Стратегическое значение российской военной базы в Судане

Несмотря на относительно небольшие размеры будущей базы – численность персонала не более 300 военных и гражданских лиц, одновременное нахождение не более четырех российских боевых кораблей, правда, можно даже с атомными силовыми установками, и ряд ограничений по объему хранения материально-технических средств, пресса, как российская, так и западная, в подавляющем большинстве сосредоточила свое внимание на вопросе контроля или угрозы контроля Россией транспортного потока в Красном море. Якобы через него проходит не менее 5% совокупного мирового товаропотока, следовательно, как пишут западные СМИ, «русские, когда захотят, смогут остановить мировую торговлю».

Хотя подобный подход, в целом, понятен, и даже традиционен, к реальной действительности он имеет довольно слабое отношение. Перекрытие Красного моря практически имеет смысл только в случае большой войны в ее горячей фазе. Но в этом случае отдаленная и малоразмерная база достаточно быстро уничтожается противником. Так что сколько-нибудь существенного военного значения, в том числе для задач блокирования международного судоходства в Красном море, она не имеет.

Ее задача заключается в прямо обратном – в сохранении мирного режима жизни региона и обеспечения безопасности судоходства, имеющего для России ключевое стратегическое значение. Морская база в Судане – это не противовес США или НАТО, она предназначена для укрепления и расширения российского стратегического присутствия в Африке.

Как известно, любая политика всегда опирается на экономику и вытекает из нее. Для возрождения геополитической мощи России критично необходимо нарастить масштабы своей экономики.

Сегодня российский ВВП составляет менее 5% от мирового, в то время как доля США превышает 24%, Евросоюза – 16,7%, Китая – около 19%. Изменить это соотношение опираясь исключительно на внутренний рынок Россия не в состоянии. 147 млн человек – слишком мало, если вспомнить, что население Китая – 1,4 млрд, остальных стран Юго-Восточной Азии – 655,2 млн, население Европы достигло 749 млн, а США – 328,9 млн человек.

Что важно, все перечисленные регионы в значительной степени закрыты к российской экономической экспансии даже в тех областях, где расширение экономического сотрудничества представляет однозначный взаимный интерес. Коллективный Запад и даже отдельно Евросоюз энергично сопротивляются российским энергетическим проектам, а ситуация с принципиальным непризнанием российской вакцины против коронавируса даже в условиях разрушающей экономику эпидемии COVID-19 вообще находится на грани абсурда. Во всяком случае, призыв МИД Франции не признавать вакцины, созданные в России и Китае, никак иначе трактовать невозможно, хотя, конечно, непродуманная до конца история с «игристым шампанским» сыграла на руку нашим оппонентам в Европе.

Также следует отметить невозможность в ближне- и даже среднесрочной перспективе интегрировать в российскую экономическую пирамиду страны постсоветского пространства. В том числе по причине утраты их экономической ценности ввиду прогрессирующей глубокой промышленной и научно-технической деградации за прошедшие три десятка лет.

Даже на Украине, крупнейшем, на момент распада СССР, промышленном кластере среди советских республик, сопоставимом по масштабу с Францией, к настоящему моменту спад объемов промышленного производства превысил 78%. Там больше не существует «Южмаша», Кременчугского сталелитейного завода, ведущего машиностроительного комплекса «Азовмаш», Запорожского автомобильного завода и множества других. Пошел под нож Черноморский судостроительный завод в Николаеве.

Какие-то перспективы пока еще сохраняет Белоруссия, а все прочие постсоветские республики полностью опустились до уровня сельскохозяйственных окраин. Причем, по отношению к России настроенных весьма негативно и, что еще важнее, не желающих, да и уже неспособных к какому бы то ни было активному самостоятельному развитию.

Иными словами, с точки зрения перспектив развития, для экономики России они являются пассивом. Тогда как Россия нуждается в достаточно большом и емком рынке, способном в больших, в идеале – почти не ограниченных количествах потреблять, прежде всего, промышленные товары российского производства, и настроенном на расширение сотрудничества.

Таковым на данный момент на планете остается только Африка. Там проживает 1,27 млрд человек, наблюдается самый высокий темп прироста населения и происходит социальный переход к буржуазному устройству общества. Последнее наиболее важно, так как оно формирует запрос на классическую форму государства, усложнение его экономической модели и рост объемов потребления. Что в сумме служит мощным стимулом к общему развитию и поиску внешних партнеров, сотрудничество с которыми сможет его обеспечить.

Кстати, не стоит забывать, что африканские страны – это еще 25% голосов в ООН.

Важно отметить, что колониальное прошлое тут играет против коллективного Запада, тем самым формируя выгодные условия для России. Состоявшийся в октябре 2019 года в Сочи Саммит и Экономический форум Россия – Африка это наглядно подтвердили.

На данный момент Россия имеет соглашения о военном и стратегическом сотрудничестве минимум с 19 из 54 независимых государств Черного континента. В том числе: Ботсвана, Буркина-Фассо, Бурунди, Гамбия, Гана, Гвинея, Замбия, Зимбабве, Камерун, Мозамбик, Нигер, Нигерия, Руанда, Сьерра-Леоне, Танзания, Центральноафриканская республика, Чад, Свазиленд, Эфиопия. Активно развивается сотрудничество с Южной Африкой.

Однако тут нельзя забывать, что на данном историческом этапе большинство африканских стран рассматривают сотрудничество с Россией не как результат готового окончательного стратегического выбора. На данный момент, это лишь следствие их тяги к внешнеполитической многовекторности и результат подхода «от противного».

Запад ассоциируется с колониальным наследием, а китайская политика в изрядной степени воспринимается как кабальная финансовая ловушка. На этом фоне только российская модель взаимодействия выглядит выгодной двусторонне. Но сама Россия при этом репутации сильного глобального геополитического игрока на континенте не имеет.

Тем самым явным образом обозначается дефицит так называемой мягкой силы, а в переводе на простой понятный русский – дефицита привлекательной позитивной репутации партнера, различные проблемы решать действительно способного, при этом отстаивать, в том числе жестко, свои интересы решительно готового, и тем привлекательного в качестве примера для подражания.

На оперативном уровне проблема состоит из двух частей. С одной стороны, постсоветский период был связан с уходом России из региона. В том числе со сворачиванием материальной базы российского присутствия. Часто принято вспоминать 600 американских зарубежных военных баз, но именно они позволяли Соединенным Штатам «оперативно реагировать» на многочисленные местные вызовы и угрозы, создавая Вашингтону репутацию «силы, которая всегда есть везде».

Африка является регионом со специфическим менталитетом. Там любят только сильных и уважают тех, кого видят. Чтобы добиться достаточно стабильного уважения не только среди узкого круга правящей элиты, но и в обществе в целом, Россия в Африку тоже должна «вернуться» зримо. В этом смысле развертывание постоянной военно-морской базы в Судане имеет значение многократно большее, чем фактический размер этой точки материально-технического снабжения российского флота.

Причем, суданская база – это лишь первый шаг. Для надежного прочного закрепления в Африке нам таких точек понадобится несколько. Как на побережье, так и в глубине континента.

Вторая составляющая проблемы сводится к необходимости создания нового механизма формирования местной элиты в представлениях о целесообразности и необходимости расширения и углубления дружбы с Россией. В свое время прочность отношений с СССР определялось тем, что в Советском Союзе, скажем, в 1988 году, обучалось 44,2 тыс. студентов из африканских стран, впоследствии формировавших изрядную часть местной элиты. Стоит отметить, что даже на момент распада СССР в 1992 высшая власть в трех африканских странах находилась в руках выпускников советских ВУЗов.

Сегодня масштаб российского влияния на элиту африканских стран в 3,5 раза меньше. В 2018 году в российских вузах обучалось 6781 студентов из стран Африки на программах бакалавриата, 8713 студентов – на программах специалитета, 1577 студентов – на программах магистратуры. Так как российское экономическое и культурное присутствие в регионе еще недостаточно значимо, у этих людей еще возникают определенные сложности с последующим трудоустройством дома.

Последнее связано с отсутствием внятной глобальной «африканской стратегии» у самой России. Мы движемся в Африку больше под давлением обстоятельств, чем опережая их. Поэтому зачастую сводим действия до оперативного и ситуационно-тактического уровня, чем в значительной степени как бы копируем «китайский путь» экономики без политики. И в этом заключается определенная ошибка.

Китайский подход – разовый. Чаще всего он сводится к относительно дешевому строительству объектов инфраструктуры в кредит на китайские деньги, из китайских материалов и руками китайских рабочих, с расчетом чрезвычайно долгосрочного – на протяжении 20–30–40 лет – их погашения. В том числе с постепенной заменой денежных платежей достаточно кабальными для местной экономики долгосрочными преференциями по использованию местных сырьевых ресурсов.

Такой путь для России неприемлем. В отличие от Китая, нам нужна, так сказать, улица с двусторонним движением, прежде всего, предполагающая рост уровня материальной жизни местного населения, что будет служить долгосрочным источником стабильного расширения спроса на российские товары и услуги, что для РФ стратегически гораздо более важно, чем простое сиюминутное извлечение разовой прибыли.

Тем более что на континенте сейчас набирает темпы урбанизация. За 1995–2015 годы численность городского населения выросла вдвое, достигнув 40%. Среднегодовые темпы процесса превышают 3–4%, что позволяет ожидать выход на 56% городского населения к 2050 году. Уже сейчас, к югу от Сахары насчитывается 456 млн уникальных пользователей мобильных телефонов. К 2025 году ожидается уже 600 млн. Континент считается бедным, но даже в 2017 году там было совершено 21 млн онлайн-покупок на общую сумму свыше 2 млрд долларов.

Расширение российской «инфраструктуры присутствия» позволит России постепенно занимать все большее место не просто в цифрах африканской экономики или российской торговли с Африкой, но и формировать у местного общества стремление на нас ровняться морально-психологически. Особенно если это будет приводить к закреплению в местных обществах представления «пришли русские и жизнь стала улучшаться».

Не стоит забывать, что на конец 2020 года 635 млн жителей Африки не имели доступа к электричеству, около 240 млн страдали от хронического недоедания, примерно 330 млн не имели стабильного доступа к источникам питьевой воды.

А это как раз не только осязаемо, но и способно послужить источником развития российского несырьевого экспорта вкупе с возможностью развития собственных передовых технологий, так как эти рынки на данный момент заняты достаточно слабо. Западные страны с такими проблемами не сталкивались уже много поколений, потому не испытывали потребности что-то изобретать в этих направлениях. Тем самым освоение Африки создает условия для возвращения Россией технологического лидерства в целом.

Но для этого в Африке мы должны присутствовать не только в ограниченных рамках чисто дипломатических представительств, как говорится, в виде «доброго слова», но и в виде, если что, «быстрого дела» – военных баз.