В этом материале отвлечемся от поднятой в статье
Наследие британского империализма
темы – ее обязательно продолжим в ближайшем номере – и перенесемся в Срединную Азию (нравится мне это дореволюционное словосочетание больше современных новоделов), как того требует от нас актуальная повестка. Речь о линии Дюранда, проведенной в 1893 году между британской колониальной администрацией и Афганским эмиратом. Составляющая почти 2 640 километров и с трудом контролируемая линия – та еще проблема во взаимоотношениях двух мусульманских государств. И вот недавно
:
По приказу исполняющего обязанности министра обороны (запрещенных в РФ) талибов Мауляви Мухаммада Якуба Муджахида вдоль линии Дюранда в провинциях Нангархар, Кунар и Нуристан построено 100 контрольно-пропускных пунктов. Раньше это было невозможно.
Но давайте по порядку и начнем с истории.По иронии предмет нашего разговора косвенным образом обязан своим появлением Российской империи: во второй половине XIX столетия ее военная поступь в Срединной Азии стала вполне уверенной, а русские солдаты мыли свои яловые сапоги в Амударье. Последнее весьма тревожило джентльменов в Лондоне, опасавшихся шаха со стороны Петербурга в «
Во всем виновата Россия?
» на покрытой Туранской низменностью, Памиром и Иранским нагорьем шахматной доске. Ранее – во второй половине XVIII – первой половине XIX века, когда Россия продвигалась в Причерноморье, Закавказье и в направлении Балкан (Греческий проект Екатерины II), опосредованно угрожая интересами британской короны, та использовала против русских в качестве буфера «
» – Османскую империю и отчасти Персию. Последней отводилась роль препятствия и от возможного возвращения французов в Индию, в ходе Семилетней войны утративших на субконтиненте свое в присутствие. Однако продвижение России в Туркестан выводило ее уже непосредственно к индийским владениям Англии: граничивший с ними Бухарский эмират признал вассальную зависимость от Петербурга в 1868 году. Примерно тогда же генерал-адъютант К. П. Кауфман вышел к заснеженным вершинам Афганистана, преодолев которые Русские войска могли угрожать британцам не только с севера, но и северо-запада (вопрос только: собирались ли они это делать).
Афганистан: взгляд через английский прицел
Впрочем, интерес Лондона к Афганистану проявился уже в начале XIX века, когда были предприняты первые попытки установления контактов. В 1808 году в страну прибыло посольство барона М. Эльфинстона. Цель: налаживание диалога с Шах-Шуджей – правителем Дурранийской империи (дуррани или абдали – так называлось одно из крупнейших афганских племен, принадлежавших к индоевропейской языковой группе). Результатом стал Пешаварский договор, предусматривающий участие Афганистана на стороне Англии в борьбе против Франции и Персии в случае их попыток предпринять наступление на Индию. То есть Ост-Индская компания (до восстания сипаев она формально несла «тяжкое бремя» белого человека на субконтиненте) посредством предоставляемых шаху денежных субсидий активно втягивала его в орбиту своего влияния, видя в афганцах своего рода наемников. Однако подобный взгляд на Афганистан трудно назвать с геополитической точки зрения верным. Дело в том, что само начало афганской государственности было положено в 1747 году, то есть чуть более за полвека до миссии Эльфинстона. Центром ее стал Кандагар. И именно в тот период происходило ослабление империи Великих Моголов и Персии, что позволило первому афганскому правителю, талантливому администратору и полководцу Ахмад-шаху (его титул звучал по-восточному изысканно: «Дурр-и-Дурран (Жемчужина из жемчужин)» расширить владения молодого государства. Правда, после его смерти Афганистан рухнул под тяжестью неизбежной для раннефеодального государства раздробленности в трясину междоусобиц, и Шах-Шуджа был во многом номинальным правителем. Но к этому времени афганцы испытали вкус к военным победам за пределами страны и подчиняться кому бы ни было, даже в статусе наемников, не собирались. И когда в 1838 году британцы вмешались в очередной внутриафганский конфликт, то потерпели поражение, главным образом из-за недооценки «туземцев» и невысокой военной компетентности возглавлявшего английский гарнизон в Кабуле однофамильца упомянутого выше посланника. Результат: гибель покинувшего город английского отряда. Из четырех с половиной тысяч солдат и офицеров (большинство составляли индийцы) генерал-майора У. Эльфинстона до своих добрался только один. Все остальные, включая гражданских (их было порядка двенадцати тысяч), погибли. Однако отступление британцев из страны носило временный характер. Отказываться от контроля над ее территорией Лондон не собирался. Да, Афганистан не привлекал англичан ни как рынок сбыта товаров, ни как сырьевая база, да и богатством Индии он не отличался. Но его выгодное стратегическое положение на пересечении торговых путей в Индию, Срединную Азию, Персию и Китай, равно как и положение своего рода упомянутого буфера на пути России в Центральную Азию, превращали его в объект пристального внимания колонизаторов.
Богатый на события 1878
Контроль над Афганистаном стал для Лондона тем более актуальным после посещения Кабула российским посольством во главе с генерал-майором Н. Г. Столетовым в 1878 году. Тогда русско-афганский договор не был заключен только по причине Берлинского конгресса. Петербург не желал делать резкие телодвижения, боясь повторения 1853 года. Безосновательно боясь. Ибо все разговоры, с упомянутым конгрессом связанные, о якобы изоляции России, перспективах новой, наподобие Восточной, войны, существовали лишь в воображении Александра II – далеко не выдающегося, как и его отец, дипломата. Какая изоляция, когда Париж в Петербурге видел единственного гаранта французской независимости после разгрома Второй империи 1870 году и едва не повторившегося – но уже Третьей республики – в 1875. Бисмарк бы точно воевать не стал в угоду британцам. Флот последних в Мраморном море? А, ну да, кто ж спорит, ту еще опасность представлял для России, только кто-нибудь бы еще объяснил: какую? Австрийцы? Во-первых, миф, будто они собиралась воевать с нами в 1854 (об этом аргументировано пишет
военный историк С. Махов:, во-вторых, с упомянутого года по 1878 они успели проиграть войны, что французам, что пруссакам. И для полного счастья им оставалось только с подачи британцев на Россию напасть.Но, увы, эпоха Екатерины II и Александра I стала пиком Российской империи на международной арене. Далее наступил спад по нарастающей. И следующие монархи по дипломатическому таланту не шли ни в какое сравнение с великой императрицей и ее старшим внуком. О невозможности же повторения Восточной войны в 1878 году писал
в свое время военный историк С. Махов. Но вернемся к линии Дюранда, тем паче, что в богатом на события 1878 вопрос о границе для джентльменов из Туманного Альбиона, утиравших холодный пот со лба после с трудом подавленного восстания сипаев и едва не случившегося падения Стамбула от легкого толчка скобелевских войск, приобрел весомую актуальность.
9 ноября 1878 г. премьер-министр Англии лорд Биконсфильд – писал историк-востоковед Н. А. Халфин – заявил в палате общин, что северо-западная граница Индии «cлучайна и ненаучна» (пассаж про «ненаучность» великолепен, согласитесь – Прим. авт.), что в связи с этим проводятся мероприятия «по ликвидации подобных недостатков», после чего она не будет внушать никаких опасений.
После визита в афганскую столицу Столетова нервно заерзавшие на своих стульях джентльмены потребовали от эмира принятия в Кабуле такой же английской миссии. Эмир не то чтобы отказал. Скорее, уклонился от положительного ответа, мотивировав его неспособностью обеспечить безопасность британцев – как покажут дальнейшие события он и вправду не смог ее обеспечить, что привело к гибели миссии Каваньяри в 1879 году. Но англичане увидели в этом повод для войны и приплели якобы нанесенное эмиром оскорбление Виктории – она ж не кто-нибудь, а императрица Индии.По сути же причины вторжения носили характер куда менее эмоциональный:
Именно лежащие за Каспием – пишет историк Н. Н. Лисицына – туркменские оазисы, Гератская долина, территория Восточного Туркестана и северо-западного Афганистана были той полосой земли, которая высвечивала накал европейской политики и, в частности, англо-русского противостояния.
В 1878 году тридцатипятитысячная английская армия вторглась в Афганистан, положив начало второй войне между двумя государствами. Шла она с переменным успехом: техническое превосходство колонизаторов нивелировалось сравнительной их малочисленностью, неспособностью обеспечить в полной мере коммуникации, горным театром военных действий и ошибками командования. Афганцы даже выиграли сражение при Майванде в 1880.Однако в контексте «
» нельзя не признать успех англичан, сумевших на некоторое время свести на нет влияние России в Афганистане. А спустя двенадцать лет, после завершившихся в 1881 году (вообще, первая попытка заключения мира была предпринята в 1879 – Гандамакский договор; собственно, после него миссия Каваньяри и была направлен в Кабул, но после восстания в столице и гибели англичан, война возобновилась) боевых действий и была проведена линия Дюранда. Она стала результатом договора эмира Абдур-Рахмана и секретаря по иностранным делам администрации Британской Индии Дюранда. Что касается России, то, подписав в 1907 году совместную с тогда еще великой Британией Конвенцию, она также признала линию. Это вряд ли отвечало ее геополитическим интересам, но, повторю, после Александра I русская дипломатия была не на высоте, разве что за исключением ноты А. М. Горчакова, в результате которой Петербург отказывался соблюдать позорные для него статьи Парижского договора.Миной замедленного действия стало разделение пуштунских племен по обе стороны квазиграницы. Причем мина заключалась не только в этом: эмир передал британцам провинцию, лишив тем самым себя выхода к Аравийскому морю и Индийскому океану (об этом см: Дхар А. П., Понька Т. И., Дхар П. Указ. соч. Их труд доступен не только по указанной ниже ссылке, но и выложенв Сети
).Соответственно Исламабад линия вполне устраивает в качестве госграницы, а вот Кабул – нет. Недаром Афганистан оказался единственной страной, выступившей против членства Пакистана в ООН, ибо его согласие означало признание легитимности границы. На такое не пошел и возглавлявший правительство Афганистана с 1953 по 1963 год этнический пуштун Дауд (кстати, он вполне мог стать для своей страны тем, кем был для Турции Ататюрк).Больше того:
Пакистан и Афганистан: разный взгляд на одну линию
Дауд в своей политике – пишут А. П. Дхар, Т. И. Понька, П. Дхар – стремился к объединению пуштунов по обе стороны линии Дюранда, и он первым взял курс на отстаивание претензий на территорию Северно-Восточной провинции Пакистана, т. к. именно в данный период провинция переживала националистический подъем пуштунов. В его премьерство курс на объединение пуштунов по обе стороны линии Дюранда стал определяющим в политике Афганистана по отношению к Пакистану. При власти Дауда пуштуны занимали большинство должностей в правительстве.
В пику ориентированному на США Пакистану Дауд взял курс на сближение с СССР и Индией (хотя, конечно, не стольку в пику, сколько следуя интересам собственной страны). До афгано-пакистанской войны дело не дошло: Исламабаду хватало вооруженного противостояния с Индией, военного поражения в Восточном Пакистане, да еще на фоне серьезнейших экономических проблем.Хотя двусторонние отношения переживали острейшие кризисы в 1950, 1955, 1961–1963 гг., и в ряде случаев авиаударов со стороны пакистанских ВВС афганским приграничным деревням избежать не удалось. Все последующие руководители Афганистана также держали курс на объединение пуштунских племен под эгидой Кабула, что шло вразрез с документом 1893 года. Другое дело: отсутствие со стороны Афганистана практических шагов по решению проблемы. Позже пакистанские спецслужбы сфабриковали документ о якобы признании линии Дюранда Наджибуллой, хотя тот на проходившей в 1988 году ташкентской встрече с М. С. Горбачевым говорил об обратном. Возглавлявший Афганистан пуштун Карзай (2004–2014) называл квазиграницу
линией ненависти, выстроившей стену между двумя братьями,
и заявлял на фоне стремления к налаживанию отношений с Пакистаном, что никогда не признает детище Дюранда.Позиция же Пакистана в данном вопросе однозначна: Афганистан должен признать линию в качестве государственной границы. Понять Исламабад можно, ибо в обратном случае
60 % его суверенной территории стоит под вопросом
(цит. по: Дхар А. П., Понька Т. И., Дхар П. Указ соч.).Пакистану и так хватило исторической травмы, обусловленной потерей Восточной провинции, ставшей Бангладеш. Ревизия линии Дюранда может обернуться гипотетически распадом страны (еще вопрос: в чьих руках окажется ядерное оружие). Впрочем, подобный сценарий маловероятен. Современный Пакистан проводит довольно взвешенную политику по адаптации проживающего на его территории пуштунского населения в «Страну чисты» и повышения его уровня жизни. Процесс этот не рассчитан на сиюминутный результат. И как отразится на нем установка талибами КПП, с чего мы начали наш разговор, покажет непростое время. Ибо новое обострение застарелого конфликта в настоящих условиях может привести к непредсказуемым последствиям.
