Президент Турции Р. Эрдоган наконец-то определился с датой президентских выборов. Им внесено в парламент предложение о проведении голосования 14 мая, и нет оснований полагать, что она будет перенесена, если не возникнет каких-то исключительных обстоятельств. Фактически с момента трансформации политической системы Турции в 2014 году это будет уже третья президентская кампания харизматичного турецкого лидера. Но, как выражаются политологи, проходной эта кампания быть не обещает. Как раз наоборот, сейчас у Р. Эрдогана довольно интересный и перспективный соперник – Кемаль Кылычдароглу. Для лидера Турции и предыдущая кампания в 2018 года проходила не без сюрпризов. При планировавшихся 62–63 % фактический результат составил 52,6 %, и многие наблюдатели вполне резонно замечали, что последние 3 % откровенно натягивали. Его харизматичный соперник М. Инже набрал чуть более 30 %, курдский представитель С. Демирташ – 8 %. Понятно, что на тех выборах Р. Эрдоган побеждал своих конкурентов, но тут вопрос не только и не столько в факте победы «по очкам», а в том – с каким счетом. Вот счет оказался для турецкого лидера и его Партии справедливости и развития (ПСР) довольно скромным. В нынешнем же году кемалисты рассчитывают на вполне зримый реванш, а соперник Р. Эрдогана, как и в прошлый раз, кемалист. Правда, кемалист довольно-таки своеобразный. В ряде аспектов турецкая электорально-политическая стратегия по подходу схожа с нашей, отечественной. Там также отдается приоритет внешней политике, нарративам самостоятельности, турецкого и тюркского мира, турецкого экономического и ценностного полюса. Другое дело, что турецкая внешняя политика характеризуется крайне высокой активностью, просто нарочитой активностью, широким охватом (Ливия, Судан, Сомали, Кипр, Украина, Средняя Азия, Палестина, Сирия, Ирак, Иран, не говоря уже о Европе), на порядок большей в сравнении с Россией жесткостью и, что самое примечательное, результативностью.
Дата выборов
Стагнация
Но при всей этой «активной результативности», состояние дел внутри самой Турецкой республики уже лет десять можно охарактеризовать как стагнацию.Выглядит это на первый взгляд довольно странно. Например, показатели по приросту ВВП весьма позитивны: в 2010 году – 1,25 трлн долларов, в 2015 – 1,91 трлн долларов, в 2021 – 2,32 трлн долларов, прирост 86 %, то есть за 12 лет экономика практически удвоилась. Для сравнения: у России этот прирост в два раза ниже: +42 %, хотя вроде бы вся основа производства у нас своя – углеводороды, полимеры, металлы, лес, зерно, а у Анкары как раз это все – покупное и завозное. Экспорт и импорт Турции – это 20 % от ВВП. Для экономики, где базовое сырье почти все «из-за бугра», экспорт 225 млрд долларов и импорт 271 млрд долларов – это весьма хороший результат. Однако ВВП – это важный показатель, который довольно неплохо распиарен в СМИ, но далеко не достаточный для оценки и анализа. Турция уже десять лет находится в положении, когда сфера услуг, которая составляет больше трети экономики, и товарный выпуск требуют слабой национальной валюты, иначе трудно продавать и наращивать выпуск. Но проблема в том, что примерно с начала 2018 года эта девальвация и следующая по пятам за ней как на привязи инфляция не позволяют ростом выпуска и ростом объема услуг обществу полноценно воспользоваться. В мае 2018 года лира вообще резко обвалилась, что привело к очень непростым ситуациям во внешней торговле: слетело много контрактов, которые пришлось перенастраивать, а турецкому Центральному банку потребовалось выкручиваться со ставками.Говоря простым предпринимательским языком, Турция выпускает много, намного больше, чем в 2010 году, но, прирастая в объеме, не прирастает в прибыли. Та прибыль, которая в итоге остается, затрачивается в свою очередь на сверхактивную внешнюю политику, социальные расходы, где не последнюю роль играют Сирия и сирийские беженцы в самой Турции. ВВП растет, но все это финансирование идет ведь не с общего прироста, а с условного чистого дохода. Еще одной традиционной особенностью турецкой экономики являются быстрые и дешевые оборотные деньги. Представить ситуацию вроде нашей, где вам будут давать копеечный оборотный кредит под реальную ставку в 14 % с залогом недвижимости с 40-процентным дисконтом, в Турции невозможно никак. Нашу кредитную политику вообще лучше ближневосточным покупателям не описывать – не то чтобы не поверят, просто скажут, что мы это как фактор учитывать не будем. Но даже по тем ближневосточным меркам условия входа и работы в сфере торговли и услуг в Турции традиционно весьма комфортны – дай бог совокупная нагрузка будет процента три, три с половиной. Но такая политика в условиях девальвации и инфляционных колебаний имеет и свои подводные камни. А есть еще полицейские операции, субсидирование восстановления курдских районов на юге, содержание миллионной армии, разработка БПЛА, собственного истребителя, высокоточные боеприпасы, ракетостроение, собственного основного танка, ББМ, военное судостроение и так далее – в основе покупные технологии и компоненты, а еще привозное базовое сырье. То есть для Турции это крайне нетривиальная задача – обеспечить не просто повышенный бухгалтерский показатель ВВП, но рост реальных доходов. А теперь сюда добавим КОВИД-19, который Анкару с ее сферой услуг чуть не отправил в нокдаун. Еще добавим и фактическую рецессию в ЕС. Понятно, что у Турции есть по соседству на северо-востоке свои «Чип и Дейл», которые всегда приходят на помощь, но и есть пределы и у этого ресурса. Вот в таких вилках между прибылью, объемом выпуска, рецессией, необходимости затрат во внешнюю активность, социальную и военную сферы и протекает жизнь Турции уже десять лет. В 2018 году результаты выборов показали, что усилий Анкары во внутренних вопросах недостаточно, а 2023 год вполне может стать тем водоразделом, когда общество скажет своему неугомонному лидеру «стоп».Проблема кабинета Р. Эрдогана по большому счету заключается даже не в том, что он делает что-то «не правильно», просто многие его шаги имеют стратегически долгий эффект, требующий системности и накопления промежуточных результатов. Ливийская нефть быстро не потечет, а иракская недостаточна, газ без решения «греческого вопроса» свой в нужных объемах не появится в принципе, да и решив этот вопрос, газ надо будет еще добыть. Сторонние объемы, что подешевле, по трубам с Каспия, от России, Ирана и из Средней Азии – еще надо организовать, а АЭС будет строиться годами и т. д.Для обеспечения сырьем и энергией сделано немало, только все это идет очень долго. Не в последнюю очередь тут сказалась и затяжная сирийская кампания, которая хоть и принесла ресурсы от России, но и сама высосала из Анкары много средств, да и продолжает выкачивать их до сих по
Старый спор «кемалистов» и «тюркистов»
На этом фоне старый спор «кемалистов» и «тюркистов» грозит кабинету Р. Эрдогана перерасти в самую сложную избирательную кампанию за последние годы.Если присмотреться к шагам Турции, которые были сделаны за последние полгода, то при всей внешней активности ее напористость и направленность были связаны с вопросами как раз внутренней экономики. Нещадно критикуемая у нас зерновая сделка, конечно, несла для Анкары внешнеполитические очки, рост оборота трейдеров, но прежде всего – это было насыщение сельскохозяйственной продукцией, получаемой с бешеными дисконтами, внутреннего рынка. А это борьба с ростом цен. Те цены, по которым именно Турция получала украинское зерно, да и не только колосовые, но и зернобобовые, растительное масло и т. п., весьма существенно отличались от тех, по которым шли поставки в тот же Евросоюз, до 40–42 % в меньшую сторону. Это не учитывая то, что закупщики на местах в некоторые месяцы скупали продукцию вообще по мусорным ценам. Нашумевшее предложение от Анкары о подготовке к проведению прямых переговоров с Сирией, встрече непосредственно с Б. Асадом – это прямой сигнал всем тем, кто просит снизить расходы на социалку для беженцев, решить вопрос с тем, что уехавшие сирийцы нуждаются в рабочих местах, а если их не находят, то муниципалитеты получают проблемы с безработицей. Рост экспорта через идеи транзитных коридоров, тюркского мира в Средней Азии, которые начинались как часть нового Шелкового пути, только со временем стали работать для Анкары в обратном направлении, не Восток – Запад, а Запад – Восток.С лета прошлого года ведутся переговоры о расчетах за энергоносители в национальных валютах. Это даже преподносится нашими СМИ как великий шаг по «дедолларизации мировой экономики». Оно, конечно, дедолларизация, но Турция предлагает платежи в лирах с возможностью оплаты лирами же ее экспорта в Россию. Для Турции это было бы находкой перед выборами, поскольку очевидно, что продавать нам на экспорт частные турецкие продавцы в лирах не будут, да и не заставить их, а государственные контракты к исполнению в лирах будут обязательны. При текущем курсовом соотношении в первом случае, покупая сырье в лирах, Анкара выигрывает 4 %, а во втором – продавая прочие товары частным порядком в долларах, еще 3,5 %. Чтобы операция играла наоборот, надо было бы курс доллара к рублю привести в коридор 47–48 рублей, чего, очевидно, не будет. Шансы на такую половинчатую дедолларизацию у Анкары имеются и перед выборами будут использованы, не говоря о том, что как держатели «газового хаба» турки обсуждают дисконты в районе 25 %.Борьба с инфляцией постепенно превращается для Турции в ось внутренней политики. Рост цен на самом деле впечатляет – до 45 % в год. Другое дело, что по описанным выше причинам меры, которыми оперируют отечественные функционеры от финансов – инфляция растет, значит объем денег сокращаем, для Турции неприемлем априори. Но и, как у нас выражаются, «методами количественного смягчения», то есть печатным станком, тут ситуацию не поправить – только усугбить.Борьба с инфляцией в Турции, как и идеи, и проекты, выглядит вполне адекватно: максимальное снижение издержек производства, прежде всего сырьевых, расширение внутреннего производства и рост выпуска, привлечение средств в страну ростом экспорта (собственно, поэтому туркам не нужен экспорт в лире). Но без первого шага – остальные два не реализуемы технически. И тут ни одна политическая сила других рецептов не придумала, и не собирается придумывать, а вот воспользоваться прошлыми наработками кабинета Р. Эрдогана, чтобы самим довести их до результата, его оппоненты попытаются вполне осознанно и предметно.
Разница позиций
А в чем тогда принципиальная разница между ним и его политическими противниками? Ну как минимум в том, что «кемалисты» традиционно пытаются выторговать снижение внешнеполитической активности, а значит – и напряженности, на приток инвестиций. Проблема в том, что, поскольку их опора – это Стамбул и туристический сектор, то инвестиции даже в проектах получаются довольно однобокими. В этот раз также две трети предложений, которые можно слышать со стороны оппозиции – это то, какими путями можно вернуть былую популярность Турции у европейцев.Оппозиция Р. Эрдогану долгое время представлена шестью партиями, где преимущество имеет Республиканская народная партия с ее лидером К. Кылычдароглу. К ним в итоге примыкает и курдская Демократическая партия народов. Политическая популярность сосредоточена у мэра Стамбула Экрема Имамоглу. Мэр Стамбула в Турции вообще уникальная должность – это ступенька в премьерское, а теперь – и президентское кресло. С этого стартовал в свое время и сам Р. Эрдоган. Другое дело, что на Э. Имамоглу заведено дело за оскорбление в 2019 году Высшей избирательной комиссии и вынесен приговор. Мэр подал апелляцию, но если приговор оставят в силе, то избираться самый популярный оппозиционный политик не сможет. Политическую подоплеку судебного дела по большому счету не отрицает никто. Но формально сделать с этим что-либо оппозиции весьма сложно, вернее – невозможно, а К. Кылычдароглу уже 73 года – возраст почтенный. Мэру же Стамбула всего 52. В итоге Р. Эрдоган административно выигрывает на противоречиях в стане оппонентов, которые выдвигают известного, но возрастного политика «со скрипом». Пока решение апелляционной инстанции не объявлено, то мэр теоретически может участвовать в кампании, но как тогда выдвигать общего кандидата? Время ведь идет. А некоалиционный кандидат в турецкой избирательной системе шансов победить не имеет – правило не менее 50 % всех голосов.Для России интересен расклад между Р. Эрдоганом и оппозицией по наболевшим международным вопросам, и тут следует обратить внимание на то, что западный политикум, и в частности Британия, весьма обхаживают и лидера РНП, и мэра Стамбула. Причем делается это не то чтобы неприкрыто, а даже нарочито. Р. Эрдоган прямо обвиняет К. Кылычдароглу в получении денег от британского посольства. Насчет денег, что называется, никто свечку не держал, но на все международные форумы «западные партнеры» приглашают как раз оппозиционеров нынешнего турецкого президента. Впрочем, тем тоже есть что ответить, учитывая бурную деятельность по линии родственных связей Р. Эрдогана, где и производство, и поставка вооружений, и торговля сирийской нефтью, и предоставление госпиталей сирийской «оппозиции» самого разного толка, а также рост безработицы из-за миллионов сирийских беженцев. Рейтинг популярности по опросам у К. Кылычдароглу находится в районе 40 %. Это очень высокий показатель. Добавим сюда «курдские голоса» НДП, и шансы Р. Эрдогана на победу становятся далеко не бесспорными. Если вспомнить 2018 год, то речь шла по большому счету о 2–3 %, которые являются решающими. Даже тот фактор, на котором сторонники Р. Эрдогана зачастую пытаются сыграть – этическое алевитское происхождение К. Кылычдароглу, тут может сработать как раз в обратную сторону. Турция разнообразна по национальной палитре, а алевитское происхождение тут, наоборот, более привлекательно для курдов и заза. Намеки на «сектанство» и «шиизм» этой группы нивелируются косвенными данными о сейдском происхождении семьи К. Кылычдароглу, то есть о восхождении его рода к линии пророка Мухаммеда. Все это важно, поскольку на прошлых выборах вся оппозиция Р. Эрдогану получила около 40 %, при этом свои 52,6 % президент Турции уже откровенно натягивал. Теперь же исходный рейтинг оппозиции еще выше.
Для России
По отношению к нашей стране турецкая «кемалистская» оппозиция высказывается в очень сдержанных тонах. Зачастую это выглядит на фоне качелей Р. Эрдогана весьма комплиментарно. Но в этом плане надо всегда держать перед глазами пример кабинета Н. Пашиняна в Армении, который тоже начинал с такой риторики, ведет ее в целом до сих пор, но при этом следует в рамках игровой стратегии Вашингтона и Лондона, опираясь одновременно на интеграционные достижения предшественников. Оппозиция Р. Эрдогану отказываться от всех его внешнеполитических и торговых «завоеваний» не собирается, но получится, что весь этот широкий спектр достижений, платформ и форумов, связей и проектов будет использован в западных стратегиях. Мы в последнее время очень много уступаем на турецком треке, очевидно, что сегодня есть одностороннее преимущество турецкой стороны, но его можно выровнять, если грамотно сыграть на стороне Р. Эрдогана во время избирательной кампании. Была бы политическая воля и целеполагание.Следует также учесть, что ради гарантии своего выигрыша Р. Эрдоган будет использовать любую возможность помочь Баку пробить коридор в Нахичевань, а британцы, если он победит, активно начнут сталкивать с турками Грецию, которую подкачивают новейшими вооружениями и заверениями о помощи. При такой поляризации в турецком обществе действительно мало шансов, что режим Р. Эрдогана переживет свой аналог СВО, затянись он на сколь-нибудь приличное время. С другой стороны – и личностям вроде Анналены Бербок в таком случае станет немного не до Украины.
