Непопулярные суждения участников АТО о войне в Донбассе, влиянии политиков, подготовке добровольческих батальонов и военной реформе.
Война на Донбассе. Каждый ее видит через прорезь своего дзота, окопа, блиндажа, дивана. Иногда именно поэтому очень сложно понять, а что на самом деле происходит. Отрешиться от шаблонных фраз и лозунгов. А для этого надо понять противника. Надо взглянуть на войну его глазами. Надо увидеть в нем ЧЕЛОВЕКА. И всегда очень интересно увидеть на той стороне человека, который тоже старается сделать то же самое. Его мнение вдвойне ценно и интересно. Этот материал первый в серии. Интервью с двумя офицерами ХУНТЫ очень длинное и познавательное. Я решил его разбить на части и каждую снабдить своим комментарием, делясь с читателем своими мыслями по поводу… Юра Сумы
Часть 1. Как попадают на войну
Собеседники ЛІГАБізнесІнформ — боевые офицеры, в разное время уволившиеся после добровольной службы в зоне АТО в одном из спецбатальонов.
Илья — кадровый военный психолог, Сергей — офицер спецназа, по объективным причинам пожелавший быть представленным в этом тексте под псевдонимом, однако в его квалификации и боевом опыте оснований для сомнения нет.
Их рассказ о войне в корне отличается от официальных сводок и постов политиков, чиновников и различных советников в соцсетях. В тексте не упоминаются названия партий, географических точек и фамилий горе-героев, которые прозвучали в беседе с офицерами, однако для интересующегося ситуацией читателя узнать всех из контекста не представится сложным.
По словам собеседников, проблема войны в Донбассе — в отношении украинского общества к этой войне, в том, что у нас принято все, что связано с событиями на востоке, воспринимать с точки зрения героизма. А война, по мнению офицеров — это не героизм, а тяжелая, повседневная, изматывающая и грязная работа.
Многие их суждения спорны, категоричны и, возможно, ограничены практикой нерегулярных и политизированных добровольческих подразделений. Однако, это оценки кадровых военных, обладающих опытом боевых действий в Донбассе.
— Чем вы занимались в АТО и какую должность занимали?
Сергей: Я был тем человеком, который стоял у истоков одного из «спецбатальонов» МВД. Был заместителем командира по боевой подготовке, но делал все — формировал, обучал, потому что комбат самоустранился. У него на каждый день был ответ «я в главке». А как в зону АТО заехали, он две недели был в пьяном штопоре… Медикаментозно потом выводили из этого состояния. У комбатов в основном партийные спонсоры, в том числе и у нас, назначали — на глаз. Его просто привели, показали, он лидеру партии понравился и все — воюй.
Илья: Я был офицером-психологом в том же подразделении.
— До этого у вас был опыт войны?
Сергей: Участия в войне? Конечно, нет: Украина с кем-то воевала до этого? Был опыт многолетней подготовки, участия в специальных операциях, работа в регионах повышенной военной опасности.
Илья: Боевого опыта и специальной подготовки у меня не было. Я кадровый офицер — психолог, служил в военной авиации.
— Расскажите о батальоне.
Сергей: Батальон формировался под спонсорским патронатом определенной политической силы. Поначалу мы думали, что это что-то из себя представляет, что некое патриотическое начало в этом есть. Хотя уже тогда догадывались, что на самом деле помощь партии — это, прежде всего, пиар-проект.
— Вы как попали в батальон?
Сергей: В конце мая-начале июня 2014 года мне позвонил товарищ из того спецподразделения, где мы оба когда-то служили, и предложил организовать и возглавить работу по созданию нового спецбатальона. Я согласился — как раз собирался возвращаться на службу. Когда предлагают заняться любимым делом и еще обещают за это заплатить, то почему нет? Не вопрос. Задача — подготовить 200 человек спецбатальона.
Селят нас под Киевом, приводят ко мне первую публику, которую до этого без моего ведома, уже оформили в школе милиции и дали «корочки». Всё, отказаться от них я уже не могу, но вместе с тем не я их подбирал и вообще в глаза не видел. На одного смотрю — 180 килограммов веса, третья степень ожирения, зато мне говорят «он патриот и на Майдане щит у беркутовца отобрал».
Стоит другой персонаж — с ног до головы забит татуировками, ходка в 12 лет за убийство на межрасовой почве. Позже, правда, оказался толковым парнем. Потом приезжает еще группа — чуть ли не с Майдана, со щитами и в касках. Учиться не хотят, говорят: «Дай автомат, пойду стрелять москаля». Дисциплины никакой. Вот такую публику я должен был готовить.
Я в кабинете депутата тогда говорю: «Вы кого набираете, с ними же воевать нельзя, как им оружие давать? «. Мне отвечают: «Це патріоти, вони себе зарекомендували на Майдані». Ну, они финансировали, потому ставили условия.
Оружие выдали только через полтора месяца — мне учить людей воевать, а у меня на руках только пять массо-габаритных макетов, все на пальцах объясняю.
— В итоге кого и в каком количестве удалось подготовить?
Сергей: За три месяца удалось подготовить 40 нормальных бойцов, которые были готовы к отправке в АТО. Это с учетом того, что оружие на них было получено за полтора месяца до запланированной отправки. Еще столько же должны были завершить подготовку за две недели.
У нас норма по настрелу из автомата была 1500 выстрелов на каждого бойца. Из пистолета — по 600. Плюс — занятия по тактике, физподготовке, специальной медицинской подготовке и немного — по специальной инженерной — не хватало макетов мин. Но перед торжественной отправкой от МВД приходит разнарядка — надо отправить 80 человек.
— Депутаты помогали?
Сергей: Это отдельная история. Помогали и много пиарились на том, что депутаты снабжают армию амуницией. Приезжает депутат с журналистами, вручает под вспышки камер бронежилеты, а я ему потом говорю: «Ты что привез? Это откровенное фуфло, хоть бы с военными посоветовался.
Это броники с рикошетом — пластина выдерживает, но при выстреле спереди пуля рикошетит в подбородок, а при выстреле в спину — в ноги и задницу». Депутат молча уезжает — ему неважно, что он привез, важно, что его камеры сняли.
В зону АТО нас отправляли с пистолетами и автоматами. Для того, чтобы выбить у государства хотя бы пару пулеметов и гранаты пришлось идти на шоу Шустера, и на всю страну говорить, что нас отправляют фактически безоружными. Тогда только МВД выдало несколько РПК (ручных пулеметов).
Часть 2. Война, о которой стыдно говорить
Почему многие солдаты возвращаются домой инвалидами? Речь не о потере руки или ноги, а о психической надломленности, а то и полной неадекватности. После войны они становятся агрессивными и … жалкими. Причина в том, что им приходится носить в себе то, о чем нельзя рассказать сыну, внуку, родне, соседу. Когда война не героический пересказ подвигов во имя Родины, а перечень поражений, глупости, преступлений, обильно заливаемые водкой, то даже самый сильный человек может сломаться. Юра Сумы
— Куда вас направили в зоне АТО?
Сергей: 1 сентября 2014 года мы приехали в один из пафосно освобожденных городов. На почти 90 человек у нас вообще не было никакого исправного транспорта, кроме скорой помощи для раненых.
И вот на следующее утро приезжает конвой: два пустых автобуса и какой-то офицер из штаба и, не предъявляя никаких документов, говорит: «Вам приказ направляться в Авдеевку, грузитесь». А оттуда как раз накануне отступил один из батальонов территориальной обороны ВСУ. После Иловайска в войсках было распространено настроение — отходить и окапываться по Днепру, все ждали полномасштабного вторжения россиян.
Я говорю: «У меня 85 необстрелянных людей, никакого транспорта, четыре ручных пулемета, ни одного РПГ и никакого прикрытия. Против танков». Мне этот офицер говорит прямым текстом: «Меня не е**т, что у тебя есть, а чего нет — есть приказ: твоих отвезти в Авдеевку. Твоя задача — патрулировать улицы, что там с тобой будет, мне п…й». Это дословно.
У меня после этой фразы отношение к этой войне и ко всему показному патриотизму серьезно поменялось. Конечно, мы туда не поехали, так как у меня письменный приказ — быть на базе в АТО и ждать доукомплектации, а приказы с голоса я не принимаю. Я людей сберег, а в ответ бойцы с подачи партийных кураторов за спиной, как я потом узнал, говорили: «Наши командиры ссут воевать».
Когда в Киеве отбирали в АТО, я лично мамам бойцов звонил, тем, у кого это — единственный сын: не возражаете, что ваш сын идет на войну? И когда мать в слезах говорит тебе: «Я вручаю жизнь сына Богу и вам» … Ладно, не об этом речь.
Так вот. Тот штабной офицер уехал, и мне звонят наши депутаты-спонсоры, говорят: «Хлопці, ви чого? Їдьте, відстоюйте рідну землю!». Потом только я понял, что спонсорам нужна была ритуальная жертва — погибшие герои накануне парламентских выборов.
— Чем занимались на базе в АТО?
Сергей: Выезжали якобы на зачистки в села Донецкой области, но на самом деле «зачистки» — это просто звучит красиво, а реально же это «обозначение флажками», имитация бурной деятельности.
Выехали в какое-то село (наш батальон там оказался под командованием Нацгвардии МВД), команда: 15 минут на зачистку села — выявление лагерей сепаратистов. Как можно село зачистить за 15 минут? Потоптались и уехали, а в отчете значится, что силы АТО зачистили такие-то и такие-то населенные пункты и там все спокойно.
Позднее была поставлена задача, причем опять-таки, не штабом АТО и не МВД, а партийными спонсорами — «создать на базе батальона диверсионно-разведывательную группу». Тогда тема ДРГ была очень популярна, даже байка ходила, что наши ДРГ орудуют среди сепаратистов и вырезают их одними ножами. Это бред. П
риехали депутаты-спонсоры говорят мне: «Создашь ДРГ?», я говорю «Нет, конечно. Вы вообще знаете, что это такое? Для того, чтобы люди в ДРГ сработались на уровне подсознания и понимали друг друга с полувзгляда, их тренируют годами».
Мне ответили: «Ты не патриот, мы найдем того, кто создаст». В итоге вызвался один офицер из батальона, щелкнул каблуками и взял под козырек. А потом, выясняется, что он перепутал ДРГ и ОРД (оперативно-розыскная деятельность). Так все и заглохло, но спонсоры в СМИ отчиталась, что «на базі батальону створена ДРГ».
В общем, отслужили в таком состоянии до первой ротации пару месяцев, собираемся на вторую ротацию выезжать, в Курахово, комбат говорит «Вы едьте сами, я не еду — у меня задание от генерала». Задание так задание — едем с бойцами сами. Скоро выяснилось, что задания генерала никакого не было. А комбат, направленный приказом в АТО, отдыхал в Шарм-эль-Шейхе. А руководил — сообщениями через Фейсбук…
— Чем занимались в районе Курахово?
Сергей: Охраняли дамбу. Но по «удивительному» стечению обстоятельств — рядом находилась ТЭЦ одного из одиозных олигархов. Совпадение? Не думаю, учитывая, что письменно приказа я в глаза не видел. Командование поставило перед фактом: ну, у вас же задание — работа в Донецкой области, так что нет никаких проблем с тем блокпостом, около ТЭЦ. Вот так война и ведется, чтобы вы понимали.
— Реально воевать, к чему вы и готовились, довелось?
Сергей: Въезжали в зону АТО все заряженные. Никто не собирался, я думаю, охранять кусты, пить и мародерствовать. Я принял решение брать по 5-10 бойцов и выводить их на передовые позиции под ДАП (Донецкий аэропорт -ред.). Чтобы люди хоть чуть-чуть почувствовали, что такое война. Иначе все спиваются.
Илья: На войне человек находится в постоянном эмоциональном напряжении. Важно не сидеть без дела, чтобы напряжение не превратилось в депрессию или наоборот — неадекватную активность. В какой-то степени воевать легче, чем быть в постоянной готовности и ждать отправки на задание.
Сергей: У нас практика командования АТО была такая: либо тебя с колес прямо отправляют в мясорубку. Либо ты сидишь и охраняешь на второй-третьей линии кусты. Мы сами искали себе должного применения. Понимания того, что существует единый замысел и координация действий — у нас не было. И это при том, что мы периодически участвовали в совещаниях, включая и те, что проходили в штабе АТО.
— Как и почему уволились?
Сергей: Не хотелось служить в состоянии вялотекущего бардака и отсутствия боевых задач, к которым мы изначально были готовы и готовили бойцов. Бороться с комбатом-алкоголиком, мириться с отсутствием обеспечения со стороны главка, кадровой политикой и непрерывным пиаром спонсоров… Это не то, что в нашем понимании означало воевать.
Илья: Ушли несколько десятков бойцов. Все предварительно доложили начальству о своем решении. Как положено, открыто и честно.
Сергей: Нам еще «не для протокола» было сказано: так что же это получается, нормальные офицеры уходят, а п..сы остаются в батальоне? Вот так.
— Партийные спонсоры у батальона остались?
Сергей: Рассказывали, что они на какое-то время перестали спонсировать батальон. Но в последние месяцы помощь возобновили. Но не в этом дело: для чего вообще нужны партийные, идеологические батальоны? Какими государственными целями это можно оправдать?
Армия Киева, создана, чтобы проиграть эту войну. Если бы ее создавали для победы, то делали бы это иначе. В этом уверен бывший офицер армии ХУНТЫ. С самого начала это был договорняк, который и привел к нынешнему результату (войне без конца). Именно тому результату, который очень многих устраивает сейчас. Устраивает потому, что пока идет война, они всемогущи, а во время мира они никто… либо еще хуже – преступники.
Специально для этого армию режима укомплектовали необстрелянными пацанами, уголовниками, «патриотами», не умеющими воевать, а не профессионалами, которые могли победить. Более того, многими профессионалами, которые могли не допустить начало войны, киевский режим спокойно пожертвовал. Еще в Славянске. Фактически офицер хунты согласен со Стрелковым, что война началась именно в Славянске. И это устроило тогда ВСЕХ. Юра Сумы
Часть 3. Как проигрывают войны
— Что можете сказать о характере происходящего в Донбассе: это война или АТО?
Сергей: Война реально идет, потому что нигде в мире после Второй мировой не было вооруженного конфликта с такой концентрацией артиллерии на квадратный километр.
Проблема в отношении общества к ней — у нас принято все, что связано с этой войной воспринимать с точки зрения героизма. А война — это не героизм, а тяжелая, повседневная, изматывающая работа. И чем ты профессиональнее и лучше сделаешь свою работу, тем больше у тебя шансов живым вернуться домой.
Нельзя собрать селян, снять трактористов с трактора, дать им в руки автоматы и ждать от них моментальной победы. Тем более, нельзя замалчивать, что в период Иловайска, когда министр Гелетей в Киеве пафосно принимал парад, наша армия несла огромные потери, а наши позиции сдавались сепаратистам штабными предателями.
У меня в Славянске весной 2014 года товарищ погиб, и на похоронах я принял для себя решение возвращаться в армию. Я обратился в свою «контору», мне сказали: «Если хочешь, то хоть завтра. Но реально: оно тебе надо? Тут у нас люди рапорты потоками пишут, после того, что было в Славянске». Потому что там наши группы тупо сливались и отдавались на убой.
Они еще с базы не выезжали, а сепаратисты уже знали, сколько, чего и куда проедет. То есть, это была Чечня 1994 года — один в один. Тот же Славянск можно было задушить и подавить ВСУ и спецподразделениями очень быстро. С самого начала это был договорняк. Почему-то вместо того, чтобы бросить весь ресурс на армию, спецподразделения и начать находить толковых людей в запасе, стали проводить бестолковую мобилизацию людей, которые никогда оружия в руках не держали. А те, кто проходит в СБУ и армии по спецучету — их данные никто не поднимал.
— Что такое спецучет?
Сергей: Ветераны войн, опытные бойцы спецназа, имеющие за плечами, в том числе, и опыт боевых действий в горячих точках по всему миру. Они не нужны — им даже повесток не прислали. Никого из моих друзей по спецназу и в помине никто не приглашал. Надо привлекать в силовые ведомства этих профессионалов.
Илья: У нас десятки, если не сотни тысяч офицеров запаса. Можно бы было офицерские батальоны, а то и целые бригады собрать.
Сергей: Вместо этого начали создавать дикие полувоинские идеологические батальоны.
Илья: И отдают негласное распоряжение: «диких ментов» не трогать.
Сергей: Назначают командиром роты пять раз судимого человека, или превращают в комбата авантюриста и профессионального мошенника. Он говорит, что капитан, и ему с голоса дают погоны, а у нас люди с двумя образованиями, после военной академии, подполковники спецподразделений старшинами милиции в АТО ушли.
Илья: Комбатами становились и вожди ультраправых движений, и рецидивисты, мошенники и просто откровенные неудачники в мирной жизни. Кто угодно, только не те, кто имеет подготовку и адекватный опыт.
Да и спонсоры у этих формирований почему-то были часто те, кто за несколько месяцев до того «злочинній владі» служил. И вот эти наскоро созданные подразделения бросили на Восток. С гопотой и алкоголиками воевать получалось. А после — Саур-Могила, Иловайск… Потом комбаты эти на крови своих бойцов и за деньги спонсоров зашли в Раду. А батальоны свои побросали. Разве не так получается?
— Если все так плохо, как вы говорите, почему мы до сих пор войну не проиграли?
Сергей: А что мы — выиграли? Российских войск в Донбассе реально мало. К сожалению, при полномасштабном вторжении нас бы отбросили за Днепр. Да, российских граждан там валом. Но это такая же пестрая публика, как наши «дикие» батальоны.
Когда в ход шла реально российская армия, ротные и батальонные тактические группы, мы терпели поражение — в том же Иловайске, Дебальцево. В Донецком аэропорту держались долго. В военном отношении — бессмыслица, но как подняли боевой дух военных, как гордились — киборги!
А потом пошли все эти ротации через сепарские блок-посты, какие-то мутные переговоры. В итоге — дали убить пацанов. Слили киборгов. 242 дня держались, чтобы потом нас унизили эти скоты. Да, общее руководство силами боевиков сосредоточено в российском Генштабе — но россиян тоже устраивает держать Украину в состоянии нынешнего вялотекущего бардака. Зачем рисковать, вести полномасштабную войну, когда можно так качать ситуацию, чтобы мы сами себя сожрали, разрушили изнутри.
Нам говорят о российской агрессии. Тогда вопрос к нашему руководству: сколько за полтора года, как мы говорим, войны с Россией, было пленных? 10 десантников, 2 спецназовца и вот недавно какой-то майор заехал по ошибке. А если был кто-то еще, то почему мы их втихаря обмениваем? Что это за война такая?
— Вы ко всем добровольческим батальонам вы относитесь отрицательно, или есть исключения?
Сергей: Правый сектор. ДУК (Добровольческий украинский корпус — ред.). Конечно, у них точно не корпус. Корпус, это больше чем дивизия, это может быть и 20 тысяч, и 25 тысяч человек. Там в лучшем случае укомплектованная рота — до 130 человек, которые да, воюют. Но в Правом секторе много толковых людей, которых я очень уважаю. Общался с их разведчиками на базе — абсолютно адекватные специалисты, которые действительно хотят добиться результата.
Но в целом Правый сектор — это очень неоднородная и мифологизированная, в том числе и российскими каналами, организация. И туда влазит кто попало и зачем ни попадя. А потом возникают такие ситуации, как Мукачево.
Илья: Еще летом прошлого года была официальная служебная информация о том, что до 30% личного состава добровольческих формирований не находятся в расположении своих подразделений. И это с оружием и с удостоверениями милицейскими. Я эту бумагу собственными руками держал, для служебного пользования.
Год прошел — могу в общих чертах сказать уже. Там же говорилось о том, что уже в зоне АТО вновь созданные подразделения милиции и территориальной обороны не находятся в местах назначенной им дислокации и выполняют никем не поставленные им задачи.
Сергей: А что вы хотите от наспех собранных батальонов? В целом добровольческие батальоны в Украине излишне распиарены, политизированы и слабо подготовлены. Я хорошо отношусь к отдельным людям и отдельным подразделениям — в Правом секторе, например, или в Азове, но в целом я не могу назвать ни одного добровольческого батальона, которым Украина могла бы гордиться как исключительно подготовленным и эффективным боевым подразделением. Люди просто не знают правды.
Илья: Людям нужны герои и красивые истории. Но одними красивыми историями войны не выиграть.
Часть 4. Если сбросить маски
Война, с которой сняли маскхалат, выглядит всегда одинаково. Несправедливая и преступная война выглядит ужасно. Любой обман на войне порождает следующий обман, который становится причиной преступлений. Ненаказанное преступление порождает целую лавину преступлений. А лавину уже остановить невозможно. Именно поэтому киевский режим обречен. Лавина преступлений им и его «солдатами» уже совершена. И занавес над этой лавиной уже приподнят. Причем он приподнят именно солдатами ХУНТЫ, которых нельзя обвинить в симпатиях к Кремлю. Юра Сумы
— Как вы можете охарактеризовать войну в Донбассе, сравнивая ее с теми конфликтами за рубежом, в которых приходилось участвовать?
Сергей: На Донбассе — не «конфликт». И даже не антитеррористическая операция. Где вы видели террористов, у которых танков, боевых машин, ствольной артиллерии, РСЗО (реактивные системы залпового огня — ред.) больше, чем в составе вооруженных сил большинства стран Европы?
Илья: Нормально было бы ожидать, что обороняющаяся сторона будет придерживаться адекватной угрозам стратегии и тактики.
Сергей: Почему мы не расторгаем дипломатические отношения с Россией, если у нас война? Почему, если у нас есть линия фронта, то с оккупированной территории успешно курсирует автобус «Донецк-Ялта», а южные российские регионы завалены украинской продукцией? Если хотите воевать серьезно, то поставьте на границе оккупированных территорий железный занавес, перекройте электричество, воду и газ. И уже через месяц местное население само выгонит сепаратистов.
На данный момент войны в классическом понимании, с проведением операций, маневров, освобождением городов и так далее, просто нет. Зато слишком часто есть тупое сидение в окопах — «прилетит/не прилетит». В итоге люди месяц посидят в окопе и думают, что видели в этой жизни все, а сами даже воевать не научились. Ведь когда проводят показательные стрельбы бойцов, которые уже прошли АТО, то видно, что многие из них автомат к плечу прикладывать не умеют.
Под аэропортом донецким вылетало по 30 тысяч патронов в неделю. Для нормального подразделения с этим количеством можно месяц держать оборону. А тут просто из окопа в небо стреляют: «Лента за лентою патрони подавай…». У нас завода патронного в Украине нет. Один был в Луганске, но «ушел». А потом жалуются: «Ви розумієте, ми є патріоти, а мені не дають патронів стріляти москаля».
— Путинская пропаганда утверждает, что борется в Украине с нацизмом…
Сергей: Нет у нас нацизма, хотя в зоне АТО швали хватает. Один у меня включил нацистский марш на базе, за что чуть по морде не получил тут же. Я говорю: У меня дед под Сталинградом воевал, еще раз услышу — голову оторву.
Но при этом главные «нацисты» оказываются главными трусами. Ряженые балаболы с наколками, которые на селфи способны зиговать, а воевать за свои убеждения, которые я ни в коем случае, естественно, не разделяю, они не способны.
— Бить своих бойцов часто приходилось?
Сергей: Бил.
Илья: Тут надо разделять: неуважение к починенному, беспричинное унижение достоинства и жесткий воспитательный процесс, предотвращение анархии в условиях боевых действий.
Сергей: Только так можно было из вчерашнего колхозника хоть сколько-нибудь дисциплинированного солдата сделать. Приходилось бить и за то, что позволяли себе издеваться над пленными. Хотя по закону я имел право отдать под суд.
— Тут можно подробнее?
Сергей: Я не хочу создавать себе проблем. Скажу так: безнаказанность в добровольческих батальонах быстро чувствуют, как только оружие получат. Только я своих гонял, и у меня была хоть какая-то дисциплина, а в некоторых других батальонах это порой даже поощряется.
— Ваши слова звучат как сводка российского телевидения…
Сергей: Потому что у нас это замалчивается. Это же патриоты, герои нации, они же на такое не способны.
Илья: Amnesty International говорит же, что есть случаи пыток с обеих сторон — это правда. Я считаю, что война — это особое состояние общества. Мы упрощаем сложное, делим мир на своих и чужих. Свои — непременно милые люди и герои. Чужие — безмозглые марионетки и подонки.
Но важно не пристраститься к убийству, не убить того, кого можешь остановить другим способом, уважать противника, уважать пленного. Существуют правила ведения войны. И за их нарушение кому-то придется ответить.
Сергей: В сентябре 2014 года я попал на базу «Айдара» — и волосы на голове встали дыбом. Часть батальона — это просто ОПГ, Мельничука судить мало… В списке «Айдара» где-то 1200 человек, а воюет реально человек 100, другие занимаются криминалом под прикрытием шеврона. Нельзя таким батальонам давать какой-то статус. Такие вещи в зародыше нужно было пресекать, а не ждать, когда они шины под Министерство обороны подложат и подожгут. Другой «прославленный» батальон знаете, как зачистки проводил? Граната в окно, граната в подвал — не глядя. Там котов живых не осталось.
Часть 5. Кто может Украине помочь
Киевский режим всегда уповает на чью-то помощь. Они считают, что ход войны могут переломить «Джавелины», американские инструкторы, время и т.д. По словам офицера Хунты, мыслящий системно, перелом в войне может принести только новая армия, костяком которой станут сотни честных офицеров и генералов. И он прав. Только и в Киеве, и в Вашингтоне прекрасно понимают, что ЧЕСТНЫЕ ОФИЦЕРЫ первым делом пойдут не ДОНЕЦК брать, а Киев освобождать от преступников, коррупционеров и предателей. А потом … А потому не будет никакого «потом». Потому, что война закончится сразу после взятия КИЕВА новой украинской армией из честных офицеров. Будет уничтожена причина, породившая эту войну. Именно поэтому Киев и Вашингтон НИКОГДА не допустят формирования настоящей новой украинской армии, о которой мечтают бывшие офицеры хунты. Порошенко, Яценюку, Турчинову и прочей предавшей страну нечисти нужна карательная армия, которая, обливаясь кровью, крушит все вокруг себя. Юра Сумы
— Как вы оцениваете уровень командования АТО?
Сергей: Командование АТО непрофессионально. В штабе одного из секторов начальник безопасности реально не умел читать карту. В октябре 2014-го в первый раз, а на тот момент АТО шла уже полгода, было проведено совместное совещание между МВД, ВСУ и СБУ.
Илья: Да. Как вы оцените полководца, который говорит «типографическая карта»? Вот о картах еще, кстати. Нам на зачистку выдавали карты советского генштаба, на которых железнодорожная ветка в районе, где мы работали, нанесена. А на местности от нее лет 30 уже только истлевшие шпалы остались.
В другой раз мне, как старшему группы выдали «Моторолу» (жаль не сепара, а рацию). У меня для связи между нашими офицерами, которые в других группах пошли, своя рация была. Ну, а на «точке» еще и третью дали: для связи с командиром разведчиков Нацгвардии, к которым мы прибыли.
Российско-террористические банды, как у нас сейчас говорят, можно было четко различать в бинокль там, где все это происходило. О каком командовании можно говорить, если у нас единой системы связи не было? Это пример, чтобы буквально «на пальцах» объяснить, что там происходит.
— А генерал Муженко?
Сергей: На совести Муженко — Донецкий аэропорт, на его совести Дебальцево и Иловайск. Об этом человеке и его полководческих талантах написано и сказано и без нас достаточно. И что? Он начальник Генштаба по сей день…
Илья: «Мозг армии» с горизонтом мышления на уровне командира отдельного батальона.
— Политические спонсоры доплачивают за службу в своих батальонах?
Сергей: Платили неплохие деньги, но платило не государство, а спонсоры. Офицерам доплачивали от $1,5 тысяч до $5 тысяч в месяц.
— Могут ли нашу армию подтянуть американские инструкторы?
Сергей: Когда американцы в последний раз воевали с равным себе по силе противником? Во Второй мировой. Любой вооруженный конфликт за последние 30 лет с участием США проходил при подавляющем преимуществе Америки в воздухе и в высокоточном оружии.
Я видел это на Ближнем Востоке и знаю, о чем говорю. У них группа пехоты не заходит в зону боевых действий, если до этого там не прошла зачистка с воздуха. Если нет прикрытия, они вообще откажутся работать. США не воюют так, как мы на Донбассе. У них базу талибы в Афгане захватили, так они попробовали штурмовать — не выходит, неизбежны неприемлемые потери. Так они ударили высокоточной ракетой с самолета — и все. Нет ни базы, ни талибов.
Илья: За спиной американской пехоты стоит вся мощь американского оружия, самая мощная в мире авиация и флот. У них в руках — самые современные технологии. Чему они нас сейчас научат? У нашего сухопутного батальона в руках — стрелковый комплекс вооружения для ведения общевойскового боя. Это вооружение образца конца 80-х годов прошлого века.
Нашу артиллерию, танки и боевые машины американский офицер может увидеть только в странах третьего мира, да в военных музеях. Если уж учить, то передавать нам вооружение, снаряжение, технику связи — все, по возможности, под что заточена тактика американцев. Потом, существует чудовищное различие в культуре, в менталитете, в отношении солдата к командиру и к своей работе.
— Джевелины нам нужны?
Сергей: Джавелин — это уже такая панацея и одновременно отговорка наша, чтобы ничего самим не делать. Только гадать: дадут или не надут. Почему не выпускать наши ПТУРы, почему не учиться стрелять из них, не вооружить ими войска?
У американцев для нас нет такого оружия, на которое Россия не найдёт превосходящий ответ, если нужно будет. «Военторг» работает бесперебойно. Купить оружие можно, нельзя купить умение воевать.
Илья: Вот чиновник из оборонпрома в телешоу задавал генералу ВСУ вопрос: куда делось 70% вооружения, которое только в 2014-м году было передано в войска. У нас полковники-танкисты не умеют стрелять из танков. Командир одного из полков ГУР Генерального штаба вынужден был учить бойцов стрелять из гранатомета прямо на передовой, в Донецком аэропорту.
Может быть, нужно сначала осознать, что необходимо серьезно и непрерывно учиться. Использовать то, что у нас есть. Менять отношение к войне и к подготовке военных. Как говорится, плохому танцору всегда что-то мешает. Или — не хватает. Вот как тех же «джавелинов».
— Напрашивается вопрос: вы были на Майдане?
Сергей: А причем здесь Майдан? Как это связано с моей способностью и желанием воевать за Украину? Нет, я конечно помню: «Хто не скаче, той — москаль!». Назовите меня ватником теперь. Но, по-моему, мы уже достаточно наскакались. С наскока и на войну.
Илья: Я на Майдане был. «Коктейлей» не кидал. Помогал, чем мог, как и многие киевляне. Я и после Майдана был: в Донецке, Луганске, других городах. Двадцать два блок-поста ДНР/ЛНР проехал, встречался с одним из нынешних «вождей» ДНР. Мы хотели мира. Но в итоге получили эту мутную войну с названием на три буквы.
Я сейчас «потерял» многих из тех, с кем на Майдане и сразу после него делал что-то важное. И дружу с одним из тех офицеров, кто был командиром спецназа «на той стороне». И я горжусь этой дружбой. Сегодня я понимаю: не все, кто был на Майдане — хорошие люди. Не все, кто был тогда вместе и рядом, способны быть вместе сейчас. Не все «наши» на поверку оказываются своими.
— Ваш прогноз: что будет с войной через год?
Сергей: Прогнозировать не могу. Скажу точно, что ситуация от нас вообще не зависит. Многим с обеих сторон выгодна именно такая ситуация вялотекущих боевых действий — с контрабандой, сидениями в окопах, списанием боеприпасов и прочими прелестями «гибридной войны».
Илья: Я не знаю, что будет через год. Я хочу, чтобы были мои близкие, жена и дочь, которая появилась на свет две недели назад. Чтобы нам не пришлось воевать здесь, в Киеве.
— Стоит ли продолжать мобилизацию в нынешнем виде?
Сергей: Мобилизацию в таком виде при необъявленной войне и при ничтожной подготовке мобилизованных проводить нельзя. Кто-то обнародовал реальный уровень потерь?
Илья: Понятно, что обе стороны пытаются занизить свои потери, и завышают потери противника. Боевые потери ВСУ, других силовых ведомств еще подлежат подсчету. Скорее всего, они занижены в два, два с половиной раза. Но есть такие потери, которые очень сложно оценить.
Прежде всего, в добровольческих формированиях не велось никакого учета. Ни вооружения, ни личного состава. Журналов боевых действий никаких не было. Людей, убитых уже, пытались оформить задним числом.
Теперь по мобилизации. То, что делается — это имитация. У нас сейчас с противником в Донбассе паритет военного потенциала. И если уж говорить о мобилизации, то только тотальная, не в 60 тысяч, а в 200-300 тысяч под ружье. Тогда у России закончатся маргиналы и заблудившиеся военные. Тогда им придется тоже на мобилизацию решиться. Потому что их силы размазаны по огромной стране.
Но тогда основной работой всей нашей страны будет война. А не так, что одни в окопах сидят, а другие — в клубах и ресторанах. Клубы станут бомбоубежищами. Никаких студентов, никакой брони для особо важных для страны чиновников.
Мобилизация — это не только люди. Это — ресурсы: мобилизуют технику, мобилизуют тотально все, что необходимо для ведения войны. Если сейчас это все сделать, то надо будет воевать, а не делать вид. Не мобилизация нам нужна, а формирование боеспособной армии, модернизация ВПК. Коррупция во власти — вот где у нас настоящий второй, а может и первый фронт.
— Есть ли что-то из достижений Украины, которые вы не отрицаете? К волонтерам вы как относитесь?
Сергей: Да, есть очень идейные люди, и они очень помогают военным, порой даже не понимая, что их помощь конкретно этим подразделениям мародеров и алкоголиков не нужна. Но это не вина волонтеров.
Волонтерское движение в самом начале можно приветствовать. Но после полутора лет войны — это нонсенс. Граждане платят налоги, идут на войну, государство обязано обеспечивать военных всем необходимым. У нас прекрасная страна, но отвратительное государство.
Илья: Добавлю, что не все, что привозят волонтеры, ставится на баланс в частях. То есть, может быть разворовано. Оно же ничье. Едешь на ротацию или дембель — забрал с собой и всё.
— Что делать, чтобы изменить такую, по вашим словам, плачевную ситуацию на фронте?
Сергей: Не пиариться на приглашении американских специалистов. Не хвастать созданием десятков «диких батальонов». Не проводить бессмысленную мобилизацию. Надо собрать несколько сотен специалистов высокого класса, которых никто, как я говорил, в военкоматы не зовет, дать им нормальную зарплату и поставить задачу — готовить людей. Это задача на низовом уровне.
Ну а наверху — перестать назначать командование по принципу личной преданности, и вместо Гелетеев и Муженко ставить нормальных боевых офицеров. Они есть, но не проходят по «политической составляющей».
— Видите для себя личное продолжение в этой войне?
Сергей: Хотел бы работать по подготовке бойцов, но это никому не нужно. Всех все устраивает. Когда мы обращались в Центр Специальных операций Вооруженных сил, который, оказывается, у нас есть, там выяснилось, что никому ничего не нужно.
Наша уникальная кадровая политика: уже во время войны ЦСО возглавил полковник армейского спецназа. Но возможности набирать людей и заниматься своим делом у него нет. У нас все нормально уже? У нас ликвидированы те, кто на телекамеру издевается над пленными украинскими военными? Или, может быть, мы уже захватили и держим под судом главных боевиков и российских офицеров, которые, как мы слышим, реально всем там заправляют?
Ехать гонять мародеров и выполнять работу за комбатов-алкоголиков я не хочу.
Нашим властям не нужны специалисты, потому что они не хотят военных побед, им нужно как можно больше ура-патриотов, потому что их (власть) интересует война, как процесс. Но я считаю, что патриотизм состоит не в том, чтобы героически погибнуть за свою Родину, а в том, чтобы противник героически погиб за свою, а ты — остался жив и победил.
— Если в силах АТО, армии и МВД все так безнадежно, как вы говорите, то где выход? Сдаться Путину и его боевикам в Донбассе?
Илья: А что, по-вашему, происходит сейчас? Нас уже готовят к «реинтеграции» отдельных регионов страны, с особым статусом для тех, кто научился грабить и убивать. Впрочем, они легко найдут себе единомышленников с противоположной стороны. И вот это по-настоящему опасно.
— Назовите подробнее свой рецепт реформирования обороны страны и подготовки резерва — пять шагов.
Сергей: Первое. Снять с должностей бездарных начальников во всех силовых структурах. Провести аттестацию всех командиров от полковника и выше. Виновных — судить.
Второе. Создать Центр тактической подготовки при ВСУ. Собрать туда умелых и способных обучить других инструкторов. Не отправлять в зону боевых действий ни одного необученного бойца. Регулярно заниматься боевой и тактической подготовкой в частях и подразделениях.
Третье. Сформировать хотя бы одну «образцовую» бригаду (комплектование, подготовка, вооружение). Расформировать все незаконные вооруженные формирования. Провести аттестацию всех «диких» батальонов. По итогам — расформировать или интегрировать в существующие силовые структуры.
Четвертое. Начать возрождать ВПК и убрать все бюрократические преграды и коррупционные схемы в обеспечении войск. Модернизировать систему логистики и тылового обеспечения войск.
Пятое. Пересмотреть мобилизационную практику, привлекать к службе (включая пристойное денежное содержание и другие мотивирующие составляющие) специалистов под ту модель армии, которая должна быть в будущем.
— Есть ли у страны время и ресурсы для такой реформы?
Илья: У страны — есть. Только вот от государства уже почти ничего не осталось.
Автор: Роман Чернышев
