Станет ли Мьянма Украиной для Китая?

Новостные каналы об этом сначала вроде бы громко рассказали, но потом как-то быстро затихли. Новость не вызвала интереса у публики. Не Куала-Лумпур, Паттайя или Пхукет, значит, не так уж и важно.

И даже когда спустя месяц пресса разохалась по поводу начавшегося ввода китайских войск на территорию Мьянмы, всё так же явно не зашло. Западная публика вообще слабо себе представляет расположение места событий. И еще меньше осознает, какое отношение имеет Мьянма конкретно к ним. Тем более вскоре выяснилось, что распространенные в интернете ролики якобы пересекающих границу колонн китайских военных грузовиков ни малейшего отношения к якобы начавшейся китайской оккупации северных провинций Мьянмы не имеют.

Тем более смешно было слушать, что на этот шаг Пекин пошел ради защиты идущего в Китай газопровода. Смешно потому, что сам газопровод действительно существует, и для КНР он играет достаточно важную роль. Более того, труб там даже две. По одной перекачивается 12 млрд кубометров газа из мьянманского месторождения Шы. По другой — 240 тыс. баррелей нефти в сутки. Обе начинаются от города Кьяуклью на океанском побережье и тянутся через всю страну на протяжении почти 800 километров на север, к границе с Китаем.

Так что ни введение войск в пограничный город сопредельной страны, ни даже оккупация всей ее северной части защитить нефтегазовую трубу не могли в принципе. Следовательно, и само заявленное событие сходу вызывало большие сомнения в достоверности. Тем более удивительные, что о них, как о чем-то достоверном, рассказали серьезные эксперты-китаисты.

Впрочем, главное в другом. Несмотря на кажущуюся малоизвестность, Мьянма сейчас оказалась в рискованном положении. Руководство США вознамерилось использовать эту страну в качестве «второй Украины», только на этот раз нацеленной против Китая.

Это покажется парадоксальным, но, несмотря на нахождение с разных сторон планеты, между Украиной и Мьянмой очень много общего. В первую очередь, изрядная искусственность их государственных образований. Только если на Украине внутреннее социальное напряжение создается противостоянием условных Новороссии, центральных «старых казацких» земель и так называемой западэнщины, то Мьянма — еще недавно называвшаяся Бирмой — состоит из 123 народов и народностей. Далеко не полностью согласных жить дружно и мирно. А некоторые, вроде народа рохингья (у нас чаще пишут рохинджа), так вообще существуют в условиях отсутствия множества базовых гражданских прав.

Правда, и с ними далеко не всё так просто и однозначно. Эта этническая группа «мусульманских индусов» считает, что раз их численность за прошедшие 20 лет выросла, то центральные власти теперь обязаны передать им в безвозмездное и вечное пользование дополнительные земли за пределами их традиционного проживания. Причем считает достаточно агрессивно.

Среди прочих в Мьянме имеется и китайская диаспора. Достаточно большая, около 5% из 60-миллионного населения страны. Занимающая особое положение в обществе. Эдакого среднего класса, в значительной степени контролирующего официальную, и в еще большей степени, нелегальную торговлю.

Последние три года американская пресса стала усиленно муссировать мысль о том, что китайская диаспора, будучи исторически пришлой, подвергается гонениям и лишь недавно стала проявлять заметную политическую активность. Из чего продвигается вывод о ее стремлении, если не объединиться с КНР, то воспользоваться этническими связями с могучим соседом для кардинального перераспределения официальной власти в стране.

Про пришлость — это правда, в остальном — нет. Когда-то, очень давно, на бирманские земли они действительно пришли, но за несколько веков истории не просто ассимилировались, но и нашли себе уникальную социальную нишу.

Оказалось, что большинство других местных мьянманцев, ну как местных, в том числе и пришлых, коих в Мьянме историческое большинство, очень плохие бизнесмены. Возможно, из-за традиционной лени, возможно, из-за специфики буддистской морали, возможно, из-за абстрактного отношения к жизни в целом, но торговая ниша тут оказалась практически пустой. В результате там сложился весьма устойчивый симбиоз. К тому же, по отзывам самих мьянманцев, китайцы с ними бизнес ведут куда честнее, чем любые другие прочие. Особенно иностранцы.

В результате китайцы настолько сильно ассимилировались, что деление на китайцев и бирманцев оказалось почти полностью размытым. И это всех там вполне устраивает. Тем более, что вот как раз в политику китайская диаспора предпочитает особенно не вмешиваться, хорошо понимая ее опасность как таковую.

Местная политика вообще крайне специфична. После поражения в трех войнах подряд, 1 января 1886 года территория современной Мьянмы вошла в качестве провинции в состав Британской Индии. Колонизаторы не стали напрягаться созданием местных управленческих кадров и просто завезли в нужном количестве уже готовых индийских чиновников и полицейских.

Тем самым запустив два процесса: миграцию индусов в тогда еще Бирму и обострение трений с оккупационной администрацией у местных бирманцев, периодически доходивших до вооруженных восстаний. В том числе носивших совершенно этнический характер, когда отдельные народности, поодиночке или образовывая союзы, пытались добиться независимости. Не только от Британии, но и от центральных властей тогдашней Бирмы.

А теперь взглянем на карту и увидим, что это сложное в этническом и политическом смысле пространство физически зажато между Китаем, Индией, Бангладеш, Лаосом и Тайландом. Да еще граничит с ними малопроходимыми джунглями и горами, что предопределяет высокий интерес местных к контрабанде и прочим видам незаконной деятельности. Вплоть до производства наркотиков.

Это к тому, что даже в британский исторический период целостность государства критично зиждилась на способности центральной власти удерживать эти земли в подчинении в первую очередь благодаря военной силе. Важность этого момента особенно возросла после ухода британцев и обретении Бирмой официальной независимости.

Основой государственности бирманская армия являлась всегда. Ее право брать власть в случае, если деятельность гражданских партий становится угрозой для государства, прямо закреплена в бирманской, теперь уже мьянманской, конституции.

По ней главнокомандующий ТАМАДО (местное официальное наименование вооруженных сил страны) имеет право «принимать и осуществлять государственную суверенную власть» «при возникновении чрезвычайного положения, которое может привести к распаду Союза, разрушению национальной сплоченности и потере суверенитета». А именно такая угроза в Мьянме как раз и возникла. При этом главком опирается на Совет национальной обороны и безопасности — в котором у военных есть большинство.

Ирония происходящего заключается еще и в том, что свергнутая Аун Сан Су Чжи, лидер «Национальной лиги за демократию» — партии, оппозиционной военной хунте, лауреат Нобелевской премии мира, и на протяжении ряда лет политзаключенная, является дочерью Аун Сана — бирманского генерала, революционера, в 1941—1947 годах руководителя борьбы за национальную независимость от Японии и Британской империи, в итоге и создавшего независимое государство Бирма. Более того, обласканная западным миром в 90-х, она потом лишилась множества почетных званий за то, что «закрывала глаза на тяжелое положение народа рохинджа».

Впрочем, до начала второго десятилетия нынешнего века Бирма/Мьянма считалась страной сложной, далекой и чрезвычайно бедной. Хотя имеющей достаточно запасов природных ископаемых, но не располагающей возможностями обеспечить их безопасную добычу. Уж в слишком диких местах они залегают. К тому же там везде ситуация постоянно балансирует на грани местной гражданской войны, активно подогреваемой огромными деньгами производящих наркотики кланов. Совершенно не заинтересованных в продвижении к ним нормальной стабильной цивилизации.

Все принципиально изменилось, когда на мировую арену стал выбираться Китай, формируя угрозу для геополитической гегемонии США. Собственно, сама мьянманская территория ему особо не нужна. Разве что как потенциальный потребительский рынок с населением в 60 млн человек. Но определяющим тут является другое — географическое положение Мьянмы.

80% китайского экспорта и 90% его импорта углеводородов (преимущественно идущего из Ближнего Востока) доставляется морем через игольное ушко Малаккского пролива, мало того что опасного в смысле пиратства, так еще легко запирающегося, при желании, находящимся под британским контролем Сингапуром. Да и геополитическая позиция Индонезии тоже далека от стабильной и позитивной. Что создает множество серьезных рисков для экономики КНР.

А тут в территориальных мьянманских водах еще нашлось приличных размеров газовое месторождение (извлекаемые запасы — 258 млрд кубометров), для освоения которого Пекин тут же предложил соседу необходимые деньги, специалистов и компании с необходимыми компетенциями. Стороны договорились, китайская компания CNPC всего за три года протянула до Китая газопровод протяженностью свыше 770 км, по которому Китай стал получать 12 млрд кубов газа ежегодно.

Эта магистраль стала вторым после туркменского (64 млрд куб метров газа в год) альтернативным каналом поступления углеводородов (покрывает 6% внутреннего потребления газа) в Китай. Через два года, в 2014 году, параллельно протянулся и важный нефтепровод, позволявший идущим из Ближнего Востока танкерам разгружаться через Мьянму, не заходя в Малаккский пролив и экономя почти две тысячи километров морского маршрута.

В результате только в два этих проекта Пекин инвестировал свыше $2,5 млрд. С учетом некоторых других общая сумма китайских инвестиций в страну сегодня переваливает за $3,3 млрд.

Но главное в другом. Китаю на мьянманском побережье Бенгальского залива очень нужен мощный грузовой порт, примерно, как Гвадар в Пакистане. Естественно, с соответствующей мощности железнодорожной магистралью до китайской территории. Нужен не просто так. Он потенциально обеспечит значительную экономию на экспортных логистических расходах, а также серьезно ослабит риск блокирования транспортных линий американским флотом в случае дальнейшего обострения американо-китайских отношений.

Плюс к тому, появление собственных отдельных «ворот во внешний мир» хорошо поспособствует ускорению экономического и промышленного развития юго-западных провинций самого Китая, сейчас существенно проигрывающих по внешним условиям основному промышленному кластеру на юго-востоке КНР.

Именно с этого момента и начались события, приведшие Мьянму к нынешнему военному перевороту.

Когда в США угрозу китайско-мьянманского сближения осознали, американское отношение к этой стране серьезно изменилось. Вашингтон внезапно вспомнил про высокую степень информационной и политической закрытости Мьянмы, а также про ее проблемы с демократией в стране. Помогать решить которые 20 января 2017 года туда срочно сорвался с визитом британский министр иностранных дел Борис Джонсон. Скрещивать демократию с диктатурой за период своего президентства в Мьянму дважды прибывал Барак Обама.

В процессе выяснилось интересное. Военные развивать свою страну, безусловно, хотят, но становиться чьим бы то ни было придатком не желают. Тем более американским, толкающим их на «вступление в союз против Китая» буквально на общественных началах: инвестиции США в их страну замерли на отметке $240 млн.

Нет, формально Обама активно агитировал бизнесменов на расширение сотрудничества с Мьянмой, но при одном обязательном условии — ни в коем случае не вкладывать деньги в любые бизнесы, совместные с местными военными. Что, мягко говоря, странно, так как в Мьянме всё сколько-нибудь серьезно доходное, в конечном счете, принадлежит военным.

Впрочем, отношения с Китаем армия выстраивает не менее жестко. В 2011 году военная администрация в одностороннем порядке приостановила строительные работы на плотине Митсоне — проекте стоимостью $3,6 млрд, осуществлявшемся в основном за счет китайского капитала.

Совсем недавно китайские предприятия в рамках экономического коридора Китай—Мьянма (CMEC) были отложены из-за опасений по поводу задолженности страны перед Китаем, а также значительного участия Китая в ключевых инфраструктурных проектах (например, его владения 85% акций в Глубоководном порту Кьяукфю).

Хотя это и не просто, однако китайское руководство такое развитие событий в целом устраивает. Китай вообще умеет работать вдолгую, без ненужных попыток ломать оппонентов жестко через колено.

Шаг за шагом, с остановками на многочисленные обсуждения, со спокойным откатом назад, но в итоге всё равно постепенно находя возможность достижения нужных договоренностей, Китай, что самое главное, никогда не выдвигал и не выдвигает к своим инвестициям никаких политических условий. Внутренние дела — это внутренние дела. Партнеры в своем доме всё решают сами. Они у себя хозяева. Главное — общее сохранение сотрудничества, а там стороны всегда когда-нибудь договорятся.

Совершенно другое дело — Запад. Особенно нынешние американские «неизвестные отцы», желающие «все и сразу». Им позиция мьянманских генералов не понравилась, а вот откровенно прозападные взгляды правительства президента страны Вин Мьина и государственного советника, а по сути премьер-министра, Аун Сан Су Чжи — очень даже.

Хотя там тоже далеко не всё оказалось «на мази». Лидеры «Национальной лиги за демократию» в значительной степени смахивают на украинских олигархов. Во всяком случае в части взглядов на то, кто где как должен решать, и какие обязательства соблюдать, а какие игнорировать. Политика гражданского правительства за последние годы сильно обострила центробежные процессы, грозящие физическим распадом мьянманского Союза.

Впрочем, нельзя исключать, что именно на создание богатой питательной почвы к «самовоспламенению» в Мьянме чего-то близко похожего на украинский «майдан», все изначально и нацеливалось. Во всяком случае ничем иным нельзя объяснить тот факт, что на парламентских выборах в стране в ноябре 2020 года, как установили военные, подтасованными оказались 38 млн голосов. Напомним, это в стране с населением в 60 млн человек.

Так что взорваться вскорости всё должно было красиво, сильно и ярко. Дальнейшая судьба страны и ее граждан никого из западных кукловодов особенно не волновала. Главное — что в случае успеха Китай надолго оказывался бы прочно заблокированным «со стороны Бенгальского залива». Но игру поломали военные, вовремя выполнив свою главную конституционную функцию.

Как там события пойдут дальше — пока сказать сложно. Как отмечено выше, генералы не за китайцев или американцев, они прежде всего свои собственные. А так как нахождение страны на стыке двух «геополитических плит» — американо-индийской и китайской — действует на Мьянму разрывающе, купирование процесса они неизбежно ищут через рост национализма как внутри общества, так и внутри правящих элит. Не гнушаясь при этом некоторых к нему приводить силой. Впрочем, надо признать, действуя в достаточно разумных пределах.

Какое до всего этого дело нам? Как оказывается — достаточно важное и многообещающее. Министр обороны РФ генерал армии Сергей Шойгу еще в январе текущего года прибыл в Нейпьидо, где обсудил с главнокомандующим вооруженными силами Мьянмы старшим генералом Мин Аун Хлайном военное и военно-техническое сотрудничество.

Мьянма желает сбалансировать положение расширением взаимодействия с Россией, как важным и серьезным международным игроком, каких-либо территориальных интересов к ней не имеющим. Но в не меньшей степени заинтересованным в ослаблении западной экспансии в Юго-Восточную Азию.

Это не означает быстрой и беззаветной дружбы, однако создает достаточно позитивные и долгосрочные перспективы по влиянию на то, каким станет новый мир после конца американской гегемонии. И также на то, чтобы «неизвестным отцам» не удалось превратить эту страну во вторую Украину. Помимо всего прочего это еще и достаточно обширный рынок, который для России явно не будет лишним.