Убить дракона

Еще в 1990-е годы китайские и американские руководители признали, что отношения Вашингтона и Пекина — «наиболее важные двусторонние отношения в XXI веке». Эту фразу с тех пор часто повторяют в статьях и заявлениях ученых и официальных лиц двух стран, и ее сложно назвать преувеличением. Для того чтобы правильно понимать происходящее на международной арене, сегодня необходимо внимательно следить за тем, как складывается диалог США и КНР. Между тем становится очевидно, что Соединенные Штаты всерьез готовятся к противостоянию с набирающим мощь Китаем.

Очередным признаком того, что на мировой арене начались тектонические сдвиги, стала недавняя публикация Rand Corporation «Война с Китаем. Мыслить о немыслимом». В этой статье на основе данных о силах США и КНР в 2015 году и прогнозах на 2025 рассматриваются различные сценарии конфликта между Пекином и Вашингтоном.

Интересно, что «Немыслимое» (Unthinkable) было также кодовым названием первого плана войны с СССР, разработанного по заданию британского премьер-министра Уинстона Черчилля весной-летом 1945-го. Несмотря на использование одного и того же слова в заглавии, эти документы сильно разнятся. Британский план был разработан в строжайшей секретности, и о его существовании стало известно лишь десятилетия спустя. «Война с Китаем. Мыслить о немыслимом», напротив, находится в открытом доступе и является своего рода выплеском на поверхность напряженной и совершенно практической работы, которая ведется американцами уже несколько лет.

Эта работа, направленная на подготовку того, что впоследствии стало военным аспектом провозглашенного президентом Обамой «поворота в Азию», началась с совещания в узком кругу, проведенного министром обороны США Робертом Гейтсом с группой старших офицеров летом 2009 года. Тогда шеф Пентагона отдал распоряжение «тихо» анализировать сценарии возможного военного конфликта с КНР.

Одним из последствий этого сложного анализа и осознания сокращающегося разрыва между Китаем и США как с точки зрения ресурсов, так и с точки зрения военных технологий, стали многие важнейшие инициативы, которые определяют или будут определять отношения стран в ближайшие годы. Это непростая задача.

Китайский ВВП по паритету покупательной способности уже превосходит американский. При этом доля военных расходов в китайском ВВП в разы ниже и составляет, по официальным данным, около 1,5 процентов. Даже с учетом самых смелых оценок скрытых статей китайских оборонных расходов едва ли Пекин тратит на эти нужды более двух процентов ВВП, в то время как военный бюджет США стабильно превышает четыре процента ВВП. Для сравнения: среднемировой показатель доли военных расходов составляет 2,6 процента ВВП.

Это значит, что даже при низких темпах экономического роста Китай обладает существенными резервами для наращивания оборонных расходов. У США таких резервов нет — перспектив заметного наращивания бюджета Пентагона не видно на десятилетия вперед из-за груза госдолга.

Ситуация лишь ухудшилась по сравнению с временами, когда Гейтс отдавал распоряжение о планировании будущего конфликта с Китаем. Тогда, в 2009-м, казалось, что победа в Ираке уже у США в кармане, и присутствие на Ближнем Востоке можно существенно сократить. Но форсированный вывод войск из Ирака, утрата контроля над ситуацией в этой стране привели к новой политической катастрофе на Ближнем Востоке. Происходящее в этом регионе еще много лет будет отвлекать на себя значительные американские силы.

Еще одним препятствием для сосредоточения на Азии стал украинский кризис. Чтобы обеспечить давление на Россию со стороны ЕС, американцы сначала инвестировали значительный политический капитал в пропаганду тезиса о российской угрозе Прибалтике и Польше, а затем, оказавшись в ловушке собственной пропаганды, вынуждены были пойти на размещение в стратегическом захолустье Восточной Европы существенных сил на ротационной основе.
 

Артиллеристы Народно-освободительной армии Китая

Несмотря на то что китайский флот заметно расширяет географию своих действий, а в конце 2015 года страна начала строить первую зарубежную военную базу (пункт снабжения флота в Джибути), основные силы НОАК сконцентрированы вблизи вероятного театра военных действий — в восточных районах Китая. В то же время американские войска размазаны по всему миру и изменить эту ситуацию не удается.

Количественное соотношение по некоторым видам вооружений на тихоокеанском театре военных действий уже в пользу КНР, при этом китайские преимущества растут, а американские сокращаются. Неудачная внешняя политика и открытое сопротивление со стороны части групп интересов, заинтересованных в продолжении активной политики в Восточной Европе и на Ближнем Востоке, не позволяют американцам рационально перераспределять собственные силы.

Выходом из ситуации им видится «третья компенсационная стратегия» (third offset strategy), выдвинутая заместителем министра обороны Бобом Уорком в 2013 году. Первой компенсационной стратегией был «новый облик» Вооруженных сил США, реализовывавшийся в 1950-е и позволивший компенсировать советское превосходство в обычных вооружениях за счет насыщения войск разнообразным тактическим ядерным оружием. Вторая стратегия претворялась в жизнь в 1970-1980-е. Ее сутью было обеспечение армии современными системами управления, массовым высокоточным оружием и разведывательно-ударными комплексами. Эта стратегия рассматривается американцами как крайне успешная. В военном отношении ее результатом стал разгром армии Саддама Хуссейна в 1990-м, а в сфере гражданской экономики эти технологические инициативы принесли грандиозные плоды, включая, в частности, мобильную связь и интернет.
 

Боб Уорк

Оба раза американцы сумели обеспечить поддержание выгодного баланса своих сил при ограниченных бюджетных ресурсах. Теперь они намерены повторить этот успех: в рамках новой стратегии в ближайшие годы многие миллиарды долларов выделят на технологии, которые будут иметь ключевое значение и для войны, и для гражданской экономики (искусственный интеллект, аддитивные технологии, гиперзвук, оружие на принципе направленной энергии и тому подобное).

Показательно, что планирование этой стратегии и продолжающиеся до сих пор дискуссии о ней всецело осуществляются исходя из перспектив противостояния Китаю. Это «антикитайская» стратегия — так же, как первая и вторая были «антисоветскими». Она направлена на учет слабых мест именно китайского промышленного и научного потенциала и на сдерживание китайской мощи, в то время как Россия и Иран упоминаются лишь изредка, через запятую, — как КНР в годы холодной войны.

Тем не менее многие эксперты склонны не обращать внимание на эти факты. Дескать, разработка силовиками каких-то стратегий еще ни о чем не говорит — они обязаны иметь планы войны на все случаи жизни. А территориальные споры могут продолжаться десятилетиями, их участники будут совершать военные маневры и делать громкие заявления, при этом как ни в чем не бывало наращивая сотрудничество по другим направлениям.

Однако ситуация, о которой мы говорим, совершенно иного рода. Речь идет не о принятии минимальных предосторожностей на случай маловероятного конфликта, а о начальной стадии перестройки всей военной политики США. Ее цель — подготовка к противостоянию с примерно равным по силам и возможностям противником. До этого приоритетами военного строительства США была подготовка к исполнению роли мирового полицейского, подразумевавшей участие в локальных конфликтах и противоповстанческих операциях в далеких частях планеты. Такая ситуация сохранялась на протяжении последней четверти века.

Эксперты, полагающие, что конфликт США и КНР невозможен, оперируют стандартным набором аргументов. Суть их такова: страны связывает огромный товарооборот (более 600 миллиардов долларов в год), дети китайской элиты учатся в университетах США, а большинство граждан КНР находятся под воздействием американской «мягкой силы», поскольку смотрят голливудские фильмы и посещают Макдоналдс.

Однако опыт доказывает несостоятельность этих аргументов. Идеи о том, что торговля и инвестиции уберегают от конфликтов, были популярны перед Первой мировой войной и этой же войной были похоронены.
 

Сотрудники закусочной Макдоналдс в Шэньчжэне

Вооруженные конфликты между важнейшими экономическими партнерами в европейской и мировой истории были частым явлением. Для Японии 1930-х крупнейшими торговыми партнерами были США, Великобритания, Голландия (с ее азиатскими владениями) и Китай — ровно те страны, на которые она впоследствии и напала. Для России важнейшим торговым партнером перед Первой мировой была Германия, а для самой Германии — Великобритания. Франция была важным партнером Германии на протяжении всего длительного периода франко-немецкой вражды с середины XIX века и до Второй мировой. Что касается мягкой силы, то ни одна страна современного мира, включая США, не может соревноваться в этом отношении с Францией XVIII-XIX веков. Были времена, когда великим немецким и русским поэтам и писателям приходилось приучать публику читать на родном языке, а не по-французски. Русская аристократия времен наполеоновских войн была франкоязычной и ориентированной целиком на французские культуру и образ жизни, но все это никоим образом не уберегало от войн.

Военные и политические признаки нарастающего американо-китайского конфликта налицо, а доводы в пользу невозможности такого конфликта несостоятельны. Причины противоборства двух стран — классические, и знакомы еще по временам борьбы европейских империалистических держав.

Например, современный Китай по показателям душевого ВВП с учетом паритета покупательной способности уступает России почти вдвое. При этом КНР уже является крупнейшим импортером энергоносителей и важнейшим импортером многих других видов сырья. Возможности Китая развиваться в качестве сборочной площадки для мировых брендов исчерпаны: его население стареет, рабочая сила сокращается, зарплатные требования растут. Путь КНР — превращение в крупнейшего мирового экспортера относительно высокотехнологичной продукции собственной разработки, выпускаемой китайскими же корпорациями под собственными брендами.
 

Встреча Барака Обамы и Си Цзиньпина на Климатическом саммите в Париже. 30 ноября 2015

Иначе говоря, Китай повторит пути Японии и Южной Кореи. Становление этих стран в качестве индустриальных держав оказало шоковое воздействие на многие важные отрасли экономики в Западной Европе и США — прежде всего это коснулось автопрома, электронной промышленности, судостроения, металлургии. Некоторые крупные компании с вековой историей были уничтожены, многие отрасли промышленности погрузились в стагнацию, которая так и не была преодолена.

Выход в таком же качестве на мировой рынок гигантского Китая может иметь на порядок более серьезные последствия. И тут встает вопрос: до какой степени США и их партнеры способны влиять на этого нового игрока? Япония времен своего экономического возвышения была по сути страной с ограниченным суверенитетом, а Южная Корея — зависимым младшим партнером Штатов. Это открывало определенные возможности для координации экономических политик и позволяло пусть с немалым трудом, но встроить новых крупных игроков в возглавляемую США мировую экономическую систему.

Американская политика в отношении Китая начиная с 1980-х базировалась на уверенности в том, что рыночные реформы естественным путем приведут к трансформации политико-экономической системы КНР по образцу азиатских стран-союзников Вашингтона, установлению в стране местного варианта либеральной демократии и формированию правящей элиты, готовой принять лидерство США. Подобные взгляды достигли пика популярности в 1990-е: президент Билл Клинтон любил рассуждать о том, как интернет и сотовые телефоны в сочетании с частным предпринимательством сами собой изменят КНР.
 

К настоящему времени подобные ожидания ушли в прошлое. Современный Китай во многом напоминает державы Европы времен индустриализации и урбанизации — национализм, подпитываемый растущей мощью, обострение внутренних противоречий, популярность радикальных взглядов, спайка крупного капитала, чиновничества и военных, активная экономическая экспансия вовне. Все это сочетается с тысячелетним имперским наследием и острой жаждой реванша за пережитые в XIX-XX веках поражения и унижения.

КНР явно не является сейчас страной, способной признать господство США и намеренной перестраивать свою политико-экономическую систему по американскому образцу, даже если такие взгляды популярны у части элиты. Китай напоминает Германию конца XIX века: борьба за «достойное место» в мире превратилась в национальную идею, а западный либерализм не пользуется популярностью в обществе.

Показательной можно считать статью виднейшего американского синолога Дэвида Шамбо «Предстоящий коллапс Китая», в которой он утверждал, что политическая система КНР начала двигаться в неверном направлении, уводящем ее от магистрального пути истории, и, следовательно, обречена на крах, причем с высокой вероятностью сопровождаемый насилием и хаосом.

Неизбежность краха любого режима, не развивающегося в направлении либеральной демократии западного образца, является для американцев догмой. При этом они полагают, что до тех пор, пока коллапс не произошел, подобный режим надо сдерживать, при необходимости жестко, как это делалось в отношении СССР.

Военные аспекты такого сдерживания видимы и хорошо различимы, наряду с этим реализуется обширный комплекс политических и экономических мер. Барак Обама прямо заявлял, что целью ускоренного заключения соглашения о Транстихоокеанском партнерстве было «не дать Китаю писать правила мировой торговли». США играют ключевую роль в организации международного давления на Китай по проблемам Южно-Китайского моря и ситуации на Корейском полуострове. Периодически вводятся новые санкции против высокотехнологичных китайских компаний.

Процесс нарастания противоборства между двумя гигантами современного мира будет постепенным, но необратимым. Нельзя забывать, что именно наша позиция по отношению к этому конфликту будет главным образом определять будущее России в XXI веке.

Первоисточник https://lenta.ru