. Отнес его в казарму, вечером разобрал – пайка была холодная, на соплях, сопротивление возросло и от перегрева расплавилась изоляция и замкнули два провода. Сходил в ПАРМ взял у них паяльник и починил. Работает. Стали в нашей роте перед мытьем пола пол пылесосить. Легче мыть, реже воду менять. Командиры обратили внимание, что в помещении роты стало на порядок чище. -  Как? Почему? – Пылесос. – Где взяли? – Кононов нашел и  починил.

     Так ко мне пришла некоторая известность. Начштаба распорядился выделить мне в подвале место в клетушке, для работы. Там уже обитал Генка Щукин, профессионал сантехник. Выдали стол, стул, свет на рабочее место я сам провел. И ко мне потянулись офицеры – кому утюг починить, кому электроплитку, фен, и т.д. Занятия и наряды мне не отменили, но внеочередными нарядами сержантский состав перестал беспокоить. После ужина, а иногда и после обеда время было мое, в моей конуре, ни кто не стоял над душей.

     Занимался ремонтом сначала для офицеров своего батальона. Потом начали обращаться офицеры других батальонов. Денег не брал никогда, предупреждал, что не все можно исправить, в зависимости от дефекта. Если кто-нибудь приносил пожрать – не отказывался. Алкоголем не злоупотреблял, то есть совсем! Сосед по «химаку» ( в летном училище  помещение отданное курсантскому составу для выполнения каких либо работ на благо училища. Кто-то делал действующий макет полета самолета по кругу, кто-то работал над наглядными пособиями, кто-то рисовал. Скажем так, закрытое помещение для воплощения творческих замыслов узкого круга лиц.  Применил термин из своей будущей жизни - химак.) Гена Щукин, не особенно досаждал. У него здесь был только склад прокладок, пакли, труб и инструмента, а работал он на адресах.

     Собственно в полку был один сверхсрочник, на должности сантехника, но хреновый , без образования. И появление Щукина в полку было встречено командованием  на ура. Через год  того сантехника освободили, а Генке стали платить его зарплату 500 дойч марок – рядовым платили тридцать. И уговаривать остаться на сверхсрочную службу. А пока он был, назовем его модным нынче словом – самозанятый! В наряды не ставили, шагистикой не занимался, на стрельбище не ходил. Иногда его выпрашивал к себе соседний немецкий танковый полк. Там тоже жили семьи офицеров, и работы по его профилю случались. Сантехник и в танковом полку сантехник! Я даже подумывал пойти к нему в напарники – отказал - говорит

 – Ареал маленький. На двоих работы нет, если часть отдам, придется в караулы ходить. Извини.

    То есть перед службой в армии желательно иметь профессию, жизненно необходимую в сфере бытовых услуг. Или предложить командованию идею, и затем воплощать ее в жизнь. Трое солдат подписали замполита полка на броневик. История полка начиналась с бронедивизиона, с броневичка которого Ленин кидал апрельские тезисы на Финляндском вокзале. Вот они два года его и делали, на базе Газ 63, кажется. Он даже ездил первое время на парадах перед танками, а потом его на вечную стоянку поставили.

   Даже, когда нас в 1968 году отправили в Чехословакию. Сантехника оставили в гарнизоне. Потому что, если сломался утюг или пылесос это может подождать, а если потекла раковина или засорился унитаз – стихийное бедствие. Его прямо из казармы вызывали по телефону, я бы не удивился, если бы ему в подвал и телефон провели. Я с ним общался от случая к случаю, когда вечером что-нибудь ремонтировал, а он забегал за нужными ему материалами. У него и с тетками было все налажено. Одна дама, жена командира роты химзащиты его раскрутила на секс. Много ли надо солдату! А потом рекомендовала его своим подругам-офицершам. Отбою не было, очередь стояла.

    Ну да ладно, что мы все о сексе, да о сексе. Пора вспомнить устав караульной службы. Караулы были на территории части: боксы с танками, периметр гарнизона и проходная, ПАРМ, штаб полка и немецкий магазин (типа военторг,  но с упором на продукты первой необходимости, включая водку), который находился у забора с немецким танковым полком. И еще был выездной караул, примерно семь километров от гарнизона, там были армейские склады боеприпасов. Караульное помещение было метрах в пятистах от складов. Туда назначали караульных от разных воинских частей по очереди. Привозили к месту на машине. Мне довелось там стоять, раз пять или шесть.

    Проезжая в который раз к армейским складам, обратил внимание на яблочный сад в поле, примерно в километре от складов, без забора, без охраны. Ставили на склад парами, две стороны охраняет один часовой, две стороны – другой. Периодически проверяли несение службы. Стоять вместе запрещено, но иногда мы сходились поболтать, особенно когда стемнеет. Однажды ночью, сразу после проверки, я говорю напарнику (он был из другой роты и на  год старше)

 - Ты походи по кругу, а я за яблоками схожу.

 - Ты что одурел?

 - Не ссы, нас только проверили, ночью никого нет, десять минут туда, десять обратно, десять яблоки собрать. Потом еще время останется час их есть.

 - Ну, иди

   Я и пошел, с автоматом на плече и пожарным ведром, снятым со щита. Сейчас бы я этого не сделал, а тогда было двадцать лет, и жрать хотелось. Дошел, набрал, вернулся. Отсыпал ему половину и дальше караулить. В караульное помещение я свои яблоки не носил, спрятал на посту в ящик с песком. А напарник – гад, принес. Его спрашивают – откуда? Он и болтанул. Начальник караула из третьего батальона, я ему чинил электрическую духовку и щипцы для завивки, вызвал меня в кабинет. Начал орать, что бы остальные слышали

 - Гауптвахта 10 суток, дисбат, покинул пост. Как ты посмел? Кругом враги и т.д., вообще на посту как на войне – будь бдителен вдвойне! – потом уже тихо

 - Не могу ничего сделать, промолчу – меня вложат. Скажу командованию, что ты уснул на посту, дадут пять суток губы. Ясно?

 - Так точно.

Вот так и первая губа нарисовалась.

 15.  В отпуск мне не довелось съездить, подвигов не совершал, да и на губе сидел раза три. Но в июле 1968 года повезло. Не помню уж зачем, но полку понадобились доски. Дерево в Германии дорогое, что бы его стоимость, не легла, непосильным бременем на казну полка, командование договорилось с хозяином лесопилки. Работы по роспуску бревен на доски будут выполнять наши солдаты, под присмотром офицера. Я попал в эту группу из семи солдат и сержанта. Жили в палатках, работали по 8 часов. Наши командиры  планировали, что бы мы работали больше, но хозяин не дал. Красота. Почти три недели на воле. Лейтенанта видели всего два раза, жил в поселке, квасил каждый день. 

     Собственно работали шесть человек, а один кашеварил – Кукава его фамилия, а сержант Головня, мотался в округе по деревням и продавал местному населению, радиоприемники Альпинист, фотоаппарат и золотые кольца, привезенные из СССР отпускниками. Хозяин (деду было около восьмидесяти лет, но он управлялся и сам) нам показал, как и что включать, как менять пилы, все довольно просто. Однажды хозяин пришел к ужину с бутылкой шнапса, налил всем по стопарю. Ему нравилось, как мы работаем. У нас было пшенная каша с тушенкой. Ему захотелось попробовать – угостили. Понравилось, только потом он два дня болел – пища грубая.

     По вечерам сидели у костра, к нам подтягивалась местная молодежь. Они все учили русский язык, мы немецкий в диапазоне патрульно-постовой службы. Общение получалось полноценное. Пить не пили, нас предупредили, кто попадется, сразу заменят. А в казарму не хотелось. Я нашел общий язык с девушкой - Элен, рассказывал ей что у меня отец пилот, а я собираюсь стать моряком. Она мне, что через год заканчивает  школу, и пойдет учиться на врача. Мы уже обжимались, и собирались меняться адресами. Но внезапно закончились  наши каникулы. Поздно вечером за нами пришла машина (про нас вспомнили в части) не попрощавшись, с местным населением мы уехали. Еще и лейтенанта своего еле нашли.

     На следующее утро наш полк со всеми танками тронулся к границе с Чехословакией. Шли по автомобильным трассам, распугивая автомобили. Риза, Карл-Маркс-Штадт, Хомутов. В этом районе начали ездить по лесам – учения. Замполиты проводили занятия. У чехов началась контрреволюция, читали газету с письмом рабочих завода Автопрага.

    Мы должны быть готовы оказать помощь братскому народу. А еще, через день проходили беседы «Не стреляйте в спины командирам!»  мало ли у кого  конфликты были с офицерами.  Самых отъявленных гавнюков оставили в гарнизоне, боялись лишних проблем. Примерно двадцать дней болтались у границы, ждали, когда чехи успокоятся. 19 августа выдали по два магазина патронов и четыре гранаты. Дальше семьдесят дней в Чехословакии. Вспоминать нет желания. Ниже манускрипт, удостоверяющий эпопею.

    28 октября нам пришла замена из СССР, и мы вернулись в гарнизон. Часть ребят еще раньше попали в госпиталь, часть отправили на родину в цинках. На плацу генерал из дивизии вручал награды ряду офицеров, а потом командир полка Швеев  грамоты рядовому и сержантскому составу. Через день, кому срок подошел, зачитали приказ о демобилизации. Вот мы и поехали в Ленинград. Все время службы я пропагандировал  профессию моряка.

     В итоге к дембелю были готовы поступать со мной Анатолий Тухта и Александр Урандин. Прибыли на Витебский вокзал, сели на такси и прямиком  в Школу Морского Обучения (ШМО). Заходим строем в приемную.

 - Хотим поступить на обучение

 - Вот бумага, пишите заявление. Где служили?

 - В группе войск в Германии

 - Э нет, давайте бумагу обратно. Приходите через три года

 - Почему?

 - А вдруг вы завербованы

Мечта накрылась медным тазом. Не судьба!