Общественный договор - понятие социальной философии, связанное с концепцией происхождения государства как результата свободного соглашения между людьми. Согласно этой концепции, люди, находящиеся в естественном состоянии, по общему согласию создают такой институт, который силой закона надёжно защищает данные им от рождения естественные права, положив начало их собственно гражданской жизни.
Общественный договор - понятие социальной философии, связанное с концепцией происхождения государства как результата свободного соглашения между людьми. Согласно этой концепции, люди, находящиеся в естественном состоянии, по общему согласию создают такой институт, который силой закона надёжно защищает данные им от рождения естественные права, положив начало их собственно гражданской жизни. Идея договорного установления государства высказывалась ещё в античности (софистами, Эпикуром, Лукрецием). В средние века, применяя эту идею к светскому государству, Фома Аквинский подчёркивал тем самым временную и условную природу этого института в противоположность вечному граду Божию - христианской Церкви. Своё полное развитие концепция Общественного договора получила у мыслителей Нового времени - Г. Гроция, Т. Гоббса, С. Пуфендорфа, А. Сидни, Дж. Локка, Ж. Ж. Руссо. Согласно Гроцию, люди, реализуя принципы естественного права, создают государство - совершенный союз свободных людей, заключённый ради соблюдения права и общей пользы.
При этом обязанности верховной власти в государстве, установленные в результате соглашения, ограничены законами природы и человеческих сообществ, предписывающими людям жить в соответствии с нормами справедливости. Эти нормы одинаковы как для граждан, так и для власти. Различные теоретики Общественного договора по разному трактовали естественное состояние, объём отчуждаемых государству прав и народный суверенитет. Так, Гоббс, понимая естественное состояние людей как «войну всех против всех», а природу человека как крайне эгоистическую, связывал с Общественным договором установление государства, обеспечивающего, прежде всего мир и безопасность в обществе.
Ради этого люди передают государству свои естественные права и ограничивают свою свободу. Государство у Гоббса наделяется абсолютной властью. Развитая Локком либеральная концепция Общественного договора исходит из того, что, объединяясь в государство, люди передают ему лишь небольшую часть прав ради защиты таких своих неотчуждаемых естественных прав, как личная свобода, свобода веры, владение собственностью.
Власть призвана защищать эти права, а если она не выполняет этой задачи и нарушает Общественный договор, народ имеет право устранить такую власть (идея нарушения суверенитета, согласно которой источником всякой власти является народ). Руссо связывал с Общественным договором задачу построения гражданского общества, рассматривая Общественный договор не как договор правителя с подданными, а как договор равных лиц друг с другом, принимающих на себя обязательства на одних и тех же условиях и пользующихся одинаковыми правами. «Сувереном», то есть носителем законодательной власти, объявляется народ. При этом Руссо различает волю частных лиц и «общую волю» (volonté générale), которая преследует исключительно общие интересы и актами которой принимаются законы.
Учения об Общественном договоре формулировались в контексте исторических условий того времени: для Т. Гоббса это была гражданская война в Англии, для Дж. Локка - реальная потребность в конституционном ограничении монархии. При этом, однако, они обращались к нормативной, философской аргументации, их интересовали не реальные исторические обстоятельства возникновения государства, а выявление тех условий, при которых такое возникновение может считаться правомерным. Теория Общественного договора и связанная с ней идея народного суверенитета оказали большое влияние на социально-политическое развитие Европы и Америки. Возникнув как альтернатива концепциям божественного происхождения государственной власти, теория Общественного договора послужила оправданием низвержения абсолютных монархий в Англии и Франции, а в Северной Америке - установления конституционного республиканского строя. Её дальнейшим последствием стала периодическая выборность властей путём всенародного голосования, имеющая место в современных демократических странах, что по существу означает каждый раз заключение общественного соглашения.
В ХХ веке концепция Общественного договора получила новый импульс в исследованиях по политической философии, обращающихся к теории договора при выведении принципов справедливого и должного устройства общества. Наиболее значительные из них - этико-политическая концепция справедливости Дж. Ролза, экономическая теория общественного выбора Дж. Бьюкенена, договорная теория морали Д. Готье («Morals by agreement», 1986).
Сохранится ли Общественный договор при Четвёртой промышленной революции? Какие вызовы создает человечеству Четвертая промышленная революция? Планы «космополитов». Считается, что первая промышленная революция изменила жизнь от аграрной и ремесленной экономики к экономике, в которой доминируют промышленность и машинное производство. Нефть и электричество способствовали массовому производству во время второй промышленной революции. В ходе третьей промышленной революции информационные технологии использовались для автоматизации производства (Xu, David, Kim, 2018). Проблемы Четвёртой промышленной революции постепенно начинают обсуждаться в академической среде. В XVIII веке Первая промышленная революция ознаменовала собой выход мировой системы из режима мальтузианской ловушки, для которого характерны нулевые темпы роста душевого Внутреннего Валового Продукта и очень низкие значения темпов экономического роста и прироста населения. В этом режиме человечество находилось предыдущие 10 тысяч лет своей истории. Систематический поток технологических инноваций привел к росту капиталовооруженности производства и производительности труда, что в свою очередь позволило поднять темпы экономического роста выше темпов роста населения и тем самым обеспечить рост его благосостояния. Однако все эти прогрессивные изменения происходили на фоне избытка рабочей силы и ее активной «утилизации». В литературе рассматривалось 5 каналов подобной «утилизации населения» в Великобритании времен Первой промышленной революции:
- ликвидация части населения путем широкого применения смертной казни;
- эмиграция свободных граждан в Америку;
- вывоз осужденных «преступников» в Австралию;
- ликвидация части населения за счет роста криминогенности общества и массовых убийств;
- ускоренное вымирание населения по причине болезней и сокращения продолжительности жизни (Балацкий, 2013).
Со временем европейские общества справились с указанными социальными недугами и добилось стабилизации занятости, однако сам факт «утилизации» лишнего населения на заре капитализма отрицать нельзя. В настоящее время есть основания говорить о возникновении своеобразной неомальтузианской ловушке во многих странах мира. Для нее характерно замедление экономического роста и роста душевого ВВП.
«Спрос на людей неизбежно регулирует производство людей, как и любого другого товара. Если предложение значительно превышает спрос, то часть рабочих опускается до нищенского уровня или до голодной смерти. Таким образом, существование рабочего сводится к условиям существования любого другого товара. Рабочий стал товаром, и счастье для него, если ему удается найти покупателя» - (К. Маркс, ПСС том 42, страница 42).
Таким образом, технологический прогресс в основном ведет к росту производительности труда и замене существующих рабочих, а не к созданию нового предложения на труд. Данный факт позволяет высказать опасение в отношении того, что человечеству снова придется пройти период массовой «утилизации населения».
«Разделение труда увеличивает производительную силу труда, богатство и утонченность общества, и в то же время оно низводит рабочего до уровня машины. Труд вызывает накопление капиталов и тем самым рост общественного благосостояния, и в то же время он делает рабочего все более и более зависимым от капиталиста, усиливает конкуренцию среди рабочих, втягивает рабочего в лихорадочную гонку перепроизводства, за которым наступает такой же спад производства. Наиболее богатое состояние общества, этот идеал, который все же приблизительно достигается и который по меньшей мере является целью как политической экономии, так и гражданского общества, означает постоянную нищету для рабочих» - (К. Маркс, ПСС том 42, страница 45).
Принципиальная разница между мальтузианской и неомальтузианской ловушками состоит в том, что первая была ликвидирована на фоне постепенного (не слишком быстрого) вытеснения физического труда, тогда как вторая должна быть преодолена в XXI веке на фоне массового и довольно интенсивного вытеснения представителей массового труда. Драматизм этого различия определяется следующими обстоятельствами.
Во-первых, является открытым вопрос о том, насколько допустимо использование традиционных негуманных каналов «разгрузки» рынка труда в современном цивилизованном обществе. Например, приемлемо ли создавать новые колонии из слаборазвитых стран, в которые будут вывозиться лишние люди из стран, ставших технологическими лидерами и авангардом Четвертой промышленной революции? Насколько правомерно создавать специальные резервации для лиц, не нашедших применения в новом технологическом укладе? Допустимо или нет лишать этих лиц качественного образования и медицинского обслуживания?
Во-вторых, требует переосмысления вопрос о ценности человека как такового. Например, традиционно считается, что главным качеством человека, позволяющим выделить его из остальной природы, является разум, а не его тело. Соответственно, когда мальтузианская ловушка разрушалась путем замены телесно-физических качеств человека механическими приспособлениями, то это не вызывало у людей когнитивного и онтологического отторжения, в то время как слом неомальтузианской ловушки должен произойти путем замены громадного количества функций разума, который по-прежнему выступает в качестве высшей ценности. Следовательно, в XXI веке разум уже не будет ценностью? Но что тогда ценного останется в человеке? Не менее остро стоит и вопрос о роли труда как такового. Как справедливо утверждал Ф. Энгельс:
«Труд - источник всякого богатства. Но он еще и нечто бесконечно большее, чем это. Он - первое условие всей человеческой жизни, и притом в такой степени, что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека» - (Ф. Энгельс).
Если даже отбросить спорный вопрос о происхождении человека из обезьяны, то все равно остается справедливым тезис о том, что труд имел ключевое значение для трансформации первобытного человека в нынешнего Homo Sapiens. Однако теперь труд подвергается тотальному замещению, что говорит о потере ценности данного процесса. В связи с этим возникают глобальные онтологические вопросы: сохраняет труд ценность или нет? Какой труд сохраняет ценность, а какой - нет? Какая часть населения способна предоставить труд, сохраняющий ценность? Какая деятельность человека вообще может считаться ценной? И так далее. Напомним, что сама мальтузианская ловушка поддерживалась тем обстоятельством, что численность населения имела важное значение для формирования армии, боеспособность которой в условиях архаичного вооружения напрямую определялась её численностью. И лишь при появлении современных видов оружия массового поражения численность армии перестала быть доминантой военной гегемонии. Однако до недавнего времени большой размер страны предоставлял ей преимущества при построении передовых технологических систем, связанных с активизацией талантов и генерированием инноваций (например, США, СССР, Китай, Индия, Бразилия, ЮАР). По всей видимости, ликвидация неомальтузианской ловушки будет сопряжена с нарушением этой закономерности. Пример Израиля, Ирландии, Южной Кореи и Сингапура показывает, что динамичное инновационное развитие страны возможно без гигантской численности населения и большой территории. Похоже, что Четвёртая промышленная революция, направленная на разрушение неомальтузианской ловушки, несет в себе такие социальные вызовы, которые имеют самое острое эволюционное звучание и неизбежно приведут к самым жестким формам социального дарвинизма.
Надо сказать, что технологии с самого начала выступали в качестве регулятора социальной эволюции со своей внутренней логикой, которую люди плохо понимали. Почти все биологические существа обладают избыточной репродуктивной способностью, причём, чем примитивнее живое существо, тем лучше у него представлена воспроизводственная функция. Так, люди в этом качестве не могут конкурировать с крысами и мышами, а те в свою очередь проигрывают вирусам и бактериям. Однако технологии позволили людям повысить численность своей популяции за счет других животных и за счет эффективного сопротивления природной стихии. На этапе первых трех промышленных революций в развитых странах сформировался так называемый демографический переход, сопряженный со стабилизацией численности населения. Главными факторами этого процесса стали рост благосостояния и вытеснение физического труда, в основе которых лежит технологический прогресс. Сегодня человечество стоит перед очередным масштабным демографическим переходом, основанным на дальнейшем росте благосостояния и вытеснении умственного труда. Скорее всего, он затронет все страны мира, хотя и в неравной степени. Генеральным направлением происходящей модификации является «облегчение» экономики за счет ее массовой цифровизации.
Анализируя последние тенденции, можно утверждать, что эффект масштаба на стадии Четвертой промышленной революции принимает форму цифровых платформ, которые соединяют продавцов и покупателей широкого ассортимента продукции и услуг. Примечательно, что цифровые платформы представляют собой самостоятельную реальность, которая сама по себе не имеет материального субстрата. Таким образом, путь к рыночному успеху лежит через максимальное усиление эффекта масштаба посредством вхождения в соответствующие цифровые платформы. Можно сказать, что технологический каркас Четвёртой промышленной революции - это цифровые платформы.
Более того, владение цифровой платформой стало важнее владения базовым активом, что ведет к масштабной рокировке значения различных рыночных игроков в мировой экономике. Можно говорить о появлении такого нового игрока, как владелец цифровых платформ; он не только определяет денежные потоки рыночного круговорота, но и сам по себе олицетворяет рынок. С экономической точки зрения эффект цифровых платформ означает беспрецедентное усиление роли торговли по сравнению с производством. Именно цифровые торговые сети обеспечивают сокращение затрат по сделкам и расширяют ареал потребителей. Такой эволюционный сдвиг связан с тем фактом, что производство по своей природе всегда локально, то есть сосредоточено в конкретных географических точках (местах), в то время как торговля глобальна, ибо потребитель равномерно (повсеместно) распределен по территории планеты. Причем владельцы цифровых технологий и платформ выступают в качестве главных «глобализаторов» торговли и производства. Исходя из сказанного, страны-победители должны:
- стать держателями передовых цифровых платформ и инновационных экосистем;
- создать диверсифицированную индустрию, соответствующую основным направлениям Четвертой промышленной революции;
- справиться с массовым высвобождением труда и нарастанием социального неравенства;
- сохранить или грамотно модифицировать базовые человеческие ценности.
Неудачи конкретной страны в решении перечисленных проблем приведут к ее сползанию на обочину цивилизации. Россия, как и другие государства, стоит перед глобальными вызовами Четвертой промышленной революции, однако условия для ее ответов на них являются крайне невыгодными. При разрушающихся отраслях промышленности, науки и образования и высокой степени бюрократизации всей экономической жизни Россия объективно не может адекватно ответить на вызовы Четвёртой промышленной революции. Это означает, что для нее вхождение в новый этап индустриализации будет особенно болезненным.
