Как мы помним из предыдущей статьи Эммануэль Груши. «Ворчун», преданный Бонапарту
, из-за ранения этот генерал не принимал никакого участия в трагических событиях, которые привели к первому отречению Наполеона. Таким образом, он был одним из немногих людей, не предавших своего императора. Лишь после отъезда Наполеона на остров Эльба Груши принёс присягу Людовику XVIII. А потом пришло известие о прибытии Бонапарта во Францию и его стремительном движении к столице. От острова Эльба Наполеон отплыл 26 февраля 1815 года. 1 марта бриг «Непостоянный» с Бонапартом на борту подошёл к бухте Жуан, расположенной близ города Антиб (здесь родился один из его генералов – Оноре Шарль Рей, который в 1847 году стал маршалом Франции).
И уже 20 числа того же месяца Наполеон вступил в Париж, снова став полновластным императором. После возвращения Наполеона Груши сразу же перешёл на его сторону. Именно он арестовал в Лионе пытавшегося организовать роялистское сопротивление герцога Луи Ангулемского, племянника Людовика XVIII (во время Июльской революции 1830 года он на 20 минут стал королём Людовиком XIX). Именно за эти решительные действия Груши, кстати, и получил от Бонапарта звание маршала, а также титул пэра Франции. Скоро стало понятно, что новой войны не избежать. Подбирая кадры для армии, Наполеон вначале предполагал использовать Груши в качестве командующего кавалерией. Однако после сражении при Линьи, в котором была одержана победа над армией Блюхера, император поручил этому маршалу преследовать пруссаков.Силы Груши были выделены весьма значительные, но при этом недостаточные для полноценного сражения с прусской армией: два пехотных и два кавалерийских корпуса общей численностью до 33-х тысяч человек. Французский военный историк Анри Лашук писал:
Груши в период «Ста дней»
«Наполеон назначил маршалом и поставил во главе армии Груши, одного из победителей Гогенлиндена, блестящего кавалериста во Фридланде, Бородино, в Шампани... никогда не командовавшего армией.»
О том же можно прочитать и у Стефана Цвейга:
«Груши не герой и не стратег, а только надежный, преданный, храбрый и рассудительный командир.»
И британец Дэвид Чандлер недоумевает:
«Совершенно необъяснимо... почему император поставил командовать правым флангом маршала Груши – талантливого кавалерийского генерала, но мало знакомого с тактикой пехоты. И для него эта новая неизвестная задача была несоразмерной с его способностями, особенно при встрече с таким искушенным противником, как старый вояка Блюхер.»
Позже Груши упрекали в том, что он, никогда до той поры не командовавший столь крупным соединением, не стал отказываться, ссылаясь на отсутствие опыта. Однако, согласитесь, что опыт полководец может приобрести лишь в боях, и генерал, добровольно отказывающийся от такой возможности, вряд ли имеет право вообще служить в армии. Так или иначе, именно Груши Наполеон объявил виновным в главном поражении своей жизни при Ватерлоо, назвав в своих воспоминаниях «». Авторитет Бонапарта был столь велик, что все поверили в это. Версия, предложенная Наполеоном, была проста и понятна: недалёкий и ограниченный Груши, несмотря на изменившуюся обстановку, вопреки требованиям своих генералов продолжает выполнять устаревший приказ. Именно его отказ вести свои войска на помощь основной армии и стал причиной поражения уже практически победившего Бонапарта. И Александр Герцен в мемуарной хронике «Былое и думы» (1864 г.) не оригинален, описывая события тех дней:
«Я не могу равнодушно пройти мимо гравюры, представляющей встречу Веллингтона с Блюхером в минуту победы под Ватерлоо, я долго смотрю на нее всякий раз, и всякий раз внутри груди делается холодно и страшно… Эта спокойная, британская, не обещающая ничего светлого фигура – и этот седой, свирепо-добродушный немецкий кондотьер. Ирландец на английской службе, человек без отечества – и пруссак, у которого отечество в казармах, – приветствуют радостно друг друга; и как им не радоваться, они только что своротили историю с большой дороги по ступицу в грязь, в такую грязь, из которой ее в полвека не вытащат… Дело на рассвете… Европа еще спала в это время и не знала, что судьбы ее переменились. И отчего?.. Оттого, что Блюхер поторопился, а Груши опоздал! Сколько несчастий и слез стоила народам эта победа! А сколько несчастий и крови стоила бы народам победа противной стороны?»
Не менее категоричен и Николай Чернышевский, который годом ранее писал в романе «Что делать?»:
«Обстоятельства были так трудны, что Марья Алексевна только махнула рукою. То же самое случилось и с Наполеоном после Ватерлооской битвы, когда маршал Груши оказался глуп, как Павел Константиныч, а Лафайет стал буянить, как Верочка: Наполеон тоже бился, бился, совершал чудеса искусства, – и остался не при чем, и мог только махнуть рукой и сказать: отрекаюсь от всего, делай, кто хочет, что хочет и с собою, и со мною.»
Однако не всё было так просто. При тщательном изучении обстоятельств этой катастрофы выясняется, что именно Бонапарт совершил целый ряд ошибок, ставших роковыми и для него, и для его империи. Прежде всего, ошибочным было решение о разделении армии, от которого предостерегал Сульт. Наполеон тогда легкомысленно ответил ему:
«Вы считаете Веллингтона сильным полководцем лишь потому, что он смог победить Вас. А я говорю Вам, что он слабый полководец и что у англичан плохая армия. Мы с ними быстро разделаемся.»
Во-вторых, приказ о преследовании армии Блюхера был отдан слишком поздно. После победы у Линьи Наполеон заявил, что дальнейшие указания он даст утром. Груши сам поручил кавалерийским генералам Пажолю и Эксельмансу провести разведку и выяснить направление движения отступающих пруссаков. Когда рассвело, было заявлено, что императору не здоровится. Пришедшие в штаб генералы были встревожены и полны нехороших предчувствий. Доминик-Рене Вандам сказал:
«Наполеона, которого мы знали, больше нет, вчерашний успех ни к чему не приведет.»
Генерал Жерар позже назвал бездействие Бонапарта «».А в это время пруссаки разделились: главные силы армии направились к Вавру, и лишь около 8 тысяч из них двигались к Намюру. Именно этот второй отряд и обнаружили разведчики Пажоля. Наконец, Бонапарт принял своё роковое решение, и Груши готов был сразу же броситься в погоню за Блюхером. Однако Наполеон вначале непонятно зачем заставил его сопровождать себя при осмотре поля боя в Линьи. При этом разговор шёл не о плане дальнейших действий, что было бы логичным, а о новом правительстве Франции, вопросах большой политики и даже об «ужасах войны». Именно в это время пришли известия от генерала Пажоля, видевшего пруссаков на дороге к Намюру, и от генерала Эксельманса, сообщавшего о больших отрядах неприятеля у Жамблу. И Наполеон, наконец, отдал приказ начать преследование армии Блюхера. А пруссаки в своём движении уже опережали Груши на 15 часов.
Груши должен был двигаться к Жамблу, выслав разведывательные отряды к Намюру и Маастрихту. Маршал, ещё недавно рвавшийся в погоню за Блюхером, уже изменил своё мнение, полагая, что время упущено и потому лучше не разделять армию и держать все её части вместе. К тому же Груши понимал, что выделенных ему сил недостаточно для сражения с пруссаками. И он был прав. Корпус Тильманна (около 22 тысяч человек), замеченный у Жамблу, понёс лишь небольшие потери в битве при Линьи. А корпус Бюлова вообще не вступал в бой, и по численности был практически равен войскам, которые выделил Груши Бонапарт. И совсем рядом была ещё и основная армия пруссаков во главе с Блюхером. В общем, Груши был отправлен преследовать противника, силы которого превосходили его собственные более чем в три раза. Трудно сказать, на что надеялся император, отдавая приказ
«энергично преследовать пруссаков, атаковать их арьергард и стоять так близко к ним, чтобы не терять их из виду.»
Вероятно, он полагал, что пруссаки полностью разбиты, деморализованы и должны бежать при одном только виде французских солдат.Приказывать Бонапарту было легко, однако Груши смог организовать движение вверенных ему частей к Жамблу лишь ближе к вечеру 17 июня. А основные силы Блюхера уже к полудню того дня были сконцентрированы у Вавра. Движение частей Груши замедляли размытые дождём дороги и усталость солдат, что, впрочем, вряд ли может служить оправданием: ведь прусские корпуса находились в том же положении.Около 22:00 того же дня Груши сообщает императору, что он занял Жамблу, а также о том, что одна из колонн пруссаков движется к Вавру и, видимо, намеревается соединиться с войсками Веллингтона. Наполеон не придал этому письму большого значения и оставил его без ответа. Это невнимание к донесению Груши стало ещё одной ошибкой постаревшего Бонапарта. Д. Чандлер писал:
«Если бы он реагировал даже просто с обычной скоростью и осторожностью и приказал бы Груши направиться в Оэн, тогда только один корпус армии Блюхера, в лучшем случае, мог бы участвовать в битве при Ватерлоо.»
В 6 часов утра 18 июня Груши снова пишет Наполеону и сообщает ему, что пруссаки отступают к Брюсселю, где намерены присоединиться к армии Веллингтона. А Блюхер уже в 4 часа отдал приказ Бюлову вести свой корпус к плато Мон-Сен-Жан (близ Ватерлоо) – на соединение с Веллингтоном. За ним должны были следовать остальные корпуса прусской армии. У Вавра остался лишь корпус генерала Тильмана, которому было приказано сдерживать французов любой ценой и, возможно, долго.В 11:35 утра Груши и его генералы услышали артиллерийскую канонаду: это было начало сражения при Ватерлоо, о котором было рассказано в статье «Храбрейший из храбрых». Маршал Ней: от Лютцена до Ватерлоо
.Бельгийские крестьяне, которых спросили о предполагаемом месте стрельбы, указали на плато Мон-Сен-Жан. Генерал Жерар, командовавший одним из приданных Груши корпусов, потребовал вести войска на помощь императору. Его поддержал глава военных инженеров – генерал Валязэ. Генерал Бальту, командовавший артиллерией, возражал им, ссылаясь на трудности перемещения пушек по раскисшим после дождя дорогам. Груши заявил:
«Император сказал мне вчера, что намерен атаковать английскую армию, если Веллингтон примет бой. Потому все это меня нисколько не удивляет. Если бы император пожелал, чтобы я принял в этом участие, он не отослал бы меня на такое расстояние в тот самый момент, когда идет против англичан.»
Ответ маршала был вполне разумным и весьма логичным, но бывают моменты, когда логика и разум должны уступить интуиции. Впрочем, Клаузевиц вовсе не считал поведение Груши ошибочным, утверждая, что в тех обстоятельствах, не зная об истинном состоянии дел, зато имея на руках чёткий план главнокомандующего, маршал просто не мог поступить иначе:
«Это было бы против всякой теории и практики.»
Прошло 4 часа – и Груши получил приказ за подписью Сульта (начальник штаба французской армии). В нём говорилось о необходимости движения к Вавру. Теперь Груши был полностью уверен в правильности своих действий. А в это время пруссаки уже атаковали правый фланг армии Бонапарта. Ещё через час Груши доставят другое письмо – с приказом идти на соединение с главной армией. Первое было отправлено в 10:00, второе – в 13:30. Но войска Груши уже вступили в бой с пруссаками и не могли так просто выйти из него. Груши атаковал отчаянно сопротивлявшийся корпус Тильмана и к вечеру сумел разгромить его. Уверенный в победе императора, он готовился идти на Брюссель – и в это время прибыл адъютант с известием о катастрофе. Очевидцы утверждают, что осознавший свою ошибку маршал заплакал. А ситуация была очень серьёзной: прусская армия уже шла к Вавру, чтобы отрезать войска Груши от границы с Францией. И вот теперь этот маршал действовал практически безупречно. 20 июня он разбил у Намюра вставшие на его пути корпуса Тильмана и Пирха. Затем, искусно маневрируя, благополучно привёл свою армию во Францию. На острове Святой Елены Наполеон признал:
«Переход Груши от Намюра до Парижа – один из самых блистательных подвигов войны 1815 г. Я уже думал, что Груши с его сорока тысячами солдат потерян для меня, и я не смогу вновь присоединить их к моей армии за Валансьеном и Бушеном.»
Но мог ли Груши и в самом деле изменить ход истории, вовремя приведя свои войска к Ватерлоо? При взгляде на карту мы видим, что его армия находилась примерно в 30 километрах от поля боя. Однако реальное расстояние было больше, так как войска могли двигаться только по дорогам, состояние которых после дождя было далеко не лучшим. Невозможно было опередить, либо остановить всю прусскую армию. Тем не менее, у Груши был шанс отвлечь на себя хотя бы часть прусских войск. Однако в настоящее время общепризнанным считается мнение, что победа Наполеона при Ватерлоо лишь на короткое время отсрочила бы его окончательное падение. Е. Тарле, например, так писал об этом:
«Если даже, не вникая и не критикуя, принять без малейших возражений, с полной готовностью тезис, что... Наполеон выиграл бы битву под Ватерлоо, то все равно главный результат всей этой войны был бы тот же самый: империя погибла бы, потому что Европа только начинала развертывать все свои силы, а Наполеон уже окончательно истощил и свои силы, и военные резервы.»
После второго отречения Наполеона, попавший в проскрипционные списки Груши был вынужден бежать из Франции в США. На родину он вернулся благодаря содействию Даву в 1820 году. Маршальское звание за ним признано не было. Лишь после Июльской революции 1830 года Луи-Филипп возвратил Груши и звание маршала, и титул пэра Франции. Однако никакого поста он не получил и от нового короля. Эммануэль Груши тихо и незаметно жил ещё 17 лет. 29 мая 1847 года, возвращаясь из поездки в Италию, он скончался в небольшом городке Сен-Этьенн. Похоронен был на кладбище Пер-Лашез, на котором можно увидеть могилы многих других маршалов Бонапарта.
Последние годы жизни маршала Груши
А вот сердце этого маршала захоронено в соборе парижского Дома инвалидов (где, помимо прочих, находятся могилы Наполеона, его единственного законного сына и двух братьев императора).В 1882 году в городе Сент-Этьен были построены казармы для двух кирасирских эскадронов. Они получили имя Груши, но сильно пострадали во время II мировой войны. Восстанавливать их не стали. Сейчас на этом месте находится... городской плавательный бассейн, который сохранил имя маршала – Piscine Grouchy.
А вы говорили в России нет других Лидеров... Есть. И когда они станут у руля, наши "партнёры" будут вспоминать Темнейшего, как самого доброго в мире Санту!