Уникальная и забытая: рождение советской ПРО. Возвращаемся в СССР

История противоракетной обороны СССР сплетена из трех основных компонентов.


Во-первых, это биографии и достижения двух отечественных отцов модулярной арифметики, подхвативших в СССР научный факел, зажженный Антонином Свободой – И. Я. Акушского и Д. И. Юдицкого.

Во-вторых, это история именно модулярных суперкомпьютеров ПРО, которые были созданы для знаменитой противоракетной системы А-35, но так и не пошли в серию (мы попытаемся ответить, почему так случилось и что пришло им на замену).

В-третьих, это история побед и поражений Генерального конструктора ПРО Г. В. Кисунько – личности великой и, как и полагается, трагической.

Наконец, разбирая тему машин ПРО, нельзя не упомянуть и Карцева, совершенно гениального человека, чьи разработки по дерзости превосходили даже легендарные машины Cray Сеймура Крэя, называемого на западе The Father of Supercomputing. Ну и, естественно, тема младшей сестры ПРО – противовоздушной обороны всплывет по ходу дела тоже, без нее тут никак не обойтись. Разумеется, о ПВО в нашей стране сказано и написано очень много, автор вряд ли что-то может добавить к авторитетным источникам, так что этой темы мы коснемся лишь в минимально необходимом объеме.

Начнем непосредственно с постановки задачи – каким образом были инициированы первые работы в области противоракетного оружия, кто такой Григорий Васильевич Кисунько и какую роль в разработке знаменитых систем А, А-35 и А-135 сыграли типичные дрязги и разборки советских министерств.

История ПВО/ПРО ведет отсчет с 1947 г, когда о ядерных МБР и их перехвате речи не шло, вопрос заключался в том, как защитить советские города от повторения судьбы Хиросимы и Нагасаки (отметим, к слову, что задачи именно ПВО в нашей стране были решены вполне успешно). В том году было образовано СБ-1 (позднее КБ-1, еще позднее – НПО «Алмаз» им. А. А. Расплетина).

Инициатором создания выступил всесильный Берия, конструкторское бюро было организовано специально под дипломный проект его сына, Сергея Лаврентьевича. Про личность Берии-старшего написано и сказано немало, отметим только тот факт, что параллельно со своей основной деятельностью по вылавливанию врагов народа он живо интересовался новейшими достижениями военной техники – от ядерной бомбы до радаров и реактивных двигателей и курировал и продвигал огромное количество передовых разработок (хотя и в свойственной ему своеобразной манере, вспомним знаменитые ЦКБ-29 и ОКБ-16).

Его сын в 1947 закончил Ленинградскую академию связи имени С. М. Будённого и разработал управляемый самолет-снаряд, запускаемый по крупным морским целям (своеобразное переходное звено между Фау-1 и современными ПКР). Начальником КБ-1 стал П. Н. Куксенко, руководитель дипломного проекта. Система «Комета» стала первым образцом советского управляемого ракетного оружия.

Отметим, что Сергей был талантливый и приятный в общении молодой человек, отнюдь не любитель открывать двери внушающим ужас именем своего отца, и у многих, кто работал с ним, об этом периоде остались самые теплые воспоминания. Даже Кисунько (о резкости и нетерпимости которого ко всевозможным наделенным властью идиотам и о том, чего ему это в итоге стоило, мы еще поговорим) отзывался о Сергее очень позитивно.
Сам Кисунько был человеком трудной судьбы (хотя, ознакомившись с биографиями отечественных конструкторов, этому уже не удивляешься). Как скромно сказано в Википедии, он
 

Семейные обстоятельства заключались в том, что его отца Василия признали кулаком и очередным врагом народа и казнили в 1938-м (как мы помним, эту историю также повторили и родители Рамеева, Матюхина, и не их одних, ну не везло советским конструкторам на родственников, сплошь предатели да вредители), однако, Григорий Васильевич оказался парень не промах и подделал справку о социальном происхождении, что и позволило ему (в отличие от Рамеева) поступить в высшую школу.

В аспирантуру он попал, к несчастью, в Ленинград, прямо перед войной, записался добровольцем, зачислен в ПВО, выжил, дослужился до лейтенанта и в 1944 был назначен преподавателем в ту самую Ленинградскую академию связи. Со студентами он ладил хорошо, и, когда было организовано то самое КБ-1, Сергей переманил в него нескольких своих однокурсников и любимого преподавателя. Так Кисунько начал разрабатывать управляемые ракеты, в частности, работал над С-25 и С-75.
 

Письмо семи маршалов

В сентябре 1953-го, уже после ареста Берии и отстранения его сына от всех работ, в ЦК КПСС было направлено знаменитое «письмо семи маршалов», которое обсудили в научно-техническом комитете ТГУ. В письме, подписанном Жуковым, Коневым, Василевским, Неделиным и другими героями войны, было высказано справедливое опасение развитием новейшего баллистического оружия и высказана просьба о начале разработки мер противодействия оному.

Как писал Борис Малашевич (Малашевич Б. М. Очерки истории российской электроники. – Вып. 5. 50 лет отечественной микроэлектронике. Краткие основы и история развития. – М.: Техносфера, 2013), основываясь на стенограмме научного секретаря НТС Н. К. Остапенко, «заседание прошло с невиданным эмоциональным накалом», и это еще очень-очень мягко сказано. Академики чуть не поубивали друг друга.

Минц сходу заявил, что письмо –
 

Его поддержал генеральный конструктор ракет ПВО Расплетин:
 

Генерал-полковник И. В. Илларионов, принимавший участие в создании систем ПВО, в начале 1950-х, вспоминал:
 

Заметим, что в своем скептицизме Королев, отчасти был прав, абсолютно непреодолимая система ПРО действительно невозможна, что, впрочем, не отменяло необходимости иметь хоть какую-то – даже дырявая кольчуга лучше, чем голое тело, тем более что ПРО играло, как мы уже говорили, скорее, важную морально-символическую роль. Его наличие и необходимость его преодоления заставляли крепко задуматься перед тем, как играть с красной кнопкой.

В итоге же консервативная комиссия по традиции захотела спустить все на тормозах, профессор А. Н. Щукин выразил эту общую мысль так:
 

Однако, тут слово взял Кисунько, в первый (но далеко не последний раз) в своей карьере вступив в открытую конфронтацию, как с корифеями старой школы, так и с чиновниками. Как оказалось, он успел не только прочитать письмо маршалов, но и сделать все предварительные расчеты и констатировал, что
 

В результате комиссия раскололась.

На стороне Минца и Расплетина был их практический опыт (ну и, соответственно, нажитые годы и влияние в Партии), на стороне Кисунько – блестящие теоретические выкладки и энергия, и дерзость молодости (он был на 15–20 лет моложе большей части присутствующих), а так же неопытность. В отличие от корифеев, он к тому моменту, скорее всего, был не знаком с двумя провальными попытками создания эскизных проектов ПРО. Речь идет о РЛС «Плутон» и проекте Можаровского.

«Плутон» пытался разработать НИИ-20 (созданный в 1942 в Москве, позже НИИЭМИ, не путать с Центральным институтом авиационной телемеханики, автоматики и связи, позже ВНИИРТ) в середине 40-х годов, это была монструозная РЛС дальнего обнаружения (до 2000 км). Антенная система должна была состоять из четырех 15-метровых параболоидов на вращающейся раме, установленной на 30-метровой башне.

Что удивительно – примерно столько же позже независимо насчитал и Кисунько, сходу заявивший академикам, что всего-то надо построить 20-метровый радар и дело в шляпе (очевидно, что, помня «Плутон», академики изрядно скривились на такую дерзость).

Вместе с проектом станции «Плутон» были предложены и проработаны варианты построения системы ПРО и сформулированы требования к средствам поражения. В 1946 году проект бесславно завершился констатацией, что идея содержит много элементов новизны с неясными путями решения, и отечественная промышленность пока не готова к строительству радиолокационных макросистем.

Вторым провальным к тому времени проектом был концепт НИИ-4 (лаборатория реактивного, ракетного и космического оружия МО СССР, там же был сконструирован «Спутник-1»), исследованный в 1949 году под руководством и по инициативе Г. М. Можаровского из Военно-воздушной инженерной академии им. Жуковского. Речь шла о защите отдельного района от баллистических ракет типа «Фау-2», единственных, известных миру на тот момент.

В проект были заложены основные принципы, переоткрытые позже группой Кисунько (впрочем, по косвенным данным, он получил доступ к информации о проекте в середине 1950-х и позаимствовал оттуда пару идей, в частности, кольцевой разлет осколков противоракеты): ракета с обычной БЧ против ракеты при радиолокационном обеспечении. В технических реалиях рубежа 1940–1950-х годов проект был совершенно нереализуем, что признали и сами авторы.

В 1949 году Сталин приказал свернуть все работы в пользу скорейшего создания системы ПВО Москвы (проект «Беркут», позже – знаменитый С-25), и о теме ПРО забыли до письма маршалов.

На совещании Кисунько поддержал (но очень аккуратно!) главный инженер КБ-1 Ф. В. Лукин:
 

А так же его шеф, начальник КБ-1 П. Н. Куксенко. И самое главное – тяжелейшая артиллерия в лице маршала-министра Устинова. Результатом совещания стало создание комиссии, куда вошел компромиссный А. Н. Щукин, два противника ПРО – Расплетин и Минц и единственный сторонник ПРО Ф. В. Лукин.

Как пишет Ревич:
 

В дальнейшем это вылилось в настоящее побоище за специалистов между Расплетиным и Кисунько.

В итоге работы были инициированы, но высокопоставленных врагов до гроба генеральный конструктор ПРО приобрел в тот день немало (однако, ему повезло пережить их всех). Что намного печальнее – враги эти не только не помогали в разработке ПРО, но и всячески саботировали проект с целью опозорить молодого выскочку и доказать, что система противоракетной обороны – пустое разбазаривание народных денег. Во многом из-за этого и закрутилась вся последующая драма, перемоловшая немало талантливых конструкторов ЭВМ.
 

Фигуры на доске

Итак, к 1954 году на доске стояли следующие фигуры. С одной стороны, было Министерство радиотехнической промышленности и его ставленники.

В. Д. Калмыков. С 1949 года – начальник Главного управления реактивного вооружения министерства судостроительной промышленности СССР, с 1951 года на ответственной работе в аппарате СМ СССР по руководству оборонными отраслями промышленности. С января 1954 года – министр радиотехнической промышленности СССР. С декабря 1957 – председатель Государственного комитета Совета Министров СССР по радиоэлектронике. С марта 1963 года – председатель Государственного комитета по радиоэлектронике СССР – министр СССР. С марта 1965 года – министр радиопромышленности СССР. Итог противостояния (не только с группой Кисунько, разборки на уровне министерств там были жесточайшие всех со всеми) – подрыв здоровья и преждевременная смерть в 1974 году (65 лет).

А. А. Расплетин. Главный конструктор РЛС наземной артиллерийской разведки СНАР-1 (1946 г.), многоканальной и многофункциональной РЛС Б-200 (комплекс ПВО С-25, 1955), затем радаров комплексов С-75, С-125, С-200, начал работу над С-300, но не успел закончить. Итог противостояния – инсульт и смерть в 1967 году (58 лет).

А. Л. Минц. В 1922 году создал первую в стране армейскую ламповую радиотелеграфную станцию, которую в 1923 году под индексом «АЛМ» (Александр Львович Минц) приняли на вооружение. С 1946 года – член-корреспондент Академии наук. Позднее инженер-полковник академик А. Л. Минц был назначен заведующим «Лаборатории № 11» в составе ФИАН, разрабатывающей СВЧ-генераторы электронных и протонных ускорителей. В основном прославился проектированием радиостанций, один из главных конструкторов РЛС дальнего обнаружения, конструктор первого синхрофазотрона в Дубне. Итог противостояния – на удивление долгая и счастливая жизнь, умер в 1974 году в возрасте аж 79 лет. Впрочем, Минц в эту борьбу всю душу и не вкладывал, его область научных интересов была иной, премиями он был обласкан и так, так что в разборках с Кисунько он поучаствовал только краем.
 

Команда «красных», пожилые ударники соцтруда – слева направо: Калмыков, Расплетин, Минц. Фото: wikipedia.org

На противоположной стороне доски стояли представители Министерства обороны и их протеже.

Д. Ф. Устинов. Все титулы перечислять никакой книги не хватит, Народный комиссар и министр вооружения СССР (1941–1953), министр оборонной промышленности СССР (1953–1957). Министр обороны СССР (1976–1984). Член (1952–1984) и секретарь (1965–1976) ЦК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС (1976–1984), лауреат 16 орденов и 17 медалей и прочее и прочее. Противостояние на нем почти не сказалось, и умер он мирно в 1984 году в 76 лет.

Ф. В. Лукин. Уже многократно упоминаемый здесь, в 1946–1953 гг. главный конструктор комплексных систем «Вымпел» и «Фут» радиолокационных и счётно-решающих приборов для автоматизации стрельбы корабельной зенитной артиллерии крейсеров, с 1953 года замначальника – главный инженер КБ-1, принял участие в работах над комплексами ПВО С- 25 и С-75, участвовал в разработке первой серийной советской ЭВМ «Стрела», продвигал модулярную арифметику и суперкомпьютеры. Итог противостояния – не пережил отмены проекта 5Э53 и скоропостижно скончался в том же 1971 году (62 года).

И наконец, главный герой – тот, кто заварил всю эту кашу – Г. В. Кисунько. С сентября 1953 года – начальник СКБ № 30 КБ-1. В августе 1954 года приступил к разработке предложений по проекту экспериментальной системы противоракетной обороны (система «А»). С 3 февраля 1956 года – главный конструктор системы «А». В 1958 году был назначен главным конструктором системы ПРО А-35. Итог – на удивление пережил не только все разборки и окончательное отстранение от разработки систем ПРО, но и всех их участников и умер мирно аж в 1998 году в возрасте 80 лет. Впрочем, здесь свою роль сыграло то, что он был сильно моложе всех участвовавших, на момент конфликта ему было всего 36 и на его здоровье это настолько не сказалось.
 

Команда «синих», военные – слева направо: Устинов, Лукин, Кисунько. Фото: wikipedia.org

На стороне Министерства обороны были группы разработчиков Юдицкого и Карцева, на стороне Министерства радиопромышленности – никого (они разрабатывать компьютер для ПРО вообще не считали нужным). ИТМиВТ и Лебедев занимали нейтральную позицию, сначала мудро самоустранившись от титаномахии и сняв свои проекты с конкурса, а затем просто примкнув к победителям.

Отдельно нужно отметить, что ни Расплетин, ни Минц не были злодеями в этой истории, скорее, их использовало МРП в своей конкурентной борьбе с МО.

Теперь главный вопрос – а о чем, собственно, был скандал и почему эти министерства так поцапались?

Естественно, основным был вопрос престижа и колоссального, чудовищного финансирования. МРП считало, что нужно усовершенствовать уже имеющиеся (и разрабатываемые их людьми) установки ПВО и не возиться с какими-то новомодными ПРО, МО считало, что нужно проектировать комплекс ПРО с нуля – от радаров до ЭВМ. Помешать разработкам ЭВМ Министерства обороны Министерство РП не смогло (хотя и удачно закопало проект Карцева, вместе с самим Карцевым, единственные машины, которые ему позволили построить, были употреблены не на ПРО, а на бесполезный проект контроля космического пространства), но оно могло помешать их внедрению, что и было проделано с привлечением тяжелейшей артиллерии – самого Генсека Брежнева, о чем мы и поговорим в следующих частях.

Свою роль в противостоянии сыграла и личность Кисунько. Он был молодым, дерзким, резким на слова, нулевым подхалимом и абсолютно неполиткорректным человеком, не стеснявшимся назвать идиота идиотом в присутствии кого угодно на совещании любого уровня. Естественно, такая невероятная поперечность не могла не настроить против него огромное количество людей, и если бы не могущественнейший маршал Устинов, кончил бы Кисунько свою карьеру куда быстрее и куда печальнее. Следствием возраста стала и его открытость всем инновациям и нешаблонное мышление, дерзость которого поражала, что тоже не добавляло ему популярности. Именно он предложил радикально новую и казавшуюся тогда безумием концепцию построения ПРО, опираясь не на ядерные, а на обычные противоракеты с невероятной точностью наведения, которую и должны были обеспечивать сверхмощные ЭВМ.

Вообще, на историю создания средств ПРО повлияло и объективное обстоятельство – фантастическая сложность задачи, причем с развитием средств доставки у потенциального противника, все возраставшая по ходу разработки. Эффективная система практически 100-процентной защиты от настоящего массированного ядерного удара вообще едва ли могла быть построена, в принципе, но техническая возможность разработки такого проекта у нас, безусловно, была.

Как же был поставлен вопрос о применении и разработке сверхЭВМ?

Как мы помним, с компьютеризацией в СССР к началу 1960-х все было печально, машин было мало, все они были несовместимы, распределялись директивно по министерствам и КБ, за машинное время дрались толпы ученых, машины были секретными и полусекретными, регулярных компьютерных курсов, равно как и литературы, не было. В ведущих вузах разработки почти не велись.

В США в это же время мэйнфреймы для военных и бизнеса помимо IBM производили Burroughs, UNIVAC, NCR, Control Data Corporation, Honeywell, RCA и General Electric, не считая контор помельче, таких как Bendix Corporation, Philco, Scientific Data Systems, Hewlett-Packard и еще нескольких, число компьютеров в стране исчислялось тысячами и доступ к ним был у любой более-менее крупной компании.

Если же отмотать к моменту начала проекта ПРО – 1954 году, то все становилось совсем уныло. К этому времени еще сама идея компьютеров и их возможностей в СССР была еще до конца не осознана, и доминировало представление о них, как о просто больших калькуляторах. Широкая техническая общественность получила некоторое представление об ЭВМ только в 1956 году из книги А. И. Китова «Электронные цифровые машины», но хвост непонимания тянулся за компьютерами еще лет десять.

В этом отношении Кисунько был настоящим визионером. В те годы вершиной управляющих машин в СССР были аналоговые приборы, например, в самом передовом ЗРК С-25 управление осуществлялось, как в зенитках Второй мировой войны – электромеханическим аналоговым счетно-решающим прибором (точнее – так было поначалу, но затем группа вывезенных из Германии специалистов усовершенствовала проект, доктор Ганс Хох за счет аналитических трюков с координатами упростил компьютер наведения, что позволило сделать его полностью электронным).

В 1953–1954 годах, когда Кисунько выдвинул свой проект, количество работающих ЭВМ в стране исчислялось единицами, о том, чтобы применить их в качестве управляющих, даже речи не шло, кроме того, возможности и БЭСМ-1, и «Стрелы» были более чем скромными. Эти факты, несомненно, были в ряду главных причин, по которым проекты Кисунько воспринимали, по ехидному выражению А. А. Расплетина, как
 

Кисунько не просто ориентировался на цифровую технику, а построил вокруг еще не существующих мощных ЭВМ всю концепцию своего проекта.

Остался вопрос – а где взять ЭВМ?

Сначала Кисунько посетил ИТМиВТ Лебедева и увидел там БЭСМ, однако констатировал, что
 

Однако в ИТМиВТ компьютерами занимался не только Лебедев, но и Бурцев, имеющий свои подходы к построению высокопроизводительных систем. В 1953 году Бурцев разработал два компьютера «Диана-1» и «Диана-2» для нужд ПВО.

Всеволод Сергеевич вспоминал:
 

Это стало первым опытом использования компьютера в ПВО в СССР.

Для Кисунько Бурцев построил две машины – М-40 и М-50. Это был двухмашинный комплекс для управления РЛС дальнего обнаружения и сопровождения цели и наведения противоракеты. М-40 начала выполнять боевые задачи в 1957 году.

Фактически это была не новая машина, а радикальная модификация БЭСМ-2 для войск ПВО, по меркам СССР довольно неплохая – 40 kIPS, с фиксированной запятой, ОЗУ 4096 40-разрядных слов, цикл 6 мкс, разрядность командного слова 36 бит, система элементов ламповая и феррито-транзисторная, внешняя память – магнитный барабан ёмкостью 6 тыс. слов. Машина работала в комплексе с аппаратурой процессора обмена с абонентами системы и аппаратурой счёта и хранения времени.

Чуть позже появилась М-50 (1959 г.) – модификация М-40 для работы с числами с плавающей запятой, фактически, как сказали бы в 1980-е, сопроцессор FPU. На их базе и был двухмашинный контрольно-регистрирующий комплекс, на котором обрабатывались данные натурных испытаний системы ПРО, суммарной мощностью 50 kIPS.

С помощью этих машин Кисунько доказал, что был полностью прав в своей идее – экспериментальный комплекс «А» в марте 1961 года впервые в мире ликвидировал боевую часть баллистической ракеты осколочным зарядом, в полном соответствии с задуманным (на радостях генсек Хрущев чуть не скатил мир в третью мировую, инициировав Карибский кризис).

Примечательно то, что в обмене информацией с внешними устройствами для М-40 впервые был использован принцип мультиплексного канала, благодаря которому без замедления вычислительного процесса удалось осуществить работу с десятью асинхронными каналами, которые связывали машины с комплексом ПРО.

А самым интересным было то, что элементы комплекса находились на расстоянии 150–300 км от командного поста и были связаны с ним специальным радиоканалом – беспроводная сеть в 1961 году в СССР, это было действительно круто!

Во время решающего испытания случился страшный момент. Игорь Михайлович Лисовский вспоминал:
 

Памятник первой в мире противоракете В-1000 комплекса «А» на штатной ПУ СМ-71П в г. Приозерске, полигон Сары-Шаган Фото: militaryrussia.ru

Это был 80-й экспериментальный пуск и первый успешный перехват ракеты Р-12 с макетом БЧ на высоте 25 км и удалении 150 км. РЛС «Дунай-2» системы «А» обнаружила цель на дальности 975 км от пролонгированной точки ее падения на высоте свыше 450 км и взяла цель на автосопровождение. ЭВМ рассчитала параметры траектории Р-12, выдала целеуказание РТН и пусковые установки. Полет противоракеты В-1000 осуществлялся по регулярной кривой, параметры которой определялись прогнозируемой траекторией цели. Перехват произошел с точностью 31,8 м влево и 2,2 м вверх, при этом скорость головной части Р-12 перед поражением была 2,5 км/с, а скорость противоракеты 1 км/с.
 

США

Забавно отметить параллели с американцами, и в этот раз не в их пользу. Начали они на 2 года позже, но в тех же обстоятельствах – в 1955 году, армия США обратилась к фирме «Bell» с просьбой провести исследование возможности применения зенитных ракет MIM-14 Nike-Hercules для перехвата БР (осознана же необходимость в этом, как и у нас, была куда раньше – еще когда на головы англичан сыпались «Фау-2»). Американский проект развивался куда более гладко и имел куда большую вычислительную и научную поддержку – за год инженеры Bell провели более 50000 симуляций перехвата на аналоговых ЭВМ, тем удивительнее, что группа Кисунько не только не отстала от них, но еще и обогнала в итоге! Что также интересно – американцы изначально делали расчет на маломощные ядерные заряды, группа Кисунько предлагала работать куда более ювелирно.

Что не менее интересно – в США тоже была своя версия битвы министерств (правда куда менее трагическая и бескровная): конфликт между армией США и ВВС. Программы разработки зенитного и противоракетного оружия армии и ВВС были раздельными, что приводило к растрате инженерных и финансовых ресурсов на схожие проекты (хотя и порождало конкуренцию). Кончилось все тем, что в 1956 году министр обороны Чарльз Эрвин Уилсон (Charles Erwin Wilson) волевым решением запретил армии разрабатывать дальнобойное (свыше 200 миль) оружие (а системы ПВО им порезали вообще до стомильного радиуса).

В итоге армия решила сделать свою ракету (с дальностью меньшей, чем ограничение министра) и в 1957 году заказала фирме «Bell» разработку новой версии ракеты, названной «Nike II». Программа ВВС тем временем жестко тормозила, новый министр Нил Макэлрой (Neil McElroy) в 1958 году отменил предыдущее решение и разрешил армии доделать свою ракету, переименованную в «Nike-Zeus B». В 1959 (позже на год, чем проект «А») состоялись первые пробные пуски.

Первый успешный перехват (точнее зарегистрированное прохождение противоракеты на расстоянии около 30 м от цели) было зафиксировано в конце 1961 года, на полгода позже группы Кисунько. Цель при этом не была поражена, так как Nike-Zeus была ядерной, но БЧ на нее, естественно, не установили.

Забавно, что ЦРУ, армия и флот давали оценки, что к 1960-му году СССР развернули не менее 30–35 МБР (в отчете NIE 11-5-58 фигурировали вообще чудовищные цифры – не менее сотни, так американцев напугал полет «Спутника-1», после которого Хрущев заявил, что СССР штампует ракеты, «как сосиски»), хотя на самом деле их было всего 6. Все это очень повлияло на антиракетную истерию в США и ускорение работ по ПРО всех уровней (опять-таки, любопытно, что обе страны, по сути, напугали до полусмерти друг друга почти одновременно).
 

Их ответ проекту «А» – LIM-49 Nike Zeus. Фото: wikipedia.com

Нечеловеческими усилиями удалось уточнить информацию о Nike-Zeus Target Intercept Computer, в частности, его производитель был обнаружен только в The Production and Distribution of Knowledge in the United States, Том 10. Разработали его совместно Remington Rand (будущая Sperry UNIVAC), совместно с AT&T. Параметры его впечатляли – новейшая по тем временам твисторная память (вместо ферритовых кубов Лебедева), полностью резисторно-транзисторная логика, параллельная обработка, 25-битные инструкции, вещественная арифметика, производительность в 4 раза выше связки М-40/М-50 – около 200 kIPS.

Тем поразительнее, что с компьютерами куда примитивнее и слабее советские разработчики добились куда более впечатляющего успеха в первом витке гонки ПРО, нежели янки!

Далее же возникла проблема, о которой Кисунько предупреждал еще мастер-строитель ракет Королев. Типичная ракета начала 60-х представляла собой одиночную или двойную цель, типичная ракета середины 60-х представляла собой летящий цилиндр объемом примерно 20х200 км из нескольких сотен отражателей, ложных целей и прочей мишуры, среди которых затерялись несколько боеголовок. Нужно было наращивать мощность всей системы – увеличивать количество и разрешение радаров, поднимать вычислительную мощность и увеличивать заряд противоракеты (который, в силу проблем с радарами и компьютерами, тоже постепенно сползал в сторону использования ядерного оружия).

В итоге уже во время испытания прототипа комплекса «А» стало понятно – мощность ЭВМ нужно поднимать. Невероятно, в тысячи раз. 50 kIPS уже не решали проблему, нужен был минимум миллион. Такого уровня легко достигал безумно дорогой и сложный легендарный CDC 6600, построенный только в 1964 году. В 1959 же единственным миллионником был дедушка всех сверхЭВМ не менее безумно дорогой и огромный IBM 7030 Stretch.

Нерешаемая задача, да еще и в условиях СССР?

Отнюдь нет, ведь в 1959 году Лукин уже заказал Давлету Юдицкому построить самый мощный компьютер в мире, модулярную суперЭВМ для советской ПРО. О ней мы и продолжим рассказ в следующей части.