Я отвыкаю говорить: у нас, мы, в нашей стране по отношению к Виннице, Киеву, Украине. Я больше не хочу иметь с ними ничего общего. Я не хочу ничего объяснять своим бывшим друзьям, сотрудникам и знакомым. Например, однокласснику, который в кои-то веки позвонил и, волнуясь, стал зондировать мои политические взгляды. Простой сельский учитель, он попытался сбивчиво оправдать в моих глазах наглый государственный переворот необходимостью прогнать воров, а когда я заметила, что воров во власти только прибыло, стал горячо уверять меня, что «эти – они совсем не то, что те, при тех был беспредел!» Ага, блестяще! Такой разнузданный кровавый беспредел, который мы сейчас наблюдаем, казалось, немыслим в центре Европы, на земле, где столько было пролито крови и столько уроков истории должно было быть усвоено! Но добила меня, вернее, нашу дружбу, попытка обвинить Путина в Одесской трагедии.
Вообще, 2 мая в Одессе – это показатель, камертон. Это индикатор душевного здоровья или нездоровья человека – для меня, по крайней мере. На данном этапе. Подруга, с которой вместе занимались духовной практикой. Человек, как мне казалось, умный и добрый: «Одесса? Да, мы звонили друзьям, они там живут… Сказали – там футбольные фанаты подрались…» Я задохнулась: «Как, ты даже не пыталась узнать, что там на самом деле случилось?» – «Ну, знаешь, я не интересуюсь политикой…» Закадычная подруга, с которой не прекращала общаться со студенческой скамьи. Общение прекратилось, как только она вывесила на аватарку «малевича» после расстрела на Майдане. Она знала мой взгляд на это событие. Даже если абстрагироваться от вопроса о том, кто проплатил и организовал убийство «небесной сотни», всем адекватным людям ясно, что толпы готовили к жертвоприношению и толкали на это кровопролитие, когда призывали вооружаться – открыто, в печати, с экранов телевизоров, когда звали на штурм правительственных зданий. Они все – те, кто бегал на Майдан, ковырял брусчатку и носил пирожки, знали, что будут трупы, значит – у них у всех руки в крови. И не важно, чья это кровь – боевиков с Майдана, «беркутовцев», солдат, используемых в качестве пушечного мяса, или мирных женщин, стариков и детей. Они ЗНАЛИ, они ХОТЕЛИ КРОВИ! Во всяком случае, их предупреждали. Мою подругу ПРЕДУПРЕЖДАЛА Я. И она, предупреждённая, цинично вывесила чёрный квадрат, скорбя о тех, кого сама же, вместе с толпой подобных, обрекла на смерть! Сейчас я не хочу иметь с ней ничего общего, как и с другими, подобными ей.
Я не могу понять и тех, которые «над схваткой». Я могу с ними разговаривать, я не считаю их врагами, как тех, первых, но думаю, что они лукавят. Они очень скоро окажутся в стане моих врагов со своей жизненной философией. Это очень привлекательная – на первый взгляд – позиция: «Вы все не правы, и там, и здесь – бандиты, нужно помириться, обняться и жить дальше». Но нельзя оставаться нейтральными в воюющей стране, ибо пули будут лететь с обеих сторон. Думаю, этим людям придётся, в конце концов, сделать выбор, и я понимаю, что большинство из них уже его сделало, неявно пока, и они, запрятав остатки совести поглубже и опустив глаза, чтобы не встречаться взглядом с нашими горящими возмущением глазами, побредут понуро туда, куда идёт толпа. Не браться же, в самом деле, за автомат, если с идеологией не сложилось и верить не хочется никому.
Потому что большинство здесь сейчас живёт верой. Лично я живу верой в то, что я делаю полезное дело и то, что я делаю, приближает победу справедливости. Да, я в курсе, что мир несправедлив, но я не хочу быть причастной к творимым несправедливостям, и не могу их равнодушно наблюдать. (Знаю, что скажут те, кто выходил на Майдан: что они тоже боролись с несправедливостью. Но они либо лгали с самого начала, либо стали лгать на каком-то этапе позже. Чтобы добиться справедливости в этой стране, надо было начинать с себя: не давать взятки, не покупать дипломы, не устраиваться на работу по знакомству, не отжимать себе государственные квартиры. А уж потом требовать суда над коррумпированными чиновниками – и не суда Линча при этом!)
Поэтому я здесь, в Донецке. В городе, где люди так привыкли к грохоту разрывов, что признаются: их тревожит «гнетущая тишина». В городе, где взаимопомощь стала образом жизни, где много чего не хватает на данный момент – целых стёкол, пенсий, обычной для крупного города сутолоки на улицах. Но есть вера, есть надежда, есть любовь… В отличии от Киева, который превратился в грубо раскрашенную, заляпанную жёлтым и голубым иллюстрацию к страшной сказке.
Helga Green
