Лучше не будет

В канун Нового года принято подводить итоги, делать выводы, составлять планы на будущее. Традиционным фоном последних дней декабря звучат фразы о том, что всё плохое нужно оставить прошлому, а всё хорошее — взять с собой. В канун 31 декабря так хочется поддаться праздничному настроению и поверить в чудо. Поверить в то, что завтра будет лучше, чем вчера.

Но лучше не будет.

Подавляющее большинство населения России находится в возрасте, позволяющем отчетливо помнить все нюансы жизни в постперестроечной России. Дети (пусть некоторые из них уже сами завели детей), родившиеся в середине и конце 90-х, могут судить о том периоде лишь по сериалам и пребывать в уверенности, что они в курсе происходившего. А чаще им просто всё равно. Но мы — те, кто видели приход к власти Горбачева и Ельцина; те, кто бежал из Средней Азии и с Кавказа, бросив дома и родительские могилы; те, кто недоумевая смотрел «Лебединое озеро» в августе 1991 года; те, кто погибал под шальными пулями в октябре 1993-го; те, кто был свидетелем бандитского беспредела и хозяйственного хаоса; те, кто прошёл войну в Чечне; те, кто смог выжить и пережить эти чудовищные 10 лет; мы помним, чем это на самом деле было.

Человеческая психика фундаментальна и не меняется с поколениями. Плохое неизбежно забывается, по прошествии лет остаётся только хорошее. Мы начинаем идеализировать время отчаянных парней в малиновых пиджаках, живших быстро, но ярко. Почти как рок-звёзды, многие из которых тоже не дожили до двадцати семи. И некоторые из тех, кто помоложе, даже тихонько завидуют тем, кто застал это время — время сводящих с ума возможностей и головокружительных обогащений. Один из выживших в 90-е предпринимателей в приватной беседе честно мне признался, что ТАКИХ денег, как ТОГДА, сегодня уже не сделать.

Но ничто не может продолжаться бесконечно. Не берусь судить, что встало во главу угла начавшихся изменений, но следующие 10 лет получили в свой адрес совершенно иные эпитеты. Есть такая пословица: «Знаете, как сделать человека счастливым? Нужно отнять всё, что у него есть, а потом вернуть половину». Это и произошло в начале «нулевых». Лишенные всего, и получившие возможность иметь хоть что-то, измученные и уставшие люди восприняли эти изменения неадекватно. На контрасте. Но с годами всё более отчетливым становится понимание того, насколько переоцененным оказалось это время дешёвых кредитов и плоских шуток с bash.org.

Есть и другая устоявшаяся фраза, знакомая каждому из нас: «И жили они долго и счастливо». С детства на подкорке нашего мозга выжжена модель, любое несоответствие с которой вызывает отторжение, неврозы, депрессию. Стремление к тишине, покою, к стабильности, пусть будет проклято это слово — все это объяснимые и понятные желания. Устоявшееся представление о нормальной жизни — это прямая, направленная прямо и вверх: выбери жизнь, выбери работу, выбери карьеру, выбери семью — и дальше по списку. И как только эта линия жизни перестаёт быть прямой, человек судорожно пытается её «распрямить». И когда ему это не удаётся, в ход идут иллюзии и самообман, которые могут привести к совершенно плачевным результатам.

По сравнению с 90-ми количество клиентов психиатрических клиник в России увеличилось почти в два раза. Выросло число страдающих такими серьезными психическими заболеваниями, как шизофрения, маниакально-депрессивный психоз и эпилепсия. А невротические расстройства и депрессии приобрели статус массовых. Они уже заняли «почетное» второе место после сердечно-сосудистых заболеваний. В ситуации, возникшей вокруг рублёвого обвала, российское общество ещё раз показало пугающую глубину своего душевного расстройства. «Массовый психоз» — самое мягкое выражение, которым можно описать поведение миллионов взрослых людей в последнее время, несмотря на агрессивно культивируемую социальную шизофрению, проникающую в нас отовсюду: со страниц модных молодежных журналов, плоских экранов, аккаунтов знаменитостей в социальных сетях. «Только не думай, что в стакане. Думай, что в стакане вода».

Ещё одно интересное человеческое свойство — переоценивать степень плохого. В начале 30-х годов советские крестьяне вымирали от голода деревнями, но власть вождя была непоколебима. В 1917 году в сытом Петрограде начались волнения от одного только слуха о дефиците хлеба. Тем острее воспринимается сейчас новый контраст, тем болезненнее отказываться от ресторанов по пятницам, новой машины и ставших регулярными поездками в Европу.

Я понимаю людей, отчаянно пытающихся закопать голову еще глубже в песок, отказывающихся принимать происходящее таким, каким оно является, и готовых агрессивно защищать такую уютную, такую привычную картину мира. Таящую на глазах. Но Реальность — не гадюка, а мы — не заклинатели змей. Бессмысленно увещевать и молиться тогда, когда есть решения, и есть последствия. При всем желании никому из нас не дано переломить ход общественных процессов — следствий действия общественных законов.

Никому не придет в голову обижаться на удар током, если хватаешь оголенный провод. Но с каким пренебрежением мы относимся к таким вещам, как «политика», «государство», «общество» — вещам куда более сложным и хрупким, чем последняя модель айфона.

Для стороннего наблюдателя, никогда не испытывавшего особенного интереса к политике, экономике и связанным с ними вещами, может показаться, что происходящие события носят эпизодический, случайный характер. Как для водителя, который никогда не занимался ремонтом автомобилей, любая поломка одинакова — суть в том, что машина неисправна. А что именно в ней сломалось — непонятно. Но раз непонятно, значит и степень ущерба оценить нельзя.

Неприятная новость заключается в том, что происходящее сегодня с Российским государством — не случайность и не разовый эпизод. И оценить степень ущерба — можно. Поразившие государственное тело болезни фатальны, и их не вылечить, приложив подорожник («увеличить пенсии»), или смазав зеленкой («провести кадровые перестановки»). Я много раз говорил и писал, что залог устойчивости политической системы — в её обновляемости и работающих государственных институтах — наборе законов и действующих практик, позволяющих реагировать на возникающие внутри и вне системы сбои. Вспоминаются слова классика: «Вам кажется, что если всё завязано на одного человека, то это сильная позиция. Но ведь если всё зависит от вас, значит слабое звено это вы. Вы подумайте».

Если попытаться соблюсти формальную точность определений, то сегодня в России и политической системы-то нет. Ведь «система» — это комплекс, состоящий из нескольких частей, объединенных вокруг системообразующего фактора. Можно предположить, что таким системообразующим фактором может быть личность самого Владимира Владимировича Путина. Но однажды сделав шаг по этому пути, мы и оказались у той пропасти, на краю которой сейчас отчаянно балансируем. «Слабое звено» к сегодняшнему дню сделало всё, чтобы нивелировать эту слабость, ослабляя любую политическую силу вокруг себя. Но само сильнее от этого не стало.

Перефразируя известные слова Мартина Нимёллера, хочется описать последние четырнадцать лет именно этими строчками: когда громили НТВ, нам было все равно, ведь я не смотрел НТВ; когда сажали Ходорковского, мне было все равно, ведь он еврейский олигарх; когда отменили выборы губернаторов, я не протестовал, ведь все они были проворовавшимися мордами; когда разгоняли «Марши несогласных», я молчал, ведь у меня все было нормально; а когда я потерял свои деньги из-за девальвации, вокруг не было уже ничего, что могло бы это исправить.

Вокруг нет уже ничего, на что можно было бы встать, как на точку опоры. Живя в начале эпохи Путина, было легко запутаться в приказах-законах-постановлениях. Сейчас становится все яснее, каков главный результат его деятельности, его наследство — то, с чем нам придется столкнуться в первую очередь. Я говорю о необходимости восстановления с нуля всего государства как такового. Ведь государство — это не колючая проволока и не кирпич в стенах Кремля. Государство — это фантом, который существует ровно до тех пор, пока в него верят. Пока верят в физически не существующие, неосязаемые правила поведения и систему оценок действий. Сегодня у нас нет ни того, ни другого. Нет ничего. Единственное, что нас сейчас спасает — колоссальная ментальная инерция огромного европейского народа, который всё ещё не хочет на Украину, а хочет в нормальную жизнь. И ещё хоть какие-то остатки финансовых сбережений.

Я бы очень хотел ошибаться. Я бы очень хотел выбрать жизнь, выбрать работу, выбрать карьеру, огромный телевизор, стиральные машины и электрические консервные ножи. Но я боюсь, что многим из нас придется выбрать кое-что другое, причем в добровольно-принудительном порядке.