Евреев на работу в НКВД не брать

Петр Андреевич Коркин

Интересный документ 1939-го года, где сотрудники Днепропетровского областного НКВД уже при Берия рассматривают вопросы деятельности врагов народа внутри "Кровавой Гэбни" и акцентируют внимание на том, что ряд врагов народа сознательно пытались проводить антисемитскую политику внутри НКВД. При этом преступное распоряжение исходило от главы НКВД УССР Успенского и отдано было незадолго до его побега с имитацией самоубийства.

Из протокола заседания закрытого партсобрания сотрудников УГБ УНКВД по Днепропетровской области о ликвидации последствий деятельности А. Успенского. 31 января – 2 февраля 1939 г.

31 января — 2 февраля 1939 г.

ПРИСУТСТВОВАЛО: членов ВКП(б) — 61, кандидатов — 20, членов ВКП(б) других парторганизаций УНКВД — 16.
ПРЕЗИДИУМ: т.т. ПУЛКИН, САПОЖНИКОВ, ЛЕВИТАН, УЛАСЕВИЧ, ЗАДИОНЧЕНКО, СИДЕЛЬКОВСКАЯ.
СЕКРЕТАРИАТ: т.т. ЗВАРКОВСКИЙ, ЧУЛКОВ, ОСТРОВСКИЙ.
ПОВЕСТКА ДНЯ: Утверждение протоколов партийного комитета УГБ УНКВД от 26 и 28 января 1939 года и о ликвидации последствий вражеского руководства КОРКИНА.
СЛУШАЛИ: утверждение протоколов партийного комитета УГБ УНКВД от 26 и 28 января 1939 года.

Устанавливается следующий порядок выступлений:

Тов. ПАЩЕНКО докладывает результаты расследования вопроса об антипартийном поведении тов. РЕЗНИКОВА.
Тов. ЧЕРЕПЕНИН.
Справки приглашенных на собрание членов ЛКСМ т.т. ПЕЧЕНОВА и ЛЕЙБОВИЧА.
Тов. САПОЖНИКОВ.
Выступления остальных товарищей в порядке записи.
Тов. ПАЩЕНКО, 4 отдел. На прошлом партийном собрании было принято решение разобрать вопрос о РЕЗНИКОВЕ, УМАНСКОМ и КЛЕБАНОВЕ.

Для этого партийным комитетом были выделены я и тов. СТРАХОВ. Мы опросили ряд коммунистов и установили: УМАНСКИЙ обвинялся САПОЖНИКОВЫМ в том, что он влиял на РЕЗНИКОВА и подстрекал СТРЕЛЬЦОВА к выступлению на [партийном] собрании против САПОЖНИКОВА и КОРКИНА. Говорилось, что существует группировка из УМАНСКОГО, РЕЗНИКОВА, КЛЕБАНОВА. Будто РЕЗНИКОВ специально подбирал факты, направленные против КОРКИНА и САПОЖНИКОВА. В какой-то мере якобы ко всему этому был причастен КЛЕБАНОВ. При разборе установлено, что РЕЗНИКОВ не занимался сбором материалов ни против КОРКИНА, ни против САПОЖНИКОВА с целью дискредитации их. В отношении УМАНСКОГО также нами не установлено, чтобы он влиял в какой-либо мере на РЕЗНИКОВА. Не установлено, чтобы он подрабатывал СТРЕЛЬЦОВА и вообще знал бы о его предполагаемом выступлении на собрании. Об этом мы беседовали одновременно с УМАНСКИМ и СТРЕЛЬЦОВЫМ.

СТРЕЛЬЦОВ нехорошо повел себя тем, что сперва готовил громовую речь против КОРКИНА и САПОЖНИКОВА, а на собрании переориентировался и выступил в другом духе. Ему, т. е. СТРЕЛЬЦОВУ, показалось, что УМАНСКИЙ его обрабатывал и на основании этого он сделал указанный вывод. Но этот факт не подтвердился.
О КЛЕБАНОВЕ. Не понятно, как он вообще попал в это дело. На основании чего САПОЖНИКОВ обвинил его. Ведь не было для этого веских данных. КЛЕБАНОВ тут не причем.

О РЕЗНИКОВЕ. В одной из бесед с ЧЕРЕПЕНИНЫМ он поставил вопрос о приеме в его отдел нового работника. Говорил о подобранной кандидатуре (была только беседа об оформлении, но анкеты и др[угих] документов не было). Как нами установлено, это рабочий, выдвиженец, кандидат ВКП(б), связей с заграницей не имел и не имеет. Одним словом — чистый человек, по национальности еврей. ЧЕРЕПЕНИН тогда заявил, что евреев на работу мы не принимаем, ибо такова установка КОРКИНА. ЧЕРЕПЕНИН, правда, отрицает, что он дал такой ответ РЕЗНИКОВУ, но последний на этом настаивал.
РЕЗНИКОВ весь разговор с ЧЕРЕПЕНИНЫМ передал ПУЛКИНУ и тогда они вместе пришли к заключению, что надо подбирать на работу украинца или русского.
Лишь после побега врага УСПЕНСКОГО, ПУЛКИН и РЕЗНИКОВ вспомнили об этом разговоре и уже квалифицировали [его] как элемент антисемитизма в работе Отдела кадров. ПУЛКИН передал об этом САПОЖНИКОВУ. РЕЗНИКОВ потом интересовался у ПУЛКИНА, когда же будет разбираться этот вопрос на Парткоме. САПОЖНИКОВ со дня на день откладывал, тянул и так дотянули до собрания.
РЕЗНИКОВ поступил правильно, что поднял вопрос, но неверно сделал, что до конца его не довел.

Ряд коммунистов и комсомольцев нам начали подтверждать, что факты антисемитизма были: ЖУРАБОВИЧ, ЛЕЙБОВИЧ, КУКЛИН, РЫСКИН.
Быв[ший] работник Управления, вернувшийся из армии, из погранчастей — ЛАПИДУС, подал заявление о приеме его на работу. ЧЕРЕПЕНИН перед тем, как идти и докладывать КОРКИНУ собственноручно на этом заявлении пишет о таких компрометирующих данных: «Родственники за границей, шурин репрессирован, еврей».

Разве это случайно? На наш вопрос, зачем он это написал, ЧЕРЕПЕНИН ответил, что фамилия ЛАПИДУС ему казалась латышской, а поэтому и написал еврей. А раз ЧЕРЕПЕНИН установил, что он не латыш, а еврей, то почему он написал? Все эти материалы и некоторые признания ЧЕРЕПЕНИНА свидетельствовали о том, что были прямые установки КОРКИНА и работников ОК НКВД УССР о проведении в жизнь антисемитско-фашистской политики. Это подтвердил ЧЕРЕПЕНИН уже, когда на парткомитете был поставлен вопрос о его исключении из партии.

Данный вопрос поднимался в отделе кадров еще до побега УСПЕНСКОГО, но он дальше ОК не шел. ЖУРАБОВИЧ спрашивал ЧЕРЕПЕНИНА: «Почему не принимают евреев?» ЧЕРЕПЕНИН приводил доводы, что у всех евреев заграницей родственники. ЖУРАБОВИЧ разъяснил ЧЕРЕПЕНИНУ, что в связи с преследованием царского правительства, евреи эмигрировали заграницу, особенно в Америку. ЧЕРЕПЕНИН на это заявил, что, мол, у нас в России им нечего было делать. ЛЕЙБОВИЧ и ЖУРАБОВИЧ ходили к ЗАЙЦЕВУ. ЗАЙЦЕВ при вторичном обращении к нему объяснил, что, по его мнению, евреев не принимают на работу в НКВД, возможно, потому, что регулируют национальный состав. Этот ответ был политически не верный. ЗАЙЦЕВ признал свою ошибку. Работники ОК не удовлетворились таким ответом, но в парткомитет не пошли. Лишь только тогда, когда мы занялись разбором этого вопроса, он вновь всплыл среди работников ОК.

Характерно заявление ЖУРАБОВИЧА. Он вначале пишет, что подтвердит то, что ЧЕРЕПЕНИН проводить антисемитскую линию он не может, а что же касается разговора ЧЕРЕПЕНИНА с РЕЗНИКОВЫМ пишет: «Полагаю, что такой случай мог иметь место и подтверждаю это фактами». Дальше он говорит о тех установках, которые давались ЧЕРЕПЕНИНЫМ при наборе в школу НКВД относительно приема только русских и украинцев.
Странное заявление ЛЕЙБОВИЧА, который говорил, если кто скажет, что ЧЕРЕПЕНИН антисемит, то я тому перегрызу горло. Но тут же пишет, что он лично получил установки от ЧЕРЕПЕНИНА, чтобы в школу принимать только русских и украинцев, другими словами — евреев не принимать.

Комиссия из парткомитета внесла предложение ЧЕРЕПЕНИНА — исключить из партии. Потом изменила мнение, приняв во внимание, что он рассказал об установках КОРКИНА и что он старый член партии — голосовала за строгий выговор с предупреждением. Мы пришли к тов. ЧЕРЕПЕНИНУ. Поставили перед ним вопрос: «Расскажи, имела ли отражение на работе Отдела кадров Управления НКВД вражеская деятельность УСПЕНСКОГО». Затем задали вопрос: «Получил ли он установки принимать на работу только украинцев и русских от КОРКИНА или от ОК НКВД УССР?» ЧЕРЕПЕНИН заявил, что нет и категорически отрицал приведенные нами ему факты.

После этого мы поговорили с КОРКИНЫМ, привели ему известные нам факты и спросили: «Почему ЧЕРЕПЕНИН отказывается признать вражеское влияние в работе ОК?» КОРКИН ответил: «По-видимому, не дошло до сознания ЧЕРЕПЕНИНА». Мы просили КОРКИНА побеседовать с ЧЕРЕПЕНИНЫМ.

Затем 19-го января, когда мы потребовали от ЧЕРЕПЕНИНА дать письменное объяснение, он изъявил желание побеседовать с нами. Мы к нему пришли. Он извинился, говоря, что вспомнил факты и пришел к выводу, что элементы антисемитизма были. На наш вопрос, кто же дал ему установку не принимать на работу евреев, а только русских и украинцев, ответил: «Никто». Значит сами дошли до этого? Такая, говорит, была установка. Он рассказал, как при утверждении начальников райотделений были выделены в списке 8 начальников РО евреев УСПЕНСКИМ. Было это перед самим его побегом. Когда посылали в Киев на утверждение кандидатуры, отобранные в школу, то евреев не утверждали. Эти, мол, обстоятельства заставили его дать установку принимать только украинцев и русских, т. е. сам дал антисемитскую установку. Только на парткомитете ЧЕРЕПЕНИН с большим трудом признался, кто дал ему такую установку. У ЧЕРЕПЕНИНА в ряде случаев сквозит неискренность.

Вчера или позавчера он по телефону беседовал с Москвой с работником МЕДВЕДЕВЫМ, который интересовался КОРКИНЫМ и БОЛДИНЫМ. Когда мы спросили его об этом разговоре, то он признался, что МЕДВЕДЕВ справлялся только о КОРКИНЕ и о нем, а по поводу разговора о Запорожье отрицал. Лишь, когда мы пригласили товарища, присутствовавшего при этом телефонном разговоре, то ЧЕРЕПЕНИН тогда признался, что разговор был, но не о БОЛДИНЕ, а об отделении Запорожской области.
Дополнительные материалы, поступившие к нам уже после заседания парткомитета, говорят о том, что ЧЕРЕПЕНИН еще много не договаривает. Он нам не рассказал о разговоре с КОРКИНЫМ в машине при поездке в Днепродзержинск «о той национальности». У нас есть документ, говорящий о том, что ЧЕРЕПЕНИНЫМ была принята установка — не принимать на работу евреев.
Но последующие факты, подтверждающие неискренность, говорят о том, что комиссия ошибалась. Надо требовать исключения ЧЕРЕПЕНИНА из партии. У него больше двурушнической политики, чем преступления.
Все эти факты говорят о том, что надо серьезно обсудить этот вопрос.

Надо, чтобы здесь привели дополнительные факты антисемитизма и вражеской деятельности КОРКИНА для того, чтобы вскрыть все до основания, понять и исправить.
Собрание принимает предложение дать высказаться тов. ЧЕРЕПЕНИНУ, затем тов. САПОЖНИКОВУ, а после этого приступить к выступлениям в порядке записи.
Для выступающих в прениях устанавливается регламент — 10 минут.

Тов. ЧЕРЕПЕНИН. Меня некоторые товарищи, почему-то считают, что я был близким человеком КОРКИНА. Так ли это на самом деле, по-моему, нет. С этого я и начну свое выступление. Впервые с КОРКИНЫМ я встретился в конце июля месяца 1937 года в Управлении. Я в то время работал начальником отделения УНКВД. До приезда КОРКИНА в Воронеж я его совершенно не знал. После его приезда в Воронеж, я через несколько дней, примерно, числа 2-го августа 1937 года Управлением НКВД был послан в командировку в одну из оперативных групп, в которой проработал до последних чисел октября месяца 1937 года. Из командировки я приехал в последних числах октября месяца 1937 года. В ноябре месяце этого же года я сильно заболел и вплоть до мая месяца 1938 года находился на излечении в Сочи, Москве и Воронеже. Будучи больным, в ноябре месяце 1937 года я от товарищей по службе узнал, что согласно приказа НКВД СССР я откомандировываюсь на постоянную работу на Украину, но вследствии своей болезни, на Украину я приехал только 7-го мая 1938 года.
Таким образом, с КОРКИНЫМ я совершенно не виделся до моего приезда в Днепропетровск, т. е. второй половины июля месяца 1938 года. КОРКИН же на Украину из Воронежа уехал в марте месяце 1938 года, на постоянную работу в НКВД УССР, я приехал 7-го мая 1938 года, где проработал до 16-го июля 1938 года.

Работая в Киеве, из Днепропетровска по телефону мне позвонил в то время работник УНКВД БОЛДИН, который сказал, что Днепропетровское руководство УНКВД ставит вопрос перед НКВД УССР об откомандировании меня для работы в Днепропетровск. На это я ему ответил, что у меня особенной охоты ехать в Днепропетровск нет, но если будет приказ, я выполню его. Через несколько дней после этого меня вызвали в Отдел кадров НКВД УССР, где объявили, что я откомандировываюсь на работу в Днепропетровск. Я выполнил приказ, и, таким образом, в Днепропетровск я приехал на работу 17.VII.1938 года. До этого числа я с КОРКИНЫМ не виделся и, естественно, никаких разговоров с ним иметь не мог.
Прибыв в Днепропетровск, я явился к КОРКИНУ, который предложил мне принять дела и должность начальника отдела кадров УНКВД от бывшего начальника ОК БОРИСОВА. Вот все то, что я могу сказать о своем знакомстве с КОРКИНЫМ до 17.VII.1938 года. Здесь в Днепропетровске до дня ареста КОРКИНА взаимоотношения у меня с ним были исключительно служебные, каких-либо личных связей у меня с ним не было.

Теперь по существу предъявленного мне обвинения. Мне предъявляется обвинение в том, что в практической работе отдела кадров были выявлены элементы антисемитизма, за что, конечно, я должен ответить в первую очередь, но как все это получилось. Обстановка работы на Украине для меня совершенно новое дело, работа отдела кадров тоже для меня новая, так как с этой работой я столкнулся впервые. При наличии большого объема работы по набору новых кадров в школу или [на] работу, мне пришлось столкнуться с весьма большими трудностями. Плюс к этому во многих вопросах работы отдела кадров я не допонимал, и мне приходилось во многом буквально путаться. Однажды, докладывая дела КОРКИНУ по кадрам, он мне сказал, что меньше берите в школу и на работу евреев. Я не подозревал его во вражеской деятельности и не понял, что это вредная линия, поэтому и не реагировал на нее.

http://istmat.info/node/62627 - цинк

Разбираемый в документе Коркин арестован в 1939 году. В 1940 году расстрелян. Ни при Хрущеве, ни при Горбачеве реабилитирован не был. В 1999 году в реабилитации ему было официально отказано.
Отдававший ему распоряжения об усилении антисемитской кадровой политики в НКВД Успенский был пойман в 1939 году и расстрелян в 1940-м году. Как и Коркин, не был реабилитирован.
Как не трудно заметить, попытки проводить антисемитскую политику в НКВД были признаны ошибочными, политически вредными и попросту фашистскими. Виновные были расстреляны.Евреев на работу в НКВД не брать