Севастопольский памятник «Затопления» кораблей и другие герои обороны

«Относительно откосной стенки перед памятником „Затопления” Энберг мне ещё в Одессе говорил, что проект он сдал уже в Комиссию, но наш „скороход” Комиссия до сих пор мне их ещё не прислала. Если проект Энберга сходен с теми указаниями, которые Вы изволили дать на „Тамаре”, то я прямо буду телеграфировать, чтобы приступали к работам…

Получил сегодня чертежи новой стенки около памятника „Затопления”, они совершенно сходны с рисунком Рубо, а поэтому я телеграфировал, чтобы приступали к работе, а чертежи доложу Вашему Высочеству при проезде Вашем через Севастополь. Пояснительную записку представляю, т.к. Энберг сделал одно маленькое отступление от рисунка Рубо. Он откосную стенку снабдил для отделения архитектурными украшениями.

Из его записок не видно, чтобы это было вызвано техническими требованиями, а если это так, то, по моему мнению, стенка Рубо без украшений более величественна. Не изволите ли обратить на это внимание при рассмотрении чертежей?»

Из четырёх людей, связанных с процитированным документом: полковник Андрей Зайончковский (автор письма), великий князь Александр Михайлович (адресат письма) и упоминаемые в письме художник Франц Рубо и полковник, военный инженер Ф. Энберг, — в истории создания памятника Затопленным кораблям известен только последний.

Строительство Памятника затопленным кораблям. ЦВММ

Вообще, авторство памятника, построенного в рамках комплексной программы подготовки к 50-летию Севастопольской обороны в 1904 году и ставшего вскоре символом города, является предметом дискуссий.

На сайте Морской библиотеки в материале Владимира Солтанова, например, утверждается, «что у памятника Затопленным кораблям три главных автора: военный инженер Фридрих Оскар (Оскар Иванович) Энберг, архитектор Валентин Августович Фельдман и скульптор Амандус Генрих (Аманд Иванович) Адамсон. Технической стороной дела руководил талантливый военный инженер, строитель Фридрих Оскар Энберг».

Эти же три имени — Энберг, Фельдман и Адамсон — сообщаются в статье «Каменная летопись Севастополя» на сайте Государственного архива города.

В процитированных выше двух письмах А. Зайончковского речь идёт не о самом памятнике, а об «откосной стенке перед Памятником», про которую в профильных путеводителях (например, Е.В. Веникеева «Архитектура Севастополя» или Владимира Шавшина «Бастионы Севастополя») ничего не говорится, а в той же статье на сайте Морской библиотеки сообщается, что проект набережной с павильонами рисовал художник Фельдман, но «петербургский архитектор Е.И. Грушевский… убрал отрезок набережной с павильоном и ангелами как помпезное излишество».

Так или иначе, ни Рубо как автор рисунка «откосной стенки перед Памятником», ни великий князь Александр Михайлович как общий «идеолог» оформления набережной перед памятником в литературе не известны.

Для специалистов по истории Севастополя имя великого князя Александра Михайловича не является новым, он упоминается во всех работах севастопольских историков постсоветского времени — в качестве председателя Комитета по восстановлению памятников севастопольской обороны, созданного в 1899 году.

Список этих памятников поистине обширен, это не только памятник Затопленным кораблям, но и панорама Рубо, и само здание Панорамы, и оформление скверами, памятниками и дорогами (вплоть до строительства шоссе) пяти из восьми бастионов первой обороны, включая Малахов курган и нынешний Исторический бульвар (тогда — 4-й бастион), и создание уникальной 5-километровой бордюрной стенки с наименованиями частей, принимавших участие в обороне города.

Как отмечается в книге Екатерины Алтабаевой и Виктора Коваленко «На рубеже эпох», «К 50-летию обороны начали готовиться заранее. По решению специально созданного комитета во главе с великим князем Александром Михайловичем за пять лет была обозначена каменной стенкой большая часть оборонительной линии, на местах, где находились бастионы и редуты, установлены памятники».

Однако руководитель руководителю — рознь.

Как можно заметить из приведённой в начале статьи цитаты, Александр Михайлович не был «свадебным генералом».

Но в чём в целом состояло его непосредственное участие в тех масштабных работах, которые вот уже более ста лет определяют исторический облик Севастополя, воспринимаясь сегодня как органическая часть городского пространства, — а между тем чуть более ста лет назад, в начале ХХ века, это был «новодел», кардинально менявший всю центральную часть города?

Его Императорское Высочество великий князь Александр Михайлович

Как к этому «новоделу» относились горожане и чьи мнения в большей степени учитывал великий князь — представителей города, имевших собственное видение окружающего их пространства, или центральной власти, для которой «Севастопольская оборона» была событием общенационального масштаба, наподобие Бородинской битвы?

Представление об этом — скорее всего, далеко не полное — дают письма А. Зайончковского, на тот момент полковника, адресованные великому князю, найденные автором этих строк в Государственном архиве Российской Федерации.

О роли самого Зайончковского в той обширной работе, которая развернулась в Севастополе в начале ХХ века в связи с подготовкой к 50-летию его обороны, также мало что известно — он упоминается в числе прочих как участник Комитета по восстановлению памятников Севастопольской обороны и как автор «Исторического путеводителя по Севастополю» 1907 года, но в действительности именно Зайончковский был «правой рукой» великого князя в процессе преображения города накануне юбилейной даты.

Последнее письмо Зайончковского к Александру Михайловичу по теме памятников Севастопольской обороне процитировано выше, это самый конец осени 1903 года. Первое же письмо датировано маем 1902 года — тогда, ровно 120 лет назад, император Николай II утвердил проект здания Панорамы.

***

В обзорных работах, посвящённых и памятникам города, и его истории, в качестве авторов многих проектов упоминаются Фёдор Еранцев — военный инженер, в 1890-е годы — городской голова Севастополя, а также городской архитектор Зейсман и художник Фельдман, живший в Севастополе с 1891 года, много строивший в городе в 1890-е — начале 1900-х годов, в том числе дворец Главного командира Черноморского флота и портов, Покровский собор, дачу городского головы Алексея Максимова.

Из этих работ складывается впечатление, что активное участие горожан в создании внешнего вида памятников было естественным — ведь это была «их» оборона.

Как само собой разумеющееся трактуется и покровительство тому строительству со стороны высшей и центральной власти Российской империи, в том числе — в лице великого князя Александра Михайловича.

Однако непосредственный интерес к 50-летию Севастопольской обороны в верхах власти означал в том числе и её равнодушие к видению города самими севастопольцами. Особенно в связи с тем обстоятельством, что 50-летие Севастопольской обороны воспринималось в столице Российской империи Петербурге как событие общенационального масштаба, подобное Бородинскому сражению, вошедшему в общегосударственный исторический пантеон.

Например, военный историк Д.П. Парский писал в 1901 году в книге «Севастополь и памятники его обороны», изданной в Одессе:

«Подобно 1812 году, Севастопольская эпопея может служить лучшим выражением того высокого мужества и самоотвержения, на которые способен русский человек в годину бедствий своего отечества».

Сравнение Севастопольской обороны с Бородинским сражением было настолько популярно в начале ХХ века, что даже стало темой кандидатской диссертации в Европейском университете в Санкт-Петербурге уже в наши дни (речь идёт о диссертации М.С. Федотовой «Севастопольская оборона (1854-1855 гг.) в культурной памяти дореволюционной России»).

Более того, Севастопольская оборона предвосхитила 100-летний юбилей Отечественной войны 1812 года, празднование которого, в частности создание панорамного полотна, строилось «по лекалам» Севастополя 1904 года (в Севастополе, правда, сами мероприятия были отменены из-за начавшейся Русско-японской войны).

А между тем, с проектом здания севастопольской Панорамы развернулась драматическая история, в которой Александру Михайловичу пришлось отстаивать, по мере возможностей, тот внешний вид здания, который не испортил бы городской облик. Собственно, то здание Панорамы, которое вот уже почти 120 лет украшает Исторический бульвар, своим появлением именно в таком виде обязано великому князю.

В статье «Каменная летопись Севастополя», размещённой на сайте Госархива города, говорится по поводу здания Панорамы:

«Конкурс на лучший проект здания для будущей панорамы Петербургская Академия художеств объявила ещё в марте 1902 года. Из 14 проектов, представленных на конкурсе, были отмечены три лучших. Император Николай II утвердил проект архитектора С.В. Беляева, занявший второе место. Однако после внесённых в него по требованию Ф.А. Рубо поправок и изменений строительная комиссия так и не решилась воплощать его в жизнь и направила на рассмотрение и утверждение императора в Санкт-Петербург проекты трёх других конкурсантов. Император Николай II утвердил проект военного инженера Ф.-О.И. Энберга».

Итак, отбирала проекты для здания будущей панорамы Академия художеств в Петербурге, однако из отобранных Академией трёх лучших вариантов император выбрал тот, который потребовал изменить автор картины художник Рубо, что привело к представлению императору от имени севастопольской Строительной комиссии ещё трёх проектов. Из второй «партии» (получается, в обход Академии художеств) император выбрал проект Энберга, который и был в итоге реализован на вершине 4-го бастиона.

Письма Зайончковского Александру Михайловичу дают возможность увидеть подоплёку всей этой истории, и в итоге получается совсем другая картина.

14 мая 1902 года полковник писал великому князю:

«В отношении знаков на батареях и отдельных памятников Академия сделала почти к каждому месту рисунков Еранцева дубликаты с некоторыми почти всегда ничтожными изменениями, причём очень часто работа Еранцева оказывалась выше. К сожалению, нигде не указано, на чём остановился выбор Государя императора, на Еранцевских проектах или же на представленных академией.

Художник Франц Рубо. Автор фото: Мрозовская Е.

Что касается до панорамы, то Академия премировала три проекта и Его Величество соизволил написать „согласен” на проекте, удостоенном второй премии.

Ваше Императорское Высочество изволите знать, что я не полагаюсь на свой художественный вкус, но в данном случае позволю себе откровенно высказать Вам мои опасения. Проектированное здание может быть очень красиво в городе, на ровном месте, но поставленное отдельно, на такой командующей высоте, как 4-й бастион, я боюсь, чтобы из города оно не казалось бы водокачалкой, и в этом отношении Еранцевский проект с колоннадой, пожалуй, будет более подходящ.

По всей вероятности, эти детали не были доложены Государю императору и теперь говорить об этом поздно, но, может быть, великий князь Михаил Николаевич (речь идёт об отце Александра Михайловича. — Л.У.), при моём докладе, соизволит найти справедливым вышеизложенное, соблаговолит просить Его Величество наметить ещё один из заготовленных проектов, чтобы Ваше императорское Высочество уже на месте выбрали бы тот из двух Высочайше утверждённых, который будет более подходить к местным условиям».

Итак, Зайончковский, который не был севастопольцем и вообще появился в городе, судя по его общедоступным биографиям, только в связи с деятельностью Комитета в 1899 году, хотя и был при этом военным историком, написавшим книгу о Севастопольской обороне, полагал лучшим художественным решением комплекса памятников проекты жителя города, инженера и бывшего городского головы Еранцева, в том числе — его проект здания Панорамы с колоннадой.

Однако, как ясно из процитированного письма Зайончковского, этим проектам сопротивлялась Академия художеств, которая переделала под свой вкус все еранцевские проекты.

Возглавлял императорскую Академию художеств (на 1902 год уже почти 25 лет) великий князь Владимир Александрович, что позволяет предположить — выбор императором проекта, удостоенного «второй премии», мог произойти под влиянием его собственного дяди, которому не было дела до особенностей 4-го бастиона в Севастополе, почему, как деликатно отмечает Зайончковский, «эти детали не были доложены Государю императору и теперь говорить об этом поздно».

Что же представлял собой утверждённый императором проект?

В этом письме Зайончковский называет этот проект «водокачалкой», из последующих документов того же дела ясно, что данный проект здания Панорамы под названием «На Святой» был пафосным не только из-за своего названия.

Здесь интересен доклад от 31 июля 1902 года, спустя два месяца после утверждения императором проекта Академии художеств, поданный Николаю II ещё одним великим князем, в этот раз — отцом Александра Михайловича и двоюродным дедом императора Михаилом Николаевичем. Именно Михаила Николаевича упоминал Зайончковский в своём письме к Александру Михайловичу в качестве того человека, который может попытаться изменить волю императора и иметь в этом успех — Михаил Николаевич был сам участником Севастопольской обороны и на протяжении многих лет являлся Августейшим попечителем Музея севастопольской обороны.

Так вот, в докладе Михаила Николаевича императору аккуратно отмечалось, что проекту «На Святой» требовалось «некоторое оживление фасада», «медальоны и германские щиты под карнизом» было бы желательно заменить «арматурами», а само здание «при своих больших размерах… поставленное на высоте… походило бы» не только «на водокачалку», но и на «цистерну».

При этом доклад акцентировал внимание не на внешней громоздкости здания, а на невозможности реализовать проект «На Святой» по «техническим условиям». «Для удовлетворения существенным техническим требованиям» его пришлось скорректировать, поэтому Николаю II предлагалось на утверждение три новых проекта — «инженер-подполковников Смульского и Энберга», которые «лишь несколько видоизменили… ранее одобренный проект под девизом „На Святой”… в видах технических условий», а также «проект здания панорамы архитектора Вейзена, здание это… может служить украшением Севастополя».

Зайончковский в день доклада Михаила Николаевича императору написал Александру Михайловичу письмо об итогах «похода» к Николаю II. Из письма ясно, что докладу предшествовала «обработка» Зайончковским великого князя Владимира Александровича (то есть руководителя Академии Художеств), а изменение верхушки здания панорамы с прямой на купольную в действительности было произведено не по настоянию Рубо, а по инициативе Александра Михайловича.

Однако от императора «команда» Александра Михайловича, включавшая его отца Михаила Николаевича и полковника Зайончковского, решила это скрыть, представив изменение формы крыши следствием «заявления художника Рубо».

При этом Зайончковский при общении с председателем Академии художеств великим князем Владимиром Александровичем, а великий князь Михаил Николаевич — при общении с императором предлагали утвердить проект городского архитектора Севастополя Вейзена. Но реакция высочайшего руководителя Академии художеств, повторённая затем императором, была такова: «Наиболее приглянулся Великому Князю проект Энберга, Вейзена проект найден очень красивым, но совершенно уже не сохранявшим следов „На Святой”».

Итак, в результате хитроумно разыгранной комбинации «команды Александра Михайловича» в жизнь был воплощён компромиссный вариант полковника Энберга — не «чисто» севастопольский (варианты вначале Еранцева, потом Вейзена), но и не «чисто» Академии художеств.

Можно предположить, что проект полковника Энберга (Зайончковский в письмах называет его «подполковником») вообще появился на свет после «провала» в Академии художеств весной 1902 года проекта Еранцева. И был проект Энберга не чем иным, как рискованной, но успешной попыткой, инициированной Александром Михайловичем, заметно скорректировать ради гармоничного облика Севастополя «волю императора», не войдя при этом с ним в конфликт.

***

Итак, великий князь, во-первых, принимал непосредственное участие не только в выработке общей «идеологии» проекта по превращению Севастополя в «город-памятник», но и в повседневной рутине самого процесса — он утверждал «рисунки архитектора Колобе», принимал решения по поводу «Энберовских амбразур», постройки памятника на Камчатской горе «из орудий», постановки «орудий на лафетах вокруг здания панорамы»; входил в вопрос качества производившихся работ, выступая, например, «третейским судьёй» в конфликте Энберга с неким Смульским (оба были подрядчиками по строительству памятников).

А во-вторых, он стремился реализовывать видение горожан, что не столь удивительно, если знать, что Александр Михайлович интересовался Севастополем с конца 1880-х годов, в частности присутствовал при спуске на воду корабля «Меркурий» и, сообщая об этом своему другу, будущему императору Николаю, отмечал: «Ты, конечно, знаешь, кто такой Казарский».

Судя по всему, мнение севастопольцев интересовало великого князя чуть ли не в первую очередь, иначе вряд ли Зайончковский, пересылая ему «многоречивое письмо Протопопова» (один из членов Комитета по восстановлению памятников Севастопольской обороны) по поводу памятника вылазкам, писал:

«Я нарочно представил письмо в подлиннике, т.к. инициатива всего изложенного принадлежит голосу из Севастополя».

Представляется уместным привести полный список строительных работ — особенно учитывая тот факт, что из запроектированного было выполнено всё, т.е. «КПД» деятельности великого князя, если уместно так выразиться в данном случае, составил 100%.

Согласно делу из архива политической полиции Российской империи за 1904 год «О праздновании 50-летия обороны Севастополя», «Перечень строительных работ по восстановлению памятников Севастопольской обороны» состоял из следующих пунктов.

«1. На бульваре 4-го бастиона:

а. постройка здания панорамы.

б. восстановление участка оборонительной линии 4 бастиона в его первоначальном виде и с восстановлением начала минных галерей 1854-1855 гг.

в. устройство парка на бульваре 4-го бастиона и переустройство ограды его.

г. постановка знаков 4 бастиона и Язоновского редута.

д. обозначение отдельных батарей.

2. Обозначение в виде каменной стенки, тропы, аллей и шоссе направления бывшей линии обороны, на протяжении от бастиона № 1 до бастиона № 3 включительно, с устройством скверов на бастионах № 1, 2 и 3.

3. Постройка шоссе от бастиона № 1 по Ушаковой балке до берега и устройство на берегу пристани.

4. Устройство часовни в башне Малахова кургана.

5. Постройка памятника Камчатского люнета на Камчатской горе и дороги к нему.

6. Постройка памятника на месте смерти Адмирала Истомина, у подошвы Камчатской горы.

7. Постройка памятника героям вылазок на бастионе № 3.

8. Постройка павильона на бастионе № 1.

9. Постройка памятника затопления кораблей у Приморского бульвара и переустройство части этого бульвара.

10. Постройка колоннады и пристани у начала бывшего плавучего моста через бухту, возле Яхт-клубской пристани.

11. Постройка часовни на месте кончины Адмирала Корнилова.

12. Восстановление пещерного храма в Инкермане».

Список был прислан в Департамент полиции Министерства внутренних дел из Строительной комиссии в Севастополе, которая должна была отвечать за весь ход работ по строительству памятников.

Однако по факту и самим ходом работ занимался полковник Зайончковский под руководством Александра Михайловича.

Так, летом 1903 года Зайончковский писал великому князю: «Вести дело хозяйственным образом Комиссией — Ваше Высочество изволите видеть, что это значит ничего не сделать…».

В другом письме Зайончковский саркастически называет комиссию «скороходом», сообщая Александру Михайловичу о том, что ему до сих пор не прислали чертежи откосной стенки перед памятником Затопления кораблей.

Подрядчиков на строительство в конечном итоге также выбирал Александр Михайлович, причём Зайончковский предлагал в связи с этим великому князю: «Кто бы ни взялся за работу, надо тормозящее влияние Комиссии уменьшить до последней крайности, насколько это будет допустимо по нашему обоюдному решению с Контролем (речь идёт, видимо, о Государственном контроле — центральном ведомстве Российской империи, которое на правах министерства следило за расходованием государственных средств, прообраз современной Счётной палаты. — Л.У.) … В крайнем случае мы в этом отношении часть функций Комиссии переведём в Петербург».

В литературе отмечается, что часть строительных работ не успели завершить в первоначально планировавшиеся сроки (к сентябрю 1904 года), однако при этом ничего не известно о том, какую роль в задержке работ сыграло стремление великого князя слышать «голос севастопольцев», а именно — о попытке уговорить популярного в Севастополе руководителя городского самоуправления А. Максимова выступить главным подрядчиком строительства, о чём Зайончковский «упрашивал» его «до унижения», но Максимов «целый месяц не давал определённого ответа».

По мнению Зайончковского, «Отговорка, что у него много дела, пустая — он сам всё равно работать не будет, но у него всё организовано для таких работ: есть доверенные лица, вся администрация, каменные ломки; он один мог бы исполнить эту работу с остатком для себя в 10–15 тыс. руб. Но у г. Максимова теперь аппетиты большие, он рассчитывает, что, как городской голова, он всё равно получит награду к юбилею, но может ошибиться — юбилей не города, а войны. Короче — город пользуется во всём Вашей поддержкой, а в нашем деле он ни в чём не хочет нам помочь».

Попутно стоит отметить, что позиция, занятая Максимовым, не испортила его отношений с великим князем (об их переписке того же времени — 1902-1903 годов — я писала в своей предыдущей статье).

В связи с неопределённой позицией Максимова Зайончковский предлагал великому князю рассмотреть в качестве подрядчиков кандидатуры Смульского и Энберга. Приведу цитату целиком:

«Второй по правоспособности к работе — это Смульский. Его строительная карьера основана на том, что он отбил подряд на постройку морских казарм у Максимова, сбавив цену только на 400 тысяч рублей, построил казармы отлично и ещё нажил кое-что (это Севастопольские рассказы). Отсюда вражда непримиримая к Смульскому, а также и большинства Севастопольцев, которые поют с голоса Максимова. Но о Смульском ни в Севастополе, ни в Петербурге я ни от кого дурного слова не слыхал.

Смульский также, как и Максимов, может окончить работу с некоторой для себя выгодой: у него есть и люди, и опытность, и кредит. Сначала Смульский категорически отказался принять работу, но когда я, вернувшись из Ай-Тодоро (имение Александра Михайловича в Крыму. — Л.У.), ему намекнул, что можно будет ходатайствовать о награждении его Владимиром на шею и что Ваше Высочество принятие работы будете считать большой услугой, оказанной Комитету, то он с радостью взялся за дело, не смотревши даже сметы. Импульс, им руководимый, т.е. награда, да и то ещё в такой неопределённой форме, и его состояние дают нам уверенность, что работа будет кончена скоро и отлично.

Меня тем более удивляют нападки на Смульского, которого Комиссия в заседании 20 мая просила, в случае отказа всех, спасти дело и занесла это в свой журнал. В этих нападках, начавшихся по возвращении Максимова из Петербурга, я вижу влияние того же Максимова.

Третий Энберг — к этому у меня более всех лежит сердце. Я до сих пор не могу выяснить, какой награды он ждёт, и пришёл к заключению, что, как человек самолюбивый, он очень польщён оказанным ему доверием, а также тем, что исполняется большинство его проектов, и работает из-за этого. Он, если возьмётся, то построит, хотя ему будет труднее всех: ему придётся набирать людей, у него нет кредита и у него громаднейшие враги — Максимов, Еранцев и К⁰, а это что-нибудь да значит.

Остальные кандидаты так ничтожны, что я о них и не упоминаю, они так чужды комитету и нам неизвестны, что я прямо-таки не советовал бы им отдавать…

Я лично позволил бы себе поставить такой желаемый порядок отдачи работ: 1. Смульский. 2. Максимов. 3. Энберг при моем негласном обеспечении ему убытка (видимо, речь идёт о том, что Энберг не сможет построить полностью за счёт официально выделенных средств и ему придётся выдавать деньги на строительство неофициально, то есть из «кармана» великого князя. — Л.У.) 4. Смульский + Энберг. В Севастополе буду сильно настаивать сначала на Максимове, потом на Смульском… так как Севастополь есть муравейник сплетен, то я буду телеграфировать условно: Максимовская комбинация — первая, Смульская — вторая, Энберг — третья, Смульский и Энберг — четвёртая».

В конечном итоге была реализована четвёртая комбинация, то есть самая невыгодная с точки зрения Зайончковского — в смете фамилия Максимова вообще отсутствует.

Вместо городского головы строительные работы взялись осуществлять примерно в равной пропорции Энберг, являвшийся автором не только итогового проекта здания Панорамы, но и первого варианта памятника Затопленным кораблям, и некий Смульский (как следует из сметы, именно Смульский строил, например, «Памятник затопления кораблей» и памятник на Камчатском люнете, спроектированный Энбергом и позднее разрушенный). Кроме них, работы, в основном незначительные, выполняли Мейн, Строев, Нецветаев.

При этом Александр Михайлович защищал финансирование всех работ по подготовке к 50-летию Севастопольской обороны от вмешательства Министерства финансов; и в конечном итоге злейший враг великого князя на тот момент — министр финансов С.Ю. Витте (об их непростых отношениях я тоже уже писала) — отправил смету на строительные работы на утверждение в Государственный совет без каких-либо изменений.

***

Однако какое место строительство памятников само по себе занимало в подготовке «50-летнего юбилея Севастопольской обороны»? Да, сегодня в городе о той деятельности напоминают только сами памятники — Затопленным кораблям, Панорама, Исторический бульвар, Малахов курган.

Но к 50-летию обороны не только строили памятники.

В «Истории Севастополя» упоминается Комитет по увековечиванию памяти участников обороны, в кандидатской диссертации петербургского историка Марии Федотовой — «Комиссия, открытая е.и.в. великим князем Александром Михайловичем, по выработке милостей ветеранам Севастопольцам ко дню празднования 50-летнего юбилея Севастопольской обороны».

М. Федотова пишет:

«За 2 года до запланированных юбилейных мероприятий, 16 мая 1902 года канцелярией е.и.в. великого князя Александра Михайловича было разослано циркулярное письмо 98 губернаторам и градоначальникам о доставлении сведений об оставшихся в живых участниках севастопольской обороны и о потомстве уже умерших героев. Губернаторы были обязаны предоставить информацию о ветеранах на подвластных им территориях…

Открывались бесплатные места для участников обороны и членов их семейств в домах призрения, больницах Красного Креста, лечебницах для душевнобольных. Для потомков офицеров и нижних чинов учреждалось определённое количество стипендий и бесплатных вакансий, названных „севастопольскими Императора Николая II”, в низших, средних и высших учебных заведениях, а также выплаты на воспитание и образование детей и внуков (внучек) севастопольцев. К 1905 году число „императорских” вакансий и стипендий по всей России достигало 1000 позиций в различных губерниях. Неимущие вдовы ветеранов и вдовы раненых ветеранов могли рассчитывать на пособия „по усмотрению е.и.в. великого князя Александра Михайловича из сумм (30 тысяч рублей), находящихся в распоряжении его высочества”».

Также великим князем была инициирована общероссийская кампания по сбору средств на памятники в Севастополе, причём эта кампания дошла даже до таких глубин страны, как Нерчинская каторга в Забайкалье, о чём свидетельствует целое дело в архиве «Канцелярии управления Нерчинской каторгой» в Государственном архиве Российской Федерации.

В целом Александр Михайлович, стремившийся слышать севастопольцев, воспринимал своё дело как общероссийское. В тексте подписного листа, рассылавшегося по всей стране за подписью Александра Михайловича и оставшегося в архивах самых разных государственных учреждений (количество подписных листов неизвестно, в Российском государственном историческом архиве в Петербурге мне попался № 5516), подчёркивалось значение Севастопольской обороны для всей страны:

«Незабвенная в истории России оборона Севастополя, непререкаемое свидетельство мощи и духовной крепости русского народа, изумивших весь мир, есть, наравне с Отечественной войной, не только достояние русской армии и флота, но и всего русского народа. А потому широкое увековечивание памяти обороны Севастополя, помощь престарелым ветеранам и надзор за местами упокоения усопших должны быть предметом попечения для всей России».

Неслучайно первая медаль Российской империи в память о военном событии появилась именно к 50-летию Севастопольской обороны, а дискуссии о содержании Панорамы в Севастополе велись на страницах общероссийской периодической печати (например, «Русский инвалид»), и эти дискуссии также инициировались великим князем.

По сути, в результате деятельности Александра Михайловича Севастопольская оборона стала смысловым центром Крымской войны. Так, в город были свезены памятники той войны из Николаева, Одессы, Киева; в рамках «50-летнего юбилея Севастопольской обороны» были приведены в порядок не только севастопольские кладбища, но и кладбища в Бахчисарае, Симферополе, Перекопе, Херсоне, Бериславе, Аккермане и Екатеринославе (список кладбищ приведён в книге Э. Парского «Севастополь и памятники его обороны» 1903 года).

Если первые десятилетия после самой войны речь шла о Восточной, а потом — о Крымской войне, то большинство работ, появившихся на рубеже XIX–ХХ веков, касались исключительно Севастополя:

• Богданович Е.В. Синоп – Севастополь. 18 ноября 1853 г. СПб., 1898.
• Быстряков И. Севастопольское братское кладбище. Севастополь, 1902.
• Валуева-Мунт А.П. Севастополь и его славное прошлое. СПб., 1899.
• Зайончковский А.М. Оборона Севастополя. Подвиги защитников. Краткий очерк с иллюстрациями. СПб., 1899. (переиздание 1903 года было «рекомендовано к прочтению», в 1904 году было издано 100 тысяч экземпляров для раздачи в виде подарка от императора в войска и учебные заведения).
• Оленин П. Севастополь. Мать-сыра-земля. Историческая хроника в 5 действиях. М. 1901 (спектакль, поставленный в народном театре императора Николая II).
• Парский Д.П. Севастополь и памятники его обороны. Одесса, 1901, 1903.
• Протопопов В.В. Даша Севастопольская. Исторический этюд в 2-х действиях. М., 1904 (спектакль, поставленный в народном театре императора Николая II).
• Рассказы о Севастопольской обороне с дополнительными извлечениями из сочинений «Оборона Севастополя» А. Погосского и «Оборона Севастополя» А. Зайончковского. М., 1884, 1874, 1878, 1890, 1899, 1900, 1902, 1904, 1909, 1911–1915.
• Шелонский Н.Н. Севастополь в осаде. СПб., 1898.

Понятно, что не все эти книги были непосредственно связаны с Александром Михайловичем.

Но в конечном итоге именно он стал олицетворением духа 50-летнего юбилея.

И когда на него была возложена подготовка «празднования 50-летия обороны Севастополя» с «правом привлекать для исполнительных обязанностей потребное число чинов разных ведомств, по соглашению с Главными их начальниками», то первыми, кто значились к приглашению в списке после положенных в таких случаях «особ императорской фамилии, пожелающих прибыть на торжества» и «фельдмаршала графа Милютина в качестве почётного гостя», были «депутации от войсковых частей, участвовавших в обороне Севастополя и сражениях при Альме, Балаклаве, Инкермане и на Чёрной речке». То есть — простой народ.

Неслучайно Комитет по восстановлению памятников Севастопольской обороны под руководством великого князя широко рекламировал в газетах и журналах издание «Сборника портретов участников Севастопольской обороны», подготовленное членом комитета и участником самой обороны П.Ф. Рербергом — небывалое ранее явление, когда под одной обложкой было собрано столько лиц: в первом выпуске их было 484, во втором — ещё 533.

Неслучайна и фигура Нахимова, который был «народным героем», а не официальным главнокомандующим, выведенная в качестве центральной на картине Рубо. А сюжет панорамы в конечном итоге утверждал «правая рука» князя А.Зайончковский.

Андрей Медардович Зайончковский, русский генерал, герой Первой мировой войны

Бюрократическая субординация была во многом чужда самому Александру Михайловичу — его государственную карьеру сопровождали конфликты то с дядей императора управляющим морским ведомством великим князем Алексеем Александровичем, то с «правой рукой» императора министром финансов Сергеем Витте.

Сам князь стремился поддерживать «народные массы» — архивный фонд конторы его двора, хранящийся в Российском государственном историческом архиве в Петербурге, полон прошений от крестьян и рабочих, просивших походатайствовать перед «высшими сферами» по самым разнообразным вопросам.

Первым наградным делом, инициированным великим князем опять же в обход правил в 1903 году по строительству памятников Севастопольской обороны, было дело двух братьев-крестьян Фроловых, один из которых был представлен к «золотой шейной медали на Владимирской ленте» (с «прыжком» через 5 наградных ступеней) «за усердие, оказанное при исполнении каменных работ сооружения здания панорамы Севастопольской обороны, строящегося к предстоящему 50-летию означенной обороны».

Речь шла о «безвозмездном и скором исполнении образцового участка каменной стенки, обозначающей направление линии обороны», что «значительно облегчило труд строительной комиссии по восстановлению памятников обороны в окончательной выработке типа означенной стенки».

В целом, если бы не специфическая для великокняжеской семьи фигура великого князя Александра Михайловича, выбравшего ещё в конце 1880-х годов для своей яхты «Тамара» Севастопольский яхт-клуб (что вызвало удивление его друга, будущего императора, а на тот момент ещё цесаревича Николая Александровича), а в дальнейшем для своей военно-морской службы — Черноморский флот, к началу ХХ века уже более 10 лет непосредственно знакомого с городом, пропитанного его «духом» и не боявшегося идти в случае необходимости, в общем-то, против воли императора, — современный Севастополь имел бы совсем другой исторический облик.

Память об этой фигуре за ХХ век истёрлась из истории города, хотя и ближайший помощник великого князя А. Зайончковский, и автор ключевых проектов к 50-летию — здания Панорамы и памятника Затопленным кораблям — Ф.Энберг остались жить в Советском Союзе. Но сегодня вспомнить великого князя Александра Михайловича и его роль в создании из Севастополя «города-памятника» не только уместно, но и в каком-то смысле — исторически справедливо.

Любовь Ульянова