Поездка в Новороссию: два года спустя

Продолжение заметок о поездке добровольца из России на войну в Новороссии.

Часть №1

Поездка в Новороссию: два года спустя - Часть №2

Признаюсь, что в планах была всего одна запись "по случаю", однако, в связи с многочисленными (по моим меркам) ожиданиями продолжения, решил опубликовать всё уже написанное, пусть даже и с некоторыми разрывами в сюжетной линии.



САУ 2С1 "Гвоздика", выстраданные мною, но доставшиеся другому (такое бывает) на неизвестной мне позиции под Ясиноватой – скриншот из выпуска новостей 1-го канала от 02.09.2014

 

Ночная автопрогулка

В последний день моего пребывания в учебке был получен приказ о формировании второй группы для принятия военной техники (предпочтительно ‒ "Градов") и обучения пользования ею. На сей раз комбат не стал возражать против моего участия в мероприятии, более того, пошутив про "чувство вины", которое испытывал передо мной за предыдущее отстранение (якобы, "мой тяжёлый взгляд с тех пор не давал ему заснуть") назначил меня старшим группы из 30 (тридцати!) человек, в которую входили не только 10 необстрелянных новобранцев из учебки, но и 20 обученных и вооружённых бойцов, уже прошедших, как я узнал позднее, боевое крещение. Неожиданная ответственность буквально вдавила мою голову в плечи.

Разделив на словах обязанности по управлению группой со старшим двадцатки (позывной "Живой") и составив списки личного состава, я отправился в штаб для окончательного инструктажа. Пункт назначения комбат не назвал (что было вполне естественно по соображениям безопасности миссии), но зато дал денег на "карманные расходы" ‒ 3000 долларов (по сотне или 3500 руб. на каждого военнослужащего), которые я сразу же роздал парням. В бумажнике у командира была примерно полноценная банковская пачка "зелёных" ($10000), из чего я сделал вывод, что по части финансового обеспечения у ВС ДНР более-менее всё в порядке (источники: Ахметов или российские спонсоры ‒ второй вопрос).

Для справки (по той или иной причине, это может быть интересно многим): за всё время службы в ВС ДНР (порядка трёх месяцев ‒ дальше не было смысла, т. к. война по сути закончилась) кроме $100 я получил два раз по 1000 гривен, т. е. где-то по 2500-3000 руб., т. е. ни о каком наёмничестве (службе за деньги) не может быть и речи. То, что я "заработал", служа в ополчении, в лучшем случае покрыло расходы на дорогу туда и обратно. Для местных, у которых дома оставались жёны и дети, которым надо было что-то есть, этот вопрос стоял куда более остро.

Около девяти вечера подали два "мерседеса" – больших грузовых самосвала с высокими бортами, в которых обычно перевозили боеприпасы. Скомандовали погрузку. По разумному предложению Живого мы разбили весь личный состав на две группы – по десять вооружённых и пять безоружных бойцов, погрузили личные вещи, импровизированные сиденья, погрузились сами, поехали.

Всю прелесть езды в плохо амортизированном голом металлическом кузове ощутили довольно скоро. Водитель предпочёл сразу забыть о том, что везёт людей, и вёз нас как дрова. Удары на ямах и кочках были очень сильными – казалось, что после очередного обязательно произойдёт разрыв внутренних органов. В качестве противоударного средства приходилось использовать руки, упирая их в сиденье или в днище кузова – помогало мало и не всегда. Сиденья от сломанных стульев оказались малопригодными для использования, лучше всего подошёл старый драный матрац, однако всё, что мы подкладывали под себя, разъезжалось в стороны при первом ударе, резком повороте или торможении. Положения сидя, полулёжа или лёжа менялись сами собой, независимо от нашего желания.

Мы понимали, что вид транспорта был выбран не случайно, а в целях маскировки и нашей же безопасности – толстые стальные борта надёжно защищали от стрелкового оружия. Неудобства на войне – вещь неизбежная, и дикую самосвальную тряску вполне можно было потерпеть и час, и два, и три. Мы ехали к неназванному пункту назначения долгих двенадцать часов... Ехали то быстрее, то медленнее, иногда останавливались, ждали, часто меняли направление. Когда стемнело, и над нами раскинулось звёздное небо, Большую Медведицу можно было видеть то слева, то справа, то спереди, то сзади.

Прочими неудобствами той поездки были: пыль из-под колёс впереди идущей машины, безразличная водителю, но не нам в открытом кузове; поток холодного воздуха ночью (для тех, кто отправился в путь в одной футболке и без головного убора); невозможность при необходимости привлечь внимание водителя в силу конструктивных особенностей колёсного монстра (разве что, очередью из автомата); сильный шум и грохот – чтобы сказать что-то соседу приходилось кричать во весь голос; проблемы с туалетом по причине минимального количества остановок – пустые бутылки, которые мы прихватили в дорогу, оказались совершенно бесполезными из-за тряски (это был, наверное, самый болезненный опыт долготерпения за всю мою жизнь).

Из "моих" (взятых из учебной роты) на одной машине со мной ехали Монтажник, Колобок, Ким и Доктор. Одного из вооружённых, самого зрелого и авторитетного на вид (на фоне совсем молодых парней), сидевшего напротив меня, я назначил (попросил быть) старшим. Его звали Сват, и именно ему предстояло вскоре стать моим первым большим разочарованием в людях по ту сторону границы (слава Богу, таких разочарований было совсем немного). А пока, насколько позволял грохот самосвала, мы общались, и он рассказывал, как их взвод на днях попал под обстрел (первый бой), как они потеряли товарища (в автобус, где он был один, попал снаряд), как его (Свата) подвела больная нога, и он остался с автоматом и гранатой, чтобы не сдерживать отход остальных, как готовился к худшему, и как потом за ним вернулись и помогли дойти до своих.

Пока было светло, следили за воздушной обстановкой (считалось, что тогда у укров ещё была какая-то авиация), и автоматчики держали оружие наизготовку в качестве психологической ПВО. Самолётов и вертолётов замечено не было, зато я впервые увидел беспилотники в виде красных и синих точек, мигавших высоко в небе. БПЛА не то чтобы всё время висели над головой, но регулярно появлялись в поле зрения. Рано утром прибыли на место.

Полевой лагерь

Измотанный многочасовой тряской, почти не спавший, с отбитой задницей и едва не лопнувшим мочевым пузырём, я был к тому же обременён обязанностями старшего группы. Надо было зарегистрироваться и определить людей на отдых. Получив указание не раскрывать своего российского гражданства, я назвал подлинные Ф.И.О. и дату рождения, но вымышленный донецкий адрес. Для достоверности пришлось расспросить парней из Макеевки на предмет реального названия улицы и номера дома. Уже после того, как собрал и сдал на хранения сотовые телефоны (включая свой), вспомнил, что должен был позвонить в штаб батальона и доложить о прибытии. Усталость и жара притупляли ум и волю, и это было только начало. Попросил одного из местных командиров созвониться со штабом, получил разрешение временно разместиться в палатках на свободных лежанках (пока хозяева были на занятиях) и попытался уснуть...

Полевой лагерь был разбит в голой степи под палящим солнцем, где именно – сказать не берусь. Высокие борта "мерседесов" и непрерывно менявшееся направление движения делали любые попытки определить своё местоположение совершенно бесполезными. Мы могли быть и в Донецкой области, и в Луганской, и в одной из приграничных областей России – гадать не стану. Для человека, неискушённого в ботанике, степь везде одинаковая.

Лагерь состоял из двух-трёх десятков больших армейских палаток вместимостью до тридцати человек. Три палатки занимала столовая (одна из них – для комсостава), примерно столько же – лагерное начальство и инструкторы, по 1-2 – медсанчасть и вещевой склад. Электричество – от дизель-генератора, вода – привозная, подавалась из автоцистерны во вместительные ёмкости для душа, умывальника и отдельно – для питья. Перебоев с водой не было, опустевшие бочки наполняли по первому требованию. Питание можно было бы назвать вполне сносным, если бы не длинные очереди (на жаре) и макароны с рыбой. Зато по утрам давали молоко, сок и пряники.

Палатку ставили и обустраивали сами. Тент был старый и рваный – если бы пошёл дождь, было бы скверно, но Бог миловал. Койки в армейских палатках лично я видел только в кино и у инструкторов. У нас были нары, сколоченные из досок и пустых снарядных ящиков, оказавшихся впоследствии универсальным строительным материалом, который почти всегда был под рукой. На нары стелили выданные спальные мешки и шерстяные одеяла – укрываться не было необходимости. Протянули электрический провод от генератора, ввинтили лампочку, сделали под ней столик для чаепития – получилось жильё. Нас было ровно тридцать, и больше в один ярус было бы, наверное, не разместиться – спать приходилось почти вплотную друг к другу. Для человека, привыкшего к приватности и склонного к уединению, я воспринял новый образ жизни как нечто само собой разумеющееся, дав повод в очередной раз удивиться себе самому.

Несостоявшийся комбат

После регистрации и короткого тяжёлого сна (на жаре, в душной палатке) нас с Живым пригласили к начальнику лагеря для выбора техники. Выбор был невелик. "Градов", за которыми нас посылали не было в наличии, Д-30, про которые я спросил – тоже. Из предложенных "Гвоздик", миномётов и станковых гранатомётов я выбрал "Гвоздики" – 122-мм самоходные гаубицы с таким же орудием, как и на буксируемых Д-30. Решение по самоходкам принимал лично я, и в этом заключается одна из моих скромных заслуг перед вооружёнными силами ДНР или, по крайней мере, перед отдельно взятым их подразделением. На тот момент это были самые мощные огневые средства из тех, которыми располагал мой батальон.

В тот день я впервые увидел боевую технику, предназначавшуюся для ополчения, в товарных количествах – не сотни, но десятки и десятки. Техника была не новая, местами ржавая, частично разукомплектованная (в основном, касательно ЗИПа), но в целом – боеготовая и на ходу. Откуда она взялась – с поля боя, с захваченного украинского арсенала или с другой стороны границы, нам не рассказывали, а мы не спрашивали. Там были Т-72, некоторые совсем раздетые – без элементов динамической защиты, которые навешивались тут же силами личного состава. Были БМП-2 и даже БМП-1, совсем немного БТР и БРДМ, одинокая "Оса" без боекомплекта и, наконец, те самые "Гвоздики" – на две-три батареи.

От осознания того, что на этой броне, возможно, придётся воевать, слегка перехватило дыхание. Занятый организационными делами я подошёл к "Гвоздикам" позднее других и с удивлением обнаружил, что мои товарищи по оружию заняты не освоением матчасти САУ, а чисткой стволов буксируемых гаубиц Д-20 чуть ли не времён Великой Отечественной войны. Времени на обучение у нас было совсем мало (не более недели), на счету был каждый день и час, и я пошёл в штабную палатку, чтобы восстановить справедливость. Результатом устроенного "скандала" стало обещание нашего куратора начать профильные занятия с завтрашнего утра.

Утром на построении инструктор разбил личный состав на экипажи. Накануне, переговорив со своими бойцами, я подготовил конкретные предложения по составу двух экипажей, но моего мнения даже не спросили. Именно тогда начались недоразумения со старшинством и распределением обязанностей в батарее. Должностные обязанности СОБа (старшего офицера батареи), которым мне надлежало стать, были не совсем понятны и не ассоциировались с командованием батареей, а, скорее, с геодезией (топографией) и корректировкой огня. Мне хотелось стрелять (гнать укров прочь из Донбасса), и я просился на САУ, но получил отказ. На том (организационном) этапе мне следовало воспользоваться правами старшего группы, проявить характер, разобраться со структурными особенностями артиллерийских подразделений и утвердиться на командной должности. Вместо этого я предпочёл следовать указаниям инструкторов, за что вскоре и поплатился.

На самом первом совещании (при выборе "Гвоздик") мне предлагали принять технику в соответствии с первоначальной организацией нашей группы – отдельно на 20 и на 10 человек (соответственно 4 и 2 САУ) и готовить два самостоятельных подразделения. Я выдвинул встречное предложение, которое в итоге и было принято: не дробить силы, а сформировать полноценную батарею, укомплектованную по штату (6 орудий). Полагая, что главная наша задача – крепить боеспособность ополчения, я думал, что между собой мы как-нибудь договоримся. К сожалению, договориться не удалось.

Сват, продекларировавший высшее образование и назначенный вторым СОБом, разобрался в ситуации быстрее меня и, осознав перспективы карьерного роста, пошёл по головам. Бывший старший лейтенант украинской милиции, хорошо знавший, как подойти к нужному человеку, он дистанцировался от меня и быстро наладил контакт с инструкторами. Он ходил за ними по пятам, выспрашивал, конспектировал, льстил и, в конце концов, стал единственным кандидатом на должность. Следует отдать ему должное: я даже глазом моргнуть не успел, как он уже "командовал" батареей. Все мои попытки убедить его работать в паре закончились ничем. Видит Бог, так было бы гораздо лучше для дела, ибо даже к концу обучения Сват очень сильно плавал в управлении стрельбой, многого не понимал и без конца ошибался. В итоге, став по сути пятым колесом в телеге, я был понижен в должности до радиотелефониста, а затем и вовсе остался за штатом 3-й самоходной артиллерийской батареи, сформированной моими молитвами.

Полигон

Неделя, проведённая на полигоне, была сумбурной, нервной и изнуряюще жаркой. Каждое утро мы уходили в степь километра за два от лагеря ‒ туда, где были устроены учебные огневые позиции. Несмотря на ранний час, солнце уже стояло высоко в совершено безоблачном небе и уже припекало, и с каждым часом припекало всё сильней. В отличие от тех, кому посчастливилось попасть в экипажи, мы шли пешком ‒ по пыльной дороге, окаймлённой высокой выжженной солнцем травой и чахлыми кустами. Вокруг, насколько хватало глаз ‒ ни деревца, ни чего-то другого, что отбрасывало бы тень. Выручали две фляги воды, которые я всегда брал с собой ‒ одну выпивал, делясь с товарищами, другую выплёскивал на лицо, и, если удавалось поймать дуновение ветра, блаженствовал от ощущения прохлады, длившегося считанные мгновения. Ходили два раза в день, туда и обратно, на Голгофу и с Голгофы.

Нас учили обращаться с артиллерийской буссолью ‒ треногим оптико-механическим прибором, предназначенным для выработки данных для наведения орудий батареи. Учили, презрев теорию, начав сразу с практического измерения углов, суть и значение которых нам были непонятны. Мы оказались вдруг в новом, совершенно незнакомом нам, мире полевой артиллерии, где координатные оси X и Y меняются местами, а окружность делится не на 360 градусов, а на 60 делений угломера. То, на что уходят месяцы и годы, мы должны были понять, усвоить, и научиться применять на практике за неделю со слов инструктора (часто неразборчивых), ловя их на лету, без учебных пособий, конспектов и интернета, на изнуряющей (отупляющей) жаре. Имея за плечами богатый опыт познания и освоения с чистого листа технически сложных видов деятельности, я смог разобраться с основами артиллерийского дела, только сложив воедино услышанное и увиденное на полигоне с прочитанным позднее в учебниках и руководствах и с потроганным руками в ходе ознакомления с материальной частью самоходного орудия, которым мне впоследствии довелось командовать.

Что касается качества боевой подготовки, то оно было очень разным. За неделю обучения можно было худо-бедно подготовить даже с нуля (не говоря о тех, кто уже имел подзабытые на гражданке навыки) заряжающего, механика-водителя, наводчика (рядовой состав) или командира орудия (сержантский состав), но выучить за то же время старшего лейтенанта милиции (Свата) или кораблестроителя (меня) командовать артиллерийской батареей было решительно невозможно ‒ тем более теми методами (чистая практика и никакой теории), которые использовали наши инструкторы.

Командир батареи, которого на полигоне именовали СОБом, что само по себе вводило в заблуждение, должен был уметь вывести батарею днём или ночью на огневую позицию с заданными координатами (по топографической карте местности), осуществить топопривязку (определить точные координаты своего командного пункта), построить орудия в параллельный веер (со стволами, развёрнутыми в направлении стрельбы), посчитать (нарисовать) на ПУО-9 ‒ приборе управления огнём (планшете с линейками и всевозможными хитростями) довороты каждого орудия на цель, дальность до цели и скомандовать командирам орудий прицелы и угломеры (точнее ‒ довороты от основной или запасной точек наводки, угломер командир орудия считает сам и командует наводчику).

Обо всём этом я узнал впоследствии во время небольшого вынужденного отпуска, читая "Справочник офицера артиллерии", "Справочник сержанта артиллерии", "Учебник сержанта ракетных войск и артиллерии (для командиров орудий)", "Руководство по боевой работе огневых подразделений артиллерии", технические описания и инструкции по эксплуатации 2С1, 2С3, 2С9 и пр. ‒ ту остро необходимую литературу, которой на полигоне не было и в помине. Сват же, взбираясь по карьерной лестнице, пытался пробить стенку лбом, и результаты были удручающими. Разжалованный в радиотелеграфисты, я имел возможность вести переговоры с корректировщиком и хронометрировать результаты стрельбы в последний перед убытием на фронт день обучения "моей" батареи. В те дни (я знал это из разговора инструкторов) уровень мастерства украинских артиллеристов вырос настолько,что некоторые из них открывали прицельный ответный огонь уже через 5 (пять) минут после первого выстрела противника (читай ‒ ВС ДНР или ЛНР). По-хорошему надо было уметь отстреляться и сняться с позиции в течение не более 10 минут. Сват, вконец запутавшийся в ПУО, стрелял по цели (при переносе огня с ранее поражённой цели) долгих 45 минут, так и не добившись попадания.

Так вышло, что в тот раз меня подвели ноги ‒ из-за жары, долгих пеших переходов и большого количества выпиваемой за день воды они отекли, и по утрам я с трудом мог надеть обувь. В местной медсанчасти, расположенной в двух палатках, мне ничем не смогли помочь. В батарее сказали, что с собой меня не возьмут ‒ в случае чего я могу стать для них обузой. Командование полевого лагеря отказалось отправить меня в Донецк на попутном транспорте (за отсутствием такового) или оставить меня на полигоне до прибытия следующей группы артиллеристов. Мне не оставалось ничего другого, как поехать домой, чтобы подлечиться и выправить документы, которые было велено оставить в учебке. Моё путешествие без паспорта через Ростов-на-Дону, Волгоград, Саратов, Ульяновск и Йошкар-Олу в пять приёмов на междугородних автобусах по договорённости с водителями (слава Богу были те самые $100) с периодическими задержаниями органами правопорядка и допросами с пристрастием (особенно в Ростове, где меня сдал ФСБ военный комендант, к которому я обратился с просьбой помочь мне добраться до Донецка) заслуживает отдельного повествования, однако, это стало бы неоправданным отклонением от темы. Три недели спустя я в третий раз перешёл границу и вскоре, как и мечтал, стал командиром самоходного орудия, правда не 2С1, а 2С9.

Источник: http://navy-korabel.livejournal.com