«» — говорил, как считается, М. И. Кутузов, и был совершенно прав. Сколько людей высказывали вполне здравые идеи, являлись «властителями умов» целого поколения, но проходило время и от них осталось лишь несколько строчек в литературе не для всех. Об иных спорили при жизни и продолжают спорить после их смерти. Одним из таких людей был и наш соотечественник Петр Яковлевич Чаадаев (1794–1856).Судьба к нему была уже в самом начале более чем благосклонна. Будучи студентом Московского университета, он считался лучшим «танцовщиком» в городе и… владельцем редких книг. Записался в лейб-гвардии Семеновский полк, сражался с Наполеоном и заслужил репутацию храброго офицера. А в Париж вошёл уже в гусарском мундире Ахтырского полка и с крестом Св. Анны на шее – хотелось покрасоваться в гусарском мундире. Вернулся – стал офицером лейб-гвардии Гусарского полка, адъютантом командира гвардейского корпуса, и одновременно о нём заговорили как о «молодом мудреце». А. С. Пушкин был так очарован Чаадаевым, что посвятил ему следующие строки:
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он офицер гусарской.
С 1815 года он масон, достигший высоких степеней, любимец петербургского высшего общества, в котором его называют «красавцем», он выходит в отставку совершенно неожиданно, накануне назначения его флигель-адъютантом императора. Вот так – взял и вышел, а потом уехал в Англию, но побывал не только там, но и во Франции, Италии, Германии и Швейцарии. Философ Шеллинг, познакомившись с Чаадаевым, отозвался о нём как об одном из умнейших русских. И останься бы он за границей, все восприняли бы это как должное. Но – нет, вернулся в Россию, попал под розыск по делу декабристов, но, к счастью, без последствий.Четыре года провёл в деревне под Дмитровом в имении у тётки, где читал книги и писал. И в 1829 году написал «философическое письмо» (в нём он обращается к Е. Д. Пановой), первое из восьми, и, понятно, что оно тут же разошлось «в списках». В нём он высказал очень интересные мысли о тогдашней России, впрочем, вполне современно (в некотором смысле звучащие и сегодня):
Портрет П. Я. Чаадаева. Художник И. Е. Вивьен, 1820‑е годы«В жизни есть известная сторона, касающаяся не физического, а духовного бытия человека. Не следует ею пренебрегать; для души точно так же существует известный режим, как и для тела; надо уметь ему подчиняться. Это – старая истина, я знаю; но мне думается, что в нашем отечестве она еще очень часто имеет всю ценность новизны. Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода.»
И далее:
«...раскинувшись между двух великих делений мира, между Востоком и Западом, опираясь одним локтем на Китай, другим на Германию, мы должны бы были сочетать в себе два великих начала духовной природы — воображение и разум — и объединить в нашей цивилизации историю всего земного шара. Не эту роль предоставило нам провидение. Оказывая нам в своём благодетельном воздействии... оно предоставило нас всецело самим себе, не пожелало ни в чём вмешиваться в наши дела, не пожелало ничему нас научить. Опыт времён для нас не существуют. Века и поколения протекли для нас бесплодно... Одинокие в мире, мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чём не содействовали движению вперёд человеческого разума, а всё, что досталось нам от этого движения, мы исказили...»
Забавно сказано, и во многом очень верно. Более того, всё то же самое сказано у нас и сегодня, только много короче: ну тот знаменитый анекдот про автомат Калашникова, который получается, что бы мы ни пытались собрать.Обращаясь к нашей истории, Чаадаев опять-таки очень верно заметил довольно странное наше к ней отношение:
«Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды самим себе. Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошедший миг исчезает для нас безвозвратно. Это – естественный результат культуры, всецело основанной на заимствовании и подражании. У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда. Так как мы воспринимаем всегда лишь готовые идеи, то в нашем мозгу не образуются те неизгладимые борозды, которые последовательное развитие проводит в умах и которые составляют их силу. Мы растем, но не созреваем; движемся вперед, но по кривой линии, то есть по такой, которая не ведет к цели. Мы подобны тем детям, которых не приучили мыслить самостоятельно; в период зрелости у них не оказывается ничего своего; все их знание – все их знание – в их внешнем быте, вся их душа – вне их.»
Кстати, поэтически всё это же самое изобразил А. С. Пушкин в «Евгении Онегине». То есть взгляды этих двух людей во многом совпадали, хотя и были выражены по-разному. Главная же роль России, по мнению Чаадаева, заключается в том:
«…чтобы преподать какой-то великий урок отдаленным потомкам.»
Наконец, летом 1831 г. Чаадаев покончил со своим затворничеством, стал появляться в московском Английском клубе и открыто проповедовать свои взгляды. Сделался желанным гостем московских салонов и гостиных, хозяева которых просто умирали со скуки, а кабинет своего дома на Новой Басманной открыл для всеобщего посещения по понедельникам с часу до четырёх. И к «басманному философу» тут же потянулся петербургский люд: и западники приходили, и славянофилы, и спешили известные иностранцы, словом, трудился Чаадаев над переформатированием сознания сограждан, как и Сократ, не покладая рук!Первое «Философическое письмо» было опубликовано в печати в 1836 году в журнале «Телескоп» и вызвало в обоих столицах бурю эмоций. Его обсуждали, критиковали, им восхищались, а правительство усмотрело в нём для себя угрозу: запретило дальнейшие публикации, а весь тираж журнала конфисковало. Николай I прочитал его в журнале «Телескоп» и написал «резолюцию»:
«Прочитав статью, нахожу, что содержание оной – смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного.»
Тут же стали говорить, что он сумасшедший (причём объявил ему об этом… полицмейстер, с запрещением писать и печататься), в деда, мол, пошёл, у которого было психическое расстройство. Словом, с ним случилось всё то же самое, что и с Чацким, известным грибоедовским героем из «Горя от ума». Ну а министр просвещения С. С. Уваров лично предписал запрещение публиковать любые печатные отзывы на первое «Философическое письмо», как если бы его и не было.И тут всё в том же 1836 году Чаадаев вдруг пересмотрел свои взгляды. Он, как и раньше, считал, что прошлое России ничего ей не дало, но зато… ей может именно вследствие этого всё дать будущее! Глядя со стороны на чужие ошибки, Россия сможет на них учиться и брать из западных идей всё самое лучшее. И вот что он написал в своём новом сочинении «Апология сумасшедшего»:
«Мы пойдём вперёд, и пойдём скорее других, потому что пришли позднее их, потому что мы имеем весь их опыт и весь труд веков, предшествовавших нам.»
По его мнению, задача России понять своё предназначение на земле, а поняв:
«решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важнейшие вопросы, которые занимают человечество...»
Всё это он писал, и все эти его мудрые мысли наполняли российское общество, давали ему пищу для размышлений, будоражили воображение. Но сам он жил и дальше обычной жизнью человека своего круга. Ходил в Английский клуб, обедал в ресторане Шевалье, посещал салоны. Время от времени позволял себе «быть не как все». Так, все единодушно осудили гоголевскую книгу «Выбранные места из переписки с друзьями», а он выступил в её поддержку. Торжества в честь возвращения в Москву защитников Севастополя проигнорировал и не выказывал энтузиазма по поводу «оттепели» эпохи Александра II. А незадолго до смерти Чаадаев и вовсе объявил, что задумал сочинение,
«в котором докажет необходимость сохранения в России крепостного права.»
Такой вот он был непредсказуемый человек и мыслитель.
