Всё могло быть иначе...

Как это ни парадоксально выглядит, историки значительно лучше разобрались в причинах Второй мировой войны, нежели Первой. Хотя последняя представляет по крайней мере соизмеримый интерес, особенно в контексте тех макроизменений в системе мировой политики, которые происходят сейчас и будут происходить в ближайшие 20–25 лет.

В значительной мере только в последние 15–20 лет отечественные историки начинают серьёзно заниматься причинами возникновения Первой мировой войны и всем комплексом её последствий и уроков. Развернулась работа по подготовке многотомного труда по истории этой войны, которого в прошлом у нас не было.

В настоящее время просматривается целый ряд важных исторических аналогий между современным периодом развития системы мировой политики и тем, что было 100 лет назад.

В СССР длительное время причины возникновения войны рассматривались почти исключительно сквозь призму формул экономического детерминизма политики и войны как продолжения политики насильственными средствами. Одной из важнейших для объяснения причин войны считалась ленинская работа «Империализм, как высшая стадия капитализма», которая была написана весной 1916 года в Цюрихе и опубликована в Петрограде в апреле 1917 года. Её, кстати, сам Ленин называл «популярным очерком».

Статус фундаментального канонического труда эта работа приобрела уже после смерти Владимира Ильича. Но это был действительно внушавший уважение труд, в ходе подготовки которого Ленин проделал огромную работу, привлекая многочисленные источники и литературу на английском, французском и немецком языках.

Весьма поучительны для любого исследователя ленинские «Тетради по империализму», демонстрирующие кухню этого исследования. Но «Империализм, как высшая стадия капитализма», увы, не охватывал всей совокупности факторов, которые действительно объясняли бы причину этой страшной войны.
Ленин и его соратники с пренебрежением относились ко многим буржуазным историкам, исследователям, занимавшимся изучением механизмов принятия государственных решений. Таковых, замечу, было очень мало. Уровень развития политологии в тот период в целом был весьма невысоким.

Нет никаких сомнений, что огромную роль в том, что крупнейшие державы Европы интенсивно готовились к войне и готовы были в самых широких масштабах использовать военную силу, играли личные амбиции целого ряда монархов, политиков, военачальников. Политология, безусловно, должна принимать во внимание такого рода факторы.

При этом государственные мужи и военачальники того времени не обладали должными знаниями общества, реальных закономерностей функционирования системы мировой политики. Многие из них на деле были довольно легкомысленными и безответственными людьми. В числе таких людей был и военный министр Российской империи генерал Сухомлинов.

За рынки России действительно шла борьба между французским и германским капиталом. Но она не была столь уж важна, чтобы в ходе этой борьбы вставал вопрос об общеевропейской войне. Значительно более важным было страстное желание большей части «политического класса» Франции взять у Германии реванш за поражение во франко-прусской войне 1870–1871 годов, вернуть аннексированные в результате этой войны Эльзас и Лотарингию. В Берлине же предпринимали большие усилия для того, чтобы такой реванш не состоялся, чтобы снова нанести Франции серьёзное военное поражение.

Значительными были англо-германские противоречия, особенно по колониальным вопросам. Но масштабы этих противоречий не были всё же такими, чтобы из-за них жертвовать миллионами жизней своих сограждан.

Весьма сложный характер носили и отношения между Российской империей и Австро-Венгерской монархией. Но и разрешение этих противоречий не требовало многомиллионных жертв и тем более того, чтобы ставить под угрозу само существование этих государств. Вообще, поведение руководства Австро-Венгрии было наиболее иррациональным из всех правительств великих держав того времени.

Это был страшный удар по европейской цивилизации, по христианской цивилизации. Авторитет этой цивилизации резко упал в Азии, Африке, Латинской Америке. Во многих страх Европы резко обострилась социально-экономическая и социально-политическая обстановка, вызвав к жизни массовые радикальные движения и партии. Самые негативные последствия война имела для этики и морали населения многих стран. В ходе этой войны было применено оружие массового поражения - химическое оружие.

Наиболее трагичными последствия мировой войны были для России. Поражение России в Первой мировой войне привело к жесточайшей братоубийственной Гражданской войне, стоившей нам огромных жертв... Соответственно, можно утверждать, что возникновение этой войны, участие в ней России «до победного конца» было крайне невыгодно нашей стране.

В интересах России был бы выход из войны до Февральской революции 1917 года с заключением сепаратного мирного договора с Германией. И этого очень опасались и во Франции, и в Великобритании. И настроения в пользу этого, по ряду свидетельств, имелись.

В последние годы появились довольно достоверные сведения о том, что убийство Григория Распутина (17(30) декабря 1916 года), склонявшегося к такому миру с Германией, в Петрограде организовала английская разведка. Такой мирный договор был бы для России значительно менее тяжёлым, чем Брестский мирный договор 1918 года, который сам Ленин называл «похабным миром».

Результатом перенапряжения сил России в Первой мировой войне стал приход к власти леворадикальных социал-демократов (большевиков) во главе с В.И. Лениным, сначала мечтавших о мировой социалистической революции, а позднее поставивших цель построения социализма в одной отдельно взятой стране. Попытка реализации этой цели в предельно сжатые сроки привела к значительным жертвам, в том числе и в силу известных репрессий. Но созданная в СССР к 1941 году промышленная база, советские вооружённые силы, которые обрели после тяжелейших поражений опыт ведения современной войны и должную мощь, сыграли решающую роль в победе антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне. В этом огромная историческая заслуга нашего народа, нашей страны.

Летом 1914 года уже крайне сложно было избежать войны, в том числе с учётом общественного мнения в России, сильных антиавстрийских и антигерманских настроений. Но шанс для этого всё-таки имелся, даже с учётом всех недостатков императора Николая II как главы государства.

К этому времени Россия оказалась слишком глубоко вовлечена в балканскую политику, имея особо тесные связи с Сербией. Сербские же националисты, которые сохраняли в том числе сильные позиции в генштабе Сербии, вели собственную игру, движимые идеей создания Великой Сербии. Эта идея в определённой мере была реализована после Первой мировой войны путём создания Королевства Югославия, но ценой крушения четырёх (!) империй, в том числе Российской империи.

Собственно сербское правительство после убийства эрцгерцога Фердинанда почти капитулировало перед ультимативными требованиями Вены. Но руководство Австро-Венгрии решило сокрушить Сербию, чего уж российская власть не могла допустить без огромного ущерба для своего авторитета как в международном сообществе, так и внутри страны.

Возможность остаться в стороне в случае такого острого конфликта между Австро-Венгрией и Сербией существовала бы у России, если бы задолго до лета 1914 года наша страна дистанцировалась от сложнейших хитросплетений политики на Балканах и имела бы иную систему внешнеполитических приоритетов, более соответствующую подлинным национальным интересам России.

Царское правительство в 1914 году посчитало, что полностью бросить Сербию на произвол судьбы Россия не может, потому что шестью годами ранее ему уже пришлось уступить требованиям Австро-Венгрии, поддержанной Германией, по Боснийскому вопросу, что расценивалось как «дипломатическая Цусима».

Англия и Франция тогда, решая свои вопросы с Германией, не поддержали Россию, и ей пришлось признать аннексию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. Эта ситуация должны была бы открыть глаза царскому правительству на ненадёжность союзников России по Антанте. Но, увы...

Возможно, что Россия, не будучи так тесно привязанной к политико-военным интересам Франции, могла бы сыграть роль арбитра в германо-французском конфликте, особенно если бы она взаимодействовала в этом деле с другими заинтересованными державами. Можно предположить, что такие действия России могли бы предотвратить Первую мировую войну, предотвратив в том числе новый разгром Франции. При этом Россия должна была бы опираться на реальную мощь своих вооружённых сил и иметь достаточно искусных дипломатов.

У нас в последние годы любят вспоминать высказывания императора Александра III о том, что-де «у России есть только два союзника - её армия и флот». На деле именно Александр III положил основы русско-французского военного союза, который в конечном итоге деформировал в пользу Франции политику России в то, что мы в современных условиях называем «политикой национальной безопасности». Недаром в центре Парижа благодарными французами был построен великолепный мост Александра III.

Император Николай II, поддерживая дружеские отношения со своим родственником кайзером Вильгельмом II, пошёл на весьма тесный союз России с республиканской Францией, который в определённой мере ставил нашу страну в зависимость от этого союзника. Ряд историков считают, что важную роль в этом сыграли крупные займы, предоставленные России французскими банками. Другие историки полагают, что этот факт не играл столь уж значительной роли.

Но так или иначе планы Генштаба русской армии были фактически субординированы относительно планов французского генштаба. И это оказалось важной причиной тяжёлого поражения русских армий Самсонова и Ренненкампфа в Восточной Пруссии 2(15) сентября 1914 года.

И если бы Россия избрала в отношении Германии не наступательную, а оборонительную военную стратегию в духе идей Барклая-де-Толли, Кутузова, Клаузевица и Михневича, то у кайзеровской Германии в 1914 году, как и у Наполеона в 1812 году, никаких шансов на разгром России даже после поражения Франции (если бы не удалось предотвратить эту войну) не было бы.

Но в Российской империи к 1914 году, как и в Германии, во Франции и в Австро-Венгрии, доминировал и на стратегическом, и на тактическом уровне «культ наступления». Союз с Россией спас Францию от тяжёлого поражения, но этот союз в конечном итоге оказался губительным для Российской империи.

Кстати, во Второй мировой войне расчёт гитлеровских генштабистов при подготовке «молниеносной войны», «блицкрига» против СССР во многом строился на том, что Советский Союз не будет придерживаться на начальном этапе войны оборонительно-отступательной стратегии, подобной той, которая была с успехом применена против войск Наполеона в 1812 году.

Самым выгодным для вермахта германский генштаб сухопутных сил считал именно тот вариант действий Красной Армии, которого она и придерживалась в начале войны. Как справедливо отмечал генерал армии М.А. Гареев, у советского государственного руководства и военного командования было к 22 июня 1941 года «смутное представление» о начальном периоде войны. Наличие оборонительной стратегии у РККА в 1941 году (с последующим переходом в определённый момент в контрнаступление и общее наступление) наряду с достаточно широкой демонстрацией реальных военных и военно-промышленных возможностей СССР могло бы обеспечить стратегическое сдерживание такого опаснейшего противника, которым была для нас нацистская Германия.

Балтийского моря, которое уже в то время, по выражению Александра Андреевича Свечина, было «оперативными задворками Европы». Это решение было принято без каких-либо консультаций с военным министром и Генштабом русской армии, не говоря уже о консультациях с деятелями Государственной думы, ведавшими военными вопросами, а лишь на основе докладов царю военно-морского министра и начальника Генерального морского штаба.

Огромные ресурсы, затрачиваемые на линейные корабли Балтфлота, с гораздо большей пользой могли бы быть использованы для оснащения сухопутных войск Российской империи тяжёлой полевой артиллерией, для развития производства боеприпасов, на оборудование будущего театра военных действий, на развитие тех отраслей промышленности, которые могли бы обеспечить собственное массовое производство самолётов и автотранспорта.

Что касается собственно военно-морского флота Российской империи, то значительно важнее было бы на первое место поставить усиление - за счёт первоочередного строительства нескольких дредноутов - не Балтийского, а Черноморского флота. В результате последний мог бы иметь господство на море со всеми оперативными, стратегическими и политико-военными последствиями. В том числе реальной становилась бы задача захвата Босфора и Дарданелл и поражения Османской империи в войне в её первые полтора-два года.

Надо заметить, что и у кайзеровской Германии крупнейшей стратегической ошибкой было создание линейного «флота открытого моря», развязывание ею гонки морских вооружений с Британской империей. Это тоже отвлекло гигантские ресурсы от усиления сухопутных войск Германской империи и сделало Великобританию однозначным противником «второго рейха» в грядущей мировой войне.

В своё время заместитель генерального инспектора бундесвера генерал Герд Шмюкле назвал морского министра Германии фон Тирпица, главного идеолога и лоббиста развития линейного «флота открытого моря», одним из основных виновников поражения Германии в Первой мировой войне.

В годы непосредственно перед Великой Отечественной войной Сталин также поставил задачу ускоренного строительства тяжёлых артиллерийских кораблей - линкоров и линейных крейсеров для Красного флота. При этом строительство авианосцев, превращающихся в главную ударную силу флотов, по сталинским планам развития РККФ не предусматривалось.

При этом Сталин не советовался даже с наркомом ВМФ Николаем Герасимовичем Кузнецовым. По свидетельству последнего, реализация этих решений отвлекла большие людские и материальные ресурсы Советского Союза, которых остро не хватало для развития многих компонентов сухопутных войск и авиации РККА. Известно, с каким острым дефицитом автотранспортных средств, средств связи, транспортных самолётов, средств ПВО и противотанковых средств столкнулась наша армия в начале Великой Отечественной войны.

Такого рода уроки актуальны во все времена при поиске оптимальных решений в строительстве вооружённых сил с учётом всегда имеющихся серьёзных ограничений по финансовым ресурсам, по технологической базе, по людским ресурсам в науке, промышленности, в самих вооружённых силах.

При строительстве вооружённых сил Российской империи были допущены и другие немаловажные ошибки... Если говорить о развитии сухопутных войск, то для царской армии накануне Первой мировой войны была характерна чрезмерная численность конницы – более 300 тысяч сабель. Но в этой войне стратегическая конница не нашла своего применения, она оказалась крайне уязвимой перед лицом артиллерии и автоматического оружия.

Такая численность конницы тоже поглощала весьма значительные ресурсы. В большинстве случаев для неё была характерна и устаревшая тактика. Имеется много свидетельств того, что в царской армии доминировал «культ сабельного шока» – удара плотной массой кавалерии со ставкой на холодное оружие – в духе действий прусских кавалеристов во главе с фон Зейдлицем в годы Семилетней войны 1756–1763 годов.

Разные слои населения и разные политические силы в Германии извлекли разные уроки. В послевоенной Германии, в так называемой Веймарской республике, возникшей в результате краха Германской империи, шла острейшая политическая борьба. В конечном итоге победили, как известно, при поддержке правых сил крайне шовинистические и расистские национал-социалисты. Гитлеру, пришедшему к власти в результате выборов в рейхстаг в 1933 году, в удивительно короткие сроки удалось мобилизовать нацию, подчинить её своей воле, воле нацистской верхушки.

В Германии в 1920–1930-е годы была весьма популярной версия о том, что кайзеровская армия была побеждена не в сражениях с союзниками, а в результате удара в спину. Сегодня можно считать, что эта версия была небезосновательна, однако с учётом ряда весьма важных уточнений.
Действительно, в Германской империи в 1918 году прежде всего слабым звеном оказался тыл, обстановка внутри самой Германии. Но это было результатом сверхнапряжения военных усилий страны, прежде всего вследствие политики германского генштаба во главе с Гинденбургом и Людендорфом, фактически подмявших под себя гражданскую власть в стране.

Гитлер постоянно помнил о внутриполитических уроках Первой мировой войны и очень осторожно относился к вопросу мобилизации всех ресурсов Германии на войну. Ставка на блицкриг была им сделана в том числе из-за того, что он опасался по причинам внутриполитической ситуации сразу же мобилизовать все ресурсы Германии против СССР. Тотальная мобилизация в нацистской Германии начала развёртываться после тяжелейшего поражения вермахта под Сталинградом.

Главным противником для нацистов в следующей войне изначально был Советский Союз. Именно на Востоке Гитлер видел для Германии жизненное пространство, «лебенсраум». И мы теперь достоверно знаем, что Гитлер ни на шаг не отступал от своих планов сокрушения и покорения СССР, которые были для него наиболее приоритетными в соответствии с идеями его программной книги «Майн кампф» – («Моя борьба»), увидевшей свет в 1925 году.
Если говорить о военных уроках, которые были восприняты в Германии, то здесь можно отметить следующее. В послевоенном немецком рейхсвере, возглавляемом генералом Гансом фон Сектом, гораздо лучше, чем в любой другой стране, изучали опыт войны. Отталкиваясь от него, немецкие генштабисты первыми вскрыли, пользуясь выражением Свечина, «оперативную тайну будущей войны».

За пределами Германии большинство военных теоретиков считали, что план Шлиффена, предусматривавший скоротечный разгром Франции, в 1914 году провалился. А в Германии вполне обоснованно полагали, что он был искажён, порушен действиями Хельмута Мольтке-младшего и, соответственно, шлиффеновская идея «Канн» в оперативно-стратегическом масштабе вполне может быть реализована в следующей войне. Что и было последовательно осуществлено вермахтом в 1939, 1940 и 1941 годах.

На значение идеи шлиффеновских «Канн» для будущей войны обращали внимание такие советские военные теоретики, как Свечин, Новицкий, Триандафиллов. Однако к концу 1930-х годов уже практически некому было писать о роли таких формул для германской военно-стратегической и оперативной мысли и докладывать высшему военному командованию. Нет никаких свидетельств того, что с теорией «Канн» по Шлиффену были знакомы Тимошенко, Жуков, Мерецков, не говоря уже о Ворошилове и Будённом.

К концу Первой мировой войны на Западном фронте в массовом порядке использовался целый ряд средств, которые определили облик Второй мировой войны: истребительная, штурмовая и бомбардировочная авиация, танки, пистолеты-пулемёты, ручные пулемёты, миномёты, использование автомобильного транспорта. В рейхсвере была отработана тактика штурмовых групп, заменившая собой стрелковые цепи. Всё это в полной мере было учтено немецкими военными специалистами, теоретиками и практиками, больше, чем в других странах.

Немцы не были пионерами в массированном использовании танков в Первой мировой войне. Таковыми были англичане. И в развитии теории «танковой войны» немцев опережали в других странах (англичане Б. Лиддел Гарт, Дж. Фуллер, австриец Л. Эймансбергер, француз Ш. де Голль).

Но немцы в гораздо большей степени преуспели в претворении таких теоретических построений в строительстве вермахта, в тактике и техническом оснащении танковых войск. Свои танковые войска немцы создавали перед войной последовательно, системно, без тех зигзагов и шараханий, которые были характерны в этой области для РККА.

На основе тщательно изученного опыта войны в нацистской Германии была создана мощнейшая, тщательно продуманная военная машина, сокрушение которой стоило нам огромных жертв. Мы должны помнить, что вермахт, не говоря уже о войсках СС, ожесточённо сопротивлялся союзникам (прежде всего Красной Армии) до самого последнего момента, когда положение для Германии было уже безнадёжным.

Об уроках для России

В межвоенный период уроков, к сожалению, было извлечено не так уж много. Даже с сугубо профессионально-военной точки зрения. Опыт Первой мировой войны, в том числе боевых действий на Западном фронте, где в основном использовались все технические новинки, довольно плодотворно изучался в СССР вплоть до середины 1930-х годов.

Прежде всего эта работа велась военными специалистами из числа бывших царских офицеров, особенно из тех, кто входил в службу Генерального штаба Российской империи. Эти люди хорошо знали иностранные языки, не раз бывали за границей. Ими была проделана огромная военно-научная работа, не утратившая своей ценности и в наше время. Но к концу 1930-х годов таких высококультурных и высокопрофессиональных специалистов почти не осталось в РККА и РККФ, большинство из них были репрессированы, а их труды стали считаться вредительскими...

В РККА стали доминировать люди с командным опытом участия в Гражданской войне, без каких-либо навыков самостоятельной теоретической и военно-исторической работы, не обладавшие должной общей и профессиональной военной культурой. Опыт Гражданской войны в России практически не имел ценности для Второй мировой войны. Да и в 1930-е годы он стал освещаться очень однобоко, с позиций пропагандистской брошюры наркома обороны и члена Политбюро ЦК ВКП(б) К.Е. Ворошилова «Сталин и Красная Армия», радикально искажавшей картину Гражданской войны.

Как здесь не вспомнить, что иностранных языков не знал ни Сталин, ни Молотов, ни другие высшие руководители СССР предвоенного периода – в отличие от Ленина и многих его ближайших соратников. Не владел иностранными языками после 1937–1938 годов и высший командный состав РККА, кроме Бориса Михайловича Шапошникова. Это затрудняло самостоятельное изучение того, что замышлял и как думал потенциальный противник.