Колодец

- Кастет, - начал разговор Шура, усаживаясь Косте на колени, - ну что ты там, получил ли свои пайковые?
- Так, Шуруп, не елозь своей костлявой жопой по моим нежным коленкам! Сел и сиди тихонько. Ну получил, да, а что?
- А займи-ка мне, брат, рублей этак пятьсот!
- Так ты же мне не отдашь, зачем ты называешь это словом «займи»?
- Да почему же не отдам,вполне может быть, что и отдам.
- Ну прошлые-то не отдал.
- Ну а эти отдам! Нет, ну, скорее всего тоже не отдам, но вдруг возьму да и отдам!
- Надо подумать. Так ты прямо аргументируешь, что сразу тебе отказать и не получается. А тебе зачем?
- А у матушки День рождения. Хочу ей икры красной послать да шоколада, и вот, кто бы мог подумать; но икра с шоколадом у меня есть, а денег на открытку и послать нету.
- Дело серьёзное!
- Ну дык. Не подумал же ты, что я прошу у тебя деньги для собственной корысти!
- Да как такое возможно! Что ты потяжелел-то так резко? Э!
- Да это штурман на меня навалился!
- Это не я навалился, - обернулся штурман, - а кунг завернул. На тёщин язык забираемся.

О, чёрт, я же вам мизансцену забыл выстроить! Вот уж беда с нами, начинающими писателями: у нас-то всё в голове стройными рядами стоит да руками машет, и оттого мы думаем, что и читатели так же воспринимают окружающий нас мир, а  не просто буквы читают.

На дивизию для доставки личного состава домой даже в лучшие её времена подавали два так называемых, «кунга» (грузовой автомобиль с будкой для людей), и если в них располагаться как положено, то вмещали они тридцать два человека, а куда остальным ста тогда деваться (а им же тоже домой хочется), то никого не волновало. Если «как положено» и набить остальную будку людьми стоя - то сорок пять, а если в два яруса, с посадкой друг другу на колени, то умудрялись утрамбовываться до шестидесяти четырёх, и все всё равно не помещались, но на крышу водители не пускали. И  как ни крути, остальным приходилось идти пешком, но шестьдесят четыре выглядело при этом намного справедливее, чем сорок пять.

- А ты всё равно не наваливайся! – принялся поучать штурмана Костик. - Вон, за трюмного хлястик хватайся!
- Да он у него маленький и хлипкий, оторву ещё!
Трюмный не слышал о чём речь, но не огрызнуться не мог и, просунув голову себе в подмышку, выдал:
- Да мой маленький тебе в рот не влезет!
- Видали? – спросил штурман. - Дикий народ, дети казематов, мазуты, ветоши и перегретого пара, а не терпят грубого к себе отношения, изнежившись на наших выях! А вы говорите за хлястик!

«Тёщиным языком» назывался длинный, извилистый участок дороги, который полого шёл на подъём, и перегруженные машины зимой преодолевали его натужно, с трудом, едва не валясь в кюветы.

- Мне, понимаешь, и самому этих денег может не хватить, вот что я скажу тебе, Шуруп. Так-то денег мне не жалко, зачем они мне, но надо же свести концы с концами!
- А что у тебя не сводится?
- Ну давай считать.
- Давай.
- Смотри, во- первых, хочу себе шинель новую справить.
- Зачем? Твоя же ещё довольно новая, ей всего сколько, лет шесть?
- Э нет, брат, это не моя. Свою я в том году решил просушить на УРМ, когда начхим с него крышку снял и сигареты там сушил, повесил сверху, забыл, вспомнил – дыра. Начхим мне свою запасную тогда выдал, а она не его, а прошлого начхима, а у того откуда взялась, то уже никто не помнит. Она вон протёртая уже вся, нитки на локтях белеют, что стыдно и позорно, сам понимаешь.
- А получить готовую на складе?
- Если бы на складе даже и были шинели, а не одни пуговицы и шнурки, то я тебе Газманов, что ли, в таком позорище ходить? Я нормальную хочу, взрослую, а не модельерскую! Сукно у меня есть…
- Пожалуйста, - обернулся штурман.
-… а вот за пошив заплатить надо чем-то, кроме обещаний.
- Логично. На шинель откладываем. Во- вторых?
- Во - вторых, надо в прокат деньги за холодильник отнести.
- Зачем?
- Ну для разнообразия, хоть сколько-то. Дальше. За квартиру заплатить…
- Что-то много разнообразий за раз – нет?
- …хотелось бы в этом месяце, но, пожалуй, нет. Олегу должен, надо бы отдать, но можно и не отдавать, в принципе.
- Не, Олегу надо отдать, у него же жена вот-вот рожать будет!
- Верно, а я чуть не забыл. Вот, значит, Олегу отдам, получается, а Владу и Шовкату пока нет. Фуражку мне из Севастополя Петя привёз, парадную, надо бы рассчитаться.
- Всё нормально, братан, - похлопал Костю по плечу Петя, - мне не горит!
- О, норм, значит остаются деньги на видеомагнитофон и на обмыть!
- Ну и что там мои пятьсот рублей?
- В видеомагнитофоне.
- Ну можно же попроще чего взять, правильно?
- Попроще-то у меня есть, хотелось с четырьмя головками!
- Кастет, ну зачем он тебе с четырьмя головками?
- Ну паузу видал как он держит? Даже картинка не дрожит!
- Это уже сибаритство какое-то, нет?
- Могу себе позволить, - офицер я морской или тварь дрожащая?
- Офицер, конечно! А у нас, офицеров, как – сам погибай, а товарищу пятьсот рублей занимай!
- И это верно! Как всё сложно в жизни, а!

 

Грузовик, наконец, влез на ровную бетонку – последний кусок дороги до посёлка. Вон справа остатки рельсов, за ними заправка и две девятиэтажки на въезде в посёлок – улица Колышкина и первая остановка, напротив гостиницы/кафе/ресторана «Северное сияние».

Друзья вытряхнулись из будки, ощупали пуговицы-хлястики (всё ли на месте) и закурили, наблюдая, как заведующая этим самым сиянием, тётя Маша, меняла на крыльце табличку «Горячие обеды!» на «Свежее пиво!», превращая кафе в ресторан.

- Тёть Маш! – крикнул Костя. - А пиво-то какое? Кольское?
- Нет, блядь, чешское! Прямо из Будапешта вечерним фаэтоном прибыло!
- Так Будапешт же в Венгрии!
- Как будто это имеет какое-то значение!

И тётя Маша, запахнув дублёнку, хотела удалиться, гордо подняв голову, но, поскользнувшись, чуть не упала, отчего разозлилась, плюнула на крыльцо и громко лязгнула дверью.

- Может по пиву? – предложил Костя.
- Кто приглашает, тот и угощает? – уточнил Шура.
- Есессно, -  кто мы такие, чтоб традиции нарушать?

По причине раннего времени в зале ресторана было пусто, и Шура с Костей успели занять своё любимое место в углу, откуда всех было хорошо видно, а пальма (на самом деле никто не знал, что это за растение или животное, но называли его «пальмой») закрывала столик от взглядов извне, что создавало уют и располагало к неспешным, вдумчивым посиделкам.

- Интересно, - спросил Костя у официантки, - а ты что-нибудь делаешь не жуя жвачку?
- Хочешь проверить? – уточнила официантка.
- Пока нет, я же ещё трезв.
-Хам. Что заказывать будете?
- Пиво, пока оно у вас свежее.
- Хм. Ну ладно. Орехов к пиву?
- Так у вас же нет орехов в меню.
- Здравствуйте, а вот же – арахис жареный.
- Шура, как люди живут без образования, ты понимаешь?
- Замечательно, я думаю. Кругом чудеса и арахис – орех.
- Арахис, милочка, - продолжил Костя, - не орех, а бобовая культура.
- Типа гороха или фасоли, - добавил Шура видя, что официантка плохо  понимает, - ну принеси пачку, ладно, есть-то хочется.

Пиво, конечно, было свежим, но не прямо сейчас, а когда-то.
- Надо же, и здесь врут! Тётя Маша, ну какое же оно свежее, а?
- Что вы орёте как потерпевшие? – к столику подошла тётя Маша. - Срок годности не вышел – значит свежее, а других табличек у меня всё равно нет.
- Ну это же натуральный обман!
- Натуральнее не бывает! Как и всё у нас! Ладно, никому не говорите, гурманы, сюда за пивом всё равно только догоняться приходят, у меня макароны по- флотски с обеда остались, могу разогреть в качестве компенсации.
- Пойдёт! Только как же мы флотскую еду и без флотских напитков будем, да, Шуруп?
Шура с готовностью закивал.
- Так что вам, водочки?
- Фи такое предлагать! Коньяку несите!

Коньяк был старый, но в отличие от пива, от этого только вкуснее и выпился быстро, запустив этим самым вечную дилемму с равновесием закуски и выпивки: по полтарелки макарон ещё есть, а вот запивать уже нечем. Пришлось взять ещё бутылочку. А потом в ресторан пришёл штурман с очередной своей «любовью на веки вечные», предложили рюмку и ему – он категорически отказался (вы что, не видите, что я с дамой!), но выпил, потом ещё два раза подходил и в итоге перебрался к ним за столик совсем. Подсела и его дама, - пришлось заказать ей шампанского, но когда его только откупорили, дама сказала, что, пожалуй, разве что бокальчик, а потом переключилась на коньяк, что довольно логично: для придания себе изысканного и аристократического вида бокала шампанского хватает с избытком, а коньяк-то вкуснее, о чём знает любая дама, просто не каждая решится в этом признаться вслух.

А потом кончились макароны, но остался коньяк, и пришлось брать закуску: мясную нарезку, заливное («-А заливное из языка или из рыбы?» «– Ну из какого языка? Война-то давно уже кончилась, откуда языки?»), котлеты по-киевски, шоколад даме и минералку штурману (он считал почему-то, что запивая коньяк боржомом,выглядит отчаяннее, чем есть на самом деле – что там в голове у человека было?), а также всякую мелочь типа салатов, рулетов, яиц-пашот (так назывались варёные вкрутую яйца с каплей майонеза сверху, отчего – не знаю, но, видимо, для солидности), разогретое сливочное масло в розетках для багетов, но без багетов, потому что багетов тут отродясь и не бывало, так что вот вам просто хлеб и мажьте на него, а то ишь ты – бояре тут выискались.

А потом опять (ну вы уже поняли) кончился коньяк, а закуски осталось почти всё, что было, и чуть позже, когда кончился коньяк совсем и уже в ресторане, несли водку, а закуска кончаться перестала: дама как ни старалась, но больше половины съесть не смогла, хотя к ней подсели подруги и тоже помогали.

Ну и раз столько подруг и самих моряков уже шестеро (добавились минёр, связист и разведчик), то пришлось, само собой, и танцевать. Вот на танцах-то у Шуры аварийная защита и упала.

А когда Шура проснулся, везде была хмарь и что-то мешало ему встать с кровати. За окном хмарь была вполне понятная - в то время, когда на всей остальной части страны ещё осень, здесь уже зима, но пока не всамделишная: солнце ещё зачем-то иногда делает серый свет на пару часов в сутки, и от этого хмуро и на улице, и в настроении. Квартира была Шурина (и это уже было хорошо) – Шура узнал её (слегка приоткрыв глаза – сильно не мог, свет, даже такой серый, был не рад шуриным глазам и нещадно на них давил) по дизайнерскому (как сказали бы сейчас) светильнику на потолке, сделанному им собственноручно из бутылки какого-то грузинского вина (у Кости светильник был почти такой же, но бутылка другой формы, и донышко обрезано повыше), и хмарь внутри её давно уже Шуру не удивляла: к так себе обоям он уже привык, так себе коврик на полу вообще не замечал, шторы неизвестного науке цвета, которые колыхались на окне от сквозняков, давно его уже не колыхали, и он даже научился находить некоторый особый уют в этой своей неустроенности быта: «Я же воин,- любил говорить Шура, - седло и колчан со стрелами – вот весь мой уют! А то обрастут стиральными машинами, жёнами, детьми и котами, а как в море пойти, так плачут, что твои Ярославны: сходи, Шурочка, за нас в море, ты же что, а мы что – видишь же, как оно всё у нас?!». 

Самым, пожалуй, интересным местом в квартире у Шуры был туалет: он туда вывешивал в рамочках все свои грамоты и поощрения, отчего туалет напоминал махонький такой музей достижений отдельно взятого человека, которые самому этому человеку, по- видимому, мало интересны.

Проведя внутреннее тестирование организма и осмотревшись, Шура понял, что встать ему трудно из-за необычайно тяжёлой головы и какого-то груза под одеялом на правой руке. «Я как в колодце», - подумал Шура и тут же удивился, что это за такие колодцы всплывают у него в памяти вместо того, чтоб всплыть чему-нибудь из вчера.

«Только бы не Кастет, только бы не Кастет!» - прошептал Шура трижды, аккуратненько поднял краюшек одеяла и облегчённо выдохнул: под одеялом на его руке лежал вовсе не Костя, а вполне себе даже девушка. Приподнявшись на локтике, Шура определил, что руку отгрызать не придётся: даже с расслабленным лицом и губами, расплющенными по подушке, девушка была очень даже ничего себе (за что Шура себя вслух похвалил), её вид не портили даже слюни, стекавшие на подушку, и от неё пахло теплом, что было только в плюс.И да, это была именно та девушка, с которой вчера пришёл штурман и которую он называл «дорогой», «любимой», «колодцем души моей» и «незабвенным светом в моей серой до сих пор судьбе».

«Ну не повезло штурману, что!» - подумал Шура, аккуратно вытаскивая руку из-под Светы...или… Лены … или… как её там, блин, вот это, конечно, косяк: Шура помнил, что с штурманом они точно не дрались, хотя драться вообще собирались, но не нашли с кем. потому что новых лиц в посёлке не бывает, а, если и бывают, то только в конце лета, но то дети, в смысле - лейтенанты, и о чём там с ними драться? То ли раньше раздолье было, когда стройбат иногда появлялся! Помнил также Шура, что музыкантам они заказывали «Отель Калифорния» - шесть раз, «Леди ин рэд» - восемь раз и «Ванинский порт» - раза четыре, но вот как зовут девушку – хоть убей было не вспомнить!

Усевшись, Шура понял, что ему срочно нужен кофе, - вот эти вот мысли «лучше бы я умер вчера» никогда Шуру не посещали – подумаешь, перебрал вчера, жизнь-то всё равно прекрасна: сейчас кофейку, потом жирненького супчика и всё, считай, как новый! От чего тут умирать?

Кофе уже начинал булькать во второй раз (а по шуриному методу, довести кофе до состояния почти кипения следовало не менее шести), когда в кухню проникла простыня с девушкой.
- Вкусно пахнет как! На меня-то варишь, Саша?
- Варю, конечно…э…дорогая!
- Забыл как меня звать? Тьфу на тебя, козлина, я в душ.

В дверь постучали, и это был кто-то из своих: чужие, обычно, звонили, и Шура тогда двери не открывал – ничего хорошего от чужих он не ждал и зачем тогда их впускать?
- Здорова, Шуруп!
- Здорова, Кастет! Что-то ты какой-то серенький, хы!
- На себя посмотри, чучело! Давай, кофе наливай! О, здрасьте! (это Костя решил было зайти в ванную помыть руки) Ладно, я на кухне руки помою! Нет, ну могу, в принципе, и здесь! А спинку потереть не надо? А животик? Ну ладно, ладно, всё, я понял.

 

Пока дошли до середины чашек, пили молча – наслаждались.

- Ты куда с утра пораньше, - в ателье? – первым заговорил Шура.
- В какое ателье?
- Ну какое, какое – шинель в котором себе шить будешь.
- Ай, слушай, да нормальная у меня шинель, что мне в ней – по Красной площади гулять!
- Что… вообще всё? Да ладно, у штурмана же тоже деньги были!
- Не, ну не совсем всё, четыреста рублей осталось. Вот – тебе принёс.
- Блин, как так-то? Зашли же только пивка попить!
- Ну как-то так. Да ну, хорошо же посидели, да? А некоторые и не только посидели, я смотрю (Костя подмигнул Шуре). А штурман-то вчера, когда я домой его нёс, всё сокрушался, куда свет очей его пропал, ну не с тобой же она ушла, ты же уже и не мог!
- Ещё как мог! – в кухню зашла почти одетая свет очей штурмана,. - Где мой кофе?
- Садись вот, сейчас подогрею.
- О, деньги! Мне, что ли? Вы о*уели, что ли? А что так мало?
- Да не, у Шурика мамы День рождения, собираем ей на открытку и посылку.
- Собрали?
- Неа, сто рублей не хватает.
- А вчера-то, а вчера-то! Только что в форточку не швыряли!
- Можем себе позволить потому что!
- Да кто бы спорил, только не я! Счас, ждать тут, кофе мой не пить! Девушка вышла в комнату, где-то там покопалась, чем-то там пошуршала и вернулась обратно.
- Вот, держите, - хлопнула она на стол сторублёвку, - гусары, б*я! Не для вас – для мамы! И чтоб никому не говорили!
- Да что ты… дорогая…
- Таня. Меня зовут Таня, запомни, Саша!
- Ты не обижайся, Таня, я не специально, просто мозг вчера ну вот совсем не работал!
- Зато всё остальное работало, - Таня подмигнула Шуре, - думала своими ногами не уйду от тебя, ирод! Так что мне, после такого, сто рублей жалко, что ли? Хотя, мальчики, хочу вам сказать, что какие-то странные чувства у меня сейчас: я первый раз в жизни заплатила за секс и мне это даже понравилось! Что: завтраком-то покормите девушку?
 - Да прям там заплатила! Сто рублей-то всего! А рассказов –то чуть не на штуку! Омлет будешь?
- А просто яичницу?
- Из яичного порошка? Ну… можешь называть это яичницей, если тебе охота.
- Оспадебожемой, говорила мне мама…
- Что говорила?
- Да что только не говорила – и всё в точку! Давай свой омлет!
- Что значит давай? Становись да жарь, женщина!

В дверь позвонили – два раза коротко и раз протяжно. Означало это, что человек считает себя своим, раз звонит каким-то кодом, но ни разу тут ещё не был, раз не стучит.
- Никого нет дома! – крикнул Шура.
- Ну дык мне под дверь ссать, что ли? – крикнул в ответ из-за двери штурман. Пришлось впускать.
- Таня! – удивился штурман.
- Ваня! – почти и не удивилась Таня.
- Ну как так-то, Таня, я же вчера даже жениться на тебе обещал!
- Ну так женись, что сейчас-то мешает, я и до того не девочкой была. А кроме того, ты обещал жениться и официантке, и тёте Маше.
- Тёте Маше я всегда обещаю – это традиция такая! Официантке – шутил, а тебе – серьёзно. Эх, налейте хоть кофе, раз женитьба сорвалась!
- Слабак! – фыркнула Таня.
- А ты чо пришёл-то вообще?- стало неудобно Шуре.
- Да, кстати, чо я пришёл-то вообще: а что вчера было-то? И где мои деньги? И как ты у меня тёлку-то отбил, если я красивше тебя и штурман, а ты сраный ракетчик?
- Э, что за слова при даме? – возмутилась Таня.
- Ты про ракетчик?
- Я про тёлку. Я, на секундочку, дама, будьте уж так добры со всем уважением!
- А разве тёлка – это неуважительно, ты что, Таня? Это же восхищённо! – штурман удивлённо посмотрел на Шуру с Костей, те пожали плечами, мол, да всегда так называем и ни разу не неуважали.

- О, - заметил штурман деньги и, что удивительно, не сразу, - на опохмел скидываемся?
- Бери выше! – Таня активно взбивала яичный порошок, сухое молоко и воду, - у Сашиной мамы День рождения, - на подарок ей!
- Ах вот как далеко у вас уже зашло! – штурман ревновал, но от колышущейся таниной груди оторвать взгляда не смог, как ни старался. - Быстрая же нынче молодёжь пошла! Что решили дарить?
- Ну у меня икра есть и шоколад. Вот открытку с ящиком куплю и пошлю.
- Маловато будет! У меня ещё вобла есть, зайдём ко мне и возьмём! – скомандовал штурман. - Костя, что у тебя?
- Четыреста рублей!
- Таня?
- Сто рублей! Но это идея, - у меня платок есть, с этикеткой ещё, ни разу не надевала, зайдём и ко мне! Так, собирайтесь, сутулые, через пять минут омлет и вперёд! Расселись тут, как на совете в Филях!

***

«Здравствуй, сыночек! Посылку твою получила прямо накануне дня своего рождения и так обрадовалась, что чуть не забыла открыть! Какой ты у меня умница, мой любимый морячок, что не забываешь свою маму! Спасибо тебе огромное за поздравления и за всё-всё, что ты мне прислал! Боже, - икра! Если б не ты, то только из далёкого детства помнила бы я её вкус, а тут столько банок сразу! А теперь к серьёзным вопросам.

Александр. Отчего вы так редко пишете своей матери? Есть у вас совесть или нет совсем уже? И вот это,о чём мне писать, вокруг всё одно и то же, и ничего не происходит, чтоб я больше не слышала! Пиши обо всём: какая там у вас погода, почём булка хлеба и как твоё здоровье. О здоровье пиши подробно, начиная с волос и заканчивая ногтями на пальцах ног, а то ишь ты, - открытку он матери прислал! Открытку! И чьим это почерком она написана? Он явно женский – ты что, женился без моего благословения? Хоть фотографию пришли, не знаю точно, как это работает, но, небось, и дистанционно тоже. Платок шикарный, кстати, да, уж и не знаю откуда у тебя вдруг появился вкус к таким вещам, но тронута прямо и это так мило, что ты, обычно такой (прости уж меня) чурбан в чувствах и эмоциях прислал мамочке платок! Так тобой горжусь и теперь ещё больше! Так, Александр Игоревич, отчего вы купили открытку из уценённых? Да, несмотря не то, что вы тщательно всё стёрли, я по оттискам увидела – почему молчишь и не говоришь, что у тебя нет денег? Мы же с тобой договаривались! Весь в своего отца, ну такой же вот точно носорог! На днях вышлю тебе не очень много, но тут и бабушка передала, и у меня кое-что скопилось, и не смей мне слать их обратно! Я, знаешь, не посмотрю, что ты вымахал, я, знаешь, мать твоя, могу ещё и всыпать!

И, Сашенька, ну если у меня День рождения 7 ноября, то открытка с гвоздиками и красным флагом немного не то – я всё-таки не Великая октябрьская революция, хотя мне приятно, что ты придаёшь мне такое же значение!

Пьёте там со своим дружком этим, антихристом? Ну только смотрите же, знайте норму и держите себя в руках, вы же морские офицеры, боже, такие красавцы, как приезжали тот раз – мне соседки до сих пор чуть не кланяются от восторга.

Всё, бегу на дежурство, целую, жду развёрнутого ответа!
Мама

P.S. Видела вчера Верочку, дочку тёти Вали, ты знаешь – вернулась из института, такая невеста выросла, такая красавица и не замужем! Про тебя спрашивала. Или ты правда там женился, не сказав матери? Хочешь, я тебе её фотографию пришлю? Ты когда в отпуск?
P.P.SДеньги вышлю послезавтра – не забывай про правильное питание, витамины и береги своё здоровье, не застужайся, не сиди на холодном и не кури! Ты бросил? Ты мне обещал!

Всё, что забыла, напишу в следующем, это хочу бросить по дороге»

 

-Ну что там мама пишет? – Костя трясся в кунге сзади.
- Пишет, что невесту тебе нашла и привет передаёт!
- А, ну и ей от меня! Фотка-то невестина есть?
- Не, следующий раз вышлет, я даже не сомневаюсь. Если что – штурману её передадим. Надо же и ему когда-то, правильно? Знаешь что, а шинель-то тебе пошить сколько стоит?
- А что?
- Да  рука правая чешется, - видать к деньгам. Не пропивать же их опять, правильно, когда друг твой, как чучело, ходит в трофейной химической шинели?
- Да что ты такое говоришь, будто мы алкаши какие, когда это мы пропивали?
- Мы-то никогда, да, но рассказывают всякое, знаешь. Штурман! Штурман! Штурмана толкните там, кто-нибудь! Слушай, а в колодцы плевать можно? Да в обычные, причём тут конденсатные –совсем крыша на службе этой поехала? Сам такой!

С тёщиного языка вниз кунг катился намного веселее, вернее так весело, что в конце его (это если смотреть сверху), перед крутым поворотом вправо к Нерпичьей, иногда и на два колеса вставал, вписываясь в вираж. «Ура! – дружно кричали тогда офицеры и мичманы, - Мы все умрём и не надо будет идти на службу!».

Зима приблизилась ещё на шаг, и уже темно было почти всегда, только ночью, когда сверкали звёзды или полоскало по небу сияние, становилось веселее, а сейчас, утром, когда звёзды уже потухли, а черноту неба никто разгонять и не собирался, Шура смотрел в окно на чёрное небо, у которого будто не было начала и конца, и вспоминал, как с мамой ездили они на дачу к тёте Вале в августе, и сам-то он тогда ещё был маленький, только в школу собирался, а Верка и вовсе едва-едва научилась более-менее внятно говорить, и они с ней висели на краю деревенского колодца и смотрели вниз, а там было так же черно, как сейчас тут, в небе, и они гадали, есть ли у того колодца дно и как оно далеко, а если в него упасть, то сколько лететь, пока расшибёшься о воду, но расшибёшься уж точно, так что и косточек потом не соберут, потому что видишь, Верка, как долго эхо от нашего разговора возвращается, и какое оно гулкое, и холод оттуда дышит – вот то-то и оно, а плевать в колодец нельзя – там черти живут, и, когда в них плюют, они злятся и мстят тебе потом: так делают, что ты никогда не вырастаешь и на всю жизнь остаёшься маленьким, а вокруг было так тепло, гомонили где-то куры, и жужжали уже сонные мухи, и мама кричала с порога: «Дети! Где вы? Быстро марш обедать!».

Тоже мне месть, думал теперь Шура, - и чего я тогда в колодец не плюнул?

 

Источник