Мы уже отмечали, что М. П. Погодин был не кем иным, как консервативным публицистом, и что его высказывание о том, что существовавший в России строй свое отжил, потребовало в первую очередь переформатирования его собственного сознания. Добавим, что Крымская война среди многочисленных публицистических работ Погодина заняла значительное место. Буквально с самого старта военных действий он начал о ней писать и высказывать своё мнение. Известны «Историко-политические письма» Погодина, которые он писал в период в 1854–1855 гг., но только незадолго до смерти в 1874 году они были изданы. Так что в столе они пролежали срок немалый… И многое из того, что им было написано, не утратило актуальности и сегодня.
В годы Крымской войны Погодин был издателем и редактором журнала «Москвитянин», вот только цензура не разрешала ему писать о многих проблемах, волновавших российское общество. Поэтому широкое распространение получили так называемые «списки», то есть переписанные от руки, его политические письма, которые появились в 1854–1855 гг.Первое письмо появилось 7 декабря 1853 года и было адресовано А. Д. Блудовой, дочери Д. Н. Блудова – известного в ту пору государственного и литературного деятеля, попросившей Погодина, благо тот только что вернулся из-за границы, описать, «какие доходили до вас интриги иностранные против нас в тех краях».
Русофобия – нечто среднее между уважением и страхом
Это была занятная эпоха, когда традиции эпистолярного жанра в общении между культурными людьми были очень развиты. Люди думали над текстом, писали не спеша, смайликов в текст не вставляли, ибо обходились словами. Поэтому письмо получилось большим и интересным. И вот в своем ответном письме Блудова написала, что труд сей понравился её отцу Дмитрию Николаевичу, а через него с ним познакомилась и великая княгиня Елена Павловна, а там пойдет, дескать, по цепочке, может быть, что даже и до наследника престола дойдет. 25 декабря 1853 года она, поздравляя Погодина с Рождеством, сообщила ему, что вышло по задуманному: «записка» попала к Николаю I. Причем она известила Погодина, что государь исчеркал её пометками собственной рукой и отправил назад Погодину. А что в тех «отметках, я не знаю и не буду знать».Так частным образом написанное письмо стало распространяться в тогдашнем «светском интернете», в качестве информационной статьи, причем имело успех. Погодину стали писать из Москвы, Рязани и других городов, поскольку статья явно «пришлась ко двору».А в чем причина? А вот в чем: Погодин написал, что Запад, провозглашая гуманность, филантропические идеи в отношении пролетариата, негров и даже преступников, вдруг заговорил совсем иным языком, когда речь зашла об интересах России. Он обратился к такой известной британской газете, как «Таймс», и выяснил, что за три месяца войны российской теме был посвящен 471 материал, среди которых немало было откровенно ложных. Особенно показателен был материал 15 декабря 1853 года, в котором сообщалось о резне в Синопе и о том, как русские моряки расстреливали турецких матросов, когда их можно было взять в плен! Подтверждения этому не было, но газета именно так и написала. И свое мнение о случившемся публика составила.Интересно, что Ф. И. Тютчев также писал жене из Санкт-Петербурга 20 июня 1855 года, что западные газеты про Россию врут безбожным образом, но когда уж пишут правду, то буквально со скрежетом зубовным и «против воли».Именно ему, Тютчеву, как считается, и принадлежит сам термин «русофобия». О которой он писал, что это есть «нечто среднее между уважением и страхом… которое испытывают только по отношению к Власти». Мнение же Погодина было таково, что русофобия есть не что иное, как
«…инстинкт зла, которое, естественно, ненавидит добро и как будто слышит себе грозу с Востока».
Впрочем, заметим, что несколько позднее и некоторые видные литераторы в России также начали бояться просыпающегося Востока и даже стали писать об этом стихи, но в середине XIX века речь об этом еще не шла, тогда именно Россия, по мнению Запада, являлась окраиной цивилизованного мира, которому и являлась угрозой.Была у Погодина, помимо двойных стандартов в отношении к неграм, собственным пролетариям и гражданам России, к европейцам и ещё одна претензия – «отступничество» в вопросах веры, ведь
«по какому закону совершенствования могло случиться, что христианские народы, не краснея становятся под ненавистным некогда знаменем Луны».
То есть он считал, что всем христианам и на Западе, и на Востоке по вере своей следовало бы выступать заедино, а они, то есть европейцы, становятся выгоды ради под знамена с полумесяцем.Тут надо понимать, что и Николай I искал лишь достойный предлог, чтобы оправдать начало войны. И точно так же поступали Франция и Англия, просто они чувствовали, что они сильнее России, вот их голос-то сильнее и звучал. Но Погодин свято верил в православие и благорасположение православного государя к славянскому народу, поэтому позиция его противников казалась ему глубоко непорядочной. Зато она, безусловно, не могла не порадовать государя императора. Недаром он не имел ничего против того, чтобы письма Погодина имели хождение в народе в рукописной форме.О 1848 годе Погодин писал, как о времени, когда «волны революционного потока» были остановлены русскими войсками в Венгрии солдатами армии Паскевича (май – август 1849 года), но где же благодарность за содеянное, где она?
Встретить журналиста – не к добру!
Очень интересно Погодин поделил европейскую журналистскую братию на три категории. В вековую он записал тех, кто ненавидит Россию, поскольку ничегошеньки про неё не знают. Вторые видят в ней главный тормоз общественного прогресса. Таковых, по мнению Погодина, нужно было вразумлять, что нам до них и дела нет, пока сами нас о помощи не запросят.С третьей группой, которая из всякого подлого дела искала себе прибытков, бесполезно было и разговаривать:
«Она поймет только грозу и силу».
Погодин, однако, упрекал, хотя и в весьма легкой форме, Николая I в недостаточном внимании к общественному мнению и указывал, что следует использовать журналистику в качестве инструмента активной внешней политики. «Вред, от нашего пренебрежения общим мнением», в том, писал он, что европейцы ещё более убеждаются в своих «нелепых мнениях». Они удивлены, что мы не отвечаем на возводимые обвинения. И вот какой вывод он делает:
«Мы имели бы многих на своей стороне, если бы старались не только быть, но и казаться правыми».
Тут-то он и столкнулся напрямую со мнением императора. Николаю I это не понравилось, и он отметил на полях:
«Величественное молчание на общий лай приличнее сильной державе, чем журнальная перебранка».
Погодину переубедить государя в итоге так и не удалось. Поэтому русская журналистика в «информационной войне» того времени практически не использовалась, хотя удачные примеры её были известны ещё со временем Петра I и Екатерины II. Ну вот не любил Николай журналистов, что делать. Вообще, в те годы существовала в России примета: встретить журналиста – не к добру! Но не хватило у царя ума понять, что если уж из отходов «заходов» (т. е. нужников) выщелачивают селитру, то можно и журналистами с успехом пользоваться, даже их и не любя…
Ещё один совет государю от Погодина также остался неиспользованным:
«Приезжай-ка государь в Москву, на весну, отслужи молебен Иверской Божией Матери, сходи помолиться ко гробу Чудотворца Сергия, да кликни клич: Православные! за гроб Христов, за Святые места, на помощь к нашим братьям, истомленным в муках и страданиях, – вся земля встанет».
Так что Погодин осознавал ещё и важность пиар-мероприятий, порождающих «добрую молву» в народе. И это тоже был хороший способ ведения войны, который, увы, прошел мимо Николая…Успех первого письма заставил Погодина уже в начале 1854 года написать второе – «Взгляд на Русскую политику в нынешнем столетии», после чего погодинские письма так и посыпались, словно из рога изобилия – тринадцать писем, в коих он и внешнюю политику разбирал, и внутреннее состояние Российской империи подверг в целом беспощадной критике. 15 мая 1854 года Погодин в дневнике записал:
«Письма мои представляются министром внутренних дел царю и переписываются в тысячи экземплярах [так!]».
В октябре 1854 года он написал письмо, озаглавленное так: «О влиянии внешней политики на внутреннюю». Тут он прошелся по всему российскому образованию. Студентов в университетах мало, гимназистов мало в гимназиях, ну и качество образования, понятно, тоже хромало, а выходят из образовательных учреждений не люди, а «дрессированные машины, лицемеры». Ну и, опять же, цензура, губящая всякую вольность мысли и III Отделение, которое он сравнивал с испанской инквизицией.Задолго до М. С. Горбачева Погодин заговорил о том, что России необходима, прежде всего, гласность суждений о происходящем.
России необходима гласность суждений о происходящем
«Посредством гласности будут вразумляться начальники, посредством гласности будет приобретать со всех сторон лучшие и вернейшие сведения правительство... посредством гласности возродится и утвердится общественное мнение»,
– писал он.Итак – гласность, затем качественное и поистине общенародное и доступное образование и… железные дороги – вот то, что России требуется в первую очередь. Но и крестьянский вопрос, если его не решить, непременно выльется в новое народное восстание вроде пугачевского:
«Мирабо для нас не страшен, но для нас страшен Емелька Пугачев».
То, что в России ежегодно крестьяне лишали жизни до 30 помещиков со всеми вытекающими из этого последствиями, ясно говорит, писал Погодин, что терпение их ну просто висит на волоске…Кроме того, он считал необходимым отделить Польшу от России:
«< ...> оставить Польшу в настоящем положении невозможно, недолжно, невыгодно, опасно».
Однако последнее письмо, где все это было написано, царю не показали. А в середине февраля 1855 года Николай I уже скончался, так что этого письма Погодина он в любом случае увидеть не мог. Но вот дошло ли это его послание до Александра II, и читал ли он его – неизвестно. Так что даже те из публицистов, что шли по «тропе Уварова», имея знания и голову на плечах, на основе событий и фактов Крымской войны сделали множество далеко идущих выводов и прекрасных рекомендаций. Вот только внедрялись они в жизнь исключительно медленно!
