Исторические и политические оценки решения вызвать восстание в Варшаве в августе 1944 г. настолько многосторонни и противоречивы, что подвести их под какой-либо общий знаменатель невозможно и вряд ли представится возможным в ближайшем обозримом будущем. Несмотря на весь абсурд политических установок восстания и ужасов его военного поражения, оно по-прежнему пользуется популярностью среди армии энтузиастов. Его критики же нередко употребляют зловещее слово "преступление". Исследованы ворохи радиошифровок, которыми Варшава и Лондон обменивались в дни критических решений. Опубликованы мемуары участников событий. Доподлинно известны расчеты генералов Тадеуша Коморовского (Бур), Антони Хрущчеля (Монтер), Станислава Янковского (Соболь) и возражения полковника Ежи Кирхмайера. Факты известны... Они ни в коей мере не меняют крайне противоположных мнений при их оценке. Спорить о них можно до бесконечности.
Один, однако, фактор тех событий неизменно теряется на фоне этих споров, по крайней мере, не пользуется популярностью ни у историков, ни у политиков. Дадим же голос известному польскому публицисту, Стефану Киселевскому (Кисель):
— Вы служили в армии?
Отвечаю:
— Служил.
— А в каком полку?
— В таком-то.
— Гм, а кто такой Турович?
— Редактор.
— А он служил в армии?
Я говорю:
— Нет, насколько мне известно.
— А почему нет?
— Не знаю, почему.
— А Стомма служил в армии?
Наконец мне это надоело и говорю:
— Господин генерал, а теперь я хочу задать вам вопрос.
А он:
— Благоволите.
А я ему:
— Знаете... Фортепиано, смокинг, отцовская библиотека...
Он говорит:
— Что?
А я:
— Пропали в восстании, и хочу знать, почему.
А он тогда разозлился:
— Потому что вы демагог! — И еще кое-что о моей родословной.
Расстались мы не прощаясь. Это был порядочный человек, но, что ни говори, а Варшаву разрушил.
Фортепиано, смокинг, отцовская библиотека... Коротко и сердито. Принимая решение о вооруженном восстании, несмотря на то, будет ли оно скоротечным, как того (неизвестно, на каком основании) ожидал Бур Коморовский, или продлится, как потом оказалось, два месяца, надо было считаться с разрушением материальной цивилизационной структуры крупного европейского города. Очевидно, что нельзя было предвидеть планового и систематического уничтожения, которое немцы из жажды мести провели уже после капитуляции повстанческих сил. Но огромные потери были неизбежны. Тем временем в рассуждениях идеологов восстания вообще не видно озабоченности таким вопросом. Перспектива уничтожения семивекового культурного наследия, достижений поколений десятков тысяч польских семей, достопримечательностей, архивов, библиотек не привела никого из них в ужас. Ценность городских кварталов рассматривалась с чисто военной точки зрения: в категориях опорных пунктов, огневых точек, районов сосредоточения подразделений и т. д. О культурных ценностях, шедеврах искусства, о цивилизационных достижениях, созданных поколениями тружеников, нет нигде ни слова.
Пройдемся же по страницам истории.
Прибыв в Фонтенбло, император начал собирать войска для наступления на Париж…
Макдональд признался, что сдача Парижа ошеломила и унизила его, но, прежде чем Наполеон понял его слова как одобрение планов по наступлению на город, маршал заявил, что его солдаты не хотят превращать Париж во вторую Москву. Затем он дал подробное описание незавидного состояния своих войск и предположил, что случится с ними, если они встретят в открытом поле колоссальные силы противника.
Держать речь перед Наполеоном обещал Ней, а сопровождать его вызвались два ветерана: Лефевр и Монсей. Они тотчас же отправились к императору, остальные стали ждать их на террасе.
Наполеон принял маршалов и попытался склонить их к своему плану, однако Ней от имени остальных отказался. Поняв, что безнадежно звать этих людей с собой, Наполеон пригрозил обратиться напрямую к армии. Тогда Ней вспылил. "Армия, — закричал он, — не пойдет! Армия послушается своих маршалов!"
В былые дни за этим последовал бы взрыв, который вымел бы всех из комнаты, но сейчас наступила лишь задумчивая пауза. Потом Наполеон тихо сказал: "Чего же вы от меня хотите?"
Вопрос был обращен ко всем собравшимся. И ему ответили без колебаний: "Отречься".
А ведь этих людей — из маршалов присутствовали Жан-Этьенн Макдональд, Мишель Ней, Луи-Александр Бертье, Франсуа-Жозеф Лефевр, Адриен Монсей, Шарль-Никола Удино, — кто обвинил бы в трусости или неуважении к Бонапарту? Но и им пожертвовать своей столицей казалось слишком дорогой ценой.
На следующий год, когда Наполеон окончательно отрекся от престола, а союзники опять заняли Париж, после Ватерлоо, прусский комендант города решил взорвать символ былых поражений — Иенский мост. И тогда Людовик XVIII, этот жирный и тупой Бурбон, которому чужд был культ ненавистного императора, помчался к царю Александру I и со слезами на глазах умолял того остановить такое варварство. Александр в своей карете прискакал на Иенский мост:
— Взрывайте, но только вместе со мной!
Дело запахло дипломатическим скандалом…
— Разве такие символы защищает Ваше Императорское Величество?!
— Дело не в символах! Я не дам вам уничтожить Париж!
Вернемся в август 1944-го... Одновременно с восстанием в Варшаве вспыхнуло восстание в Париже. Но картина его была совсем другая... Парижане дождались, когда армии союзников оставался лишь один день перехода к городу и между ними и Парижем не осталось никакой серьезной водной преграды. Штурмовые группы заранее получили распоряжения захватить только важные стратегические точки (хотя баррикады возникали по всему городу, в большинстве своем безо всякой надобности). На сторону повстанцев перешла с оружием в руках полиция Виши. Всё время поддерживалась качественная и постоянная радиосвязь между штурмовыми группами, а также между штабом восстания и командованием союзников. В боях пострадало 0,02% городской застройки!
В том же августе 1944-го у итальянцев имелись веские причины, чтобы вооруженным путем, пусть даже чисто символически, смыть пятно фашизма и встретить в Риме союзников как освободителей. Но нет — такое им даже не пришло в голову. Вместо этого они сделали всё возможное путем закулисных переговоров, чтобы без выстрела вывести немецкие войска из Вечного города и объявить его открытым.
Скажете, приведенные здесь примеры не сравнимы? Они возникли при совершенно различных военно-политических обстоятельствах? Речь не об исторических, военных или политических параллелях, а об образе мышления.
Поколениям польских школьников вбивают в голову тезис, что трагедия поляков заключается в том, что они стреляют по врагам жемчужинами. В этой патетической фразе содержится скорбь о погибших в Варшавском восстании молодых и талантливых поэтах, Кшиштофе Камиле Бачинском и Тадеуше Гайцы. Но разве это не то же самое, что рыть траншеи на кладбищах, размещать пулеметные гнезда в библиотеках, лазареты во дворцах, а церкви превращать в груды развалин? Это как-то гораздо труднее понять умам, отравленным патриотическим угаром. Им гораздо понятнее сцена из «Пепла» Стефана Жеромского, в которой генерал Михал Сокольницкий приказывает расстрелять древний костел Св. Иакова в Сандомире, чтобы помешать австрийцам расположить в нем артиллерийскую батарею:
— Чего вам? — крикнул Сокольницкий.
— Костел святого Иакова будет разрушен?
— Кто вас звал ко мне?
— Никто меня не звал.
— Так в чем же дело?
— Я явился, чтобы спросить...
— Пли! — скомандовал Сокольницкий отстраняя назойливого человека.
Не успели офицеры повторить команду, как Гинтулт схватил генерала за руку, за плечо...
— Смотрите! — кричал он с мольбою. — Весь храм светится...
Раздался первый выстрел.
— Остановитесь, генерал. Соберите все силы, ударьте на эту позицию, вы еще вырвете ее у врага!
— У меня нет солдат... — проворчал озадаченный генерал.
— У вас есть пять тысяч народу!
— Уходите прочь!
Грянул второй залп, потом третий.
— Вы разрушаете и топчете священный прах! Разве вы не видите, что разрушают ваши ядра? Смотрите!
— Вижу не хуже вашего. И все же я обращу в пепел этот священный прах, чтобы спасти живой город. Слышали?
— Вы не разрушите!
Раздались новые залпы.
Схватив Сокольницкого за грудь, Гинтулт кричал, чтобы тот велел прекратить обстрел. Офицеры, сопровождавшие генерала, силой оторвали и оттолкнули от него князя. Тогда охваченный безумной мукой, тот подскочил к орудиям, вырвал у канонира зажженный фитиль и бросил его на землю. Солдат онемел и замер на месте. Князь бросился к другому... Но офицер, командовавший отделением, ткнул его шпагой в грудь. Солдаты банниками отогнали обезумевшего князя. Пушки снова застонали от выстрелов.
— Солдаты! — лежа на земле, кричал Гинтулт, — не слушайте этого приказа! Солдаты, солдаты...
Гром выстрелов был ему ответом.
И кем же предстает князь Ян Гинтулт в «Пепле»? Он интеллектуальный аристократ, гурман и искатель приключений, а к тому же литовец и масон, т.е. воплощение всех черт, чуждых менталитету общества зацикленного на местечковых ценностях.
А я, путешествуя по Европе, восхищаюсь фестивалем пышности дворцовых ансамблей, строгой красотой картинных галерей, россыпями романских, готических, барокковых церквей, свежестью нетронутых временем средневековых ренессансных городских кварталов, которые оставляют без работы армию сценографов исторических фильмов, потому что всё стоит и ждет готовое, и сожалею о том, что встречаются еще места, где гонор и лихость ценится выше, чем уважение к труду и достижениям поколений соотечественников.
Источники
Kisielewski S., Abecadło Kisiela. Oficyna Wydawnicza, 1990.
Делдерфилд Р. Ф., Крушение империи Наполеона. Воен.-ист. хроники. Центрполиграф, 2001.
Делдерфилд Р. Ф., Маршалы Наполеона. Центрполиграф, 2002.
Жеромски С., Избранные сочинения: перевод с польского. Гос. изд-во худож. лит-ры, 1957.
