Падение Донецкого аэропорта: как это было (часть 2)

Попытки штурма с переменным успехом шли весь октябрь и ноябрь. Бои в это время разворачивались достаточно хаотично. На «трехмерном» поле боя противники перемешивались. Ополченцы использовали в боях свои наиболее закаленные отряды — «Спарту» Моторолы и «Сомали» под командой Гиви. Постепенно, хотя и крайне медленно, они очищали от противника строения аэропорта. В ход шли все способы досадить неприятелю. Иногда противника выкуривали дымами, как минимум в одном случае мотороловцы закачали в удерживаемый «службовцами» подвал большой объем керосина и подожгли. Постепенно украинцы сдавали позиции. Правда, оптимизму на ополченской стороне фронта не способствовали два обстоятельства. Во-первых, оставались в руках ВСУ главные призы: диспетчерская вышка и новый терминал. Во-вторых, все-таки часто проявлялась изначально иррегулярная природа ополченских отрядов. Боевые качества повстанческих групп оказывались очень неровными. Если одни подразделения демонстрировали высокий уровень боевого духа и выучки, другие могли совершать прискорбно дилетантские ошибки. Иногда это приводило к большим трагедиям.

Примером такого неудачного боя стали события 14 ноября, когда был разгромлен взвод «сомалийцев» в пожарной части. Утром этого дня наблюдатель бригады «Восток», с вершины террикона осматривавший местность в районе Песок, обнаружил сбор очередного каравана в новый терминал. Наблюдатель попытался сообщить о своем открытии Гиви, но не преуспел, не сумев найти того в радиоэфире. Тем временем колонна вышла из Песок, однако чтобы пробиться к терминалу, ей требовалось сокрушить опорный пункт в пожарной части. Подойдя к ней на дистанцию в 150 метров, шесть танков открывают огонь. У взвода нет даже минометов, поскольку ночью расчеты самовольно снялись с позиций. Взвод состоял из слабо обученных новичков, поэтому отстреливался без должной эффективности. Штатное противотанковое средство взвода (ПТУР «Фагот», устаревшая, но надежная ракетная установка) осталось просто неиспользованным из-за простейших ошибок в эксплуатации. Нельзя сказать, чтобы из пожарки стреляли в молоко: несколько единиц техники караван потерял. Однако плохая (даже вовсе никакая) организация связи и взаимодействия с артиллерией привела к тому, что в итоге бой закончился безнаказанным расстрелом пожарной части танками, «Градами» и минометами ВСУ. В бою погибло ровно тридцать ополченцев из пятидесяти двух, державших оборону. Украинский караван ушел назад, однако погибших не воскресить.

Как ни неприятно это признавать, но такие тяжелые потери не были оправданы. Связь между «Сомали» и «Востоком», как и связь между «Сомали» и собственными командованием и артиллерией оказались нарушены, а выучка бойцов оставляла желать много лучшего. Что характерно, немногие присутствовавшие во взводе ветераны Иловайска выжили все.

Обстоятельства гибели взвода «сомалийцев» в пожарной части способны погрузить в уныние и отъявленного оптимиста. Раздрай в руководстве, слабая выучка, отсутствие связи и координации — дело обычное для настоящих африканских парамилитариев, но война в Донбассе диктовала уже куда более высокие требования к солдатам и офицерам. «Службовцы» же хорошо скоординировали действия танков, артиллерии и пехоты и добились серьезного результата.

Тогда еще никто не мог и предположить, что до полного разгрома опорного пункта «Збройных сил» в аэропорту остаются считаные недели.

Ноябрь. «Сомалийцы» в пожарной части.

Продвижение ополченцев в аэропорту было небыстрым, однако прогресс постепенно и зримо достигался. Украинские военные были вытеснены из старого терминала, гостиницы и прилегающих строений. В новый терминал ополченцы проникали, однако так и не смогли закрепиться. В конечном итоге украинские войска были вынуждены окончательно сдать основную часть хозяйственных построек и старый терминал. Таким образом, оплотом «службовцев» оставались скелет диспетчерской вышки, новый терминал и небольшой пост возле остатков РЛС. На практике это означало, что ополченцы ухитрились вплотную подобраться к вожделенным коммуникациям гарнизона, пусть и на очень узком пространстве. Кроме того, украинской артиллерии было теперь крайне трудно поражать ополченцев без риска зацепить своих: стороны находились слишком близко, и если промах, улетевший в город, был с точки зрения украинских пушкарей приемлем, то обрушить собственный «Град» на своих было, конечно, очень плохой идеей.

Полный хаос на поле боя привел к тому, что устойчивого контроля над конкретными позициями (за вычетом вышки и части помещений нового терминала) не было ни у кого, зато журналисты после каждого локального успеха несли весть о том, что теперь-то аэропорт точно находится под контролем повстанцев/силовиков. Проблема в том, что каждый раз за взятие аэропорта выдавался захват каких-то конкретных строений или даже помещений, а ситуация могла измениться буквально за считаные минуты.

Украинскую сторону постоянно терроризировали отдельные танки, быстро выходящие на огневые позиции, обстреливающие вышку и терминал, и тут же скрывающиеся в лабиринте застройки. Накрыть этих «партизан» артиллерия обычно не успевала.

В середине декабря произошло событие, относительно смысла и обстоятельств которого до сих пор нет ясности. Украинцы провели смену воюющих в аэропорту частей прямо через позиции ополчения при полном спокойствии инсургентов. Во время этих перемещений состоялась знаменитая встреча Моторолы с командиром батальона украинских десантников «Куполом». Противники обсудили несколько частных вопросов, заверив друг друга в желании мира. Кроме ведения светских бесед, украинцы вывезли около полусотни бойцов из аэропорта и привезли столько же взамен, заодно пополнив запасы продовольствия.

Смысл происшедшего так и остался толком неясен. Версию о неожиданно обуявших командиров ополчения сентиментальных чувствах можно смело отбросить: Моторола и Гиви о своем отношении к неприятелю говорили громко, недвусмысленно и непечатно. По ту сторону линии фронта тем более не питали теплых чувств к «ватникам и колорадам». Глубина нежности, испытываемой друг к другу противниками, была явлена месяц спустя, когда одного из попавших в кадр в декабре украинских офицеров заставили сжевать собственный шеврон. Более близкой к реальности выглядит версия, согласно которой украинцев пропустили через посты повстанцев в обмен на отсутствие помех в восстановлении гражданской инфраструктуры Донецка: снабжения электричеством и водой. Неофициальная версия подоплеки этих переговоров выглядит так:

Суть в следующем. В Донецк усиленно возвращаются жители, сейчас их уже около 700 тыс. Население нужно кормить, обогревать, снабжать водой. Рядом с одним из городских водозаборов есть шахта, которая затапливается из-за отсутствия электричества. И есть угроза попадания в водозабор неочищенной воды, если воду из шахты не откачивать. Трансформаторная подстанция (ТП), которая снабжала шахту электричеством, разрушена. К тому же находится на нейтральной территории. Несколько раз были попытки наладить электроснабжение, но украинцы накрывали электриков. Собственно, чтобы не допустить эпидемий в городе и наладить водоснабжение и было решено договориться с украинцами о том, что им позволяют ротировать л/с и снабжать его питанием (но не оружием и боеприпасами), а они не трогают ТП на водозаборе и шахтах. «Заложническая ситуация».

Версию сложно подтвердить или опровергнуть, но на первый взгляд выглядит она достаточно разумно.

Между тем из факта ротации через ополченские блокпосты следовал железный вывод: другого способа спокойно доставить массу людей и крупный груз в терминал и к вышке у украинцев просто не было. Судьба гарнизона повисла на тонком волоске, и ополченцы имели, чем его перерезать.

Созревший плод. Финальный штурм аэропорта

середине января нового, 2015 года интенсивность боевых действий в Донбассе в целом резко выросла. В зоне досягаемости украинского артиллерийского огня находится слишком много городов Новороссии, поэтому любые обстрелы парализуют инфраструктуру и приводят к большим человеческим жертвам. В Донецке и Горловке фронт проходит, по сути, по окраинам, Луганск и Макеевка — в зоне поражения тяжелой артиллерией, и это только крупные города с сотнями тысяч населения. С другой стороны, армия Новороссии подготовила собственное наступление, и могла нанести ВСУ серию ощутимых ударов. В аэропорту Донецка операция была спланирована и подготовлена наилучшим образом. Ополченцы заранее создали себе позиционное преимущество, обложив новый терминал. Солдаты «Спарты», «Сомали» и «Востока» успели потренироваться, отладить взаимодействие и подготовиться к бою внутри крупного здания.

Если некоторые бои в районе аэропорта были проиграны повстанцами по причине расхлябанности и невнимания к координации действий, то январский штурм стал образцом блестящей штурмовой операции. Несмотря на то, что наступающие не имели численного преимущества (ополченцы в секторе аэропорта уступали украинцам в численности и количестве техники даже по данным украинской стороны), они сумели нивелировать эту проблему. Ключом к успеху стали отличная организация боя, решительность и дерзость действий и четкое понимание наступающими своих задач. Атака началась с того, что танки несколькими точными выстрелами обрушили наконец диспетчерскую вышку, лишив украинских солдат удобного наблюдательного пункта. Терминал был изолирован от помощи извне огнем всех видов оружия. Связь украинских частей между собой была нарушена средствами радиоэлектронной борьбы. Отдельные танки, быстро маневрируя, подавляли короткими сериями выстрелов украинские огневые и наблюдательные позиции, избегая огня артиллерии. По верхнему этажу был запущен самодельный инженерный боеприпас мощностью почти в две тонны тротила, сразу нанесший тяжелые потери гарнизону.

В это время в самом терминале уже действовали ударные группы ополченцев. Путь прокладывали саперы, подрывавшие препятствия зарядами взрывчатки. Штурмовые группы продвигались внутри здания, загоняя гарнизон во внутренние помещения и окончательно лишая таким образом надежды на выручку. Продвижение шло медленно и осторожно, однако было совершенно неотвратимым. Первый этаж был занят быстро, постепенно ополченцы захватили верхние уровни. Саперы пробивали отверстия в полах для заброса гранат в помещения, занимаемые гарнизоном. Бой шел среди перекрученных обломков, причудливых груд индустриального мусора, разнокалиберных дыр, пробитых ранее снарядами, баррикад, сооруженных солдатами гарнизона. Шутка иной эпохи об ином городе «Спальню уже захватили, бьемся за кухню» получила буквальное воплощение. Противники чаще могли слышать, чем видеть друг друга. Сражающиеся находились на разных этажах, а развалины до предела усложняли «архитектуру» этого критского лабиринта, где Тесеи искали своих Минотавров в тепловизоры и забрасывали гранатами, а любая электронная Ариадна была бессильна среди постоянно меняющегося после взрывов и обвалов месива коридоров и крысиных нор.

Выйдя к рукавам для приема самолетов, ополченцы огнем заставляли солдат гарнизона отступать внутрь здания. Ловушка захлопывалась.

Интересно, что этот успех был достигнут весьма умеренной ценой: ополченцы сообщили об одном своем погибшем и о десяти убитых украинских солдатах. Скромность заявки косвенно может свидетельствовать о ее реалистичности. В качестве своеобразного приза ополченцам досталось знамя «киборгов», позже А. Захарченко вернул его украинской стороне вместе с телами убитых солдат.

Украинская сторона немедленно приняла контрмеры, попытавшись захватить контратакой опорный пункт повстанцев в монастыре. Наступающих встретил скоординированный огонь танков, пехоты и артиллерии. Атака захлебнулась. На тот момент ополченцы уже занимали северную сторону терминала и могли парализовать огнем любые попытки подобраться к зданию. Попытка пробиться к терминалу по взлетно-посадочной полосе со стороны РЛС кончилась тем, что два бронированных тягача были сожжены огнем гранатометов и артиллерии в непосредственной близости от здания возле пассажирских рукавов.

Следующим шагом украинских командиров стала попытка 18 января зайти с другой стороны и выйти к терминалу с востока, через поселок Спартак и Путиловскую развязку железной и шоссейной дорог. Замысел дерзкий и вполне разумный: захват развязки выводил украинцев в тыл всему аэропорту, включая оба терминала, хозяйственные постройки и гостиницу. Первоначально ВСУ даже сопутствовал успех: несколько ополченских танков было застигнуто в момент пополнения боекомплекта и подбито. Однако затем танкисты ВСУ наткнулись на организованное сопротивление. На Путиловской развязке завязался встречный танковый бой, закончившийся потерей украинцами 1–3 танков (и украинцы, и ополченцы сходятся на том, что итоговые потери бронетехники были примерно равны) и откатом украинской ударной группы. Один или два украинских танка были подожжены непосредственно в туннеле. По словам ополченцев, именно взрыв боекомплекта обрушил Путиловский мост. Единственным утешением для украинской стороны в этот день было то, что очередной караван под прикрытием боя сумел эвакуировать часть раненых с территории, прилегавшей к терминалу. Бои не прекращались ни днем ни ночью: бронегруппы ВСУ постоянно пытались прорубить коридор к аэропорту, атакуя с разных сторон, а артиллерия засыпала оба терминала и позиции вокруг них снарядами.

Оставшиеся в терминале «киборги» оказались блокированы во внутренних помещениях аэропорта. Бросить их на произвол командиры ВСУ не могли, но «спартанцы» и «сомалийцы» уже встали ежом в терминале и на подступах, так что попытки пробиться в аэропорт неизбежно влекли тяжелые жертвы среди прорывающихся. У оставшихся в здании нескольких десятков солдат и офицеров украинских войск осталось только два выхода: смерть или плен.

Развал организованной обороны, как часто бывает на войне, тянет за собой новые потери. Резко изменившаяся обстановка делала попытки прорыва настоящей игрой в рулетку. Артиллерия ополченцев переиграла украинскую, и действовала гораздо активнее, поэтому ошибки могли стоить украинцам дорого: «засветившиеся» на открытом пространстве люди и техника должны были пасть жертвами минометов и РСЗО. Вдобавок украинская сторона указывала на активность повстанческих средств радиоэлектронной борьбы, глушивших связь или перехватывавших переговоры. Украинцы своеобычно жаловались на российских специалистов. Сложно сказать, насколько они здесь справедливы, но в отличие от обычных рассказов об «алтайской бронекавалерии», эта жалоба интуитивно не вызывает отторжения: РЭБ — наука тонкая, требующая сложного дорогого оборудования и квалифицированных операторов, которых у ополченцев вполне может и не быть.

Пикантности происходящему добавлял густой туман над полем боя. В общем и целом попытки пробраться к аэропорту стали рулеткой с непредсказуемым количеством патронов в барабане.

20 января группа украинских военных из 79-й и 95-й аэромобильных бригад выехала к аэропорту в поисках некоего агрокомплекса возле аэропорта, в котором должны были найтись украинские подразделения. Кусок взлетной полосы действительно находится на территории, когда-то давно принадлежавшей агропромышленному институту, но что за объект можно было искать на ВПП, сказать трудно. Операцией руководил подполковник Олег Кузьминых, командир батальона 95-й аэмбр, получивший эту должность буквально накануне. В плену он дал несколько более абстрактные показания: «Мы должны были вытащить наших людей из аэропорта». В итоге группа потеряла ориентировку и налетела на «сомалийцев». По другой версии, ополченцы узнали о выдвижении колонны по трофейной рации. Один из БТРов получил попадание из гранатомета, тяжело пострадавший механик увел машину, набитую израненными и контужеными солдатами. Другим повезло меньше: две бронемашины были подбиты, семеро человек убито, а командир батальона вместе с еще семью солдатами попал в плен. Ценный «трофей»: захваченный комбат участвовал в осаде Славянска, боях за Счастье и, наконец, в сражении за аэропорт с самого начала конфликта.

Нужно сказать, что при всех вполне реальных заслугах лично Гиви перед Новороссией, последовавшее за захватом избиение и публичное унижение пленных есть неоправданная потеря самообладания. При понятном взвинченном состоянии, лидер «сомалийцев» не рядовой пехотинец, с которого взятки гладки, а комбат, на поведение которого смотрят как минимум собственные солдаты. То, что может быть дозволено атаману, не красит офицера. Тем более что обычно ополченцы куда более корректно относятся к поверженному противнику, за исключением, пожалуй, солдат добровольческих батальонов. Военное озверение затрагивает всех (тем более что у донбассцев за спиной горят их собственные дома), однако поддавшись ему, можно очень далеко зайти.

С захватом терминала заколдованные круги завертелись в обратную сторону: теперь украинцы были вынуждены бросаться в самоубийственные атаки, теряя людей и технику. Гибель группы Кузьминых была, конечно, наиболее брутальным провалом, однако попытки с разных сторон подступиться к новому терминалу продолжались непрерывно. В конце концов, одна из частей полка «Днепр» просто проигнорировала очередной приказ на атаку, посчитав его не соответствующим обстановке. С этим отказом связан трагикомичный эпизод. Отказникам громко выразил порицание советник президента Украины Юрий Бирюков. После этого советнику с применением обсценной лексики указали, что порочить честь мундира не следует, и тот не нашел ничего лучше, как объявить, что атака на самом деле сорвалась из-за самозванца по фамилии Манько (позывной «Пилот»), проникшего на совещание офицеров штаба. История увенчалась тем, что советника принялись согласно бранить срамными словами, очью бешено сверкая, оба «самозванца», «Пилот» и Манько, оказавшиеся разными людьми.

Между тем в терминале кольцо, или, правильнее даже сказать, сфера окружения, сжималась. Апофеозом происходящего стал подрыв саперами последних помещений, занимавшихся украинскими солдатами. Несколько зарядов, более тонны тротила каждый, обрушили третий этаж и покончили с обороной терминала, вынудив сдаться всех, кто еще мог хотя бы поднять руки. Из-под завалов днем 21 января извлекли несколько живых «службовцев» (по словам Моторолы, до полутора десятков) и трупы тех, кому не так повезло. В этом последнем отряде было порядка тридцати человек. Возможно, их еще можно было бы эвакуировать в темное время суток в первые дни штурма, однако украинское командование упорно старалось удержать терминал, то ли считая, что этот опорный пункт еще можно сохранить, то ли ради сохранения красивой легенды о непобедимых киборгах. В жертву образу украинскими генералами были спокойно принесены те, кто этот образ и создал.

Всего по данным украинской стороны в результате последнего штурма в аэропорту и вокруг него погибло и попало в плен пятьдесят украинских солдат, однако, судя по всему, список неполон. В публикации «Лос Анджелес Таймс» по горячим следам утверждается со ссылкой на украинского офицера, что только в одной из бригад погибло 13 человек и 62 пропало без вести. Что касается пленных, то данные об их количестве противоречивы. Руководитель украинского центра по обмену пленными Владимир Рубан заявил, что в плену оказалось более двух десятков украинских солдат и офицеров. Представитель СБУ выразился более обтекаемо, объявив, что в плен попало «несколько десятков» защитников аэропорта. Наибольшее число пленных объявил волонтер Виктор Майстренко: по его словам, в общей сложности падение аэропорта стоило свободы сорока четырем «киборгам».

По сути, 21 января можно назвать по-настоящему днем взятия аэропорта. После этого единственным противником ополченцев в терминалах остались мины, растяжки и невзорвавшиеся боеприпасы, которыми аэропорт был буквально нашпигован. Обстрелы зданий аэропорта продолжаются до сих пор.

Для некоего символического завершения сюжета, в этот день в районе аэропорта был тяжело ранен Дмитрий Ярош. Лидер украинских националистов попал под орудийный огонь.

Ярош прокомментировал итоги сражения:

«Украинское военное командование часто оторвано от реальности и не сделало выводов из предыдущих поражений… Нам легче, почему у нас и нет статуса — послал куда подальше. На наших глазах роту положили в Жабьем, перед Песками… Пацанов кладут, как мишени. Логики нет. Никаких выводов из Иловайской трагедии они не сделали»

Дальнейшее стало делом техники. 24 января остатки украинских отрядов отступили от руин диспетчерской вышки, а на следующий день их вытеснили из бункера под РЛС. Аэропорт полностью перешел в руки ополченцев.

Все это время украинские власти успокаивали публику реляциями о полном контроле аэропорта и упражнялись в остроумии по поводу Моторолы, берущего аэропорт в девяностый раз. Отрицание очевидного продолжалось, несмотря на то, что репортажи российских корреспондентов шли из нового терминала потоком, а по записям легко было установить, что они были сделаны в самых разных точках воздушной гавани. Постепенно СМИ, а затем и украинское государство должны были снять розовые очки и смириться с реальностью. 29 января начальник генерального штаба Украины генерал Муженко заявил, что украинские войска отведены на расстояние полутора километров от аэропорта.

Илиада Донбасса

сада аэропорта и, в качестве кульминации, финальная атака стали настоящим «турниром чемпионов» войны в ДНР. Так или иначе, большинство наиболее подготовленных и хорошо оснащенных частей, воюющих в Донецкой республике, успело принять участие в сражении. С украинской стороны действовали кировоградский 3-й полк специального назначения, аэромобильные части, добровольцы из «Днепра» и «Правого сектора». По противоположную сторону баррикады находились ветераны Иловайска из «Сомали», отряд Моторолы, участвовавший в самых горячих столкновениях войны начиная со Славянска и Семеновки, «Восток», ставший одним из первых формирований ополчения ДНР. В конечном счете именно «гвардия» ополчения добилась успеха, взяв новый терминал эффектным броском. Война в Донбассе стала в очень значительной степени борьбой артиллерии, и особенно ценным выглядит в таких условиях успех, достигнутый в первую очередь хорошо организованным пехотным боем.

Ницше предлагал гордиться своими врагами, и максима немецкого философа действительно применима к битве за Донецкий аэропорт. Украинские военные не просто продемонстрировали способность жить и действовать в убогих бытовых условиях при слабом или даже прерванном снабжении. Они оказали осмысленное и крайне упорное сопротивление, боролись до предела возможного, и в конечном счете гарнизон аэропорта не капитулировал и не был принужден уйти, но был уничтожен силой оружия, либо остатками пробился на соединение со своими. «Там шутки не шутят. Только ошибся — тут же тебя ранили или убили. В зарницу не играют, смерть ходит рядом», — замечал по поводу неприятеля «Прапор», знаменитый командир ополчения. К украинским солдатам и офицерам можно испытывать самые разные чувства, однако они безусловно не были жалкими или ничтожными и заслужили признание своих высоких воинских качеств. У украинских военных был самый требовательный и суровый педагог: их собственный противник. Проведенные через шпицрутены Славянска, Южного котла, Иловайска, боев на подступах к Луганску и Донецку, «службовцы» обрели огромный и жестокий боевой опыт, а способность противника учиться на своих ошибках никогда нельзя недооценивать.

С другой стороны, ополчение продемонстрировало огромный качественный рост. Марк Франкетти, корреспондент The Sunday Times, в июне описывал бойцов ополчения как людей, исполненных энтузиазма, но без базовой подготовки. В январе 2015 года бывшие энтузиасты, лишь немногие из которых, как, например, Моторола, имели ранее боевой опыт, превратились в опытных солдат, способных вести сложные операции, хорошо знакомых с тактикой штурмовых групп и умеющих организовать взаимодействие всех родов оружия. Леденящие душу рассказы украинских военных и журналистов о действующих против них отрядах спецназа ГРУ, «Вымпела», десантно-штурмовых батальонах и прочих подразделениях калмыцкой конной милиции являются и своего рода признанием достоинств штурмующих. Реально российские войска если и были представлены, то немногочисленными штабными и техническими специалистами, основную же тяжесть боев вынесли на себе местные ополченцы и российские волонтеры. Аргументация «службовцев» в пользу присутствия российских вооруженных сил на поле боя иногда выглядит просто диковато: «Они не в состоянии даже автомобиль завести!» — уверял один из силовиков. Сложно не прийти к мысли, что такое глубокое презрение общества по адресу «местной ваты» и стало одной из основных причин нынешних бедствий Украины. С другой стороны, наличия добровольцев из России, в том числе обладающих хорошим боевым или служебным опытом, никто не отменял. Тот же Моторола служил на Северном Кавказе, однако на момент начала войны был мирным изготовителем надгробий, а не действующим агентом государства.

Упорство ополченцев и их командиров, пытавшихся взять аэропорт многажды разными способами и в итоге добившихся своего, не может не изумлять. Как действовала бы настоящая российская армия при штурме аэропорта, вполне очевидно: терминалы и артиллерийские позиции в Авдеевке и Песках были бы обработаны известным количеством фугасных авиабомб и/или оперативно-тактических ракет, после чего пехота добила бы то, что могло продолжать сопротивление. Тем выгоднее смотрится операция ополчения, проведенная без применения по-настоящему мощных средств воздействия на реальность, имеющихся у современных армий. В частности, говоря об «алтайской бронекавалерии», нельзя обойти вниманием один эпизод. Пресса все-таки нашла нечто, что в теории могло бы послужить подтверждением присутствия регулярных подразделений Российской армии в аэропорту. Во время боев в новом терминале в объектив стрингера попал солдат с шевроном российской морской пехоты на рукаве. Вскоре, однако, появился претендент на обладание нашивкой. Им оказался Константин Горелов, двадцатидвухлетний доброволец с Сахалина. Он действительно служил в морской пехоте срочную службу, однако в Донецк приехал и воевал в отряде Моторолы, уже выйдя в запас, как частное лицо.

Дончанин описал свои ощущения от разговоров о российских военных так:

«Лично я узнаю о их существовании примерно по такой схеме: разговариваю со своим знакомым или знакомым ополченцем, которые в свою очередь видели и разговаривали со своим знакомым ополченцем две, три, четыре недели назад, который стоял под населённым пунктом N три, четыре, пять недель назад и там были (то есть в том числе) российские военные. По говору вы тоже ничего не поймёте. Здесь действительно есть и добровольцы с наёмниками. И как вы отличите добровольца Васю из Рязани от военнослужащего Пети из Пскова? Колонны же техники периодически наблюдаем — значит, военная помощь идёт. И это радует».

Почему аэропорт держался столько времени? Если не предаваться лирике и исходить из материальных факторов, то картина вырисовывается следующая. После того как кавалерийский наскок в мае провалился, повстанцы не имели возможности плотно блокировать аэропорт: перед ними стояло слишком много других задач, а времени и людей для их разрешения было слишком мало. В такой ситуации аэропорт был блокирован достаточно условно, и это позволяло украинцам снабжать гарнизон всем необходимым и менять личный состав по ротации. После прорыва Стрелкова из Славянска, аэропорт начали брать в более плотное кольцо, однако на сей раз ополченцы оказались заложниками общей неблагоприятной обстановки на фронте: были потеряны Пески и Авдеевка, и из изолированного форта аэропорт превратился в передовой редут украинских боевых порядков, питаемый из тыла и прикрытый с флангов. Помешать деблокаде воздушного порта ополченцы не могли: в чистом поле ВСУ, оснащенные бронетехникой в изобилии, просто и легко разгромили бы легкую пехоту повстанцев. Таким образом, по-настоящему в окружении аэропорт не находился и двух недель. В течение же перемирия главные опорные плиты аэропорта — Пески и Авдеевка — так и не были взяты, они не взяты до сих пор. В результате, пользуясь главенствующим положением вышки и нового терминала, украинские военные могли при удаче разбивать штурмовые отряды ополчения, и, как минимум, срывать атаки. Однако в середине осени ситуация изменилась: повстанцы принялись методично обкладывать защитников аэропорта, не пытаясь покончить с «киборгами» одним ударом, но постепенно забирая сооружения вокруг вышки и нового терминала. В итоге, хотя ВСУ и в августе, и в декабре могли говорить «мы удерживаем аэропорт», положение дел было принципиально иным: обстановка неуклонно улучшалась для донбассцев и ухудшалась для силовиков. В итоге хорошо подготовленный январский штурм привел к быстрому захвату нового терминала и блокировке остатков гарнизона во внутренних помещениях. Эта ситуация сразу же сделала положение дел предельно невыгодным уже для «службовцев». Если раньше атаковать по плотно простреливаемой местности приходилось инсургентам, то теперь украинцы должны были энергично идти на пушечный огонь и гранаты РПГ по ровному как скатерть пространству в заведомо обреченных на провал попытках восстановить связь с гибнущим гарнизоном. Не проводить этих атак они не могли (можно представить психологический эффект от сдачи товарищей на милость победителям), но их проведение неизбежно означало тяжелейшие ежедневные потери. Если до сих пор аэропорт медленно перемалывал ополченские отряды, теперь жернова войны в высоком темпе мололи уже украинцев: ни оставить аэропорт в покое, ни вернуть терминал они не имели возможности. Навязав ВСУ сражение на кошмарных для тех условиях, ополченцы всего за несколько дней жестоко расквитались за прежние унизительные провалы. В конце концов, только гибель последних «киборгов» в подорванных помещениях остановила эти отчаянные бои.

Аэропорт Донецка за месяцы борьбы стал средоточием мужества, жестокости, бескомпромиссности, самопожертвования, лучших и худших человеческих качеств. Для войны в Донбассе сражение за аэропорт стало тем же, чем для «Илиады» была борьба Ахилла и Гектора: сквозным сюжетом и поединком сильнейших.