Осень и Серёга

Осень разболелась вдрызг. Куталась в плотные туманы, чихала дождевой моросью, вздыхала холодными ветрами и всё никак не могла решить – умереть ей уже окончательно или оправиться и покрасоваться ещё. От этой её нерешительности, решительно устали все вокруг. И море уже не успокаивалось и ворочало своими чёрными боками с утра до ночи и потом дальше – до утра (будто укладываясь на зиму в спячку, хотя мы-то знаем, что нет, но, как бы, да). И земля расхлябилась и чавкала под ногами жирными комьями грязи и всё, абсолютно всё вокруг было мокрым: опавшие листья, голые палки кустов, мох, камни в сопках, люди, понуро снующие туда-сюда, фрагменты асфальта на дорогах, бетон казарм и штаба дивизии, да что там бетон, – даже железные пирсы и резиновые бока лодок было похоже, что отсырели насквозь и навсегда.

Мы с ракетчиком Серёгой висели вечером на ограждении командирского мостика носами вниз и курили «в кулаки»: мне хотелось спать, а Серёге – сдать устройство ГТЗА. «В кулаки» - это такой специальный профессиональный приём, когда ты привыкаешь к тому, что с неба почти всегда что-то сыпется: то снег, то дождь, то мокрый ветер. Мокрый ветер почти всегда. Дождик шелестел по спинам и капюшонам альпаков, я смотрел на капли текущие в головокружительный  и почти не видный в темноте низ, а Серёга что-то ожесточённо рассказывал, рисуя пальцем схемы на мокрой резине. Серёга, конечно, путался в деталях и некоторых связях, - начал бодренько, но быстро заблудился и ушёл куда-то в доисторические пустоши, периодически возвращая себя к теме волшебным приёмом построения логических цепей «ну и вот», хотя, в целом,  уже то, что ракетчик знает, что винты стоят не за восьмым отсеком, а за шестнадцатым, я считал безусловным своим педагогическим подвигом. Я, конечно, догадывался, что вопросом про фенестрон, уложу Серёгу на обе лопатки, но делать этого не планировал – с Серёгой мы уже успели подружиться, а  дружба, ребята, она важнее всяких там хитрых устройств.

- Знаешь, Серёга, что мне кажется подозрительным?
- Что?
- То, что ты, по ходу, сдашь зачёты по устройству корабля раньше чем механические лейтенанты.
- Ну дык. Я же умный!
- Это-то понятно, но боюсь, что Антоныч не оценит нашего с тобой учебного рвения.

А вообще вся эта история с Антоныча и началась. Группу лейтенантов, прибывших для службы в экипаж, распределили по наставникам для приёма у них вагона и маленькой тележки зачётов: по специальности, по устройству корабля, по устройству своего отсека и по допуску к несению дежурно-вахтенной службы. По устройству корабля всех лейтенантов старпом приписал к механику. Не хуй мне делать на старости лет, сказал механик и перепоручил всех лейтенантов командиру дивизиона живучести. Не хуй мне делать на старости лет подумал, но не сказал вслух командир дивизиона живучести и перепоручил лейтенантов командирам групп.

- Вот ты, Эдуард, чем, например, сейчас занимаешься?
- Я?
- Ты.
- Ну как. Матчасть, учёба, личностный рост – всё вот это вот.
- То есть, как всегда, ничем?
- Ноги этого несправедливого мифа растут из вашей трюмной зависти. Если я всё вовремя чиню и у меня всё работает, то это отнюдь не означает, что я ничего не делаю и…
- Слушай, давай потом я твой плач киповский выслушаю, а сейчас вот тебе мой командирский указ: берёшь себе в подопечные новёхонького, с пылу с жару, ракетного лейтенанта и учишь его матчасти до полного изнеможения чувств! Лейтенант просто подарок судьбы: из Питера, кончил в училище имени Попова, папа капраз в штабе ВМФ, семья такая интеллигентная, что мама не горюй! От сердца тебе его отрываю, по блату, можно сказать и от огромной моей к тебе любви и уважения. Цени. Ценишь?

Ну что тут скажешь? Надо идти распечатывать зачётный лист по устройству и знакомиться: не могу же я учить абсолютно незнакомого мне человека. Один на семьдесят человек компьютер был, естественно, занят, в этот раз первым дивизионом.
- Эй, кто там у руля! – крикнул я через спины и звуки выстрелов в сторону монитора, - распечатайте мне зачётный лист по устройству корабля и тогда я от вас отстану!

Лист (три листа А4 с двух сторон) распечатали и, подписав его, я отправился искать нового ракетоса. Искать не в том смысле, что я не знал, где он находится, а в том, что свежий офицер на корабле всегда чувствует себя немного потерянным и ждёт, когда его кто-нибудь найдёт. Ну и я не знал, где он находится, это тоже, да.

Серёга сидел в каюте, смотрел на флажок группы «Король и шут» и делал вид, что держится бодрячком.
- Ну что ты, - говорю, - осваиваешься помаленьку? Как тут тебе у нас по первым впечатлениям? Как вообще жизнь? Служить собираешься или как? Не обижает ли кто? Ладно, вот тебе зачётный лист, я теперь твой временный босс по устройству корабля, живу в Гарлеме, рядом с дустом.
И довольный своей чуткостью и душевностью вышел.
- Нормально, - донеслось мне вслед, - осваиваюсь помаленьку…

А, чорт, точно, надо же было ответы на вопросы послушать!

Не сразу, но к зачётному листу Серёга приступил – оно и понятно, что не сразу, там же русских слов процентов тридцать, а остальное – аббревиатуры, которые выпускнику пассажирского училища и в кошмарном сне не снились. Опять же, лист по специальности ещё – тут же надо лавировать, лавировать и выловировать, чтоб и на ёлку влезть и конечностей не оцарапать.

Парнем Серёга был сообразительным, не в том смысле, что сейчас он тупорез, а в том, что тогда так оказалось. За дело он взялся бодро, но, само-собой, в вопросах устройства механической матчасти  пускал пузыри, что довольно естественно для лейтенанта из боевой части номер два. Механики-то тоже, знаете, в их ракетном лесу без фонарика быстро теряли ориентацию.  Не имея намерений Серёгу  тормозить в его становлении, выработал я такой алгоритм: Серёга изучал вопрос самостоятельно, рассказывал мне общие понятия, а потом я вёл его по отсекам, тыкал пальцем в устройства и посвящал в детали.  Механика из него таким способом сделать было невозможно, но и цели-то такой не ставилось. Во всяком случае, намеренно…

- Ну как, шарю я?
Вернул меня в реальность от созерцания капель Серёга.
- Ну… почти. Сейчас тринадцатый и пятнадцатый отсеки пролезем и можешь проситься в турбинисты!
- Чур меня чур! Слушай, а что на ужин у тебя сегодня?
- Сегодня? Сегодня у меня на ужин чай и воспоминания о вчерашнем ужине.
- Прикольно! А мы с Олегом такую штуку на ужин прикупили – с ума сойдёшь от крутизны! Пойдёшь к нам?
- В ваш секретный пост, куда мне категорически нельзя заходить?
- Ага, где ты прошлый раз тумблерами игрался, а мы потом пол ночи их обратно восстанавливали!
- Пойду, конечно! А тумблерами дадите пощёлкать?
- Спрашиваешь!

- Так! – строго сказал Олег, который был на год старше Серёги, в абсолютно секретном ракетном посту, - и тумблерами мне тут не щёлкать!
- Да ладно, чо ты орёшь-то на старшего по званию?
- А то и ору, что тут тебе не Молибден! Тут тебе, знаешь (на этом ракетная фантазия кончилась) …о-го-го!
- Угу. Ну отключи пульт, я же всё равно им щёлкать буду, и давай, что там у вас такого необычного на ужин – показывай.

Абсолютно секретный ракетный пост находился между Пелагеей и Аглаей – это они мне ещё в прошлый раз рассказали. А, вы же сейчас не поняли о чём я: они всем ракетам имена женские давали, чтоб, значит, не бездушными ядерными смерчами управлять, а вполне себе милыми и уютными, хоть и ядерными, устройствами. Ничего на посте не было особенного – узенькая выгородка вдоль борта напичканная стойками с лампочками, железными шкафами под красными печатями и парой складных стульев, - посторонний человек, зайдя в него, наверняка не оценил бы всю потенциальную грандиозность того, чем этот пост управляет.

 Расселись мы за узеньким столиком, воткнули кипятильник в разъём для паяльника и Олег полез в сумку.
- Ты офигеешь сейчас! – пообещал он.
- Давай-давай уже, не томи! – потирал ладони Серёга.
- Вуаля! – и Олег извлёк на свет килограммовую пачку роллтона.

Повисло восхищенное молчание, только кипятильник уютно булькал в литровой банке и жужжали схемы поддержания микроклимата в шахтах.
- Видал! – как бы спросил Серёга.
- Дай-ка, - говорю, - посмотреть. Это же надо до чего прогресс дошёл, вы себе представляете! Вот это я понимаю – забота о людях!
- А вкусные какие – ты не поверишь! Мы вчера одну на ужин с Серёгой накатили! Давай уже, запаривать будем, а то слюнки текут! Не трогай, блядь этот тумблер! Вон те вот щёлкай, только по очереди!

Залили макароны кипятком – вкусно запахло едой и желудки заурчали, что твои тигры, в предвкушении.
- Дай чего - накрыть банку, - протянул руку Олег.
- А во, зачётным листом моим накрой.
- Дурак ты! Его в руки без перчаток брать противно, а тут же это – пища!

Это-то да. Зачётный лист у офицера жил в белом цвете недолго, в зависимости от активности его владельца, но не больше месяца. Потом становился он похожим, можно было бы сказать, что и на портянку, но знавал я в колхозе трактористов, что и портянку такую наматывать не стали бы. И это отнюдь не говорит о какой-то неаккуратности или небрежном отношении к своим знаниям у лейтенантов, наоборот – это говорит о том, что первое, чему они учатся, попав на корабль, - нюхать обстановку. И одна из самых успешных составляющих в сдаче зачётов это не ум, сообразительность и трудолюбие (хотя они тоже не помешают), а наличие зачётного листа всегда при себе. Лезешь в трюм – бери с собой зачётный лист, идёшь на обед – бери с собой зачётный лист, в туалет тебя зовёт организм – слышишь шёпот на краю слуха? Это зачётный лист шепчет тебе «Вася, возьми меня с собой, я тебе, авось, и сгожусь!». Психология называют эту науку гражданские, а у военных говорят просто – чутьё. И у старпома, как ни странно это сейчас прозвучит, бывают хорошие настроения – нет, нет, да и подмахнёт какой зачётик, для восстановления совей кармы. Так что, если зачётный лист, который живёт у лейтенанта месяца три-четыре, залить водой, то, в получившийся взвеси, найти можно всю таблицу Менделеева, не исключая радиоактивных и редкоземельных элементов.

- Погоди, а чего он у тебя такой толстый? Все вместе носишь?
- Не, это только по устройству корабля.
- В смысле? А ну-ка дай посмотрю… а что это за лист такой? Хуясе, а что это за буквы? А чего он такой…не кончается? Эй, так это же для механиков лист! Эдик, ёпта, вы чё? Что вы издеваетесь над парнем? Упыри! Я-то думаю, что он там вязнет в листе этом, а оно вон оно чё! А мы-то, чего, думаем, он на подъёбки наши не ведётся, гения, думаем, прислали нам! Мы то, по молодости, и в йодную яму* с пузырьком ходили йода набирать доктору и маневровые за прометиевым провалом** слева внизу искали, а этот чего думаем умный такой, а он, вон оно чё - не умный! Его механики просто подъебнули! Серёга, что ты молчишь? Возмущайся со мной!

А макароны уже разбухли и ласково желтели в банке, томясь от желания нас удовлетворить.

- Ну, - как-то без экспрессии возмутился Серёга, - а я думаю, чего у всех по пол листа уже сдано, а у меня и до трети не дотягивает ещё, что я такой, думаю, дурачок у папы получился.
- Так. Давайте уже есть, а плач ваш ракетный я потом выслушаю, на сытый желудок!

 

- А я вот помню, - завёл застольную беседу Олег, уже дуя в ложку, - когда маленький был, то мне бабушка отдельно холодец варила. Все любили без жира, прозрачный, а я любил когда с пляшечками этими по верху, как туманом, подёрнут чтоб был…
- Вот поэтому ты и жирный, - вставил Серёга.
- … хлеба чёрного так возьму корочку тёплую и сверху жирок этот собираю, а потом уже сам холодец. И с чесночком чтоб, с этими вот мягкими хрящичками, но чтоб мяса не сильно много, а половина от объёма. Сильно мясистый не любил. А все вокруг сидят за столом и смотрят на меня. Откудова, говорит, отец матери, ты его принесла такой породы, он же не наш, мы же вон, интеллигенты, а он даже мизинец не оттопыривает, когда чай пьёт. И бабушка, старенькая же уже была, а вот, смотри ты, не лень ей было мне отдельно варить, сейчас только понимаю, а тогда, вроде как, нормальным это считал. А как она борщ варила, ребята!

- Да что там борщ, - не выдержал Серёга, - мама моя вот утку фаршированную делала. Ооо, скажу я вам, господа товарищи, не едали вы такой и, пока ко мне не приедете,  не судьба вам будет. Такое ощущение, что дня два она её готовила, покупала только на рынке всё и выбирала там часа два, вот смотрела на что-то, щупала, нюхала, потом дома мыла, драила, отмачивала, натирала, нашпиговывала и запекала. А когда запах из духовки начинал идти! Просто всё бросалось дома и все ходили вокруг кухни! А потом она её на стол достаёт и ты уже чувствуешь, как вот эта вот корочка румяная хрустеть на зубах будет, а под ней сок, прямо течёт и слюней полный рот и уже удовольствие, хоть и есть не начал! И отец под неё наливал себе стопочку и так вкусно крякал, когда выпивал, что я думал, ну обязательно, конечно, когда вырасту, тоже так вот, под утку и стопочкой…

- Да ничего вы в еде не смыслите, заложники городской жизни потому как! – макароны мои кончились, - вот у меня бабушка в деревне жила, свиней там всяких держала, корову. Кур.
- А вишни были? – уточнил Олег.
- Были, а при чём тут вишни?
- Уж больно я их люблю. Возьмём, бывало, пару кило вишен…
- Так, не перебивай, я же про нормальную еду сейчас…
- Да откуда у вас нормальная еда? Картошка же одна!
- Это миф. Намного больше картошки белорысцы любят мясо, просто тщательно это скрывают, чтоб их все жалели! Так вот, заколют, бывало, кабана и разделка там всякая во дворе идёт: суета, кишки, кровь, палёная шерсть, уши с солью, а потом колбасы набивают и мясо вот это, тёплое ещё, на сковородку, да с салом и блинами – ох, это просто, скажу вам ребята, запретить надо! Это же наркота, как есть! Пока не лопнешь, – есть не перестаёшь! А в сарае потом окорок вяленый, кумпяк, по-белорусски называется, висит в марлю закутанный и ты с улицы прибежал, бабушка в поле там, жуков собирает, или ещё где, а ты нож схватил, шасть к нему и полосу мяса себе, херак, отчекрыжил, не жуя почти, заглотил и дальше с босотой деревенской гусей соседских гонять! Эх… да, ничего такой роллтон. Но чего-то не хватает, да?
- Ага, - вздохнул Олег, - давайте чаю, что ли, по стакану – может чаю не хватает?
- Именно, - согласился Серёга, - именно чаю нам сейчас и не хватает! Кто банку моет? Опять я? Я всё ещё самый молодой же, да? Морской закон ваш не отменяли, часом? Ну ладно, давайте вашу банку, пойду.

- Не ной, - говорю, - я тебе за это расскажу что такое фенестроны! Среди люксовых лейтенантов будешь как папа ходить и лещей всем раздавать!

- Ох, а лещей, помню, после автономки выдавали, да? – уже за чаем вспомнил Олег.
- А ты откуда помнишь? Тебя же не было ещё.
- А Вова тут, в посту, хранил свои банки с ними и мы ходим, на него увлажнёнными глазами смотрим, так он и сдастся, периодически, берите, говорит, но только одну! А они такие, да? Жирные, мясистые!
- Давайте перестанем про еду? – первым не выдержал Серёга, - давайте о чём-нибудь высоком? О музыке там или о погоде…
- А осень-то в этом году, да? Всё никак кончаться не хочет! Ты подумай, бездушный, с одной стороны, предмет, а так упирается, как будто характер имеет!
- А мне, - говорю, - нравится осень. Это же не время года, а прямо философия в натуральном её выражении.
- Эка ты загнул! А лето тогда какой предмет?
- Лето? Ну не знаю, - физкультура.
- А весна, давайте будет ИЗО! – подхватил Серёга, - толку нет, как от предмета, только что с виду и красиво!
- А зима тогда?
- А зима тогда – вызов к директору!
- С родителями?
- И с участковым инспектором!
- Было у тебя?
- Нет, но представляю!
- А пошли, - говорю, - на мостик чай пить, пока нас к директору не вызвали!

 

На мостике было так же сыро, как и час назад, только стало темнее – так, что хоть глаз коли. Полярная ночь уже подступала, а снега не было, чтоб хоть немного её отбелить и в черном воздухе только и видно было, будто плавающий вдалеке, штаб и жёлтые стояночные огни лодок, размытые дождём. Источник тепла и уюта был один – рубочный люк, да и тот не рядом. Чай, уже довольно остывший, вынесенный на холод, радостно задымил паром и пить его стало вкуснее – прям как настоящий, а не пыль с грузинских дорог, которую мы тогда заварили.

- Эх, - поёжился Олег, - хорошо-то как! Жаль, что не курю, а то бы вот прямо в затяжку бы сейчас!

А Серёга просто молча улыбался, будто был чем-то доволен. Вот чем может быть доволен лейтенант, у которого и треть листа ещё по устройству корабля не закрыта, скажите мне? А я вот знаю почему.

 

Серёга такой есть  до сих пор, за что ему спасибо: в какую бы жопу не попал, всегда найдёт повод улыбаться и быть счастливым, хоть на секунду, вот эту вот самую, которая сейчас пройдёт, но, пока не прошла, - почему бы и нет. И этому у Серёги можно поучиться, доложу я вам, - не надо искать поводов для счастья, надо уметь быть счастливым просто так, хоть на секунду, но ежедневно и прямо сейчас.

 Работает сейчас Серёга директорам – даёт стране всякого там и каждый раз, когда я приезжаю, хоть час-полтора, а находит, чтоб встретиться и свозить меня в какое-то место, где всё модно и маленькие порции стоят, как небольшой магазинчик в райцентре. Вот, же, говорю, Серёга, смотри – шавермешная, пойдём там и посидим, ну куда мы поедем, зачем, а вот пельменная смотри, а вон кухня тюркских народов, ну я знаю, что рыгаловка, но там же, в любом случае, подают кофе. Но нет, отвечает Серёга, ты гость у меня и только не это. Вот там клуб есть один, закрытый, у пяти человек в городе в него карты есть, там вход по паролю, кого попало с улицы не пускают, - как люди там и посидим, там, чай, я тебе говорю!

Пол часа кружим по кварталу, вокруг этого клуба, пока найдём где припарковаться, потом паркуемся далеко и идём пол часа до него. И вот этот клуб: там неудобные стулья, низкие столики, темно, щиплет глаза от кальянов и в меню из понятных слов только «пиво», а всё остальное – брови носорога, завёрнутые в морские водоросли, нет, Эдик, ну какие суши, – это специальное блюдо и ждать надо долго, потому как пока те носороги вырастут, пока у них брови постригут, пока от полиции потом следы заметут, это же понимать надо! Нет, Эдик, это не вода с хинином, это же специальный редкий чай, только в Китае его подают и тут! Нет, им не срут слоны, я бы предупредил.  Нет, здесь нет липтона в пакетиках, ну не позорь ты меня, а давай доктору фотку скинем - пусть обзавидуется, спартаковец хренов! Сделай так вот, типа Зенит-чемпион! Что значит тебе пофиг, ну притворись, пусть доктор там локти себе искусает! Ну какие котлеты, Эдик, ну меня членства лишат, ну ты что, ну вот угорь есть, давай с угрём – мне не так стыдно хоть будет.

Ладно, думаю, ради дружбы потерплю, у дуста пельмени дома есть – потом полечимся с ним от гастрономического шока – ем это, что не помню как называется, пью то, чем, я надеюсь, всё-таки не какали слоны  и вспоминаю, как мы, сидя между Пелагеей и Аглаей, заваривали на троих килограммовую пачку роллтона и так уютно мне от этих воспоминаний, и от Серёгиной радости, что он меня видит, что хрен с ними, даже и со слонами этими, если вы понимаете о чём я.

А осень до сих пор люблю больше всех времён года, хотя в памяти о Севере, в основном, зима, но зима, какой бы долгой она не была, всегда проходит и именно осенью так приятно об этом  думать, а что вашей весной? Ну пришла, слякоть развела, бабушек на дачу выгнала, мелькнула и фьють – зима на пару месяцев ближе. Нет, - только осень, только философия в натуральном её выражении!

______________
*(**) Йодная яма, как и прометиевый провал являются физическими состояниями ядерного реактора и в осязаемом выражении существуют только в виде графиков и формул в рабочей тетради командира дивизиона движения. Лейтенанты из механических училищ физику ядерных реакторов учили и на прикол этот почти не велись, а для люксов он был стандартным: приходит минёр или там связист какой к комдиву раз и говорит вот, мол, хочу устройство реактора сдать. Замечательно, отвечает ему комдив раз, но только я сейчас ужасно занят, давай после обеда сразу и тут же звонит доктору или командиру отсека, в котором лейтенант прописан. Доктор (или командир отсека), как бы случайно, отлавливают лейтенанта и спрашивают, когда он будет сдавать устройство реактора. Надо же, вот прямо сегодня? Это же бывают такие совпадения! Братишка, слушай, просьба у меня к тебе: ты же в аппаратную пойдёшь по-любому, набери мне там йоду у механиков в йодной яме, вот тебе банка и тряпочка, а то у меня кончился в аптечке, а тут проверка на днях будет, так отдерут за этот йод, как Сидор козу. Выручи, а? Выручишь! Спасибо тебе, братан! От души! До того доходило, что, бывало, командир БЧ-7 ищет своего лейтенанта из центрального: звонит по каютам, кричит по постам, а старпом ему: «Да он с банкой в корму пошёл, - зачёт по реакторам сдаёт. Погоди, сейчас прибежит с зародившейся в сердце ненавистью к маслопупам».

*** Ниже иллюстрации не забудьте пролистать – там фрагмент зачётного листа по устройству корабля, для ознакомления.