Россия воюет в Сирии уже более двух с половиной лет, но, как это ни удивительно, четкий и ясный ответ на вопрос, за что мы воюем в Сирии, не получен до сих пор. Точнее, ответы даются, но они носят или достаточно абстрактный характер, или, что еще хуже, уводят далеко от истинных целей и задач. Яркий пример – активно распространявшийся до недавнего времени миф о том, что причиной конфликта в Сирии стал отказ Дамаска от участия в проекте «катарского газопровода».
Когда эта тема иссякла, появился другой миф. Якобы вмешательство России в сирийский конфликт было обусловлено сложными переговорами с Анкарой по газопроводу «Турецкий поток». Оба примера наглядно демонстрируют явное стремление свести внешнеполитические решения к «дипломатии трубы», то есть примитивным идеологическим штампам. И одновременно указывают на необходимость разобраться с нагромождением ложных стереотипов, затрудняющих обсуждение сирийского конфликта.
Фактор «арабской весны»
Из других домыслов назовем «несвоевременность военного вмешательства», «ВКС в Сирии изначально не боролись с халифатчиками» и «Россия защищает ненавистную народу алавитскую диктатуру».
В действительности Россия открыто пришла в Сирию тогда, когда для этого созрели необходимые предпосылки. До этого Дамаску оказывалась необходимая военно-техническая поддержка, однако противостоящие силы получали от некоторых стран Запада и монархий Персидского залива еще большую – деньгами, человеческими и материальными ресурсами, так что война приобрела характер борьбы на истощение. Ресурсов сирийцев, а также союзных им Ирана и «Хезболлы» уже недоставало. А летом 2015-го встал вопрос еще и об оставлении правительственными силами важных сельскохозяйственных районов страны. В такой ситуации Россия бросила на весы свой меч.
“В случае свержения Асада никакие спецслужбы не могли бы сдержать натиск террористов на Иорданию”
2011–2012 годы – пик «арабской весны». Вмешаться в тот момент означало противопоставить себя не только Западу, но и всему мусульманскому миру. В Египте тогда свергли президента Мубарака и власть быстро перешла к «Братьям-мусульманам». В Тунисе произошел переворот, в Ливии начались гражданская война и иностранная военная интервенция, волнения прокатились по всему арабскому миру. Постепенно политические движения радикализовались, на первые роли пришли, оттеснив «левых» и «центристских» светских политиков, совсем другие игроки – откровенно террористические разрушительные силы. «Аль-Каиду» (представленную в Сирии организацией «Джебхат ан-Нусра», ныне сменившей название) стало быстро вытеснять ИГ (обе организации в России запрещены).
Против правительства Асада на волне «арабской весны» выступили и «правые», и «умеренные», и «левые». Та же картина наблюдалась в этноконфессиональном отношении – не только мусульмане-сунниты вышли на улицы, но и шииты, друзы, христиане, даже часть алавитов.
Радикальные исламисты поначалу не играли определяющей роли, но с нарастанием конфликта, когда начались вооруженные столкновения с армией и полицией, их роль быстро возросла. Постепенно в вооруженном противостоянии с правительством именно они стали играть ключевую роль. Но когда террор перекинулся на мирное население, произошло отрезвление масс.
На стадии вооруженного конфликта процесс быстро принял интернациональный характер. Если ранее арабские монархии, страны Запада и международные исламистские организации помогали оппозиции в Сирии деньгами и техническими средствами пропаганды, агитационной кампанией в мировых СМИ, то теперь в страну хлынули оружие и джихадисты, прошедшие подготовку в тренировочных лагерях. Чем дальше развивался конфликт, тем значительнее становилась помощь мятежникам военными ресурсами. Совершенно отчетливо просматривалась такая составляющая, как интервенция извне. С провозглашением ИГ она стала определяющей – международные исламистские террористы, оформив свою квазигосударственность, поставили на повестку дня вопрос о полной ликвидации сирийского государства, замене его псевдохалифатом.
Конфликт в Сирии превратился в террористическую интервенцию, гражданская война отошла на второй-третий план. Все это и дало России легитимные основания для защиты союзника.
Международный фактор
Что было бы, ввяжись Россия в сирийский конфликт на его раннем этапе – в 2011–2012 годах? Это привело бы не к ослаблению, а к новому витку «арабской весны»: «Русские империалисты хотят задушить порыв к свободе!». Лига арабских государств (ЛАГ) в то время уже приостановила участие Сирии в этой организации. Существовала реальная угроза осуждения вмешательства России во внутренний гражданский конфликт в САР со стороны ЛАГ, а также Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ), где верховодит Саудовская Аравия. Вряд ли остались бы в стороне и Организация исламская конференция (ОИК), Египет.
Сегодня в арабском мире действия России почти повсеместно находят понимание. А уж регулярные визиты в Москву аравийских монархов, еще вчера бывших в первых рядах противников Асада, свидетельствуют об очень серьезных переменах как в общественных настроениях, так и в расстановке сил.
Более того, если ранее – в период подъема «арабской весны» различные государства исламского мира смотрели как минимум нейтрально на сбор средств для джихада, отправку исламистов-добровольцев в Сирию, то теперь правительства с большим или меньшим успехом противодействуют этому.
Особая статья – Турция. Этот фактор как раз был серьезным препятствием для начала российской военной операции и преодолением его пришлось заниматься в 2015–2016 годах. В некоторых российских СМИ принято преувеличивать «дружбу» России и Турции накануне операции. В реальности Анкара регулярно совершала недружественные шаги в отношении Москвы. Достаточно вспомнить реакцию на возвращение Крыма. А ведь были и задержание с обыском российского самолета, летевшего в Сирию, и резкие заявления турецких политиков. На фоне неуклонного развития взаимовыгодного сотрудничества это выглядело довольно странно. Но такова политика Турции. Одной из серьезных ошибок российской дипломатии в этой ситуации было то, что у турок сложилось впечатление, будто Россия ради продолжения торгового сотрудничества (то есть «ради денег») готова стерпеть все. Анкаре и Москве необходимо было, видимо, всерьез поругаться, чтобы провести ревизию отношений. Реакция России на сбитый турками наш боевой самолет стала для них холодным душем. Они такого не ожидали. В результате спокойная, сдержанная, но жесткая позиция России серьезно подняла авторитет нашей страны не только в Турции, но и на всем Ближнем Востоке.
У Эрдогана были большие виды на будущее севера Сирии (со значительным туркоманским, то есть этнически близким населением) и подавление там движения курдов. Распад сирийской государственности открывал перспективы расчленения страны. В перспективе некую «туркоманскую автономию» не мытьем, так катаньем можно было присоединить. Неудивительно, что первой реакцией турецких политиков на начало российской военной операции в Сирии осенью 2015 года была ярость. Как говорится, «кусок вырвали изо рта». Разумеется, большое значение имели и сложные внутриполитические процессы.
Таким образом, приход российских ВКС в Сирию осенью 2015 года произошел в условиях прогнозируемого противодействия. Но пойдя на конфронтацию с Россией, Турция не нашла поддержки ни на Ближнем Востоке, ни среди союзников по НАТО. Следовательно, момент для вмешательства в конфликт в 2015 году был Москвой выбран очень верно, что и показало дальнейшее развитие событий. Россия пришла именно тогда, когда для этого возникли необходимые предпосылки.
Единоверцы и «братья»
Но почти сразу с началом операции ВКС хор голосов запел песню «Россия бомбит не игиловцев, а умеренную оппозицию». Забавно, конечно, когда «умеренной оппозицией» называют нусровцев и представителей иных джихадистских группировок. В частности, разгром террористов на севере провинции Латакия (близ турецкой границы) и деблокаду авиабазы «Квейрис» к юго-востоку от Алеппо, где отбивался в окружении гарнизон правительственных войск.
Наступление мятежников в провинции Латакия создало угрозу портам Латакия и Тартус, через которые шло снабжение САР. Совершенно очевидно, что первой задачей стало обеспечение безопасности этих портов и местного населения, ибо реально стояла угроза этнической чистки и гуманитарной катастрофы. И она была решена российскими ВКС и Сирийской арабской армией.
Бои за Квейрис и вокруг него заняли весь последний квартал 2015 года и часть 2016-го. Деблокада авиабазы, очищение от боевиков района к востоку и юго-востоку от Алеппо и обеспечение относительно безопасного снабжения города – эти задачи были решены в ходе описанной операции. Она имела огромное значение для начатой позднее битвы за Алеппо.
Разумеется, в указанный период ВКС активно работали против ИГ и на других участках фронта, в частности, обеспечивая оборону Дейр эз-Зора, где подразделения САА более трех лет сражались в полном окружении. Добавим, что силы ИГ были сосредоточены не только в Восточной и Центральной Сирии. Их группировки воевали почти во всех сирийских провинциях. Одна из них контролировала значительный район на ливано-сирийской границе, другая до сих пор контролирует район на сирийско-израильской границе, третья только в мае этого года была выбита с южной окраины Дамаска (палестинский лагерь Ярмук) и т. д.
В материалах о войне в Сирии даже в российских СМИ нередко можно встретить утверждения, что там-де сунниты сражаются против «алавитской диктатуры». Алавиты, представляющие меньшинство (около 10% населения Сирии) веками якобы были «презираемы» среди арабов и смогли захватить власть в результате переворота, совершенного в 1970 году Хафезом Асадом силами армии. А в вооруженных силах они доминировали со времен французского мандата, так как были «коллаборационистами», поддерживавшими колонизаторов, охотно опиравшихся на «алавитские штыки».
На деле все это – низкопробная пропаганда. Авторитарный режим Хафеза Асада не носил характер «алавитской диктатуры» по той простой причине, что Сирия – светское государство, а сама религиозная община алавитов замкнута и не направлена вовне. Так что никакого угнетения суннитов со стороны алавитов не могло быть по определению. Переворот 1970 года Хафез Асад совершил не один, а в компании с ближайшим другом и сподвижником Мустафой Тласом – представителем видной суннитской семьи.
Иной вопрос, что на Востоке правитель всегда стремится опереться на «своих» – представителей общины. Логично, что в кадровом вопросе Хафез Асад в известной мере ориентировался на алавитов, особенно в армии и спецслужбах. При этом представители других этноконфессиональных групп также получали представительство. Неверно судить, что это было лишь вывеской, ибо высокое положение представителя какой-либо общины давало возможность социального роста и для соплеменников (единоверцев).
Понятно, что клановость – серьезный тормоз в развитии государства и почва для коррупции, однако в специфических условиях Сирии это привело к удивительной стабильности режима до 2011 года, главной угрозой для которого были действия религиозных экстремистов – «Братьев-мусульман».
Следует понимать, что они боролись вовсе не за какое-то абстрактное равенство, а за собственную религиозную диктатуру, которую для рядовых суннитов представляли в виде «завоевания достойного места». Восстание 1982 года в Хаме сопровождалось такими «милыми» эксцессами, как резня курсантов военного училища. Причем первое восстание в Хаме «Братья-мусульмане» организовали еще в 1964 году (как ответ на переворот, приведший к власти партию БААС).
Между тем именно наличие у власти представителя этноконфессионального меньшинства, вынужденного лавировать между различными общинами Сирии, и позволило стране развиваться в светском русле, избегать крайностей, сотрясавших саддамовский Ирак.
Так что к «арабской весне» привела не «алавитская диктатура» (притом что при Башаре Асаде в стране проводилась существенная либерализация социально-экономической и политической жизни), а общие для всего Арабского Востока социально-экономические причины. И, как уже говорилось, в выступлениях 2011 года принимали участие представители всех этноконфессиональных общин Сирии, в том числе алавиты. Не правда ли, несколько странно для «алавитской диктатуры»?
Что касается мифов о «презренном состоянии» алавитов (наподобие «шудр» в Индии), это вообще нелепое перенесение на Ближний Восток совершенно иных религиозно-культурных реалий. Было много исторических причин, которые обеспечивали той или иной группе преобладание. В силу ряда конфликтов (включая Египетский поход Наполеона) алавитская община подверглась репрессиям со стороны турок и феодалов иных этноконфессиональных общин, так что сумела сохранить позиции в основном в прибрежной Сирии. Но история на этом не закончилась, и после алавитов жестокие удары обрушивались на другие общины, к примеру на друзов.
Что касается мифического «коллаборационизма» алавитов, то на самом деле они также восставали против колонизаторов. А на французскую военную службу охотно брали и друзов, и черкесов (из них формировали конные эскадроны), и арабов-бедуинов Сирийской пустыни (в верблюжью кавалерию). Главным тут были воинские качества представителей той или иной общины, а алавиты, черкесы и друзы в этом отношении выделялись в лучшую сторону. Французы отмечали такое редкое для Ближнего Востока качество алавитов, как способность атаковать укрепленную позицию противника под пулеметным и даже артиллерийским огнем. В описаниях французов отмечаются такие их качества, как молчаливость, прагматизм, дисциплинированность, стойкость.
Таким образом, формируемые антисирийской пропагандой представления о том, что Россия-де «поддерживает алавитскую диктатуру», а «презренных алавитов» якобы «ненавидит большинство сирийцев», не выдерживают критики. Будь иначе, Башару Асаду не помогли бы ни ВКС России, ни другие силы. Кстати сказать, герой обороны Дейр эз-Зора генерал Иссам Зареддин был друзом. На первом этапе войны верхушка его общины не просто отреклась от него, но даже прокляла. Но Иссам Захреддин, как и многие другие друзы, продолжал исполнять долг перед Сирией и погиб на боевом посту уже после деблокады Дейр эз-Зора. Друзская община чтит его, как героя.
За что мы воюем в Сирии?
Первое. России было необходимо защитить своего союзника на Ближнем Востоке. В принципе это достаточная причина для вмешательства. Речь – о поддержании боеготовности нашей морской и воздушной группировки в Восточном Средиземноморье – на левом фланге нашего противостояния с НАТО.
Также необходимо помнить, что союзник – это и необходимые для нас рынки, и сложные многосторонние связи в регионе, в которые включается Россия. Наконец, союзник поддерживает нас как на ТВД, так и на международной арене. И если Сирия сейчас слаба в данном отношении, то это временное явление. Таким образом, речь идет и о безопасности России. В случае же поражения САР можно было бы говорить о полной утрате Россией влияния на Ближнем Востоке, его дестабилизации с непредсказуемыми последствиями.
Второе. Россия воюет в Сирии не только с международным терроризмом в интересах союзников и партнеров, но и защищая себя. В САР скопились тысячи джихадистов как из нашей страны, так и из СНГ. Это вовсе не разрозненные кучки «бородатых партизан», а организованные в те или иные структуры бывалые бойцы, закаленные годами участия в войне, причем многие прошли диверсионную спецподготовку, обучены конспирации, действиям в подполье, организации саботажа. Контролируя значительные территории, ИГ могло заниматься кадрами в полной мере настолько, насколько подготовка в глубоком тылу, в казарменных условиях отличается от такой деятельности на тайных базах в горах или джунглях. Террористы располагали всем необходимым от обеспечения проживания, питания, медицинской помощи до организации учебно-практической и методической работы с широким набором ресурсов (включая изготовление фальшивых документов, денег и прочего). Это совершенно иной уровень организации террористической деятельности. Нужно отдавать себе отчет, что часть боевиков вернулась бы в Россию и СНГ. Это просто вопрос времени.
Не стоит упускать из виду, что арабские наемники принимали активное участие в двух чеченских кампаниях. Россия опередила террористов и нанесла по ним упреждающий удар, лишив многочисленных людских и материальных ресурсов. Переоценить значение этого успеха невозможно.
Третье. Выступив на защиту Дамаска, Россия активно вмешалась в процессы, происходящие во всем регионе Ближнего Востока, переломила ход событий в Ираке. Напомним, что США (а затем и их союзники) вмешались в борьбу с ИГ там еще в 2014-м, с августа того года началась воздушная операция американской коалиции против халифата. Но борьба эта шла, мягко говоря, не очень эффективно. Россия, Сирия, Ирак и Иран с самого начала операции ВКС РФ в Сирии создали в Багдаде информационно-аналитический центр для координации действий против ИГ. Операция по освобождению Мосула началась в Ираке 24 марта 2016 года, а САА при поддержке ВКС освободила Пальмиру (в первый раз) 27 марта 2016-го. САА и ВКС России перемололи и сковывали значительные силы боевиков, обеспечивая Ираку возможность в свою очередь медленно, но верно отвоевывать территории и населенные пункты. И хотя борьба России с ИГ в Сирии велась вне иракской территории, именно ее победы во многом обеспечивали успех иракского наступления на халифат. В результате в настоящее время сопротивление ИГ в Ираке в основном подавлено, хотя вооруженная борьба еще не закончена.
Объектом атак ИГ сегодня является не какое-то конкретное меньшинство, а сама светская власть, которая трактуется как «безусловно незаконная». Но дело все в том, что ИГ в отличие от других террористических группировок умеет последовательно ставить цели, не кидаясь на всех без разбору, а наступает, выделяя приоритеты. На первом этапе приоритетом были Ирак и Сирия. В случае крушения САР никакие спецслужбы уже не могли бы сдерживать натиск ИГ на Иорданию да и политическая ситуация в регионе коренным образом изменилась бы. На основании вышеизложенного можно сказать, что приход России в Сирию в 2015 году спас еще и Иорданию как минимум от изнурительной террористической войны.
Выиграл и Египет. После свержения в 2013 году режима «Братьев-мусульман» Каир столкнулся с угрозой игиловского терроризма как на Синайском полуострове, так и на западных границах с Ливией. «Братья-мусульмане» в Египте хотя и сохраняют в подполье некоторый политический потенциал, но к террористическим методам борьбы не переходят. Террористические акты совершают «филиалы» ИГ в Египте (в частности на ИГ лежит ответственность за гибель авиалайнера А321 31 октября 2015 года в небе над Синаем). Борьба на Синайском полуострове с террористическими формированиями со стороны Египта пока что ведется трудно. В такой ситуации победа над светским режимом в Дамаске в значительной степени радикализировала бы «Братьев-мусульман».
Таким образом, можно с уверенностью сказать, что приход России в Сирию означал решительный поворот всего региона от сползания в дальнейшую террористическую войну с непредсказуемыми перспективами к процессу постепенного умиротворения. Россия стала поставщиком стабильности для Ближнего Востока. Никто, кроме нее, не в состоянии этого сделать.
0
