«Великая перезагрузка: Covid-19 как новая точка отсчёта в "эволюции" земной цивилизации»

Отсюда берутся многочисленные ошибочные прогнозы на тему, мол, «Байден лучше, чем Трамп, потому что он заинтересован в восстановлении и сохранении ялтинской политико-экономической системы». Откуда этот тезис взяли эксперты – совсем, однако, непонятно. Все знаки, которые подает, возможно, будущая администрация США, говорят о том, что градус противостояния с Россией будет только усилен.

Аналогичный тезис продвигается и в отношении эпидемии коронавируса. Мол, все имеющиеся на сегодня проблемы, как в глобальной экономике, так и на уровне конкретных межгосударственных отношений, являются результатом многоплановых последствий коронавирусной эпидемии. И как только с ней мировая медицина справится, мы все сможем вернуться в благодатные времена стабильного роста на глобальном рынке, характерного для первого десятилетия нынешнего века.

Тем не менее, существует и противоположная точка зрения. В своей книге немецкий экономист Клаус Шваб обосновал, что COVID-19 оказался лишь пресловутой последней соломиной, переломившей хребет верблюду, своим появлением лишь стронув и ускорив те процессы, которые уже и без того начинались в мировой экономике.

Что, в свою очередь, превращает возникший кризис в «уникальное окно возможностей», которым необходимо воспользоваться. В частности, для формирования нового капитализма без частной собственности («капитализма участников») на основе транснациональных предприятий.

Также упоминается перспектива отмены Бреттон-Вудской валютной системы и переход к цифровой криптовалюте («монетарная перезагрузка»), тотальная роботизация труда и введение универсального базового дохода, широкое внедрение передовых технологий, стирающих грань между человеком и машиной, а также формирование системы тотального контроля государства за гражданами, исключающего понятие личной индивидуальности.

В некоторых источниках статью Шваба «COVID-19: ВЕЛИКАЯ ПЕРЕЗАГРУЗКА» даже называют декларацией постиндустриального финансового капитализма. Истина, как водится, лежит посередине. Даже не потому, что мир уже давно живет не в Бреттон-Вудской, а в Ямайской мировой финансовой системе, прямо признавшей право США сделать доллар вообще ничем не обеспеченным «зеленым фантиком». Причина гораздо глубже.

Клаус Шваб верно отметил ключевые фундаментальные рыночные процессы. Представления о рыночном механизме, основанные на теориях второй половины XIX века устарели, так как они исходили из абсолютности доминирования мелких собственников и незначительности масштабов товарно-денежных отношений, в то время как еще с конца 90х годов ХХ века капиталистическая экономика исчерпала пространство для экстенсивной торговой экспансии и вышла в фазу ускорения процессов укрупнения масштабов бизнеса, то есть начала переход к борьбе транснациональных корпораций, занимающих монопольное (или близкое к нему) положение в своих нишах.

Более того, укрупнение промышленного капитала инициировало процесс укрупнения капитала финансового, благодаря открытому рынку и легкости трансграничных операций, ставшего доминирующим в мировой экономике в целом. Материальное производство сегодня вторично. На первое место вышла задача найти источник кредитов на запуск проекта и покупки патентных прав на использование у себя конкретных технологий.

В результате, если 200 лет назад крупнейшим бизнесом считались сырьевые и промышленные гиганты, вроде нефтедобывающей корпорации «Standart Oil» Джона Рокфеллера или автомобильного концерна «General Motors», до 2008 года на протяжении 77 лет подряд являвшегося крупнейшим производителем автомобилей в мире, то сегодня первые восемь строчек рейтинга мировых лидеров по размеру подконтрольных активов полностью состоят из финансовых фондов и крупнейших банков.

В том числе: ICBC (КНР, размер подконтрольного капитала – 2,81 трлн долл); HSBC (Британия, 2,68 трлн); JPMorgan Chase (США, 2,35 трлн); CCB (КНР, 2,24 трлн); ABC (КНР, 2,12 трлн); Bank of China (КНР, 2,03 трлн); Citigroup (США, 1,86 трлн); Wells Fargo (США, 1,42 трлн).

Их суммарная совокупная прибыль по итогам 2013 года составила 175,5 млрд долл. Это примерно равно размеру годовой балансовой прибыли такой экономики, как Россия, или немногим меньше доходности экономики ФРГ. А сумма подконтрольного им капитала приближается к четверти всего мирового ВВП.

Именно это и определяет, как смысл произошедшего на американских президентских выборах 2020 года, так и фундаментальную суть процессов, упомянутой Швабом, предстоящей мировой перезагрузки.

В США столкнулись не просто две системные партии с разными названиями и незначительными различиями в политических программах. И даже не две Америки, хотя последнее несколько ближе к истине. Произошла первая крупная битва между промышленным и финансовым капиталом, которую стоявшие за Трампом промышленники в итоге, похоже, проиграли. Хотя окончательные выводы делать рано, дождемся 16 января.

Привычная нам сегодня цивилизация основывалась на извлечении прибыли из чего-то материального. Например, извлекаемого сырья (шахты, скважины, карьеры), или товаров, производившихся на конкретных заводах. Даже в кризисные периоды экономика поддерживалась государственными программами по возведению материальной инфраструктуры (дорог, мостов, портов). Банки в ней выступали только своего рода кошельками для хранения денег.

Тем самым формировалось физическое пространство для функционирования государства, как института управления экономическими процессами перераспределения прибыли. Причем института публичного и социального. В том смысле, что лица, официально наделяемые правом устанавливать правила и принимать законы избирались очно, потому имели конкретные фамилии имена и отчества. Индустриализация в США прочно связана с именем Рузвельта, возрождение германской экономики – с именами Ярмара Шахта и Конрада Аденауэра, а в Советском Союзе – с именем Иосифа Сталина.

То есть всегда существовало какое-то правительство, публично несущее ответственность за политику государства и ее результаты. Даже вопрос возникновения войн непременно оказывался лишь результатом попытки конкретных стран захватить иностранные материальные источники с целью расходования создаваемой ими прибыли исключительно в пользу конкретной физической нации.

Победа Байдена, точнее, стоящих за ним мировых финансистов означает начало активного процесса трансформации сложившегося мира в новую систему, территориальной привязки больше не имеющую. Из формулы деньги-товар-деньги, товар исключается. Теперь деньги делаются непосредственно из денег, что в корне меняет суть экономики в целом.

Во всяком случае, экономики западной. Победившим крупнейшим финансовым состояниями нужен открытый, не разделенный (особенно таможенными и юридическими) границами мир, в котором бы они могли свободно перемещать капитал в любое место, сулящее извлечение прибыли, но так, чтобы процесс ее получения не был связан с какими бы то ни было социальными обязательствами. Для чего, в первую очередь, они нацелены на ослабление государства, как института, и получение официального статуса корпоративной экстерриториальности.

По этой же причине не стоит ожидать появления какого бы то ни было «всемирного правительства». Мы привыкли понимать любое государство как механизм самоорганизации общества для решения общесоциальных задач. То, как демократы в США боролись против Трампа, наглядно показывает, что «всемирным правительством» становятся советы директоров и ведущие акционеры транснациональных, в первую очередь финансовых, корпораций, которых на свои посты ни один народ ни одной страны не выбирал.

Но при этом они располагают достаточной властью и ресурсами, чтобы достаточно эффективно влиять на выбор президентов. Более того, они могут даже нарушать публичные законы, считая подобное вполне приемлемым способом достижения желаемых целей.

В качестве примера. Официально цензура в США отсутствует, однако занимающие монопольное положение на рынке социальных сетей компании, вроде Facebook, Twitter, Youtube или Instagram, открыто цензурируют контент исходя исключительно из собственных корпоративных, зачастую прямо предвзятых, идеологических и откровенно тенденциозных представлений, повлиять на которые пользователи не в состоянии. То же самое касается практически всех мейнстримных СМИ, а в последние месяцы процесс уже начал затрагивать и массмедиа.

Отсюда вытекают три фундаментальные тенденции.

Во-первых, усилится масштаб подмены публично принятых законов, которые, по крайней мере, теоретически общество может оспорить или изменить через судебные решения или референдумы, на корпоративные «соглашения», на которые общество повлиять не в состоянии.

Наглядным примером тому может служить попытка отмены международно принятого «Договора о космосе» 1967 года через продвижение сугубо камерного и полностью частного корпоративного «Соглашения Артемиды», фактически ведущего к приватизации Луны, а далее и всего космического пространства.

Следствием этой тенденции станет ослабление института любых международных соглашений, так как финансовые корпорации себя с государствами не ассоциируют, потому не считают обязанными соблюдать обязательства, которые конкретно они на себя не брали.

Грубо говоря, международное обязательство США не является обязательным, скажем, для условных JPMorgan Chase или Citigroup. В то время как требования, установленные ими по факту для остального мира, как государственного, так и частного, обязательными должны становиться.

Во-вторых, идеальным для обеспечения надежного корпоративного доминирования, становится мир «бедных, но счастливых людей». Владение собственностью позиционируется, как зло, мешающее всеобщему счастью. Смыслом жизни объявляется свобода от имущества и максимальная мобильность.

В перспективе это должно привести к падению уровня жизни и росту, до критического, уровня зависимости людей от сиюминутных доходов короткого периода. В условиях, когда все вокруг имеется только на условиях аренды, даже кратковременная потеря работы будет означать угрозу физического голода и даже смерти, если новая работа не найдется достаточно быстро.

Уже сейчас, в частности, на условиях труда и уровне его оплаты в корпорации «Amazon» видно, что процесс ведет к появлению массового согласия работать в условиях, близких к рабским. Потому что альтернативой становится перспектива голодать и спать под мостами в картонных коробках из-под холодильника.

В-третьих, стратегической целью становится максимальная атомизация общества с всемерным раздуванием в нем внутренних конфликтов по гендерному, расовому и любому другому признаку. С этой же целью усиливается разрушение любых исторических, культурных и религиозных основ социума.

Чем выше станет социальная разобщенность, тем ниже окажутся финансовые издержки по управлению населением. Особенно по мере развития технологий индивидуального социального контроля через социальные сети, доступ к образованию и даже к бесплатной еде, объем и условия предоставления которой также легко управляется корпоративными решениями.

А канализация любого общественного недовольства предполагается через предоставление новому обществу медийно красивой глобальной цели построения «зеленого мира», борьбы против климатических изменений и требования скорейшего введения всеобщего безусловного дохода, предоставление которого считается задачей государственного бюджета. Тем самым общество еще сильнее противопоставляется институту государства.

И вот это вот все должно быть распространено на весь мир. Включая страны, придерживающиеся других культурных традиций. Более того, реализация изложенной стратегии в принципе начинает допускать вероятность ведения идеологических войн с несогласными странами, в том числе, с применением ядерного оружия.

Так как для сохранения целостности государств оно несет неустранимую и недопустимую угрозу, в то время как сетевые корпоративные транснациональные структуры к ущербу от него восприимчивы слабо. Какой город нужно разбомбить, чтобы победить, скажем, «Microsoft», «Apple» или, тем более, «Facebook» с «Wells Fargo»?

Проекция изложенного выше на практическую плоскость экономики и политики планеты приводит к следующим выводам.

Внутри США, первые 1–2 года, «команда Джо Байдена» (подразумеваемая лишь как олицетворение стоящего за ней транснационального финансового капитала) займется массовой зачисткой страны «от трампизма» с целью ликвидации тех американцев (свыше 70 млн), которые поддерживали Трампа на выборах 2016 и 2020 годов. Не в смысле физического уничтожения, а, прежде всего их деморализации, раскола и лишения воли к сопротивлению даже на местном уровне.

Теоретически этот процесс может привести Соединенные Штаты к новой гражданской войне, но на взгляд «неизвестных отцов» (как сегодня уже часто называется возможное «мировое правительство») это будет лишь локальными беспорядками, мало касающимися всего им подконтрольного мира.

После ликвидации «внутренней угрозы» и перестроения государственного (и социального) институтов Америки под новую схему, начиная с 2022–2023 годов следует ожидать активизации попыток агрессивного расширения изложенных правил и принципов на все политическое и экономическое пространство, подконтрольное Западу сегодня. А это примерно 36–42% мирового ВВП.

Во внешней политике «победители» неизбежно будут стремиться к реколонизации Евросоюза и его перестройки под «новые принципы».

Важно понимать, что внутриевропейские проблемы сейчас носят аналогичный характер. Европейский финансовый капитал в ЕС также отрывается от промышленного и противопоставляется ему. Но будучи меньшим по размеру, он не в состоянии полностью повторить «американскую схему» самостоятельно. Что превращает его в классическую «пятую колонну», заинтересованную в интеграции «с лидирующими деньгами». В расчете получить «достойное место» в новой системе управления миром.

Кроме того, активно поддерживаемая европейская программа перехода на водородную экономику предполагает относительно быстрое, за 10–15 лет, полное перестроение энергетической и прочей инфраструктуры континента, масштаб которой обеспечит транснациональному финансовому капиталу источники прибыли на перспективу практически до середины текущего века.

В существующем сегодня устройстве мировой экономики денег для столь грандиозного проекта объективно нет. Но если добиться отказа даже от Ямайской финансовой системы, и перевести финансы на сочетание криптовалюты с безусловным доходом, необходимые средства могут быть получены путем неограниченной эмиссии ничем не обеспеченных денег.

Благодаря отсутствию у потребителей возможности их как-либо копить, это позволяет не переживать по поводу угрозы инфляции. Во всяком случае, на уровне нынешних теоретических представлений о принципах функционирования финансовой системы будущего.

Помех на пути к успеху глобального проекта переустройства мира всего две.

Первая – это Китай, экономический размер которого, как минимум, не уступает американскому, а точнее – масштабу ресурсной базы западных финансовых ТНК. Как видно из изложенного выше, в ТОП8 крупнейших банковско-финансовых структур планеты, четыре места, включая первое, занимают банки КНР, по совокупному капиталу владеющие 9,2 трлн долларов из 17,5 трлн всех участников рейтинга.

Собственно, обострение противостояния экономик США и КНР вызвано не столько проблемой отрицательности сальдо внешнеторгового баланса Америки, сколько тем фактом, что финансовые лидеры Китая остаются подконтрольны государству, и, играя по глобалистским правилам, у западного капитала они общий мир постепенно выигрывают. Еще 10 лет назад 7 из 8 мест рейтинга занимали «американские» и «европейские» структуры.

При этом правительство Китая жестко блокирует все попытки западного капитала не то что взять под контроль «внутрикитайские источники дохода», но и вообще проникновение западных денег в Китай, как таковой.

Пока глобалисты будут заняты укреплением своих позиций внутри Соединенных Штатов, на международной арене они сосредоточатся на относительно мирной риторике «возврата к открытому миру дотрамповских времен». Но потом вопрос прямого физического разрушения сегодняшнего китайского государства примет безальтернативный характер.

Важно понимать, что речь при этом о прямом физическом уничтожении Китая, конечно, не идет. Главной задачей глобалистов будет добиться смены плавящей элиты страны на более прозападную, согласную пустить «глобальные деньги» во внутреннюю экономику КНР. И смягчить условия принятия новых участников в созданный Пекином закрытый экономический кластер под названием Всеобъемлющего регионального экономического партнерства (ВРЭП).

Но добиться этого без прямой войны на каком-нибудь отдельном ТВД, например, в Тайване, глобалисты не смогут. Что делает возникновение такой войны после 2022 – 2023 годов почти неизбежной.

РУССТРАТ писал о высокой вероятности такого развития событий еще в июне 2020 года в докладе «Оценка вероятности и практической формы вооруженного конфликта между США и Китаем». А буквально месяц назад, во второй половине декабря 2020 года, о высокой вероятности такого сценария в открытой лекции высказался один из ведущих российских экспертов по Китаю Николай Вавилов.

Дело осложняется еще тем, что, согласно итогам анализа глобальных экономических тенденций, для окончательной интеграции пространства ВРЭП в свою политико-экономическую систему Китаю потребуется не более 10–12 лет, по прошествии которых он обретет достаточную экономическую базу, делающую торговлю с ЕС и США ему особенно не нужной. Причем «китайская» доля в совокупном мировом ВВП также достигнет примерно 45–48%, что автоматически переведет состязание в формат долгосрочной борьбы на истощение, в котором государственные институты пока всегда решительно превосходили корпоративные.

Иными словами, в случае большой войны с Китаем в период между 2023–2027, максимум 2030 годом, у глобалистов, действующих под маской США, шанс на победу еще есть. Тогда как после 2035, а тем более 2040-2045, он уже отсутствует. И тогда поражение «западной системы глобального капитала» к концу нынешнего века становится почти неизбежным.

Вторым, хоть и меньшим по экономическому размеру, но не уступающим по геополитическому значению, препятствием на пути глобального цивилизационного переформатирования мира транснациональным капиталом является Россия.

Сырьевые, особенно энергетические запасы РФ, а также внутренний рынок сбыта для европейских технологий, позволяют Москве не только успешно конкурировать в ЕС с Вашингтоном, но и прямо мешают процессу американской реколонизации Европы. А без него собственных ресурсов глобалистам остро недостаточно для успешной конкуренции с Китаем. Тем более для победы над ним.

Кроме того, Россия предлагает Европе альтернативный цивилизационный проект, основанный на традиционных, по сравнению с глобализмом, даже консервативных ценностях. Привлекательных для существенной части европейского населения и правящей элиты, особенно в сегменте промышленного капитала, тем, что их принятие позволяет им сохранить свою власть в рамках традиционных государств.

Причем, критично необходимое глобалистам ослабление американской государственности, оказывается связано с международным ослаблением США во всех ведущих регионах мира. Но образующийся там вакуум начинает заполняться крепнущим российским присутствием. Возникает своего рода парадокс, когда действия глобалистов ведут к усилению их же противника.

Помимо этого, российская экономика, продолжающая свой рост даже в условиях западных санкций, становится, пусть и на общем масштабе небольшой (по итогам 2019 года номинальный ВВП РФ составляет всего 2% от общемирового, тогда как американский – 25,6%, китайский – минимум 17,8%, со странами ВРЭП – 23,6%), но в системном смысле почти решающей гирей, способной склонить чаши весов американо-китайского противостояния в пользу победы КНР.

В довершении всего Россия резко активизировала процесс экономического проникновения в Африку – последний оставшийся относительно свободный и «ничейный» регион, пригодный для экономического роста.

Потому не удивительно, что много говоря о желании отказаться от последствий конфронтационной политики администрации Трампа, новоизбранный президент США уже начал повышать градус агрессивности антироссийской внешнеполитической риторики. Публично указав, что Россия снова является главным противником Америки и ключевой угрозой для европейской демократии.

Важно отметить, что новые обвинения больше не связываются с какими бы то ни было отдельными ошибочными действиями российского государства или конкретно его президента. Россия прямо объявляется экзистенциальной угрозой просто по факту своего существования в природе. И для борьбы с ней хороши абсолютно любые средства, включая «опороченные Новичком» трусы Навального.

Отсюда складывается закономерный вопрос: что и как Россия может (и должна) изложенной тенденции противопоставить? Хотя в деталях он требует отдельного рассмотрения, в обобщенном виде можно сформулировать следующие рекомендации.

Во-первых, требуется продолжить укрепление классической обороноспособности. В особенности, в части противодействия ракетным и авиационным средствам нападения как фундаментальному инструменту всей западной стратегии ведения боевых действий. А также в части повышения эффективности, молниеносности и неотразимости стратегических ядерных сил. Так как на данный момент только это удерживает глобалистов от прямого военного нападения на РФ.

Во-вторых, необходимо усилить меры по повышению автаркичности российской экономики. В первую очередь банковско-финансового сектора. Не имея возможности ударить по РФ военной силой, глобальный банковский капитал неизбежно увеличит активность попыток блокирования и/или даже изъятия любых «российских» денег, по любой причине находящихся вне российской юрисдикции.

В-третьих, следует использовать карантинные ограничения из-за эпидемии COVID-19, для расширения масштабов импортозамещения, с переносом основных усилий с сельского хозяйства на технологические отрасли промышленности. Так как зависимость от западных поставщиков от блокирующего оборудования будет использована им для оказания давления на РФ.

В свою очередь, складывающиеся условия способны ускорить модернизацию и развитие российского авиастроения, разработки и производства двигателей (от авиационных и судовых до автомобильных и разного рода турбин), а также цифровых отраслей. В особенности по разработке собственного массового программного обеспечения и цифрового оборудования.

В-четвертых, целесообразно отказаться от концепции России как неотъемлемой части западной цивилизации и общеевропейского мира. В сущности, цивилизационная несовместимость наших традиционных фундаментальных ценностей с «западными» (как европейскими, так и американскими) уже самоочевидна. Дальше этот разрыв станет лишь углубляться и расширяться.

Россия должна перейти на позицию самодостаточного по базовым ценностям мира, осознающего их превосходство над новой западной концепции толерантной обезличенности.

Институт РУССТРАТ и здесь еще полгода назад, летом 2020 года, для решения данной задачи предложил концепцию России как геополитического Севера, где навязанное нашей цивилизации несколько столетий назад искусственное противостояние в рамках ложной дихотомии «Запад - Восток» снимается на онтологическом уровне:

«Одним из важнейших компонентов будущей российской идеологии должна стать геополитическая концепция Севера. На чем основана нынешняя геополитическая концепция России? Она основана на старой, идущей еще с 14 века дихотомии нашего географического расположения между Западом и Востоком.

Часть нашего общества и элиты считает, что мы — часть Запада, другая — что мы Восток. Пока мы не снимем это противоречие в рамках диалектического выхода, мы не сможем развивать нашу страну. Большевики смогли — вышли из дихотомии Востока и Запада через идею коммунизма, и тут же страна получила мощнейшую идеологическую подпорку, что мгновенно сказалось на степени консолидации граждан, развитии экономики, идеологии.

Выйти из этого идейного тупика, который пронизывает российские политические и идеологические элиты уже шесть веков, возможно только через введение в это уравнение третьей составляющей – Севера, что диалектически преодолевает имеющий место концептуальный тупик. Мы и не Восток, и не Запад. Мы — геополитический Север.

В этой концепции уже на самом ее ментальном и даже бессознательном уровне содержится идея превосходства России — Север всегда господствует над Западом и Востоком, выше, чем они. Этот подход очень хорошо ляжет в китайское политическое бессознательное, а то некоторые товарищи там стали считать, что они избежали ошибок позднего СССР и теперь могут относиться к нам свысока из-за своих экономических достижений.

Эта концепция также хорошо ляжет в наше противостояние с Западом — пропадет прямое географическое столкновение. Как во всех восточных единоборствах, применяя этот ход, мы уходим с линии главного удара противника, его удар проваливается. Если Запад противопоставляет себя Востоку, то после принятия этой концепции Востоком становится Китай. И пусть тогда выясняют, кто из них главный в этой тупиковой дихотомии. Мы с Севера будем идеологически находится над этой дракой».

В-пятых, обязательно требуется отказаться от роли «старшего брата» по отношению к постсоветскому пространству. Перейдя в отношении с ним на сугубо прагматичную позицию защиты исключительно собственных интересов. Мы не должны больше уговаривать «бывших родственников» присоединиться к нам или объединиться с нами. Они сами должны убедиться на собственной шкуре, что без дружбы и объединения с Россией они рискуют банально вымереть. Если такая судьба их народы и элиты устраивает, то мы готовы уважать их выбор.

Если для решения этого вопроса в целях вразумления партнеров будет необходимо предпринять жесткие меры экономического характера, это надо будет сделать без колебаний. Для спасения жизни хирург иногда должен делать операцию, невзирая на опасения и вскрики больного.

В-шестых, впервые за столетие перед Россией вновь открывается перспектива обзаведения собственной «мягкой силой», как собирательной привлекательности нашего уклада и образа жизни. Важно отметить, что западный глобализм, особенно на протяжении последних 6–8 лет, свою привлекательность целенаправленно и планомерно уничтожает.

Вследствие того же парадокса, что и с геополитическим влиянием американского государства. Причем, если в геополитике влияние в будущем предполагается вернуть жесткими силовыми мерами, вплоть до военных, то формирование новой «мягкой силы» не предусматривается даже в теории.

В результате, «для нас» уже сегодня теряют привлекательность западный кинематограф, массовые развлечения, культура и даже повседневный образ жизни. Тогда как российские реалии для зарубежной аудитории, наоборот, в привлекательности будут только растут. Этот процесс также требует всемерного усиления.