Как это делается в Китае: Си Цзиньпин

Самый популярный вопрос Китая: станет ли Си новым Мао? Отечественное востоковедение старается по мере сил обходить эту тему (отношения с Кормчим были не очень, да и Си наш друг и партнер), но на Западе дискуссия не останавливается уже четыре года. Ее первый виток пришелся на 2013 год — год старта знаменитой антикоррупционной кампании. В 2014–2015 годах эксперты все больше спорили об уголовном преследовании коррупционеров, военной реформе, обострении отношений с Тайванем. Создание до сих пор не совсем понятного китайского КГБ подлило масла в огонь, но за неимением фактуры споры быстро утихли.

2016 год, вопрос китайского тоталитаризма снова актуален. О нем и поговорим.

 

Китайская внутренняя политика экзотична, к ней не всегда просто подступиться. Во-первых, Поднебесная отгорожена от остального мира сильнейшим языковым барьером. Очень часто «специалисты» по Китаю вынуждены брать за первоисточник переводные материалы, иногда просто недостоверные. Во-вторых, китайская цензура не дремлет. Наконец, оппозиционные китайские СМИ, базирующиеся в основном в США — по большей части сборище непрофессиональных фанатиков. Критиковать КНР они предпочитают в стиле «коммунисты едят детей», что может быть и правдой, но это пропаганда, а не аналитика.

Самый адекватный метод изучения КНР — сократический. «Я эксперт, и я знаю, что ничего не знаю». Это единственный твердый вывод. Дальнейшее — это educated guess, в известной степени «сон в красном тереме». Приступим.

Мао и Си. Их биографии похожи — по крайней мере, по китайским меркам. Си, сын героя китайской социалистической революции, попал под профилактическую чистку во времена революции культурной. Не смог нормально доучиться в школе (как и Мао). Был сослан в деревню на перевоспитание, жил буквально в пещере. По собственным признаниям, поначалу политика его не занимала, но в пещере он ощутил необходимость «помогать людям». Ссылке Си обязан очень многим, если не сказать — всем. Эта история как бы обнулила его связь с отцом, временно превратившимся во врага народа. Когда будущий генеральный секретарь вернулся в большой мир, окончил университет и начал собственную карьеру в низовых региональных организациях, он стал своим и для «принцев», и для «комсомольцев». Именно поэтому выбор в 2012-м пал на него — искали компромиссную фигуру.

При чём здесь Мао? Многие китайцы считают, что пострадав во время Культурной революции, Си наследовал идеям Великого кормчего. Такая извращенная преемственность от мучителя к жертве вряд ли пришла бы в голову европейцу, но в Китае проблем с подобными трактовками не возникает. Недаром Си постоянно указывает на то, что настоящим коммунистом он стал именно в пещере, среди блох, голода и одиночества. Именно там произошла его инициация, сакральное, мученическое приобщение к делу Мао Цзэдуна, открывшее перед ним путь наверх.

 

С тех пор прошли годы. Китай постепенно меняется: агрессивная позиция в отношениях с Западом (да и с собственными гражданами, если уж на то пошло), первые робкие зачатки культа личности — твердая рука товарища Си ощущается повсюду. В отличие от некоторых предшественников, он не боится совершить ошибку, и на международной арене уже не пытается казаться просто дружелюбным тихим китайцем. Завет Дэна Сяопина, «не высовываться», отброшен окончательно. Вероятно, дело в том, что Си и сам считает себя новым Мао. Во всяком случае, в эту канву ложатся многие его заявления — о недопустимости ревизионизма, о безмерном почтении к Великому кормчему. Даже компромиссная формула «70% хорошего и 30% ошибок», позволившая китайцам примириться с маоистским прошлым, начинает звучать оскорбительно. Ошибки? Да не было никаких ошибок, были диверсии и пропаганда врагов. Читайте новый красный цитатник вождя.

Тигры, мухи и тараканы

Перед новым лидером Китая с самого начала встали три глобальных задачи — реальных и объективно очень тяжелых, это нужно учитывать. Первое и самое очевидное для зарубежной оценки — замедление экономического роста. Здесь Си предпринял ряд довольно либеральных шагов. Он позволил иностранному капиталу играть более весомую роль в некоторых сферах, стимулировал развитие средних и малых финансовых учреждений. Оппозиция, правда, любит говорить, что все это есть только на бумаге, и на самом деле Китай катится обратно в плановую экономику. Окончательный вывод оставим экономистам.

Вторая проблема — это экологическая катастрофа, в которую Китай погрузился почти по шею. Всемирно известный пекинский смог — это лишь визитная карточка тех действительно ужасающих ударов, которые «мировая фабрика» обрушила на собственную природу. Как спасать экологию не знает пока никто, и точно не сами китайцы.

Наконец, третья задача, за решение которой Си Цзиньпин принялся со всем возможным жаром — это тотальная коррупция. Забавно, кстати, что китайские публицисты часто приводят в качестве удачного антикоррупционного примера… Россию. Можно представить, настолько в Китае печально с чиновниками и воровством, если РФ кажется местной прессе землёй обетованной.

В терминологии современной российской политической жизни антикоррупционная программа Си — это «нацпроект» или даже «национальная идея». Для китайских СМИ это уже четвертый год тема номер один. Под предлогом борьбы с коррупцией бюджет МВД впервые за долгое время превысил оборонный. В 2014 году количество расходов на внутреннюю безопасность страны и вовсе засекретили. Кампания Си Цзиньпина разрушила множество карьер, но одновременно расчистила дорогу для взлета новых молодых чиновников, у которых раньше не было никакого шанса пробиться. Особенно это справедливо для милиции и армии. Иными словами, седьмой генсек КНР дал начало новому политическому тренду — долгому и чрезвычайно любопытному.

О чистках говорят много и с удовольствием. Центральной идеей кампании объявлены ее непрерывность, глобальный охват и… бесконечность. Нет, в Китае вполне верят в возможность полной победы над коррупцией, речь здесь о другом.

Начиная кампанию, Си обозначил три ее будущие стадии, известные как «три нет». Первое «нет» — «нет коррумпированности к людям». Первая задача — это пресечь вовлечение людей в коррупцию. Целью ударов здесь должны стать чиновники. Второе — «нет личному участию в коррупции». Не только не брать взяток, но и не давать взяток. Здесь объектом выступает весь народ. Последнее, третье «нет» — «нет мыслям о коррупции». Это и вовсе утопическая цель, для достижения которой власти планируют широко использовать реформированные институты общества, культуру, образование и тому подобные вещи. Именно поэтому третья цель названа в Китае вечной.

Кроме того, товарищ Си Цзиньпин предложил сначала две, а потом и три ступени в иерархии коррупционеров: «тигры», «мухи» и «тараканы». Его изначальный лозунг «убивать тигров, бить по мухам» теперь иногда в шутку дополняют третьей директивой — «пугать тараканов». «Тигры» — это крупные чиновники, партийные боссы. К ним не может быть никакой жалости. «Мухи» — это низовые чиновники, исполнители на местах. На них нельзя закрывать глаза, но наказывать можно чуть мягче. Ну а тараканы — это всевозможные мелкие предпринимали, тот слой, который в основном и даёт бюрократам взятки. Этих должен перевоспитать живой пример участи первых двух категорий.

Что мы знаем об антикоррупционной кампании достоверно?

— Уже в 2014 году к внутренней дисциплинарной ответственности привлекли 420 000 человек. Значительную часть выгнали из партии и уволили с постов. Некоторых понизили и раскидали по окраинным регионам. Более удачливые отделались выговорами, публичными порицаниями и меткой в личном деле. По некоторым смелым оценкам, сейчас общее число «перевоспитанных» превысило миллион.

— В том же году перед судом предстали 200 000 коррупционеров. Здесь речь идет о людях, получивших реальные тюремные сроки и (редко) штрафы. У этой категории часто конфисковывали имущество.

— Только в США от китайского правосудия сейчас скрываются 200 с чем-то бывших китайских чиновников и бизнесменов. Китайское МВД упорно засыпает американцев прошениями об экстрадиции. Иногда это срабатывает.

— В 2013–2014 годах как минимум 70 чиновников покончили жизнь самоубийством в ожидании приговора. Точную цифру назвать невозможно, но она однозначно перевалила за сотню. Помимо официального судебного преследования, власти часто прибегают и к менее традиционным мерам воздействия на своих нерадивых подчиненных, о чем периодически можно прочесть в блогах. В целом, если верить подобным сообщениям, в ходу весь арсенал Культурной революции — вплоть до, например, отчисления детей новых «врагов» народа из университетов.

— Кампания не щадит не только видных функционеров, но и журналистов с мировым именем. В 2014 году арестовали двух репортеров CCTV, очень долго бывших для миллионов иностранцев лицом Китая.

330 тысяч чиновников были привлечены к ответственности в рамках антикоррупционной кампании в 2015 году. В 2016-м году кампания продолжится

Прочие факты лишь дополняют сложившуюся картину.

Почти каждый эксперт, анализируя антикоррупционную деятельность КПК после восемнадцатого съезда, в той или иной степени грешит субъективным, а то и просто однобоким подходом. Не претендуя на полную беспристрастность, попробуем избежать этой ловушки.

Итак, первое не по значению, но по популярности объяснение чистки коррупционеров — внутрипартийная борьба. Традиционно считается, что внутри КПК сформировались два больших клана, или, как их еще называют, партии. Речь о так называемых «принцах» и «комсомольцах». Противоречий и претензий между двумя этими неформальными фракциями куда меньше, чем между теми же условными «силовиками» и «либералами» в правительстве РФ. К тому же часто просто непонятно, к какой партии отнести того или иного деятеля. Яркий пример — сам Си Цзиньпин. Формально «принц», фактически скорее «комсомолец», а в сухом остатке — совершенно независимый и сложный игрок. Ну и самое главное: внутри фракций идет куда более жестокая и кровавая борьба, чем между ними. Бо Силай был абсолютно классическим «принцем», что не помешало ему с грохотом уехать на пожизненное заключение. Вообще-то этот человек еще за несколько лет до своего фиаско считался одним из ключевых претендентов на владычество в Китае и на статус «главного принца». Фактически «принц» Си с самого начала взялся вычищать коррупционеров именно среди «монарших особ». Конечно, такой установки не было и нет, просто именно «принцы» традиционно оказывались в центре коррупционных скандалов и расследований, от чего очень страдал авторитет всего сообщества. Кстати, зарубежных исследователей удивило, что многие «комсомольцы» тоже оказались недовольны чистками и начали оказывать им пассивное сопротивление.

Систему фракционного деления КПК, и без того неоднозначную, последние годы отчаянно лихорадит. Тут сложно избежать банального сравнения с Игрой престолов. Один из эпизодов этой игры, наглядно иллюстрирующий всю иллюзорность однозначных оценок, произошел в июне 2015 года. Выступая в Комсомольском информационном центре Чэнь Вэйли (дочь известного деятеля КПК первого поколения) призвала «горячо поддержать» политику товарища Си, заявив, что «всякая сила должна быть под контролем». Это довольно неожиданное заявление — и вот почему: во-первых, семья (клан) Чэнь — один из «восьми больших кланов» китайской политики. По происхождению это «принцы». Семья и поныне держит в руках свой кусочек власти, брат Вэйли и сын Чэнь Юня возглавляет Госбанк развития КНР. Во-вторых, семья Чэнь была близка к одному из прежних руководителей Поднебесной — Цзян Цзэмину. Его люди последовательно оказывались фигурантами громких коррупционных дел. Что особенно неприятно для Китая — запросы об экстрадиции чиновников его круга поступали даже из европейских стран. И вот теперь представительница одного из самых близких к Цзян Цзэмину кланов открыто предает друга и покровителя и объявляет о лояльности к Си Цзиньпину. Конечно, заявление было сделано от лица Вэйли, с формальной политической точки зрения не имеющей никакого веса. Но фактически ее устами в этот момент говорил весь клан.

После суда над Бо Силаем китайский истэблишмент поставили перед выбором: либо продолжать играть в свои клановые войны и стяжать деньги вместе с властью, либо присягнуть новому лидеру, переформатировать свое мышление, изменив тем самым и партию. В первом случае итог понятен и красноречив. Не исключено, что в перспективе двух-трех лет все «принцы», «комсомольцы», «шанхайцы» и прочие исчезнут из политического лексикона, оставив место верным орлам (драконам?) товарища Си и реакционерам-уклонистам, агентам империализма и западных разведок. В этом контексте антикоррупционная программа выглядит лишь средством, механизмом консолидации власти внутри партии.

Второй взгляд на чистку — это трактовка кампании как честной и ничем не омраченной попытки навести банальный управленческий порядок, избавиться от преступников и поднять авторитет КПК в обществе. Строго говоря, это самая адекватная оценка происходящего — просто потому, что она соответствует тем целям, которые официально декларирует Пекин.

В пользу этой точки зрения говорит в первую очередь личность Великого инквизитора современного Китая — Ван Цишаня. Хотя главу Центральной комиссии КПК по проверке дисциплины правильнее было бы назвать Великим пожарным. Ван Цишань, ночной кошмар китайских чиновников (в том числе и той сотни, которая покончила с собой) — обладатель кристально чистой биографии. Ван, неоднократно соревновавшийся с Ли Кэцяном за место премьера, никогда не попадал ни в какие скандалы и не боялся взваливать на себя тяжелейшую работу с ужасающим грузом ответственности. Во время эпидемии атипичной пневмонии в 2003 году он срочно получил пост и. о. мэра Пекина и добился ощутимых результатов. В 2008 году, на фоне набирающего обороты экономического кризиса, он руководил специальной антикризисной группой. С 2008 по 2011 год Ван Цишань — глава организационного комитета Экспо-2010 в Шанхае. А в 2012 году он сделался главным борцом с коррупцией в стране и партии. Вана часто называют вторым по популярности политиком Поднебесной и даже возможным претендентом на власть. Последнее, правда, сомнительно, учитывая возраст Вана и крепкое здоровье Си Цзиньпина.

Единственная претензия к Ван Цишаню, которую можно встретить в китайском сегменте интернета — это его условная принадлежность к «принцам». В команду голубой крови он попал благодаря женитьбе на Яо Миншань, дочери когда-то влиятельного Яо Илиня. Это, кстати, отчасти подтверждает наш вывод о размывании фракционного деления внутри КПК.

Ещё одна причина, по которой нельзя сказать, что чистка задумана и осуществляется исключительно во властных интересах верхушки партии и лично Си: масштабы антикоррупционной политики впечатляют. Они выходят далеко за пределы больших кабинетов и затрагивают людей, не относящихся ни к каким кланам даже близко. Конечно, в партии 90 миллионов человек, и реальное число пострадавших на этом фоне выглядит не так внушительно. Но с точки зрения системы по коррупции нанесен ощутимый удар. Все люди устроены похоже: поймаешь за руку одного — другие задумаются.

И вот здесь кроется главная проблема всей политики: бояться чистки начинают даже вполне честные партийцы.

Журналисты и эксперты ещё с 2014 года обращают внимание на нарастающий коллапс чиновничьего аппарата Поднебесной. Боясь привлечь к себе лишнее внимание со стороны надзорных органов и вездесущих гражданских активистов, чиновники все чаще предпочитают вообще ничего не делать, не принимать решений даже по самым безобидным и пустяковым вопросам. Ситуация абсурдна. Годами в Китае складывалась до боли знакомая нам «системообразующая коррупция». Львиную долю взяток и преференций раздавали не за преступления, а как раз за выполнение прямых должностных обязанностей качественно и в срок. И теперь китайские бюрократы… боятся работать. Ведь если кто-то внезапно начал работать, то это значит, что была взятка — по крайней мере, примерно так рассуждают ревизоры. Кому захочется каждый день объяснять, что он не верблюд (не «тигр» и не «муха»)?

Непонятно, как именно Пекин собирается переломить эту ситуацию. Но с коллапсом необходимо что-то сделать, иначе замедляющиеся темпы роста вкупе со стагнацией исполнительной власти рискуют довести страну до печального состояния.

Третье объяснение сути антикоррупционной кампании — это версия китайской оппозиции (в которую обычно верит только китайская оппозиция). Борцы с режимом считают, что чистки устроены, чтобы приструнить чиновников и привести их к покорности. На фоне относительной либерализации, начавшейся в КНР после реформ открытости, бюрократический аппарат, дескать, стал чересчур самостоятельным и своевольным. На дворе новый кризис, способный пошатнуть сами устои проклятого социалистического строя. Маоисты стараются любой ценой удержаться у власти, поэтому хотят заранее вычистить потенциальную «контру» в своих рядах, Мао Цзэдун разложился на водку Маотай и тоуфу — известный жанр. Тоже прекрасно, но тоже пропаганда, а не аналитика.

Как ни странно, некоторые факты могут косвенно подтвердить и эту версию. Во-первых, во все времена и при любых правительствах обвинения во взяточничестве часто служат ширмой для банального уничтожения неугодных. Китай не исключение. Во-вторых, в 90-е китайский чиновник действительно дышал относительно свободно и даже потихоньку позволял себе высказывать какое-нибудь мнение. Проблема в том, что ужесточение внутреннего контроля началось не с товарища Си, а с его предшественника — Ху. Как бы то ни было, аналитика о Китае, начинающаяся с «ещё чуть-чуть и режиму конец» вряд ли заслуживает внимания.

Нам кажется, что антикоррупционная кампания — это прежде всего история об упрочении власти и авторитета самого Си Цзиньпина. Если для этого надо вычистить коррупцию внизу — отлично. Убрать пару мешающих и чересчур амбициозных коллег по ЦК — еще лучше. Навести страху и сделать всю страну более дисциплинированной — почему бы и нет. Если рассматривать борьбу с коррупцией на фоне общих изменений, происходящих в жизни Китая, подходит каждое объяснение.

Особенно любопытно положение со свободой слова и общим политическим климатом.

Корабль китайской свободы

Выше мы уже говорили, что фракционное деление на «принцев» и «комсомольцев» в современном Китае не совсем верно. Во всяком случае, в свете политики последних лет оно однозначно устарело и утратило объективность. Это, впрочем, не значит, что эксперты и журналисты откажутся от терминов. «Принцы» — это не только про реальную политику, но и про социальное расслоение, внутреннее разделение китайского общества на богатых и бедных, имеющих право и бесправных.

Примечательно, что англоязычная Википедия в статье о «партии принцев» приводит одну единственную дополнительную ссылку на так называемый «инцидент Ли Гана». Речь идет о резонансном происшествии: в октябре 2010 года пьяный сын влиятельного местного милицейского чиновника сбил двух студентов (одного насмерть), а потом угрожал пытавшимся его задержать в стиле «Попробуйте засудить меня! Мне все равно! Я сын Ли Гана!» Тогда общественное возмущение обеспечило незадачливому отпрыску шесть лет тюрьмы и немалый штраф в пользу пострадавших. Сам по себе случай, конечно, омерзительный, но какое он имеет отношение к «принцам», как к политическому явлению? Никакого.

В КНР сегодня гораздо более актуален другой расклад. Речь теперь идет о «революционерах» и «контрреволюционерах». Любопытно, что лидером «революционеров» считается действующий генсек. Си Цзиньпин провозгласил «продолжение революции» еще в 2012 году, но окончательно этот термин вошел в китайский новый старый новояз в 2013-м и 2014-м. Под революцией понимают прежде всего следование заветам великого Мао в русле борьбы с отсталостью, коррупцией, стяжательством, шкурными интересами и тому подобными грехами. Фактически же (что не отменяет официальных целей), причастность к новой революции — это вопрос лояльности лично генсеку Си. Либо ты идёшь путём революции вместе Цзиньпином, товарищ, либо ты враг Поднебесной.

Лояльность — это не просто фигура речи. В 2013-14-х годах высший генералитет НОАК (в том числе начальники военных округов, высшие чины переформатированного народного ополчения и другие офицеры) официально и торжественно принесли присягу на верность новому вождю. Следом настал черед СМИ, от которых Си требовал и требует «абсолютной верности делу партии». Расшифровывается это примерно так: «времена сейчас непростые, поэтому, если нужен выбирать между правдой и генеральной линией партии, вы сами знаете, что делать». Параллельно свою «присягу» в свободной форме приносят государственные чиновники всех уровней, популярные музыкальные исполнители, деятели науки и искусства.

Контрреволюционеры пытаются огрызаться. Сводный отряд, набранный как из «принцев», так и из «комсомольцев» (а также из до сих аполитичных предпринимателей, общественных активистов и вообще самых широких слоев населения), в основном терпит одно поражение за другим, но пока еще не сломлен. Например, даже после дела Бо Силая находятся чиновники, готовые открыто выступать с критикой Си Цзиньпина. Еще интереснее манера, в которой «борьба бульдогов под ковром» выплескивается в СМИ. Так, недавно репортер Синьхуа назвал Си Цзиньпина не «высшим», а «последним» лидером Китая. Это не оговорка, по-китайски эти два слова звучат совершенно непохоже («gao» и «hou»).

Наконец, последний аргумент в пользу идеи «нет ни принца, ни комсомольца» — это открытое письмо, написанное в конце 2015 года другом детства Си, таким же «принцем» (сыном известного генерала) Ло Юйем. В своем послании он призывает Си Цзиньпина не повторять ошибок диктаторов прошлого и… покончить с однопартийной системой в КНР.

Накал страстей в глубоких и мутных водах китайской политики действительно революционный. Какая бы из сторон ни одержала в итоге победу, простым китайцам предстоит испытать на себе все неизбежные последствия жесткой политической борьбы внутри системно закрытого социалистического режима. Лес рубят.

Итак, как эра Си изменила жизнь обычных граждан Китая?

 

 

Читать продолжение...