Гражданская война в Сирии и конец турецкой либеральной мечты

В последние годы Турция в своей внешней политике старалась во всем придерживаться международных норм, в вопросах обороны полагаясь на международные союзы и организации. В результате турецкий подход к стратегии выгодно отличал страну от ее соседей. Но последствия гражданской войны в Сирии вынудили Анкару отказаться от либерального подхода к внешней политике (о котором я писал в прошлой части этой статьи). Турция начала процесс адаптации к новым угрозам. Но первый блин выходит комом.

Думаю, интересно будет взглянуть на то, как соседи Турции по региону реагировали на политическую нестабильность своих соседей. Когда Иран в 1979-м погрузился в хаос революции, Саддам Хуссейн увидел в этом шанс и вторгся на территорию соседней страны. Когда на Украине начались протесты против прорусского президента, Россия отправила через границу свои войска, раздувшие пламя восстания, а затем аннексировала часть страны. Но когда в 2011 году в Сирии началась череда протестных выступлений, тогдашний министр иностранных дел Турции Ахмет Давутоглу срочно вылетел в Дамаск на переговоры с Асадом. Давутоглу предупредил сирийского президента о катастрофичности гражданской войны и предостерег его от попыток силового подавления протестов. «Мы встретились в один из дней Рамадана и я семь часов, так ничего и не съев, все это ему объяснял», — позже рассказал Давутоглу (Аллахом клянусь, все мирно хотел разрулить, слушай, это он не захотел мне телефон отдать — S&P). Ни один из описывавших встречу репортеров не заметил со стороны Давутоглу какого-то давления. Наротив, казалось, что министр иностранных дел полностью уверен в том, что он может убедить сирийского президента прислушаться к голосу рассудка. Но Асад, конечно, в этот момент вспоминал участь Хосни Мубарака, томящегося в тюрьме после свержения, и Зина аль-Абедина Бен Али, правившего Тунисом, но изгнанного из страны.

Если бы в Анкаре сидели кемалисты старой формации, они, убедившись, что гражданская война в Сирии неизбежна, тотчас закрыли бы границы. Но для ПСР подобный курс был неприемлем. Эрдоган видел в Асаде младшего партнера, партнера, проявившего к Турции неуважение — и президент Турции упрямо и сосредоточенно стал готовиться к борьбе (Брат, он нас не уважает — начинаем покупать нефть у ИГИЛ и вооружать туркоманов! — S&P). Страна вступила в прокси-войну у самых своих границ; это была первая подобная война за всю историю Турецкой республики — и результаты были соответствующие.

После пяти лет войны режим Асада ослаб — но он выживет. Самопровозглашенное Исламское государство пустило метастазы по всему региону — в том числе и в самой Турции. Прямо у своих границ Анкара обнаружила новое государство курдов, управляемое «Демократическим союзом» (PYD), партией, проросшей в Сирии из зерна, посеянного сепаратистской Рабочей партией Курдистана. Повстанцы-исламисты, поддерживаемые Турцией, слабы и раздроблены; «Демократический союз» пользуется поддержкой западных стран и силен как никогда. Одновременно Асад получил опору в лице Ирана и России, поддерживающих Сирию на дипломатическом фронте. Короче говоря, никакими успехами на этой войне Турция похвастать не может.

Снабжаемые Турцией сирийские ополчения неорганизованы и плохо совместимы с друг другом идеологически. Свободная армия Сирии (FSA) — солянка из различных повстанческих отрядов; никакой угрозы ни для Дамаска, ни для Ракки она не представляет. Салафитская группировка «Ахрар аш-Шам» воюет довольно успешно, но Турцией не контролируется; мало того, учитывая ее связи с «Фронтом ан-Нусра» (который, в свою очередь, связан с Аль-Каидой), «Ахрар аш-Шам» слишком радикальна для участия в мирных переговорах. В 2015 году Турция попыталась создать из туркоманов Бригаду султана Мурада, но не преуспела в этом — туркоманы уже воевали в составе различных повстанческих группировок в окрестностях Алеппо. Программа по снаряжению и обучению бойцов, разработанная совместно с администрацией Обамы, не горевшей желанием в этом участвовать, полностью провалилась и в 2015-м была свернута. Аналогичные программы, разработанные Соединенными Штатами, были куда скромнее. В результате оказалось, что в Сирии нет и не было сил, чьи интересы совпадали бы с турецкими.

Россия и Иран, имеющие огромный опыт в области силовой политики, поддержали пошатнувшийся было под ударами повстанцев режим Асада. Иранские отряды ополчения оказывали поддержку сирийским шиитам в борьбе с повстанцами с первых дней войны. Недавно вступившая в конфликт Россия разместила в Сирии танки и системы ПВО; в сентябре российские ВВС, размещенные в Латакии, начали вколачивать противников Асада в землю. Иран и Россия прекрасно владеют техниками прокси-войны; обе страны обладают богатым опытом использования своих вооруженных сил в заграничных конфликтах для достижения внешнеполитических целей. В сирийском конфликте цели Москвы и Тегерана схожи — предотвратить укрепление позиций западных стран в их сферах влияния.

Турция не справляется с угрозой, которую представляет сирийская война; да никто и не ждал от нее обратного. В отличие от Ирана и России, Турция состоит в самом мощном военном альянсе на планете — НАТО; она часть сложной организации и вообще не должна действовать в одиночку. С разрастанием сирийского конфликта Анкара сформировала список того, что ей требовалось от союзников: размещенные в Средиземном море корабли, несущие противоракетные системы Aegis; комплексы Patriot; самолеты, оснащенные системами AWACS; подробные планы противовоздушной обороны. Многое из этого списка турки в итоге получили, но союзники не спешили с помощью. А в конце 2015-го Анкара пораженно наблюдала, как США вывели из страны системы ПРО Patriot, размещенные вдоль турецко-сирийской границы, под предлогом «критически необходимой модернизации». Что еще важнее, администрация Обамы неоднократно отказывала Турции в просьбах создать международную безопасную зону вокруг приграничного города Аазаз. Обама прекрасно знал, что Турция такую зону в одиночку создать не может — но вместо помощи с безразличием наблюдал за тем, как Россия и Иран укрепляют свои позиции в Сирии.

ЗРК «Пэтриот» в Турции, 2013 г.

Поначалу Анкара не знала, что и думать о бездействии НАТО и его членов — в особенности США. Последней каплей стали настойчивые попытки администрации Обамы оказывать поддержку PYD. В самом начале войны Турция поддерживала с PYD постоянный контакт; Анкара не возражала против поддержки курдов со стороны США, полагавших PYD самым эффективным союзником в войне с ИГИЛ. Соединенные Штаты даже обошли собственное антитеррористическое законодательство, отделив PYD от Рабочей партии Курдистана, внесенной американцами в списки террористических организаций.

Но в середине 2015 года попытки Анкары помириться с РПК пошли прахом: турецкие войска вступили в бой с курдскими сепаратистами на юго-востоке страны, в районах Сир, Джизре и Силопи. Турция вступила в войну с PYD и РПК; Анкара ждала от своего американского союзника поддержки. Но администрация Обамы не отказалась от разделения курдов на PYD и РПК.

Речь шла уже не о юридических определениях, а о верности союзным обязательствам. Консервативная часть турецких избирателей давно выражала недовольство действиями США в регионе. Но открытая поддержка американцами РПК — в то время как в новостях каждый день освещались похороны погибших в боях с курдами турецких солдат — привела общество в ярость. В одной из своих речей Эрдоган поставил вопрос прямо: «Вы на стороне Турции или террористов из РПК и PYD?» Все это привело к расколу между Турцией и США, невиданному со времен Кипрского кризиса 1974 года. Но тогда действия Турции были исключением, подтверждающим правило. Но сегодня, когда внешнего давления на НАТО не существует, конфликт вокруг поддержки американцами PYD выглядит началом разрыва устоявшихся связей между Турцией и США. Видя это, Анкара пустилась во все тяжкие.

Турецкие силы безопасности

В своем недавнем разборе взглядов президента Обамы на вопросы внешней политики Джеффри Голдберг писал: «На сегодняшний день Обама полагает Эрдогана неудачником и авторитарным правителем, который отказался использовать свою огромную армию для стабилизации обстановки в Сирии». То есть американцы полагают, что Эрдоган мог навести в Сирии порядок, но не захотел. Однако достаточно лишь взглянуть на турецкую армию и разведку, чтобы понять, что подобное мнение ошибочно. Да, Турция обладает большой армией, но она не способна действовать в сложном политическом пространстве. Бюрократический аппарат Турции не имеет опыта использования армии за пределами страны. Гражданская война в Сирии наглядно это подтвердила.

Учения турецких ВС на границе с Сирией

Полезно будет вспомнить о том, что турецкая армия могла сделать, но не сделала. Возможность военного вторжения в Сирию Анкарой уже рассматривалась; в последний раз обсуждение было вызвано успехами асадовского режима, отрезавшего Турции доступ к Алеппо. Но турецкая армия бездействовала. Раз за разом ПСР задумывалась о начале вторжения; но каждый раз лидеры партии решали продолжать поддержку повстанческих отрядов. Одновременно с этим Турция предпринимала все возможное для того, чтобы избежать появления поводов к вторжению. Гробница Сулеймана Шаха, расположенная в Сирии в 27 километрах от турецкой границы, по условиям Лозаннского мирного договора 1923 года, охранялась турецкими военнослужащими; после угроз со стороны Исламского государства гробницу перенесли на территорию Турции. Когда бойцы ИГИЛ напали на турецкое консульство в Мосуле и удерживали 46 турецких граждан в заложниках на протяжении трех месяцев, Анкара вступила в переговоры с террористами, отказавшись от силовых действий и ударов возмездия.

Вооруженные силы Турции (TAF) принимали непрямое участие в сирийском конфликте, ограничиваясь артиллерийскими ударами и воздушными бомбардировками. Основным фактором, сдерживающим наступление Отрядов народной самообороны (YPG), была турецкая авиация; но после того, как в ноябре 2015-го Турция сбила российский самолет, о полетах в сирийском воздушном пространстве не могло быть и речи. Турецкая армия все еще наносит по силам YPG артиллерийские удары, но они малоэффективны и не задержат курдов надолго. TAF, по большому счету, в сирийском конфликте не участвует. Не имея в Сирии наземных войск, Турция не может создать зону безопасности, где могли бы размещаться беженцы; мало того, Турция не сумела предотвратить успешные действия Асада и PYD под Алеппо, благодаря которым турки лишились доступа к городу.

TAF не принимает участия в войне по нескольким причинам. Во-первых, между ПСР и армией сохраняется политическое напряжение. В первые годы правления ПСР армия всерьез угрожала правительству военным переворотом. Когда новое правительство, заручившись помощью союзников в судебной системе (тогда поддерживающих Гюля), нейтрализовало заговорщиков, оставшиеся на свободе высшие армейские чины стали всерьез опасаться новых политических репрессий. Отказ от устоявшейся политики турецкого изоляционизма потребовал бы взаимного доверия между правительством и армией — а его и в помине не было. Над ПСР большую часть сирийской войны висел и дамоклов меч скорых выборов — а опросы общественного мнения явно свидетельствовали о том, что население против ввода войск в Сирию. Члены правительства не горели желанием рискнуть своими креслами ради участия в войне, к которой они сами не знали, как относиться.

С точки зрения же стратегии, Турции требовалось удерживать 822 километра сирийской границы. В случае военного вторжения нетрудно было представить, что военные действия вскоре перекинутся на турецкую территорию.

Турецкие танки на границе с Сирией у Кобани, одного из крупнейших городов сирийского Курдистана

Во-вторых, вскоре стало ясно, что технические возможности TAF не отвечают требованиям конфликта. В конце 2015-го, с возобновлением военных действий против РПК, турецкой армии и полиции пришлось ввести в дело обширные ресурсы в восточных районах страны — Силопи, Джизре и Сире (а с недавних пор и в Нусайбине). По словам офицеров, участвовавших в операциях, лишь немногие из частей TAF были обучены азам городского боя; часто возникали проблемы с поставками снаряжения первой необходимости вроде спецсредств и бронежилетов. РПК же воспользовалась перемирием для укрепления своих позиций — под асфальт были заложены взрывные устройства, а хорошо обученные снайперы заняли заранее подготовленные ключевые позиции. TAF пришлось полагаться на артиллерию, равняя с землей целые кварталы. Но использование столь разрушительных методов свидетельствовало скорее о слабости турецкой армии.

В-третьих, Турция столкнулась с дефицитом живой силы. В январе в одном Суре с двумя сотнями бойцов РПК сражалось приблизительно 2000 бойцов турецких сил безопасности. По словам одного из государственных чиновников, на юго-востоке была размещена большая часть сил Жандармских батальонов специального назначения (JÖH) и прочих спецподразделений. Вторгнись Турция в Сирию — и она столкнулась бы с острым недостатком частей специального назначения. Для TAF это было серьезной стратегической проблемой.

В ранний период войны, еще во время перемирия между Турцией и РПК, инициативу удерживали курды. Ветераны РПК пересекали сирийскую границу и формировали костяк отрядов YPG. РПК были готовы к окончанию перемирия и возобновлению военных действий; со стороны же TAF любые попытки подготовки к военной операции считались свидетельством недостатка веры в мирный процесс, а следовательно и в действия правительства. В результате турецкая армия не была готова даже к военным действиям против РПК, не говоря уж о вторжении в соседнюю страну.

Подобное положение дел показало необходимость структурных и стратегических перемен во всей армейской системе. В августе 2015 года пост начальника Генерального штаба занял генерал Хулуси Акар. В отличие от своих предшественников, занятых больше вопросами политики, Акар имел репутацию трудоголика, интересующегося мельчайшими техническими вопросами. В Анкаре он быстро собрал вокруг себя команду экспертов, которым поручил разработку новой стратегии городского боя и аналога американских методов «завоевания сердец и умов». Были созданы новые обучающие курсы, а призывников больше не отправляли служить в зоны боевых действий (что в прошлом случалось довольно часто). Специалисты Армейского военного колледжа и прочих военных училищ вплотную занялись разработкой новых стратегических подходов, в марте 2016-го проведя симпозиум, посвященный вопросам «гибридной войны». Как сказал мне один из армейских офицеров среднего звена: «Ситуация изменилась. Мы понимаем, что нам тоже нужно меняться».

Генерал Хулуси Акар, глава турецкого Генштаба

Сирийским вопросом вплотную занялась и Национальная разведывательная организация (MIT). До сирийской войны MIT занималась по большей части внутренними вопросами и в регионе была малоизвестна. В мае 2010 года Эрдоган назначил руководителем организации Хакана Фидана. Фидан, бывший сотрудник Агенства Турции по международной кооперации и развитию (TIKA), защитил диссертацию по теме «Дипломатия в информационную эру: использование информационных технологий для подтверждения информации». Многие полагали, что Фидан начнет процесс реформирования MIT, направив его работу вовне и четко разделив внутренние и внешние функции организации. Учитывая специфику работы разведки, реформы должны были занять годы, если не десятилетия. Но с началом гражданской войны в Сирии MIT перешел в экстремальный режим работы.

В отличие от армии, MIT связана с Эрдоганом напрямую, что позволило правительству сделать организацию основным инструментом своей сирийской политики. Ведомство Фидана занялось налаживанием контактов с повстанческими отрядами и координацией поставок оружия и припасов на территорию Сирии. В 2011 году MIT располагала бюджетом в 751 миллион лир; в 2016-м бюджет организации составит 1.637 миллиарда лир. Немалая часть бюджета пойдет на строительство новой штаб-квартиры и разработку новых технологий слежения. Организация активно нанимает сотрудников, владеющих иностранными языками, особенное внимание уделяя владению арабским. Сегодня Фидан занимает при Эрдогане роль советника по внешней политике. Начальник MIT посетил Саммит лидеров G20 2015 года и сессии в Белом доме, что показывает, сколь высоко Эрдоган ставит своего шефа разведки.

Хотя оценить работу MIT, основываясь на информации из открытых источников, весьма затруднительно, можно предположить, что в данный момент организация спешно учится. Это заметно по видеозаписям с фронта, которые MIT снимает в туркоманских отрядах — ролики сняты весьма неуклюже и отдают пыльной канцелярщиной. Консолидация повстанческих группировок, связанных с MIT (например, туркоманской Бригады султана Мюрида), состоялась только к середине 2015 года, когда война уже выходила Турции боком. В целом ни одна из повстанческих группировок, связанных с MIT, не имела шансов на выполнение основных стратегических задач — взятия Дамаска или контролируемой ИГИЛ Ракки.

Реформировать разведку — долгий процесс; он вряд ли успеет оказать какое-то влияние на сирийский конфликт. Но война подстегнула турецкое правительство к действиям — в будущем Турция, скорее всего, будет вкладывать крупные средства в создание эффективной внешней разведки, особенно на иранском, иракском и сирийском направлениях.

Как меняется характер Турции

Президент Теодор Рузвельт, провозвестник агрессивной внешней политики США в XX веке, славен фразой «Говори мягко, но держи в руках большую дубинку». С Сирией туркам это не удалось — говорить мягко не получилось, дубинки тоже не было.

Тому есть исторические причины. Политический класс Турции приобрел либеральные привычки: следовать правилам, чтить международные договоренности и не лезть в дела других стран. ПСР вывела Турцию из самоизоляции, попытавшись построить отношения с соседями на основе общей идентичности. Некоторое время такой подход давал свои плоды, но сирийская война изменила обстановку в регионе — и Турция оказалась к этому не готова. Ситуация похожа на положение в Европе XVII века — война идет по этническим и религиозным границам. Членство Турции в НАТО больше не спасает — страна оказалась в одиночестве. Анкара начинает понимать, что в таких условиях пора начинать руководствоваться новыми принципами. Абдулкадир Селви, близкий к правительству колумнист, недавно написал, оправдывая артиллерийский обстрел позиций PYD: «Единственный язык, который понимает международное сообщество — язык силы». В Тегеране такие слова сочли бы самоочевидными, но для Анкары это довольно крутой поворот.

Турецкая артиллерия ведет огонь по позициям PYD в Сирии (курдская партия «Демократический союз»)

Такой поворот, конечно, не лишен риска. Тегеран, к примеру, прекрасно владеет языком силы, но революционный пыл Ирана часто идет скорее во вред, чем на пользу. Перед Анкарой стоит задача выстрогать себе пресловутую «большую дубинку» — но Турция должна создать сильную армию без впадения в милитаризм, а эффективную разведку — не превратившись при этом в полицейское государство. Турецкие лидеры при этом должны (говоря дипломатическим языком) отделить политику от чувств и полагаться на государственные институты в определении национальных интересов. Пока неясно, как это возможно без определенного баланса в вопросах внутренней политики.

Но стоит подумать — а как бы регион выглядел при сильной Турции? Гуманитарная интервенция и учреждение безопасной зоны в Сирии могли бы спасти тысячи жизней. Мощное турецкое присутствие на севере Сирии могло бы превратить Турцию из врага курдов в их освободителя (Иди сюда, я тебе добра хочу! — S&P). Развитая армия позволила бы вести войну против РПК менее разрушительными средствами. Иран и Россия обладали бы куда меньшим влиянием в регионе, а НАТО и ЕС приобрели бы в лице Турции сильного партнера.

Конечно, ничего из этого не случилось, да и вряд ли случится в будущем. Но упущенные возможности должны мотивировать Турцию воссоздать стратегические ресурсы, потерянные почти сто лет назад. Премьер-министр Давутоглу в недавней речи сказал, что «в этом регионе лучшим другом курдов, йезидов, арабов и туркоманов является Турция» (Без комментариев — S&P). Идея благородная, но для претворения ее в жизнь Турция должна обладать новыми возможностями и мудро ими воспользоваться.

 

 

Оригинал материала на сайте WarOnTheRocks