Интервью с офицерами АТО.

Непопулярные суждения участников АТО о войне в Донбассе, влиянии политиков, подготовке добровольческих батальонов и военной реформе.

Война на Донбассе. Каждый ее видит через прорезь своего дзота, окопа, блиндажа, дивана. Иногда именно поэтому очень сложно понять, а что на самом деле происходит. Отрешиться от шаблонных фраз и лозунгов. А для этого надо понять противника. Надо взглянуть на войну его глазами. Надо увидеть в нем ЧЕЛОВЕКА. И всегда очень интересно увидеть на той стороне человека, который тоже старается сделать то же самое. Его мнение вдвойне ценно и интересно. Этот материал первый в серии. Интервью с двумя офицерами ХУНТЫ очень длинное и познавательное. Я решил его разбить на части и каждую снабдить своим комментарием, делясь с читателем своими мыслями по поводу… Юра Сумы

 

Часть 1. Как попадают на войну

Собеседники ЛІГАБізнесІнформ — боевые офицеры, в разное время уволившиеся после добровольной службы в зоне АТО в одном из спецбатальонов.

Илья — кадровый военный психолог, Сергей — офицер спецназа, по объективным причинам пожелавший быть представленным в этом тексте под псевдонимом, однако в его квалификации и боевом опыте оснований для сомнения нет.

Их рассказ о войне в корне отличается от официальных сводок и постов политиков, чиновников и различных советников в соцсетях. В тексте не упоминаются названия партий, географических точек и фамилий горе-героев, которые прозвучали в беседе с офицерами, однако для интересующегося ситуацией читателя узнать всех из контекста не представится сложным.

По словам собеседников, проблема войны в Донбассе — в отношении украинского общества к этой войне, в том, что у нас принято все, что связано с событиями на востоке, воспринимать с точки зрения героизма. А война, по мнению офицеров — это не героизм, а тяжелая, повседневная, изматывающая  и грязная работа.

Многие их суждения спорны, категоричны и, возможно, ограничены практикой нерегулярных и политизированных добровольческих подразделений. Однако, это оценки кадровых военных, обладающих опытом боевых действий в Донбассе.

— Чем вы занимались в АТО и какую должность занимали?

Сергей: Я был тем человеком, который стоял у истоков одного из «спецбатальонов» МВД. Был заместителем командира по боевой подготовке, но делал все — формировал, обучал, потому что комбат самоустранился. У него на каждый день был ответ «я в главке». А как в зону АТО заехали, он две недели был в пьяном штопоре… Медикаментозно потом выводили из этого состояния. У комбатов в основном партийные спонсоры, в том числе и у нас, назначали — на глаз. Его просто привели, показали, он лидеру партии понравился и все — воюй.

Илья: Я был офицером-психологом в том же подразделении.

— До этого у вас был опыт войны?

Сергей: Участия в войне? Конечно, нет: Украина с кем-то воевала до этого? Был опыт многолетней подготовки, участия в специальных операциях, работа в регионах повышенной военной опасности.

Илья: Боевого опыта и специальной подготовки у меня не было. Я кадровый офицер — психолог, служил в военной авиации.

— Расскажите о батальоне.

Сергей: Батальон формировался под спонсорским патронатом определенной политической силы. Поначалу мы думали, что это что-то из себя представляет, что некое патриотическое начало в этом есть. Хотя уже тогда догадывались, что на самом деле помощь партии — это, прежде всего, пиар-проект.

— Вы как попали в батальон?

Сергей: В конце мая-начале июня 2014 года мне позвонил товарищ из того спецподразделения, где мы оба когда-то служили, и предложил организовать и возглавить работу по созданию нового спецбатальона. Я согласился — как раз собирался возвращаться на службу. Когда предлагают заняться любимым делом и еще обещают за это заплатить, то почему нет? Не вопрос. Задача — подготовить 200 человек спецбатальона.

 

Селят нас под Киевом, приводят ко мне первую публику, которую до этого без моего ведома, уже оформили в школе милиции и дали «корочки». Всё, отказаться от них я уже не могу, но вместе с тем не я их подбирал и вообще в глаза не видел. На одного смотрю — 180 килограммов веса, третья степень ожирения, зато мне говорят «он патриот и на Майдане щит у беркутовца отобрал».

Стоит другой персонаж — с ног до головы забит татуировками, ходка в 12 лет за убийство на межрасовой почве. Позже, правда, оказался толковым парнем. Потом приезжает еще группа — чуть ли не с Майдана, со щитами и в касках. Учиться не хотят, говорят: «Дай автомат, пойду стрелять москаля». Дисциплины никакой. Вот такую публику я должен был готовить.

Я в кабинете депутата тогда говорю: «Вы кого набираете, с ними же воевать нельзя, как им оружие давать? «. Мне отвечают: «Це патріоти, вони себе зарекомендували на Майдані». Ну, они финансировали, потому ставили условия.

Оружие выдали только через полтора месяца — мне учить людей воевать, а у меня на руках только пять массо-габаритных макетов, все на пальцах объясняю.

— В итоге кого и в каком количестве удалось подготовить?

Сергей: За три месяца удалось подготовить 40 нормальных бойцов, которые были готовы к отправке в АТО. Это с учетом того, что оружие на них было получено за полтора месяца до запланированной отправки. Еще столько же должны были завершить подготовку за две недели.

У нас норма по настрелу из автомата была 1500 выстрелов на каждого бойца. Из пистолета — по 600. Плюс — занятия по тактике, физподготовке, специальной медицинской подготовке и немного — по специальной инженерной — не хватало макетов мин. Но перед торжественной отправкой от МВД приходит разнарядка — надо отправить 80 человек.

— Депутаты помогали?

Сергей: Это отдельная история. Помогали и много пиарились на том, что депутаты снабжают армию амуницией. Приезжает депутат с журналистами, вручает под вспышки камер бронежилеты, а я ему потом говорю: «Ты что привез? Это откровенное фуфло, хоть бы с военными посоветовался.

Это броники с рикошетом — пластина выдерживает, но при выстреле спереди пуля рикошетит в подбородок, а при выстреле в спину — в ноги и задницу». Депутат молча уезжает — ему неважно, что он привез, важно, что его камеры сняли.

В зону АТО нас отправляли с пистолетами и автоматами. Для того, чтобы выбить у государства хотя бы пару пулеметов и гранаты пришлось идти на шоу Шустера, и на всю страну говорить, что нас отправляют фактически безоружными. Тогда только МВД выдало несколько РПК (ручных пулеметов).

Часть 2. Война, о которой стыдно говорить

Почему многие солдаты возвращаются домой инвалидами? Речь не о потере руки или ноги, а о психической надломленности, а то и полной неадекватности.  После войны они становятся агрессивными и … жалкими. Причина в том, что им приходится носить в себе то, о чем нельзя рассказать сыну, внуку, родне, соседу. Когда война не героический пересказ подвигов во имя Родины, а перечень поражений, глупости, преступлений, обильно заливаемые водкой, то даже самый сильный человек может сломаться. Юра Сумы

— Куда вас направили в зоне АТО?

Сергей: 1 сентября 2014 года мы приехали в один из пафосно освобожденных городов. На почти 90 человек у нас вообще не было никакого исправного транспорта, кроме скорой помощи для раненых.

И вот на следующее утро приезжает конвой: два пустых автобуса и какой-то офицер из штаба и, не предъявляя никаких документов, говорит: «Вам приказ направляться в Авдеевку, грузитесь». А оттуда как раз накануне отступил один из батальонов территориальной обороны ВСУ. После Иловайска в войсках было распространено настроение — отходить и окапываться по Днепру, все ждали полномасштабного вторжения россиян.

Я говорю: «У меня 85 необстрелянных людей, никакого транспорта, четыре ручных пулемета, ни одного РПГ и никакого прикрытия. Против танков». Мне этот офицер говорит прямым текстом: «Меня не е**т, что у тебя есть, а чего нет — есть приказ: твоих отвезти в Авдеевку. Твоя задача — патрулировать улицы, что там с тобой будет, мне п…й». Это дословно.

У меня после этой фразы отношение к этой войне и ко всему показному патриотизму серьезно поменялось. Конечно, мы туда не поехали, так как у меня письменный приказ — быть на базе в АТО и ждать доукомплектации, а приказы с голоса я не принимаю. Я людей сберег, а в ответ бойцы с подачи партийных кураторов за спиной, как я потом узнал, говорили: «Наши командиры ссут воевать».

Когда в Киеве отбирали в АТО, я лично мамам бойцов звонил, тем, у кого это — единственный сын: не возражаете, что ваш сын идет на войну? И когда мать в слезах говорит тебе: «Я вручаю жизнь сына Богу и вам» … Ладно, не об этом речь.

Так вот. Тот штабной офицер уехал, и мне звонят наши депутаты-спонсоры, говорят: «Хлопці, ви чого? Їдьте, відстоюйте рідну землю!». Потом только я понял, что спонсорам нужна была ритуальная жертва — погибшие герои накануне парламентских выборов.

— Чем занимались на базе в АТО?

Сергей: Выезжали якобы на зачистки в села Донецкой области, но на самом деле «зачистки» — это просто звучит красиво, а реально же это «обозначение флажками», имитация бурной деятельности.

Выехали в какое-то село (наш батальон там оказался под командованием Нацгвардии МВД), команда: 15 минут на зачистку села — выявление лагерей сепаратистов. Как можно село зачистить за 15 минут? Потоптались и уехали, а в отчете значится, что силы АТО зачистили такие-то и такие-то населенные пункты и там все спокойно.

Позднее была поставлена задача, причем опять-таки, не штабом АТО и не МВД, а партийными спонсорами — «создать на базе батальона диверсионно-разведывательную группу». Тогда тема ДРГ была очень популярна, даже байка ходила, что наши ДРГ орудуют среди сепаратистов и вырезают их одними ножами. Это бред. П

риехали депутаты-спонсоры говорят мне: «Создашь ДРГ?», я говорю «Нет, конечно. Вы вообще знаете, что это такое? Для того, чтобы люди в ДРГ сработались на уровне подсознания и понимали друг друга с полувзгляда, их тренируют годами».

Мне ответили: «Ты не патриот, мы найдем того, кто создаст». В итоге вызвался один офицер из батальона, щелкнул каблуками и взял под козырек. А потом, выясняется, что он перепутал ДРГ и ОРД (оперативно-розыскная деятельность). Так все и заглохло, но спонсоры в СМИ отчиталась, что «на базі батальону створена ДРГ».

В общем, отслужили в таком состоянии до первой ротации пару месяцев, собираемся на вторую ротацию выезжать, в Курахово, комбат говорит «Вы едьте сами, я не еду — у меня задание от генерала». Задание так задание — едем с бойцами сами. Скоро выяснилось, что задания генерала никакого не было. А комбат, направленный приказом в АТО, отдыхал в Шарм-эль-Шейхе. А руководил — сообщениями через Фейсбук…

— Чем занимались в районе Курахово?

Сергей: Охраняли дамбу. Но по «удивительному» стечению обстоятельств — рядом находилась ТЭЦ одного из одиозных олигархов. Совпадение? Не думаю, учитывая, что письменно приказа я в глаза не видел. Командование поставило перед фактом: ну, у вас же задание — работа в Донецкой области, так что нет никаких проблем с тем блокпостом, около ТЭЦ. Вот так война и ведется, чтобы вы понимали.

— Реально воевать, к чему вы и готовились, довелось?

Сергей: Въезжали в зону АТО все заряженные. Никто не собирался, я думаю, охранять кусты, пить и мародерствовать. Я принял решение брать по 5-10 бойцов и выводить их на передовые позиции под ДАП (Донецкий аэропорт -ред.). Чтобы люди хоть чуть-чуть почувствовали, что такое война. Иначе все спиваются.

Илья: На войне человек находится в постоянном эмоциональном напряжении. Важно не сидеть без дела, чтобы напряжение не превратилось в депрессию или наоборот — неадекватную активность. В какой-то степени воевать легче, чем быть в постоянной готовности и ждать отправки на задание.

Сергей: У нас практика командования АТО была такая: либо тебя с колес прямо отправляют в мясорубку. Либо ты сидишь и охраняешь на второй-третьей линии кусты. Мы сами искали себе должного применения. Понимания того, что существует единый замысел и координация действий — у нас не было. И это при том, что мы периодически участвовали в совещаниях, включая и те, что проходили в штабе АТО.

— Как и почему уволились?

Сергей: Не хотелось служить в состоянии вялотекущего бардака и отсутствия боевых задач, к которым мы изначально были готовы и готовили бойцов. Бороться с комбатом-алкоголиком, мириться с отсутствием обеспечения со стороны главка, кадровой политикой и непрерывным пиаром спонсоров… Это не то, что в нашем понимании означало воевать.

Илья: Ушли несколько десятков бойцов. Все предварительно доложили начальству о своем решении. Как положено, открыто и честно.

Сергей: Нам еще «не для протокола» было сказано: так что же это получается, нормальные офицеры уходят, а п..сы остаются в батальоне? Вот так.

— Партийные спонсоры у батальона остались?

Сергей: Рассказывали, что они на какое-то время перестали спонсировать батальон. Но в последние месяцы помощь возобновили. Но не в этом дело: для чего вообще нужны партийные, идеологические батальоны? Какими государственными целями это можно оправдать?

---

 

Армия Киева, создана, чтобы проиграть эту войну. Если бы ее создавали для победы, то делали бы это иначе. В этом уверен бывший офицер армии ХУНТЫ. С самого начала это был договорняк, который и привел к нынешнему результату (войне без конца). Именно тому результату, который очень многих устраивает  сейчас. Устраивает потому, что пока идет война, они всемогущи, а во время мира они никто… либо еще хуже – преступники.

Специально для этого армию режима укомплектовали необстрелянными пацанами, уголовниками, «патриотами»,  не умеющими воевать, а не профессионалами, которые могли победить. Более того, многими профессионалами, которые могли не допустить начало войны, киевский режим спокойно пожертвовал. Еще в Славянске. Фактически офицер хунты  согласен со Стрелковым, что война началась именно в Славянске. И это устроило тогда ВСЕХ. Юра Сумы

Часть 3. Как проигрывают войны

— Что можете сказать о характере происходящего в Донбассе: это война или АТО?

Сергей: Война реально идет, потому что нигде в мире после Второй мировой не было вооруженного конфликта с такой концентрацией артиллерии на квадратный километр.

Проблема в отношении общества к ней — у нас принято все, что связано с этой войной воспринимать с точки зрения героизма. А война — это не героизм, а тяжелая, повседневная, изматывающая работа. И чем ты профессиональнее и лучше сделаешь свою работу, тем больше у тебя шансов живым вернуться домой.

Нельзя собрать селян, снять трактористов с трактора, дать им в руки автоматы и ждать от них моментальной победы. Тем более, нельзя замалчивать, что в период Иловайска, когда министр Гелетей в Киеве пафосно принимал парад, наша армия несла огромные потери, а наши позиции сдавались сепаратистам штабными предателями.

У меня в Славянске весной 2014 года товарищ погиб, и на похоронах я принял для себя решение возвращаться в армию. Я обратился в свою «контору», мне сказали: «Если хочешь, то хоть завтра. Но реально: оно тебе надо? Тут у нас люди рапорты потоками пишут, после того, что было в Славянске». Потому что там наши группы тупо сливались и отдавались на убой.

Они еще с базы не выезжали, а сепаратисты уже знали, сколько, чего и куда проедет. То есть, это была Чечня 1994 года — один в один. Тот же Славянск можно было задушить и подавить ВСУ и спецподразделениями очень быстро. С самого начала это был договорняк. Почему-то вместо того, чтобы бросить весь ресурс на армию, спецподразделения и начать находить толковых людей в запасе, стали проводить бестолковую мобилизацию людей, которые никогда оружия в руках не держали. А те, кто проходит в СБУ и армии по спецучету — их данные никто не поднимал.

— Что такое спецучет?

Сергей: Ветераны войн, опытные бойцы спецназа, имеющие за плечами, в том числе, и опыт боевых действий в горячих точках по всему миру. Они не нужны — им даже повесток не прислали. Никого из моих друзей по спецназу и в помине никто не приглашал. Надо привлекать в силовые ведомства этих профессионалов.

Илья: У нас десятки, если не сотни тысяч офицеров запаса. Можно бы было офицерские батальоны, а то и целые бригады собрать.

Сергей: Вместо этого начали создавать дикие полувоинские идеологические батальоны.

Илья: И отдают негласное распоряжение: «диких ментов» не трогать.

Сергей: Назначают командиром роты пять раз судимого человека, или превращают в комбата авантюриста и профессионального мошенника. Он говорит, что капитан, и ему с голоса дают погоны, а у нас люди с двумя образованиями, после военной академии, подполковники спецподразделений старшинами милиции в АТО ушли.

Илья: Комбатами становились и вожди ультраправых движений, и рецидивисты, мошенники и просто откровенные неудачники в мирной жизни. Кто угодно, только не те, кто имеет подготовку и адекватный опыт.

Да и спонсоры у этих формирований почему-то были часто те, кто за несколько месяцев до того «злочинній владі» служил. И вот эти наскоро созданные подразделения бросили на Восток. С гопотой и алкоголиками воевать получалось. А после — Саур-Могила, Иловайск… Потом комбаты эти на крови своих бойцов и за деньги спонсоров зашли в Раду. А батальоны свои побросали. Разве не так получается?

— Если все так плохо, как вы говорите, почему мы до сих пор войну не проиграли?

Сергей: А что мы — выиграли? Российских войск в Донбассе реально мало. К сожалению, при полномасштабном вторжении нас бы отбросили за Днепр. Да, российских граждан там валом. Но это такая же пестрая публика, как наши «дикие» батальоны.

Когда в ход шла реально российская армия, ротные и батальонные тактические группы, мы терпели поражение — в том же Иловайске, Дебальцево. В Донецком аэропорту держались долго. В военном отношении — бессмыслица, но как подняли боевой дух военных, как гордились — киборги!

А потом пошли все эти ротации через сепарские блок-посты, какие-то мутные переговоры. В итоге — дали убить пацанов. Слили киборгов. 242 дня держались, чтобы потом нас унизили эти скоты. Да, общее руководство силами боевиков сосредоточено в российском Генштабе — но россиян тоже устраивает держать Украину в состоянии нынешнего вялотекущего бардака. Зачем рисковать, вести полномасштабную войну, когда можно так качать ситуацию, чтобы мы сами себя сожрали, разрушили изнутри.

Нам говорят о российской агрессии. Тогда вопрос к нашему руководству: сколько за полтора года, как мы говорим, войны с Россией, было пленных? 10 десантников, 2 спецназовца и вот недавно какой-то майор заехал по ошибке. А если был кто-то еще, то почему мы их втихаря обмениваем? Что это за война такая?

— Вы ко всем добровольческим батальонам вы относитесь отрицательно, или есть исключения?

Сергей: Правый сектор. ДУК (Добровольческий украинский корпус — ред.). Конечно, у них точно не корпус. Корпус, это больше чем дивизия, это может быть и 20 тысяч, и 25 тысяч человек. Там в лучшем случае укомплектованная рота — до 130 человек, которые да, воюют. Но в Правом секторе много толковых людей, которых я очень уважаю. Общался с их разведчиками на базе — абсолютно адекватные специалисты, которые действительно хотят добиться результата.

Но в целом Правый сектор — это очень неоднородная и мифологизированная, в том числе и российскими каналами, организация. И туда влазит кто попало и зачем ни попадя. А потом возникают такие ситуации, как Мукачево.

Илья: Еще летом прошлого года была официальная служебная информация о том, что до 30% личного состава добровольческих формирований не находятся в расположении своих подразделений. И это с оружием и с удостоверениями милицейскими. Я эту бумагу собственными руками держал, для служебного пользования.

Год прошел — могу в общих чертах сказать уже. Там же говорилось о том, что уже в зоне АТО вновь созданные подразделения милиции и территориальной обороны не находятся в местах назначенной им дислокации и выполняют никем не поставленные им задачи.

Сергей: А что вы хотите от наспех собранных батальонов? В целом добровольческие батальоны в Украине излишне распиарены, политизированы и слабо подготовлены. Я хорошо отношусь к отдельным людям и отдельным подразделениям — в Правом секторе, например, или в Азове, но в целом я не могу назвать ни одного добровольческого батальона, которым Украина могла бы гордиться как исключительно подготовленным и эффективным боевым подразделением. Люди просто не знают правды.

Илья: Людям нужны герои и красивые истории. Но одними красивыми историями войны не выиграть.

 

Часть 4. Если сбросить маски

Война, с которой сняли маскхалат, выглядит всегда одинаково. Несправедливая и преступная война выглядит ужасно. Любой обман на войне порождает следующий обман, который становится причиной преступлений. Ненаказанное преступление порождает целую лавину преступлений. А лавину уже остановить невозможно. Именно поэтому киевский режим обречен. Лавина преступлений им и его «солдатами» уже совершена. И занавес над этой лавиной уже приподнят. Причем он приподнят именно солдатами ХУНТЫ, которых нельзя обвинить в симпатиях к Кремлю. Юра Сумы

— Как вы можете охарактеризовать войну в Донбассе, сравнивая ее с теми конфликтами за рубежом, в которых приходилось участвовать?

Сергей: На Донбассе — не «конфликт». И даже не антитеррористическая операция. Где вы видели террористов, у которых танков, боевых машин, ствольной артиллерии, РСЗО (реактивные системы залпового огня — ред.) больше, чем в составе вооруженных сил большинства стран Европы?

Илья: Нормально было бы ожидать, что обороняющаяся сторона будет придерживаться адекватной угрозам стратегии и тактики.

Сергей: Почему мы не расторгаем дипломатические отношения с Россией, если у нас война? Почему, если у нас есть линия фронта, то с оккупированной территории успешно курсирует автобус «Донецк-Ялта», а южные российские регионы завалены украинской продукцией? Если хотите воевать серьезно, то поставьте на границе оккупированных территорий железный занавес, перекройте электричество, воду и газ. И уже через месяц местное население само выгонит сепаратистов.

На данный момент войны в классическом понимании, с проведением операций, маневров, освобождением городов и так далее, просто нет. Зато слишком часто есть тупое сидение в окопах — «прилетит/не прилетит». В итоге люди месяц посидят в окопе и думают, что видели в этой жизни все, а сами даже воевать не научились. Ведь когда проводят показательные стрельбы бойцов, которые уже прошли АТО, то видно, что многие из них автомат к плечу прикладывать не умеют.

Под аэропортом донецким вылетало по 30 тысяч патронов в неделю. Для нормального подразделения с этим количеством можно месяц держать оборону. А тут просто из окопа в небо стреляют: «Лента за лентою патрони подавай…». У нас завода патронного в Украине нет. Один был в Луганске, но «ушел». А потом жалуются: «Ви розумієте, ми є патріоти, а мені не дають патронів стріляти москаля».

— Путинская пропаганда утверждает, что борется в Украине с нацизмом…

Сергей: Нет у нас нацизма, хотя в зоне АТО швали хватает. Один у меня включил нацистский марш на базе, за что чуть по морде не получил тут же. Я говорю: У меня дед под Сталинградом воевал, еще раз услышу — голову оторву.

Но при этом главные «нацисты» оказываются главными трусами. Ряженые балаболы с наколками, которые на селфи способны зиговать, а воевать за свои убеждения, которые я ни в коем случае, естественно, не разделяю, они не способны.

— Бить своих бойцов часто приходилось?

Сергей: Бил.

Илья: Тут надо разделять: неуважение к починенному, беспричинное унижение достоинства и жесткий воспитательный процесс, предотвращение анархии в условиях боевых действий.

Сергей: Только так можно было из вчерашнего колхозника хоть сколько-нибудь дисциплинированного солдата сделать. Приходилось бить и за то, что позволяли себе издеваться над пленными. Хотя по закону я имел право отдать под суд.

— Тут можно подробнее?

Сергей: Я не хочу создавать себе проблем. Скажу так: безнаказанность в добровольческих батальонах быстро чувствуют, как только оружие получат. Только я своих гонял, и у меня была хоть какая-то дисциплина, а в некоторых других батальонах это порой даже поощряется.

— Ваши слова звучат как сводка российского телевидения…

Сергей: Потому что у нас это замалчивается. Это же патриоты, герои нации, они же на такое не способны.

Илья: Amnesty International говорит же, что есть случаи пыток с обеих сторон — это правда. Я считаю, что война — это особое состояние общества. Мы упрощаем сложное, делим мир на своих и чужих. Свои — непременно милые люди и герои. Чужие — безмозглые марионетки и подонки.

Но важно не пристраститься к убийству, не убить того, кого можешь остановить другим способом, уважать противника, уважать пленного. Существуют правила ведения войны. И за их нарушение кому-то придется ответить.

Сергей: В сентябре 2014 года я попал на базу «Айдара» — и волосы на голове встали дыбом. Часть батальона — это просто ОПГ, Мельничука судить мало… В списке «Айдара» где-то 1200 человек, а воюет реально человек 100, другие занимаются криминалом под прикрытием шеврона. Нельзя таким батальонам давать какой-то статус. Такие вещи в зародыше нужно было пресекать, а не ждать, когда они шины под Министерство обороны подложат и подожгут. Другой «прославленный» батальон знаете, как зачистки проводил? Граната в окно, граната в подвал — не глядя. Там котов живых не осталось.

Часть 5. Кто может Украине помочь

Киевский режим всегда уповает на чью-то помощь. Они считают, что ход войны могут переломить «Джавелины», американские инструкторы, время и т.д. По словам офицера Хунты, мыслящий  системно, перелом в войне может принести только новая армия, костяком которой станут сотни честных офицеров и генералов. И он прав. Только и в Киеве,  и в Вашингтоне прекрасно понимают, что ЧЕСТНЫЕ ОФИЦЕРЫ первым делом пойдут не ДОНЕЦК брать, а Киев освобождать от преступников, коррупционеров и предателей. А потом … А потому не будет никакого «потом». Потому, что война закончится сразу после взятия КИЕВА новой украинской армией из честных офицеров. Будет уничтожена причина, породившая эту войну. Именно поэтому Киев и Вашингтон НИКОГДА не допустят формирования настоящей новой украинской армии, о которой мечтают бывшие офицеры хунты. Порошенко, Яценюку, Турчинову и прочей предавшей страну нечисти нужна карательная армия, которая, обливаясь кровью,  крушит все вокруг себя. Юра Сумы

— Как вы оцениваете уровень командования АТО?

Сергей: Командование АТО непрофессионально. В штабе одного из секторов начальник безопасности реально не умел читать карту. В октябре 2014-го в первый раз, а на тот момент АТО шла уже полгода, было проведено совместное совещание между МВД, ВСУ и СБУ.

Илья: Да. Как вы оцените полководца, который говорит «типографическая карта»? Вот о картах еще, кстати. Нам на зачистку выдавали карты советского генштаба, на которых железнодорожная ветка в районе, где мы работали, нанесена. А на местности от нее лет 30 уже только истлевшие шпалы остались.

В другой раз мне, как старшему группы выдали «Моторолу» (жаль не сепара, а рацию). У меня для связи между нашими офицерами, которые в других группах пошли, своя рация была. Ну, а на «точке» еще и третью дали: для связи с командиром разведчиков Нацгвардии, к которым мы прибыли.

Российско-террористические банды, как у нас сейчас говорят, можно было четко различать в бинокль там, где все это происходило. О каком командовании можно говорить, если у нас единой системы связи не было? Это пример, чтобы буквально «на пальцах» объяснить, что там происходит.

— А генерал Муженко?

Сергей: На совести Муженко — Донецкий аэропорт, на его совести Дебальцево и Иловайск. Об этом человеке и его полководческих талантах написано и сказано и без нас достаточно. И что? Он начальник Генштаба по сей день…

Илья: «Мозг армии» с горизонтом мышления на уровне командира отдельного батальона.

— Политические спонсоры доплачивают за службу в своих батальонах?

Сергей: Платили неплохие деньги, но платило не государство, а спонсоры. Офицерам доплачивали от $1,5 тысяч до $5 тысяч в месяц.

 — Могут ли нашу армию подтянуть американские инструкторы?

Сергей: Когда американцы в последний раз воевали с равным себе по силе противником? Во Второй мировой. Любой вооруженный конфликт за последние 30 лет с участием США проходил при подавляющем преимуществе Америки в воздухе и в высокоточном оружии.

Я видел это на Ближнем Востоке и знаю, о чем говорю. У них группа пехоты не заходит в зону боевых действий, если до этого там не прошла зачистка с воздуха. Если нет прикрытия, они вообще откажутся работать. США не воюют так, как мы на Донбассе. У них базу талибы в Афгане захватили, так они попробовали штурмовать — не выходит, неизбежны неприемлемые потери. Так они ударили высокоточной ракетой с самолета — и все. Нет ни базы, ни талибов.

Илья: За спиной американской пехоты стоит вся мощь американского оружия, самая мощная в мире авиация и флот. У них в руках — самые современные технологии. Чему они нас сейчас научат? У нашего сухопутного батальона в руках — стрелковый комплекс вооружения для ведения общевойскового боя. Это вооружение образца конца 80-х годов прошлого века.

Нашу артиллерию, танки и боевые машины американский офицер может увидеть только в странах третьего мира, да в военных музеях. Если уж учить, то передавать нам вооружение, снаряжение, технику связи — все, по возможности, под что заточена тактика американцев. Потом, существует чудовищное различие в культуре, в менталитете, в отношении солдата к командиру и к своей работе.

— Джевелины нам нужны?

Сергей: Джавелин — это уже такая панацея и одновременно отговорка наша, чтобы ничего самим не делать. Только гадать: дадут или не надут. Почему не выпускать наши ПТУРы, почему не учиться стрелять из них, не вооружить ими войска?

У американцев для нас нет такого оружия, на которое Россия не найдёт превосходящий ответ, если нужно будет. «Военторг» работает бесперебойно. Купить оружие можно, нельзя купить умение воевать.

Илья: Вот чиновник из оборонпрома в телешоу задавал генералу ВСУ вопрос: куда делось 70% вооружения, которое только в 2014-м году было передано в войска. У нас полковники-танкисты не умеют стрелять из танков. Командир одного из полков ГУР Генерального штаба вынужден был учить бойцов стрелять из гранатомета прямо на передовой, в Донецком аэропорту.

Может быть, нужно сначала осознать, что необходимо серьезно и непрерывно учиться. Использовать то, что у нас есть. Менять отношение к войне и к подготовке военных. Как говорится, плохому танцору всегда что-то мешает. Или — не хватает. Вот как тех же «джавелинов».

— Напрашивается вопрос: вы были на Майдане?

Сергей: А причем здесь Майдан? Как это связано с моей способностью и желанием воевать за Украину? Нет, я конечно помню: «Хто не скаче, той — москаль!». Назовите меня ватником теперь. Но, по-моему, мы уже достаточно наскакались. С наскока и на войну.

Илья: Я на Майдане был. «Коктейлей» не кидал. Помогал, чем мог, как и многие киевляне. Я и после Майдана был: в Донецке, Луганске, других городах. Двадцать два блок-поста ДНР/ЛНР проехал, встречался с одним из нынешних «вождей» ДНР. Мы хотели мира. Но в итоге получили эту мутную войну с названием на три буквы.

Я сейчас «потерял» многих из тех, с кем на Майдане и сразу после него делал что-то важное. И дружу с одним из тех офицеров, кто был командиром спецназа «на той стороне». И я горжусь этой дружбой. Сегодня я понимаю: не все, кто был на Майдане — хорошие люди. Не все, кто был тогда вместе и рядом, способны быть вместе сейчас. Не все «наши» на поверку оказываются своими.

— Ваш прогноз: что будет с войной через год?

Сергей: Прогнозировать не могу. Скажу точно, что ситуация от нас вообще не зависит. Многим с обеих сторон выгодна именно такая ситуация вялотекущих боевых действий — с контрабандой, сидениями в окопах, списанием боеприпасов и прочими прелестями «гибридной войны».

Илья: Я не знаю, что будет через год. Я хочу, чтобы были мои близкие, жена и дочь, которая появилась на свет две недели назад. Чтобы нам не пришлось воевать здесь, в Киеве.

— Стоит ли продолжать мобилизацию в нынешнем виде?

Сергей: Мобилизацию в таком виде при необъявленной войне и при ничтожной подготовке мобилизованных проводить нельзя. Кто-то обнародовал реальный уровень потерь?

Илья: Понятно, что обе стороны пытаются занизить свои потери, и завышают потери противника. Боевые потери ВСУ, других силовых ведомств еще подлежат подсчету. Скорее всего, они занижены в два, два с половиной раза. Но есть такие потери, которые очень сложно оценить.

Прежде всего, в добровольческих формированиях не велось никакого учета. Ни вооружения, ни личного состава. Журналов боевых действий никаких не было. Людей, убитых уже, пытались оформить задним числом.

Теперь по мобилизации. То, что делается — это имитация. У нас сейчас с противником в Донбассе паритет военного потенциала. И если уж говорить о мобилизации, то только тотальная, не в 60 тысяч, а в 200-300 тысяч под ружье. Тогда у России закончатся маргиналы и заблудившиеся военные. Тогда им придется тоже на мобилизацию решиться. Потому что их силы размазаны по огромной стране.

Но тогда основной работой всей нашей страны будет война. А не так, что одни в окопах сидят, а другие — в клубах и ресторанах. Клубы станут бомбоубежищами. Никаких студентов, никакой брони для особо важных для страны чиновников.

Мобилизация — это не только люди. Это — ресурсы: мобилизуют технику, мобилизуют тотально все, что необходимо для ведения войны. Если сейчас это все сделать, то надо будет воевать, а не делать вид. Не мобилизация нам нужна, а формирование боеспособной армии, модернизация ВПК. Коррупция во власти — вот где у нас настоящий второй, а может и первый фронт.

— Есть ли что-то из достижений Украины, которые вы не отрицаете? К волонтерам вы как относитесь?

Сергей: Да, есть очень идейные люди, и они очень помогают военным, порой даже не понимая, что их помощь конкретно этим подразделениям мародеров и алкоголиков не нужна. Но это не вина волонтеров.

Волонтерское движение в самом начале можно приветствовать. Но после полутора лет войны — это нонсенс. Граждане платят налоги, идут на войну, государство обязано обеспечивать военных всем необходимым. У нас прекрасная страна, но отвратительное государство.

Илья: Добавлю, что не все, что привозят волонтеры, ставится на баланс в частях. То есть, может быть разворовано. Оно же ничье. Едешь на ротацию или дембель — забрал с собой и всё.

— Что делать, чтобы изменить такую, по вашим словам, плачевную ситуацию на фронте?

Сергей: Не пиариться на приглашении американских специалистов. Не хвастать созданием десятков «диких батальонов». Не проводить бессмысленную мобилизацию. Надо собрать несколько сотен специалистов высокого класса, которых никто, как я говорил, в военкоматы не зовет, дать им нормальную зарплату и поставить задачу — готовить людей. Это задача на низовом уровне.

Ну а наверху — перестать назначать командование по принципу личной преданности, и вместо Гелетеев и Муженко ставить нормальных боевых офицеров. Они есть, но не проходят по «политической составляющей».

— Видите для себя личное продолжение в этой войне?

Сергей: Хотел бы работать по подготовке бойцов, но это никому не нужно. Всех все устраивает. Когда мы обращались в Центр Специальных операций Вооруженных сил, который, оказывается, у нас есть, там выяснилось, что никому ничего не нужно.

Наша уникальная кадровая политика: уже во время войны ЦСО возглавил полковник армейского спецназа.  Но возможности набирать людей и заниматься своим делом у него нет. У нас все нормально уже? У нас ликвидированы те, кто на телекамеру издевается над пленными украинскими военными? Или, может быть, мы уже захватили и держим под судом главных боевиков и российских офицеров, которые, как мы слышим, реально всем там заправляют?

Ехать гонять мародеров и выполнять работу за комбатов-алкоголиков я не хочу.

Нашим властям не нужны специалисты, потому что они не хотят военных побед, им нужно как можно больше ура-патриотов, потому что их (власть) интересует война, как процесс. Но я считаю, что патриотизм состоит не в том, чтобы героически погибнуть за свою Родину, а в том, чтобы противник героически погиб за свою, а ты — остался жив и победил.

— Если в силах АТО, армии и МВД все так безнадежно, как вы говорите, то где выход? Сдаться Путину и его боевикам в Донбассе?

Илья: А что, по-вашему, происходит сейчас? Нас уже готовят к «реинтеграции» отдельных регионов страны, с особым статусом для тех, кто научился грабить и убивать. Впрочем, они легко найдут себе единомышленников с противоположной стороны. И вот это по-настоящему опасно.

— Назовите подробнее свой рецепт реформирования обороны страны и подготовки резерва — пять шагов.

Сергей: Первое. Снять с должностей бездарных начальников во всех силовых структурах. Провести аттестацию всех командиров от полковника и выше. Виновных — судить.

Второе. Создать Центр тактической подготовки при ВСУ. Собрать туда умелых и способных обучить других инструкторов. Не отправлять в зону боевых действий ни одного необученного бойца. Регулярно заниматься боевой и тактической подготовкой в частях и подразделениях.

Третье. Сформировать хотя бы одну «образцовую» бригаду (комплектование, подготовка, вооружение). Расформировать все незаконные вооруженные формирования. Провести аттестацию всех «диких» батальонов. По итогам — расформировать или интегрировать в существующие силовые структуры.

Четвертое. Начать возрождать ВПК и убрать все бюрократические преграды и коррупционные схемы в обеспечении войск. Модернизировать систему логистики и тылового обеспечения войск.

Пятое. Пересмотреть мобилизационную практику, привлекать к службе (включая пристойное денежное содержание и другие мотивирующие составляющие) специалистов под ту модель армии, которая должна быть в будущем.

— Есть ли у страны время и ресурсы для такой реформы?

Илья: У страны — есть. Только вот от государства уже почти ничего не осталось.

 

Автор: Роман Чернышев