В политике присутствуют самые разные методы. Убеждение и запугивание, шантаж и подкуп, обман и эксплуатация чувства гордости. Все это нормальные, естественные и даже рутинные механизмы политической деятельности. Политика делается любыми средствами, главное – результат.
Российская политика после периода тотального отступления со всех позиций 90-х годов выглядела двояко. С одной стороны, вполне очевидным оказывалось усложненное формирование магистральных направлений развития международной деятельности, с другой имелась масса проблем внутри страны.
Первое десятилетие прошло под сенью контртеррористической операции Чечне, формирования вертикали власти (которая достраивается только сейчас с созданием так называемой «публичной власти» в рамках принятых поправок к Конституции), приведение в чувство особо ретивых олигархов Березовского, Гусинского, Ходарковского и т.д.
Единственным реальным проявлением активности России во внешнем формате стали, пожалуй, мюнхенская речь В.В. Путина (как обозначение вектора политики) и вынужденный ответ на грузинские действия по Южной Осетии (08.08.08). Получилось отрезвляюще и эффективно. Одновременно это вскрыло целый ряд негативных моментов российской системы военного управления, организации вооруженных сил и т,д. В результате чего следующее десятилетие было практически полностью посвящено укреплению боеспособности.
В этот период ключевыми моментами стали события на Украине в 2014 (проигранная партия «майдана» в Киеве и возвращенный Крым), операция в Сирии, весьма успешная с учетом того, что предсказываемое падение Асада затянулось на еще 5 лет и возврат контроля над большей частью территории страны. Это же стало и своеобразным символом возврата России в мир большой политики.
При этом все конструктивные дискурсы, не связанные с конфликтным наполнением, активно торпедировались противником. Против расширения ЕАЭС выступали и США, и ЕС, и Китай. БРИКС превратился из сообщества единомышленников в совокупность участников внутренних конфликтов (Индия и Китай) и местом присутствия политиков с иным видением мирового устройства (Болсонару). «Потоковая» политика России столкнулась с трудностями в части южного потока, с торможением северного потока-2 и назревающими проблемами с балканским потоком.
С Россией начали играть в политическую игру по-крупному, в том числе и посредством устранения целого ряда инициатив России, выходи из системообразующих договоров, воздействия через вмешательство во внутренние дела.
К вопросу о силе и ее производных
На этом фоне вновь очень остро возник вопрос о том, как стоит вести российскую политику. Снова подняты голоса о неэффективности мягкой силы, о готовности или неготовности применять в том или ином случае военную составляющую, об эффективности российской дипломатии (к слову, весьма эффективной, но, зачастую, не имеющей постоянной поддержки в контексте действий иных ведомств). И наиболее значимым вопросом является вопрос о применимости военной составляющей.
На самом деле, наличие у России сил, способных противостоять глобальным угрозам говорилось с 2018 года. Сармат, Авангард, Посейдон, Пересвет, Калибр, Кинжал и т.д. признаны и восприняты серьезно, с поправкой на убежденность противника в «невозможности российской промышленности все это выпустить в больших объемах».
Нет, вероятно, сомнения и в возможности России осуществлять локальные действия, участвовать в гибридной войне. Донбасс, ЦАР, Ливия и ряд других точек на карте вполне ощутили способность России прокладывать гибридный вектор, а ЧВК «Вагнер» стала уже жупелом в мировых СМИ и политических заявлениях некоторых зарубежных лидеров.
Так что стоит отметить, что силы у России сейчас имеются, а вот первая проекция силы на политику, увы, сбоит, вторая активно тормозится, а третья, видимо совершенно не проявляется в текущей реальности.
Первая проекция – это собственно способность России используя угрозу применения силы добиваться нужного результата в политике. В этой плоскости наблюдается далеко не полномасштабное использование таких возможностей в контексте решения тех или иных задач. Да, белит походы боевых кораблей в период проведения крупных мировых саммитов в зоны их проведения. Да, были учения «приуроченные» к тем или иным осложнениям. Да, были показательные стрельбы для отрезвления противника. Но эта первая производная не всегда применяется в должной мере и удобоваримым образом.
Вторая производная – определяет возможность союзников (клиентов) России исходить из потенциала применения Россией силы в контексте своей политики. Тут, разумеется, самым сложным является вопрос о том, кто может считаться союзником России и при каких обстоятельствах. К сожалению, точных критериев этого российская политика не представила. С одной стороны, есть пример Асада, с полномасштабным участием при позитивном отношении самого Асада к взаимодействию с Россией. С другой, есть Лукашенко с демонстрацией силы на учениях, при не совсем адекватной позиции Лукашенко по отношению к России, а есть ряд примеров, в которых Россия использовала далеко не полный потенциал своих возможностей. И получается, что практически нет единого понимания как же должны строиться отношения, чтобы силовая составляющая сработала и в каких параметрах она может быть использована.
Третья производная – это учет посторонними участниками возможности и вероятности применения силы Россией в планировании своих политических действий. Эта составляющая, как представляется, вообще не оценивается участниками политической игры, либо учитывается с большой долей суждения «Россия силу не применит».
Так как же в таком случае должна применяться сила, дабы превратиться из опции безопасности государства в опцию орудия внешней политики?
Когда следует применять силу
На самом деле, ситуация с вопросом «бить или не бить» предельно проста и имеет очевидный и явный ответ. Бить при любом удобном случае, тем более тогда, когда жертва не может дать серьезный отпор. В таком случае, речь идет о формировании устойчивой превенции у всех участников политической игры и понимании ими не только возможности, но и неизбежности применения силы Россией.
У любого государства есть как минимум четыре мощных орудия, которые можно использовать в дипломатических аспектах.
Первое, как уже говорилось – сила. Ее применение наиболее простое и емкое. Удар ракетой отрезвляет кого угодно. Если, разумеется, эта ракета будет выпущена в контексте четко и ясно обозначенной и демонстративно озвученной позиции государства. Т.е. ударить и пояснить за что с намеком, что так будет с любым, кто перейдет красную линию.
Второе - это внутренние силы внутри государства, пятая колонна, которую можно использовать в своих целях. Увы, персоноцеентрическая позиция России практически нивелирует этот вариант решения международных вопросов. А перестраиваться в этом плане руководство России могут с большим трудом. По крайней мере примеров такого переформатирования сознания – работать не с политиками, а с обществом пока что не наблюдается.
Третье – это экономика, а точнее критически значимые варианты воздействия, позволяющие использовать экономические потенциалы в качестве условия для решения тех или иных дипломатических вопросов. Увы в этом контексте все тоже не всегда хорошо. В значительном числе случаев такая позиция натыкается на наличие интересантов внутри России, которые пытаются любым способом сделать так, чтобы их позиция не пострадала от действий руководства России. А учитывая, что целый ряд российских политиков очень тесно связан интересами с финансово-промышленными группами и занимается лоббизмом изнутри, ответ на вопрос о применимости таких средств – очевидно риторический. Есть, разумеется, еще «вариант Онищенко» но он грубее и применим далеко не всегда, хотя и используется в практике.
Четвертое – системные позиции в международных структурах и организациях. Это, разумеется, есть. Статус постоянного члена СБ ООН никуда не делся, участие в ряде других организаций имеют место быть. Увы, ряд структур сейчас в открытую используется против России, примером тому ситуация с ОЗХО. Но тут нужно учесть, что все больше государств отходят от этого механизма, понимая, что конфигурация международных организаций уже не соответствует реалиям современного миропорядка.
Так что, очевидно, что и помимо силы есть ресурсы для реализации внешней политики, но их применение в России имеет ряд существенных трудностей, порожденных родовыми травмами постсоветского периода.
Повторение – мать его …
На самом деле то, что Россия способна применить силу – очевидно. Есть пример Грузии в 2008, есть пример Сирии в 2015. Эти примеры показательны, некоторые войдут в историю и учебники военного искусства. Но проблема с ними в том, что они не системны! Т.е. не переведены на поток, а значит, порождают непонимание, применит Россия силу, или нет?
Повторение – мать учения, оно же, мать порядка (пусть анархисты не пытаются примазаться, им до порядка как до Луны пешком). Повторением закрепляются рефлексы. В том числе и рефлекс палки.
Увы, критерии применения силы, периоды, основания и прочее не определены. А общая угроза – Россия применит тогда, когда посчитает нужным не действует в той мере, как должное. Третья производная силы сбоит, хотя с учетом того, какой силой обладает Россия- должна действовать безукоризненно, если и не в контекстах аналогии с США (все же базы имеют значение), то в сопоставимых параметрах.
Увы, очень многие обыватели полагают, что военная силы нужна России, только, чтобы защищать себя от кого-то. При этом даже беглый взгляд на структуру вооруженных сил показывает, что если этот тезис и имеет место быть, то во всяком случае в достаточно расширительном понимании. При этом мы все прекрасно помним, что границы России нигде не заканчиваются, а носит оборонять их возможно на каких-угодно рубежах, от жарких пустынь Сирии, уничтожая террористические банды, до гор Средней Азии, препятствуя распространению террористической заразы из Афганистана, от болот Белоруссии, проводя совместные учения, до льдов Арктики, укрепляя там российскую военную составляющую. Так что широта охвата задач, судя по всему масштабна и значима.
При этом, традиционным способом демонстрации военно-политических способностей всегда были учения. И в этой части Россия определенно демонстрирует всему миру высокую степень боеготовности. Проходящие учения с использованием сил целых военных округов, переброска крупных сил из одного края страны в другой, а иногда и за рубежи Родины, отработка учений на тысячекилометровом оперативном участке м применением тысяч единиц техники. В общем то ни у кого в мире нет никакого сомнения в боеспособности российской армии. Сомнения есть в способности руководства ее применять в случае необходимости.
Тем более непонятно иностранным партнерам, почему имея внушительный военный потенциал Россия не «кошмарит» в военном плане соседей, как США, применительно к странам Латинской Америки, не решает с их помощью свои коммерческие интересы, как Франция в Африке, не передает «повоевать» на чужие войны, как третьи страны (Судан, например) по отношению к саудовской коалиции в Йемене. Тогда, интересуются иностранцы, зачем России вообще армия, если русские ее не используют по назначению?
Разумеется, и Грузия, и Крым были показательными на несколько лет отрезвляли противников. Но судя по интенсивности разведывательных действий США и союзников по НАТО как вокруг Крыма и Калининграда, так и в Арктике кто-то остро нуждается в прецеденте Пауэрса. Если судить по поведению некоторых лидеров постсоветских государств, то, видимо, они живут под лозунгом: «Делай что хочешь, Россия все равно не ударит».
Стоит ли в таком случае бить? Разумеется. Избирательный удар раз в несколько лет не только отрезвляет соседей и оппонентов, но и наглядно демонстрирует, зачем нужны вооруженные силы за пределами номенклатуры глобального сдерживания.
Ждать ли изменений?
Стоит ли ждать изменений в контексте этого? Можно ли ожидать, что Россия станет активнее применять силовую составляющую для решения тех или иных проблем? Этот вопрос не праздный, поскольку он как минимум сопряжен с выбором стратегии во все более неспокойном мире и в первую очередь вдоль российских границ.
На самом деле вопрос предельно неопределенный. Нет видения, чтобы парадигма минимизации силового участия в разрешении базовых вопросов имела хоть какое-то серьезное радикальное изменение. Это часть устоявшейся традиции.
Еще одной плоскостью является ожидание снижения активности основных конкурентов в международных отношениях – США и Евросоюза на фоне катастрофических выборов Президента США 3 ноября 2020 года и окончательного выхода Великобритании из ЕС с 1 января 2021 года.
Оба этих события фактически приведут к ухудшению потенциалов наиболее активных игроков на международной арене и, одновременно, повесят активность как новой сверхдержавы – Китая, так и игроков второй линии – Индии, Саудовской Аравии, Ирана, Турции и т.д. В таком случае в разряженном пространстве международной плотики силовая составляющая будет более востребована. Как минимум следующее: председатель Си Цзиньпин на встрече с военными в провинции Гуандун призывает их быть готовыми к большой войне, вероятно имея ввиду Тайвань. Эрдоган уже вовсю разогнал военную машину Турции, Индия готовится к противостоянию с Китаем в Гималаях. И прочее, прочее, прочее. Мир активно милитаризируется и в этой ситуации надежды на то, что удастся продолжить обходиться без активного использования силовой составляющей минимальны.
Хоть и имеется расхожая фраза «Россия уклоняется от приглашения на войну» по факту уже в самое ближайшее время, вероятно уклониться от такого приглашения окажется крайне проблематично. Катящийся в пропасть внутренних противоречий гегемон, ссорящийся между своими членами Евросоюз не оставят надежд активизировать точки, которые придется решить силовым путем. Да и сопротивляться этому бесполезно. Использование силы может оказаться самым дешевым и надежным способом решения проблем.
Но это будет, видимо, только после того, как будет перевернута страница американского политического кризиса 3 ноября. Тем более, что к армяно-азербайджанским разборкам рискует добавиться в части конфликтности Грузия, Молдавия и Украина (в контексте Донбасса, очень уж Киев привык решать свои проблемы за счет обострения ситуации на Донбассе). Но это уже совсем другая история.
