О своей службе в бригаде «Оплот» в качестве оператора ЗУ-23-2 рассказывает ополченец Игорь Орлов.
*****
- Сколько Вам лет? Откуда Вы?
- Мне 45 лет. Всю жизнь был городским человеком, но сейчас живу в деревне. Посовещались с семьей и решили лет 7-8 назад переехать в небольшую уральскую деревушку, оторванную от цивилизации. Связь, электричество есть, живем потихонечку. Есть свой небольшой бизнес.
- В армии служили?
- Срочку. Призывался в 91-м году. Служил в развед.дивизионе гаубичного артиллерийского полка оператором станции наземной артиллерийской разведки СНАР-10.
- В ту пору доводилось принимать участие в боевых действиях?
- Нет. Я тогда был другим человеком и мыслей [об участии в войне] у меня бы и не возникло, чтобы добровольно туда полезть. Но со временем что-то во мне изменилось и я всерьез изучал вопрос, как в Сербию поехать. Но тогда не нашел выходов на структуры, которые помогали туда попасть. В одиночку же я не решился поехать.
А вот эта вот война на Донбассе прямо как-то всколыхнула. Не выдержал и, по сути, сбежал туда. Семья моя была против категорически. Прозвучало даже такое, что, мол, если ты уедешь, то возвращаться тебе будет некуда. Но вот я вернулся и все хорошо.
- До начала боевых действий на Донбассе следили за событиями на Украине, на том же Майдане?
- Да. Судя по тем видео, что я посмотрел и тогда, и после, пацаны там стояли насмерть. Те люди, кто стояли [там]… Мужество у них поразительное. Уважуха и респект, как сейчас говорят. Но проблема в том, что в результате их действий пришли к власти люди, которые мне совершенно не симпатичны. Такое вот двоякое [отношение].
- Чем именно Вам не понравились новые власти Украины?
- Откровенно прозападной позицией. Они забыли, что Россия им ближе. Что они стоят на передовой и им надо выбрать. Они выбрали другую сторону. Я с этим не согласен. А уж после того, как они начали… Вместо того, чтобы договариваться со своими людьми, хоть какой-то диалог включить, они просто начали давить. Я их даже не осуждаю за это дело, я просто с ними не согласен.
- Когда приняли решение, что пойдете в ополчение?
- В мае. Вернее, еще в марте хотел поехать в Крым, там помочь. Через местных казаков попросил навести справки как там и что. Связали меня кое с кем, сказали, что там все нормально, нет необходимости ехать. Ладно, все, успокоился.
В мае на Донбассе началась стрельба, и я говорю семье: «Отпустите меня, я туда поеду». Два месяца я их уговаривал, частенько об этом разговаривали. В конце концов сбежал.
Через тех же казаков. Тут был попутный груз гуманитарной помощи ополчению со Свердловской области, вот меня на этой машине и довезли… Там еще были люди, целая группа ехала… Вот мы все вместе и доехали до Ростова, а оттуда в Донецк.
- Вы выбирали какое-то конкретное подразделение ополчения, чтобы именно в него попасть?
- Нет. Ехал, как говорится, «на удачу». Мне было все равно [куда попасть], судьба заведет туда, где больше всего нужен. Я человек верующий, положился на судьбу и на Бога. И в принципе я не жалею. Мне кажется я был на [своем] месте, я был полезен, я был нужен. Мне нисколько не стыдно, как я себя там показал.
- Перед поездкой покупали себе какое-либо снаряжение, экипировку?
- У меня с деньгами было очень жестко, поэтому сильно [закупиться] не получилось. Был спальник, был коврик туристический, рюкзак, пара камуфляжных костюмов, поджопник что-то еще по мелочи.
- Как в Донецке оказались?
- В Ростове мы скучковались еще с несколькими людьми. Где-то 14 или 18 августа перешли границу и прибыли в Донецк. Некоторое время заняли организационные моменты, в частности, достаточно долго искали машину для нашей «зэушки» [ЗУ-23-2. – прим.]. Получили машину, потом нашлась еще одна зенитка, такая же.
Один из людей, с которыми я заходил, был севастополец, капитан 3-го ранга в отставке. По сути он создал наш дивизион ПВО в бригаде «Оплот». Он был нашим командиром, потом пошел на повышение и стал зам.командира бригады по ПВО. Я был одним из первых, зачисленных в дивизион.
Что меня тогда там поразило?! Вообще, конечно, жутко было. Одно дело смотреть на видео, по телевизору на взрывы, горящие дома, а вот живьем это увидеть было очень жутко. Мы ехали в Донецк в небольшом автобусе типа «ПАЗика» с оружием. Люди были очень напряженные, за небом наблюдали, разбились по секторам, у всех патрон в стволе, граната в кармане… Было жутковато. Это ведь, напомню, первая моя война. Никогда с таким не сталкивался.
Нашли нам машину, поставили на нее зенитку и начали потихоньку выезжать на «боевые». У «Оплота» есть свой сектор обороны на фронте: от Донецка (включительно) и до местечка Стыла. Чаще всего выезжали на Еленовку. Мы в нем впервые появились вскоре после его освобождения ополчением. Меня больше всего поразило, как к нам люди благожелательно относились. Мы там стояли на мелькомбинате и люди нам привозили прямо-таки ведерными кастрюлями борщ, сметану, хлеб. С тарелками, с ложками. Вещи теплые приносили: «Ребята, мы за вас!» Мы, конечно, старались оправдывать [такое доверие].
- Как выглядел зенитный дивизион ополчения?
- До создания нашего дивизиона какие-то «пэвэошные» системы в «Оплоте» были, но несистемно. Были 2 «зэушки», несколько комплексов «Стрела-10» на базе МТ-ЛБ. Их свели [в дивизион], назначили командиров. Нашли помещение, чтобы люди вместе жили. А то до этого было, что один человек там живет, один там.
- ПЗРК были?
- Да, но они появились даже не сразу. Где-то октябрь-ноябрь. Не помню, вроде «Стрела»: то ли «2», то ли «3». Потом появились, нас стали обучать на них. Забыл еще сказать, что у нас были зенитные «Корды» на станках.
- Точно «Корды»?
- Марку пулеметов не помню. Я их не изучал, не стрелял. Потому и не отложилось в памяти. У нас было 2 поста с этими пулеметами в самой части.
- Внутри дивизиона было разделение по специализациям: вы только с таким-то вооружением дело имеете, вы – с таким-то? Или весь личный состав обучали владению всеми видами вооружений?
- Легкая специализация была. На ПЗРК я обучился только зимой, а так числился в расчете ЗУ. Мне предлагали: «Пойдешь на «Стрелу»? [«Стрела-10». - прим.]» - «Не-не-не, ни за какие коврижки!» На «зэушке» все же веселее служить. Например, за всю мою бытность там «Стрелы» так и не выстрелили ни разу, а мы хоть иногда по наземным целям работали.
- Работать по авиации, так понимаю, ни разу не приходилось?
- Только по беспилотникам.
- Как это выглядело?
- Днем беспилотники практически не видны. Точечка маленькая, если не знаешь куда смотреть, то и не увидишь его. Они ночью хорошо видны. Как спутник, как большой спутник. То есть, если он летит, работает, то он почему-то светится. Беленький постоянный свет. Без шума. Просто летит и светится. Если перестает работать аппаратура, то светиться перестает. Неоднократно замечали: он летит, его обстреляешь – старались трассерами обстреливать, чтобы видно было, – и он тухнет. Оператор выключает аппаратуру, и он тухнет.
Попасть в него очень сложно. Повезти должно. Я слышал, что [другие] попадали, но о своей стрельбе такого не скажу. Может и сбивали, но точных данных нет. Потух – по крайней мере, пугнули.
- В мирной жизни в небе тоже можно увидеть огоньки в небе. Не было предположений, что это на огромной высоте пассажирский самолет летит куда-то или спутник тот же?
- Нет. Если к нему приглядываться, то видно, что он летит достаточно низко: метров 500 – 3 километра. И точка крупнее. У самолетов проблесковые огни, и они мелкие-мелкие. Начинаешь присматриваться, видишь не раз и понимаешь, что это беспилотник.
- Как часто летали беспилотники?
- Очень часто. Каждую ночь практически. И не по одному.
- Их полеты сопровождались последующими артиллерийскими налетами? Ведь беспилотник не просто так летает, ведет разведку. Вы своей стрельбой обозначили свою позицию, дальше должен быть удар.
- Такой четкой зависимости не было. Они по нам били, но не было такого, чтобы после [нашей] стрельбы [по беспилотникам]. Я так думаю, что цепочка взаимосвязи была достаточно длинная: пока разведданные обработают, пока они дойдут до штаба, пока спустят команду артиллеристам…
- Вас когда-нибудь предупреждали, что тогда-то в таком-то районе могут действовать свои беспилотники, их трогать не надо?
- Было такое. Со временем появилась система координации. По определенному графику звонишь на определенный телефон, докладываешь, мол, пункт такой-то, все без происшествий. Тебе говорят, что принято, команда такая-то. У тебя есть листок с расшифровкой: по этой команде огонь без ограничений. Или огонь по беспилотникам. Или в воздухе свои беспилотники. Масса команд была, которые периодически изменялись. Но это к зиме такая система появилась.
Бывали ситуации, что была команда: «Не стрелять. В воздухе свои беспилотники».
- Украинскую авиацию в воздухе вообще видели?
- Один раз я видел вертолет и один раз – самолет. Самолет видел в районе [Донецкого] аэропорта осенью, прямо на бреющем над нами прошел. Был он над нами буквально полсекунды, поэтому мы и при не успели бы по нему выстрелить.
Вертолет же видел зимой, в районе Докучаевска. Мы туда только пришли, поэтому у нас было предположение, что они нас провоцировали. Разведка им наверняка донесла, что пришла «пэвэошная» техника, и они нас провоцировали, чтобы узнать, где мы стоим. Но им надо было ближе подлететь [для этого].
- Вас обучали распознавать типы летательных аппаратов, модификации самолетов: вот это Су-24, это Су-25?
- Конкретно этому нет. Потому что в воздухе своих не ожидалось и все летающее – это однозначно враг. Если кого-то этому и обучали, то только не меня и не при мне.
- Вас обучали стрельбе из ЗУ-23-2 по воздушным целям? Как это выглядело?
- Учебные стрельбы были, но так… по терриконам. То есть по воздушным… А! Нет, была одна. Но это уже весной 15-го года были бригадные учения. Нам специально запускали на большую высоту ракеты [осветительная мина. – прим.] с помощью минометов. У нас были дважды учебные пуски ПЗРК, из «зэушки» стреляли по этим ракетам. А вот у «Стрелы-10» при мне ни боевых, ни учебных пусков ни разу не было.
А так – по терриконам. По нынешним временам… По вертолету может и попадешь, а по реактивному самолету никто и не надеялся попасть. Так… пугнуть.
- Какие-либо таблицы стрельб по воздушным целям были? Вы их учили?
- Нет. Так… Нам буквально объясняли, что… «Примерно прикидывайте…» По сути, на глазок. Хотя на «зэушке» есть прицел. Там выставляешь направление полета, пикирование, набор высоты, как самолет идет, его примерную скорость. В результате этого прицел делает упреждение. Но это все на глазок.
- Уточню: то есть можно сказать, что бумажную теорию не учили?
- Практически нет.
- В Вашем дивизионе были какие-либо РЛС?
- Нет.
- Расскажите о первом бое.
- Мой первый бой был 4 сентября. Никогда не забуду. Я родом с города Березники, а первый бой был у деревеньки Березовое. И вот мы там с двумя «зэушками» и пехотой… Был практически встречный бой с небольшой колонной украинской. Мы их там раздолбали. Тогда я единственный раз за все время работал «по-боевому» из автомата. Больше как-то и не пришлось.
- Какая задача у вас была в тот день?
- Мы 2 дня ловили колонну ВСУ. Была информация, что идет колонна, как нам сказали, «крутых» десантников. Там есть двухполосная трасса Донецк-Мариуполь, и вот мы прямо у обочины стояли в кустах, ждали их. На второй день впереди по трассе началась заваруха, к нам подъехала пехота на машине, и мы пошли вперед. Потом нас догнала вторая «зэушка» и вот с ней и пехотой шли прямо по шоссе километра 2-3. Затем развернули машины стволами вперед и стреляли. В начале по нам еще ответный огонь был, а потом, видимо, народ уже тикал. Разбили [им] пару грузовиков. Насчет потерь [в личном составе] у «укропов» ничего не знаю. Пехота захватила какие-то трофеи: пулеметы, «агээсы», боеприпасы. Был разбит грузовик с личными вещами, там были хорошие американские рюкзаки, спальники.
Потом нам был приказ отойти, и мы отошли. У нас несколько пулевых отметин на бортах было. В нас никого не попало, но машину нашу «запятнали». Было так… жутковато, потряхивало.
- Потери со стороны ополчения были?
- У нас не было, у пехоты – не знаю. Если и были, то «двухсотых», по-моему, не было. Ничего не слышал о потерях.
- Сколько метров было до противника?
- Минимально – меньше 200 метров. Я тогда никого и не видел [из противников]. По сути стрелял, чтобы не было так страшно. Выпустил, наверно, магазинов 7 по лесополосе.
- Почему во время боя были не на зенитке, а стреляли из автомата?
- Полный расчет «зэушки» 4 человека: стрелок, оператор и 2 заряжающих. Я тогда был оператором. Оператор выставляет прицел и необходим для стрельбы по воздушным целям. При наземной стрельбе в нем нет необходимости. Но я тогда помогал заряжать. Чего-то меня тогда переклинило, и я вставал заряжать.
После боя вернулись в Еленовку, на мелькомбинат. После боя выпили для снятия стресса. Меня потряхивало, думал родной голос бы услышать. У меня брат в Питере живет, я ему позвонил, говорю, извини, мол, меня тут потряхивает, давай поговорим.
А так у нас был приказ двумя «зэушками» взять под охрану и оборону мелькомбинат.
В Еленовке были недели две, наверное. Потом нас вернули в часть, потом еще были выезды. К сожалению, большую часть времени проводили в части. Нас почему-то берегли. Есть ощущение, что нас держали как резерв, как группу быстрого реагирования на всякий случай. Для нас выезд на «боевые» был почти как праздник.
Чаще всего выезжали в Еленовку. Там прикрывали артиллеристов, работали вместе с разведкой.
- Артиллерию от возможных налетов украинских ВВС прикрывали?
- В том числе и так. А бывало, что и… Когда наша «арта» работает, то как правило идет «ответка». А так как они [ВСУ. – прим.] в тот момент не очень хорошо умели определять координаты, откуда по ним стреляют, стреляли по известным точкам. Стоит блокпост – они его обстреляют из минометов. Лишь бы по нам, как говорится. Мы пытались поймать эту минометную батарею, которая давала «ответку». Пока наша артиллерия работала, мы под шумок выскочили на «нейтралку» и ждали, когда начнется «ответка». Но они, как назло, не ответили. Но у нас была запасная цель, куда мы и отработали.
В сентябре – октябре 2014 года ездили в Донецкий аэропорт. Поступает команда, собираемся, куда, зачем не говорят, мол, там вас встретят и объяснят. В конечном итоге мы где-нибудь соединялись с пехотой, потом или стояли на точке, или шли по окрестностям. Впереди пехота идет, позади мы их прикрываем.
Мы были одни из первых, кто начал работать по этой знаменитой диспетчерской вышке. В то время она была практически целой. Мы там наверху засекли оптику, блики. Отработали по ней, отошли. Потом за нами танк немножко погонялся, было жутковато. Потом снова по этой вышке 2 «зэушками» отработали и снова смылись. Тогда во дворах по нам снайпер отработал, гранатометчик отработал: стоят 2 «Камаза» и прямо между ними граната пролетает.
Та пехота, что перед нами шла, немножко увлеклась, ушли вперед, их там вроде чуть не окружили. Тогда опыта взаимодействия еще не было, телефонами не обменялись. Мы кое-как связались с их командирами, спросили, чем можем им помочь. Ответили: «Поработайте по вышке». Вот мы по ней и работали. Потом за нас взялись хорошо, и мы смылись. Так до сих пор и не знаю, что там с пехотой было.
Эпизод боев в районе Донецкого аэропорта с участием интервьюируемого
- Связь тогда все больше по телефонам была?
- В большей части случаев пользовались телефонами.
- Почему так? Радиостанций не хватало или же у всех разные частоты?
- Во-первых, не у всех рации были. Во-вторых, нам выдали рации в этот день [перед выходом], мы их не успели зарядить, и они быстренько сели.
- Армейские радиостанции были?
- Они позже появились, тогда еще ничего такого не было.
- По телефонам не боялись говорить?
- Боялись, конечно. Поэтому, как правило, не имена, а позывные. И просто поменьше болтать стараешься. Под конец, когда «укропы» что-то затевали, то они просто глушили связь.
- Глушили любую связь?
- Сотовую. Просто сигнал пропадал.
- Сам выход, описанный Вами выше, когда был?
- Где-то 14-18 сентября. Работали из поселка Веселое.
Еще был случай, когда нас подняли по тревоге: «Выйдете в аэропорт, там вас встретят. Отработаете и сегодня же обратно». Приехали, а нам говорят: «Мы тут договорились, вы с нами на неделю остаетесь». Оп-па! А у нас только оружие и БК. Ночью-то уже достаточно прохладно было. Ни бушлатов, ничего не было. Нас спасло, что рядом была брошенная украинская часть зенитчиков. Мы оттуда натаскали одеял, матрасов, в общем, выжили. Потом уже нам привезли спальники, теплые вещи.
Но мы там не неделю жили, а дня три: пятиэтажный дом и мы на газоне перед ним. Было слышно, что украинские танки ездят километрах в двух от нас, поэтому мы ночью выставляли охранение.
Были выезды и без моего участия.
*****
О своей службе в бригаде «Оплот» в качестве оператора ЗУ-23-2 рассказывает ополченец Игорь Орлов.
*****
Была еще одна интересная операция. Где-то в начале зимы мы сопровождали колонну на Мариуполь. Большая колонна была, если не соврать, то больше 5 километров: БМП, танки, прицепная артиллерия. В колонне был и «Оплот», и «моторолловцы». Кого там только не было. Ползли мы туда 12 часов: днем, очень медленно, не торопясь, с остановочками. Там от Донецка до побережья километров 100, а ползли мы их 12 часов. Не дошли 12 километров до Мариуполя. Остановились в одном местечке, 2 ночки там переночевали. Потом нас по тревоге подняли – уж не знаю, всю или не всю эту колонну подняли, но много нас было, - и мы быстренько-быстренько бегом-бегом, ночью, за два с половиной часа долетели обратно.
Мы долго думали, что это такое было-то. Думаю, это был обманный маневр: вот ополчение перебрасывает крупные силы под Мариуполь.
Зимой мы больше месяца стояли под Докучаевском. Перемирие началось 15 февраля, а мы к тому времени там стояли уже 2-3 недели. Слушайте, как нас там долбили на 14 февраля! У меня, наверное, на всю жизнь теперь будет аллергия на День святого Валентина. Мы тогда 5 часов сидели в окопах под обстрелом. Самый сильный обстрел за всю мою практику. По нам били из всего, что можно было, даже из ПТУР. Конкретно по мне били из ПТУР.
- В смысле, по Вашей машине?
- Нет, по мне. Машина была спрятана и замаскирована, они ее не засекли. У нас тогда был пункт воздушного наблюдения, где мы сидели с биноклем, рацией, ПЗРК и пулеметом, стерегли небо. Ночью там не стояли, а все светлое время суток дежурство было. «Укропы», видимо, засекли наше место и конкретно по нашему окопу били из ПТУР. И жутко было, и интересно.
- Как прятали машину: отрывали для нее окоп?
- Не знаю, как в Чечне и Афгане было, но у нас такой тактики, чтобы зарываться в землю, не было. Мы знали, что если «укропы» нас засекут, то нас накроют. Поэтому зарываться в землю бесполезно. Мы как снайперы были: выползаешь тихонечко на позицию, отработали и тикать. Потому что «обратка» была в 99% случаев.
Ко мне, кстати, тогда приехал брат мой младший. Мы служили вместе в одном расчете, он был нашим водителем.
- А он по каким причинам поехал?
- Да такой же дурак, как и я. Не знаю, видимо, захотелось… Как он говорит: «Как-то скучно дома. Обрыдло все. Хочется новых впечатлений». Скорее всего он поехал за адреналином.
Он там хорошо себя показал, его уважали. Но он там пробыл гораздо меньше, чем я. Месяца 3 всего пробыл.
- Я правильно понимаю, что в ту пору контрактов еще не было, служили исключительно как добровольцы?
- Я прибыл в августе и первый раз нам начали угрожать контрактами… Типа вот с 1 ноября все пойдут на контрактную основу. Однако, я уехал в мае, но никто никакого контракта на бумаге так и не видел.
- Вам выплачивали какое-либо денежное довольствие?
- Да, с самого начала выплачивали. Изначально был месяц испытательного срока, а потом тебе начинали выплачивать довольствие.
- Как военнослужащему Донецкой Народной Республики?
- Да.
- Расскажите, как выглядел испытательный срок.
- Просто служишь, потом тебе командир ставит галочку, что нам подходит этот человек. И тебе начинают через бухгалтерию начислять довольствие.
- Отчисляли кого-нибудь на испытательном сроке? Если да, то за что?
- Чаще всего за пьянку. Не вовремя, не там, не столько выпил, сколько можно. Но тут все диверсифицировано: если тебя уважают, то на что-то могут закрыть глаза, если нет, то и за запах могут выгнать.
- Вернемся к обстрелу в День святого Валентина. Что было дальше?
- После того, как объявили перемирие, несколько дней было совсем тихо. Лишь потом пошли отдельные выстрелы. А потом я в отпуск уехал в конце февраля.
- Вы знали о том, что силы ополчения проводят наступление под Дебальцево?
- Да.
- Говорят, что ради этого наступления были существенно оголены другие участки фронта. На Вашем участке, занимаемом «Оплотом», было так?
- Скажем так, это преувеличение. Но небольшое. Чтоб какие-то части с фронта снимали я не слышал, но пацаны говорили, что командование сказало так: «Если будет какая-то заваруха, то подкреплений не ждите. Все под Дебальцево».
- Украинская сторона предпринимала какие-либо действия для оттягивания сил ополчения от Дебальцево? Я о возможных действиях ВСУ на участке фронта, занимаемого «Оплотом».
- Да. Был большой шум вокруг Еленовки. С «Градами», со всеми видами вооружений, вплоть до того, что несколько БМП прорывалось на территорию Еленовки.
- Как оцениваете боевой дух противника?
- Я вот оцениваю то, как они действовали в аэропорту Донецка. Я считаю, что пацаны там стояли достойные всяческого восхищения. Хорошо стояли, крепко. В других местах – всяко бывало. К сожалению или к счастью, вот уж не знаю, я не участвовал в наступательных действиях. Там, где я был, были позиционные стрелялки. Считаю, что [боевой дух ВСУ] на «троечку», в среднем.
Я вот после срочки с армией не сталкивался. Приехал я в ополчение: «Ёооо… вот это махновщина! Вот это бардак! Японский городовой! И мы еще их бьем?!» Это значит, что у них-то бардака еще больше.
- Какие отношения были между ополченцами?
- Меня тогда поразило, что основное обращение между ополченцами: «братишка», «пацаны». Такое вот. Легкая такая свобода, оружие… В начале были очень душевные отношения, потом уже, когда пошел устав, то они стали не такими явными. А поначалу были такие теплые, братские отношения. Ты мог, не то что на передовой, а просто в городе, подойти к любому ополченцу, приобнять: «Братишка, как ты там? Что ты – живой? Ну, слава богу!» Посидеть, выпить пива, рюмочку водки, поговорить по душам.
Меня прям это подкупило. Было очень приятно. Я понял, побывав там, что в книгах пишут про боевое братство и это не пустые слова. Когда ты под огнем, за одну идею – это очень сближает людей. Даже незнакомых. Видишь, что он свой? Значит это брат твой.
- Не было кучкования, разделения на местных и приезжих?
- Нет. Очень уважали русских, которые приехали. Люди, в которых не стреляли, бросили свой дом, приехали помочь. Это очень ценилось. Стояли как-то с парнем ночью на посту, и он мне сказал: «Спасибо, что ты приехал нам помочь». Я говорю: «Не надо благодарить. Я не только вам помогаю, но и свой дом защищаю. Потому что мы - следующие».
- В Вашем подразделении приезжих много было?
- Подавляющее большинство было за местными. А с России и прочих мест – 5-10%, не больше. Под конец моего пребывания там народ уже начал уезжать, потому что войны уже не было.
- Традиционно спрашиваю о наличии дисциплинарных наказаний в ополчении. Многие говорят, что их фактически не было. В «Оплоте» они применялись?
- Да. Как в армии: могли наряд вне очереди, гауптвахта, поставить на работу отдельную. Розгами не пороли.
- Кого назначали офицерами?
- В офицеры выдвигали не потому что закончил военное училище – там были единицы таких, - а за [проявленные] организационные способности. Кадровых офицеров было очень мало.
- Среди офицеров приезжих было больше?
- Да. Не 5-10%, если сравнивать с рядовыми. Просто среди русских добровольцев было больше людей подготовленных, с боевым опытом, прошедших Чечню, Афган.
- Инструкторы по боевой подготовке у Вас были?
- Были. Без подробностей.
- Производилась ли централизованная выдача обмундирования?
- Да. Но при мне это происходило несистемно: если что-то есть, то выдадут, если нет, то извини. Не было такого, чтобы пришел человек и ему выдали теплый бушлат, летнюю «хэбэшку», ботинки и т.д. Пришла партия спальников – поделили. Пришли бронежилеты… Их старались выдавать не всем, а тем, кто выходит на «боевые». Разгрузки приходили, но штучно.
- Зенитчикам бронежилеты выдавали?
- В конце уже.
- Питание привозили или сами готовили?
- В основном, сами. Хотя были моменты, когда нанимались 1-2 человека из местных, какая-нибудь бабушка. Она приходила, готовила. Ей выделялись помощники: либо наши дежурные, либо «пятнадцатисуточников» [хулиганы из числа гражданского населения, которым 15 суток ареста заменялись на хозяйственные работы. – прим.] присылали, чтобы они посуду мыли.
- Была какая-нибудь полевая кухня или все на том же костре?
- И на костре, в том числе. Если занимали помещение какое, то там попроще было.
- Подразделения обеспечения совсем не было?
- Нет, оно было на базе. Вроде как нам даже и штатные повара полагались. Но как-то так все сами готовили. Но мы обычно кому-то придавались, пехоте той же, артиллерии. Нам выдавался сухпай – консервы, картошка, лук, соки, – мы его по приезду сдавали в общую кассу. И они нас кормили.
- Кормили хорошо?
- Не всегда. Однажды пришли на ужин, нам выдали по 2 больших картошки в мундире и все. Потом стало это налаживаться: запустили на территории части пекарню, прачечную открыли. На следующий день приходишь, тебе уже постиранное, высушенное выдают, только что не поглаженное.
- Ранее с кем из ополченцев бы не говорил, все сообщали, что с помывкой на «боевых» дело было плохо.
- С этим были всегда проблемы. Как найдешь, где договоришься. Бывало, что ходили по две, по три недели немытые.
- Ночевали как? Прямо в машинах спали?
- По-всякому. Бывало и в кузове. Землянки не рыли, всегда находилось какое-нибудь помещение. У пехоты те же землянки были, но мне вот просто не довелось.
Бывало, что жили в каких-нибудь боксах гаражных. Оборудовали какую-то печечку, забивали проемы досками, чтобы тепло держалось.
- Печки с собой возили?
- Нет. По сути только один раз, когда надо было оборудовать помещение, нам выдали печку-буржуйку. Даже уголь тогда привозили. Я, кстати, впервые там столкнулся с топкой углем, долго не мог понять, как им топить. Я дома люблю печку топить, мне нравится смотреть на огонь, я люблю его. На меня женщины постоянно ругаются: «Вот ты натопишь, жить невозможно!» А мне сам процесс нравится, поэтому я подкидываю и подкидываю. А оттуда я написал жене, мол, с печкой не могу справиться, а она мне: «Это кто вообще со мной разговаривает?! Ты, и не можешь справиться с печкой?!» Ну да, не понимаю я этот уголь! Меня даже от ночных дежурств у печки освободили «за безнадежную безграмотность».
- Оказанию первой медицинской помощи обучали?
- Что-то такое было, но не серьезное. У нас был свой фельдшер, какие-то даже медсестры. Они даже с нами на «боевые» выезжали. Но чтобы вот так обучать оказанию первой помощи… Тут я больше сам думал. У меня был такой выездной рюкзачок-«однодневка», в котором лежал пакет с медикаментами: бинты, жгуты, йод, таблетки всякие. У меня всегда в нарукавных карманах был индивидуальный пакет, жгут. К счастью, ни разу не пригодились.
- Во время нахождения на посту, какими приборами пользовались для наблюдения за небом?
- Биноклем. И глазами. Больше ничего не было.
- Прожекторы были?
- Зачем? Времена прожекторов прошли, насколько я понимаю. При нынешнем уровне авиации прожекторы бесполезны, я бы даже сказал, вредны.
- Приборы ночного видения, тепловизоры имелись?
- Нет. Даже ни у кого и не видел. Самое высокотехнологичное изделие, которое я там видел, это квадрокоптер с телекамерой. Артиллеристы им иногда пользовались. Но, по-моему, они половину времени его ремонтировали.
- Проблемы с боеприпасами были?
- Были. Был период, когда мы дрожали над каждым патроном для «зэушки». Более того. В самом начале наших действий парни с другой зенитки нашли трофейный склад, где были снаряды к «зэушке». Они там этими снарядами затарились, и мы долгое время были боеспособны именно благодаря этим снарядам. Так было осенью 14-го года. Потом начали подкидывать снаряды, но никогда не было такого, чтобы их было завались. Для автоматов и пулеметов патронов было завались, а вот для «зэушки» был дефицит снарядов.
- Какие потери зенитчики «Оплота» понесли за все время?
- При мне погиб один человек из нашего дивизиона в результате минометного обстрела. И еще один человек умер от инсульта.
- Из-за неосторожного обращения с оружием потери были?
- Рассказы такие слышал, но сам не сталкивался.
- Противника ненавидели?
- Моменты такие были, конечно. Но я с пленными никогда не сталкивался: не брал, не встречал. Видеть видел, но даже желания подойти, поговорить, не было. Тогда было состояние такое, что я бы ему скорее башку прострелил, чего с ним разговаривать-то?!
- Мне другие ополченцы не раз говорили, что отношение к украинцам было примерно такое: «Они просто наши братья меньшие, неразумные».
- У меня такое же, но. Он мне брат, пока в меня не стреляет. В бою он мне не брат, он мне противник, враг. Если один мирный человек встречается с другим мирным человеком, им можно, нужно и необходимо разговаривать. А если ты солдат одной армии, которая воюет против другой армии, то тебе нужно их убивать. И никак иначе.
Понимаете, [многие], особенно женщины, не понимают: чтобы выиграть войну, нужно стрелять. И не просто стрелять, а попадать. Тот, кто лучше стреляет, тот и выигрывает. В ополчении это все понимали, поэтому так и рвались в бой. Не потому что нравится убивать, а для того, чтобы скорее все это закончилось. И не абы как, а чтобы мы победили.
Я встречал людей, у которых был дом в часе ходьбы от наших позиций. И встречал людей, у которых дом по ту сторону линии фронта. И не закончив эту войну, в свой дом он не попадет. Они служат и надеются, что когда-нибудь это все закончится. Мы победим, и они в свои дома попадут.
- Сейчас нет ни войны, ни мира. Какое решение текущей ситуации будет для Вас приемлемым?
- Нужно, чтобы начался нормальный диалог между сторонами. Для этого необходимо, чтобы отряды ополчения вышли к границам своих областей. Минимум. Сейчас же, считаю, что киевские власти используют перемирие для переобучения и доукомплектования своих частей. Для подготовки массированного удара. И он когда-нибудь случится наверняка.
- Текущие переговоры ведутся на условиях того, что ДНР и ЛНР получат определенную автономию в составе Украины. Вас устроит такой вариант?
- Подавляющее большинство ополченцев воевали за то, чтобы быть вместе с Россией, в ее составе. Те, у кого кишка тонка, разбежались, кто в Россию, кто на Украину. Беженцы, так называемые. К ним, кстати, среди ополченцев весьма пренебрежительное отношение. Я с большим уважением отношусь к тем, кто пошел в украинскую армию, чем к тем, кто сбежал. Нет, бывает там, что ребенок маленький… Но в ополчении с большим уважением относились к тем, кто семью вывез в Россию, а сам вернулся и воюет.
Было бы справедливо, чтобы республики присоединились к России. Хотя я всем пацанам говорил, что Россия – это не рай на Земле, тут тоже своих проблем и заморочек полным-полно. Кисельных берегов и медовых рек нет тут.
По сути-то Донбасс поднялся, потому что надеялся, что с ним случится крымский сценарий: Путин даст команду забрать и Донбасс тоже. Народ поднялся в надежде на это. А дальше уже отступать некуда и стоять надо до конца.
- Почему Вы уехали оттуда?
- Вернулся я по двум причинам. У меня умер тесть, потом через две недели отец, из-за чего женщины в деревне остались одни. А в деревне без мужской силы плохо, практически нереально. [Вторая причина] – там [на Донбассе] прекратились боевые действия и стало, откровенно говоря, скучно. Срочку-то мы уже отслужили, дальше уже неинтересно. Поэтому мы с братом домой и вернулись.
Формально я был уволен 1 апреля 2015 года, документы на руки получил числа 7-го. Но я там пробыл еще месяц. Ждал денег, так как была задержка по выплатам довольствия. Кстати, мне так за март еще должны до сих пор. Ждал денег и думал: «А вдруг [война] начнется снова?» Но не началась.
- Как местное население относилось к ополченцам к концу вашей службы? Говорят, люди устали от войны, винят военных в своих бедах.
- Конечно люди устали. И они отчасти винят в этом ополчение: «Ради чего вы это все затеяли, а сейчас тут стоите?» Говорю: «Команды нет. Это армия, тут без команды не схватишь автомат и в наступление не пойдешь в одиночку». Мне впервые задали вопрос, когда ж это все закончится на второй день после прибытия на Донбасс. Бабушка-божий одуванчик в Снежном. Говорю: «Бабушка, я не знаю, когда это все закончится. Я издалека приехал для того, чтобы это все поскорее закончилось». Ответила: «Ну храни тебя бог!»
- Сожалеете о чем-нибудь?
- О перемириях. Ополчение только-только начинало наступать. Украинская армия, по моим ощущениям, была на грани коллапса в августе месяце. Еще бы чуть-чуть давануть и они бы просто побежали. Фронт бы рухнул. Потом они начали подтягивать силы. ВСУ стали себя реорганизовывать, укреплять. И сейчас ВСУ не те, что были в августе 14-го. Сейчас это все обойдется гораздо большей кровью.
Вот об это и сожалею: что нам не дали вовремя команду идти вперед.
- Как себя сейчас чувствуете на гражданке?
- Скучно.
- Назад тянет?
- Очень тянет. Я теперь понимаю, почему фронтовики – с Великой Отечественной, афганцы, чеченцы – в книгах и в живую вспоминают о войне с какой-то теплотой в душе. Хотя там и смерть была, и тягости. Теперь их понимаю. Ты там занимаешься настоящим мужским делом. Я до своей поездки был вполне доволен своей жизнью в деревне, а сейчас мне там, можно сказать, скучно. Я бы с удовольствием поехал в Сирию, на Донбасс, но меня сдерживает то, что моя семья сейчас во мне очень нуждается, как в единственном мужчине в семье. И то, что сейчас на Донбассе ни войны, ни мира.
- Если снова начнутся боевые действия… Поедете?
- Скорее всего.
Источник: http://twower.livejournal.com
Невыездной Нетаньяху. Западные страны признавшие выданный МУС ордер на арест Нетаньяху и Галланта. Также к списку присоединилас