В связи с почти одновременным обострением ситуации в Белоруссии, Нагорном Карабахе и Киргизии в определённых (преимущественно экспертных и околополитических) кругах российского общества начался очередной сезон нытья о «сдаче союзников», «бесхребетной внешней политике» и т.д.
В принципе, когда это нытьё раздаётся в России его можно понять. Поколения, привыкшие к биполярному миру, в котором США так же не могли вторгнутся в сферу влияния СССР, как СССР в сферу влияния США, не в состоянии понять отчего Россия не топнет на супостата ножкой и не пригрозит ракетно-ядерным ударом.
Надо сказать, что когда интересы СССР и США сталкивались на периферии тогдашнего биполярного мира, не приписанной строго к сфере влияния одной из сверхдержав, то вели себя Москва и Вашингтон примерно так же, как сейчас. Только тогда, в силу меньшей насыщенности информационного пространства и значительно более низкой скорости поступления информации, о таких столкновениях либо не узнавали вовсе, либо узнавали уже постфактум, что резко снижало остроту восприятия.
Тем не менее, острая реакция части населения империи на проблемы, возникающие в приграничных государствах понятна. Империя, она на то и империя, чтобы наводить порядок, если уж не во всём мире, то вдоль своих границ точно.
Гораздо хуже поддаётся объяснению аналогичная реакция населения и элит возникших вдоль имперских границ при распаде СССР лимитрофов. Как только у них возникают проблемы внутреннего или внешнего порядка, тут же выясняется, что по их мнению, если Москва эти проблемы не урегулирует, то значит «продала», «бросила» и «обязательно пожалеет», поскольку с падением этих «передовых бастионов» враг немедленно растерзает беззащитную Россию.
В этих заявлениях была бы определённая логика, если бы такой точки зрения власти лимитрофов придерживались постоянно. Но в периоды относительной стабилизации они как раз пытаются максимально сократить влияние России в своих государствах. Зато как только внешний супостат нападёт или внутренний супостат обнаглеет, сразу же Москве объясняют, что она «проспала» очередную страну и надо срочно давать деньги, посылать войска, открывать рынки, а ещё лучше всё сразу и ещё что-нибудь, а то России хуже будет. Но главное не задерживаться надолго и, как только ситуация нормализуется, извиниться перед местным населением за то, что натоптала, заплатить за разбитую посуду и тихонечко убраться восвояси.
Кстати, эту позицию в большинстве своём разделяют и зарубежные русские (те, которые настоящие русские, а не «работают русскими»). Разница лишь в том, что они не против, чтобы Россия пришла и осталась навсегда. В остальном они также относятся к России, как к государству, обязанному защищать их интересы и реализовывать желания, без какого-либо участия с их стороны. Более того, когда у России возникают (возникали) проблемы, они даже радуются, что оказались вне её границ и «у них» всё в порядке («наши мальчики не поедут в Чечню», более свежий вариант «в Сирию»). Но как только проблемы возникают у них, сразу выясняется, что Россия развалится, если немедленно эти проблемы не решит.
Такое поведение вызывает резкую реакцию в России, вплоть до того, что едва ли не всех русских за рубежом зачисляют в предатели. Но, если какое-то явление принимает массовый характер и распространяется даже на противостоящие друг другу общественные группы (в нашем случае на русофилов и на русофобов), значит его корни глубоки, имеет оно объективный характер и для того, чтобы грамотно выстраивать политику на постсоветском пространстве, причины этого явления должны быть поняты.
Когда-то я столкнулся с явлением, которое для себя назвал «донецкоцнетризмом». Выходцы с Донбасса могут жить в Москве, любом другом городе России, могут оставаться у себя на родине (как на территориях ДНР/ЛНР, итак и на оккупированной Украиной части Донбасса). В подавляющем своём большинстве они смотрят на Россию и мир, сквозь призму «донецких интересов». По принципу, «что хорошо Донбассу, то хорошо всем».
Можно было бы сказать, что это такая донецкая особенность (у представителей Донбасса действительно развит и даже переразвит региональный патриотизм и даже оказавшись оторванными от родной земли они массово создают официальные и неформальные землячества, предпочитая проводить время «в своём кругу»). Но аналогичный подход я наблюдал в Крыму, где все действия России и любых других государств, рассматривались исключительно с точки зрения «интересов Крыма». Да что там говорить, достаточно посмотреть донецкое или крымское телевидение и у Вас создастся впечатление, что вы имеете дело со СМИ независимого и весьма влиятельного государства, диктующего свою непреклонную волю всему человечеству.
Если бы это было характерно только для бывших украинских регионов, то можно было бы сказать, что это просто не изжит ещё украинский центропупизм. Поживут, мол, нормальной жизнью и пройдёт. Но аналогичный подход, хоть и не так ярко выраженный я наблюдал во Владивостоке. С одной стороны: «мы здесь герои и форпост Русского мира на границе с полуторамиллиардным Китаем, стережём России рубежи». С другой: «центр все плюшки стырил и о нас плохо заботится». Москва должна переложить асфальт, купить новые трамваи, прогнать коррупционеров из местных органов власти и т.д.
Кстати, те регионы России, зависимые от России территории и русские в независимых постсоветских государствах, которые считают, что весь мир вращается вокруг конкретно их территории и им Россия должна особенно много, как правило, ещё и страдают повышенной ностальгией по СССР. Определённые ностальгические нотки есть во всех регионах и слоях русского общества, иногда даже от миллиардера можно услышать, каким прекрасным и справедливым был Советский Союз. Но особенно сильна ностальгия именно там, где ярко выражен местный регионоцентризм. Вплоть до того, что в некоторых «независимых государствах» (правда непризнанных) на определённых этапах даже пытались возрождать СССР своими силами. И я сейчас не о Донбассе 2014 года, есть и другие, пытавшиеся раньше и пошедшие дальше.
Что же объединяет такие разные образования, как Приморский край на Дальнем Востоке, Крым на Западе, непризнанные ДНР/ЛНР и вполне суверенные бывшие советские республики, как минимум половина которых считает, что Россия должна решать все их проблемы?
Все они относительно недавно были частью государства, управлявшегося из Москвы. При этом, в силу своей специфики имели более высокую, чем, допустим, у Костромской области, степень самостоятельности. До Дальнего Востока у руководства России руки дошли только после 2010 года. Крым вернулся в 2014 году. Донбасс до сих пор ждёт возвращения в Россию. Половина постсоветских республик без российской поддержки не могут сохранить собственную государственность, им на это банально не хватает внутреннего ресурса. Так или иначе, но местные жители чувствуют, что их благополучие связано с Москвой, с принимаемыми там решениями и по советской привычке (недаром ностальгия именно по СССР) считают, что Москва просто обязана всё бросить и решать именно их проблемы (ведь раньше же было так).
Но Крым, Приморье, а в значительной степени уже и Донбасс — проблема внутриполитическая. Москва действительно будет их проблемы решать, только не в ущерб другим регионам, и чувство региональной особенности действительно, с течением времени уйдёт. Даже сейчас во Владивостоке оно слабее, чем в Крыму, а в Крыму слабее, чем в Донбассе. И, я думаю, что причины понятны.
А вот центропупизм, свойственный элитам и народам лимитрофов с течением времени только усиливается, и эта тенденция меняться не собирается. Следовательно и строительство российской внешней политики в ближнем зарубежье должно происходить с учётом данного фактора.
Если теперь мы взглянем на российскую политику в отношении постсоветских государств, то мы должны будем признать, что именно учёт данного фактора положен в её основу и именно с этим связано определённое ограничение активности Москвы в регионе, которое некоторые трактуют как бесхребетность, а иные как сдачу позиций.
Напомню, что без учёта мнения местного населения империи безболезненно расширялись только в относительной этнической пустоте, присоединяя территории, населённые относительно малочисленными народами, находящимися, к тому же, на значительно более низкой ступени развития. Небольшие отряды первопроходцев, вооружённые не столько более передовыми военными технологиями, сколько бусами и зеркалами (хоть и военное превосходство со счетов сбрасывать не стоит) прошли всю российскую Сибирь и весь американский континент насквозь. Судьбу индейцев и народов Сибири сравнивать не будем. Учтём, что у России до сих пор не хватает населения для зауральских просторов, а у американцев переселенцев было более, чем достаточно. Просто отметим, что якутов так же никто не спрашивал о желании войти в состав империи, как и сиу, именно потому, что империя в данном случае имела возможность не спрашивать.
Иное дело, когда перед тобой давно организованный в государство народ, имеющий собственные устойчивые традиции и древнюю культуру. Великобритания никогда бы не смогла захватить и удержать Индию, если бы не помощь значительной части местного населения. Восстали сипаи один раз, а воевали за Британию не только в Индии, но и в Африке, и в Европе. Аналогичным образом, несмотря на явное военное превосходство, Российская империя не могла военным путём захватить и удержать Кавказ и Среднюю Азию до тех пор, пока местные народы сами не решили, что в её составе безопаснее. Причём там где у местных в этом были сомнения (Кокандское и Хивинское ханства, Бухарский эмират) восстания следовали одно за другим, хоть эти государства и сохраняли внутреннюю независимость, являясь лишь имперскими протекторатами. Кокандское ханство, правда, довосставалось до того, что его пришлось упразднить.
Кстати, в Прибалтике русское правительство до 1917 года сохраняло привилегии местного немецкого лютеранского дворянства, несмотря на то, что православие было государственной религией империи и политика унификации достаточно активно проводилась в других регионах. Происходило это потому, что именно немецкие дворяне (наследники духовно-рыцарских орденов) составляли в регионе правящий класс, которому привыкло повиноваться местное население. Если бы они почувствовали себя в составе России дискомфортно, Прибалтика бы регулярно восставала и плела заговоры, а соседи бы этим пользовались. А так это был лояльнейший регион империи, давший массу генералов и управленцев. И в 1812, и в 1914-1917 годах Прибалтика не дала никакого повода для нареканий, причём в последнем случае местная германская элита добросовестно воевала против германского государства, что очень огорчало кайзера.
Польская элита на подобный компромисс не пошла и земли Царства польского являлись постоянно головной болью Петербурга. Очередное восстание там начинало готовиться сразу после подавления предыдущего.
Таким образом, для прочного присоединения какого-то региона к империи необходимо, чтобы либо весь народ, населяющий данный регион этого хотел, либо, чтобы народ был не против, а элита видела бы в таком присоединении свою выгоду. Включать в состав империи надо друзей, а не врагов. Включение врагов расшатывает внутреннюю стабильность и требует постоянного притока избыточного ресурса.
Сейчас даже самые близкие наши друзья и союзники на постсоветском пространстве объединяться с Россией не хотят. Они желают получать финансово-экономическую поддержку и военную защиту, не неся при этом никаких ответных обязательств. Практически во всех странах, окружающих Россию, это консенсусная позиция элит и большинства народа.
Имеет ли смысл Москве вкладываться в развитие и защиту этих территорий, если они в обозримом будущим не готовы вернуться в Россию? Имеет, но на определённых условиях. С этими условиями уже столкнулись Белоруссия и Армения.
Во-первых, Россия готова к экономическому сотрудничеству только на взаимовыгодной основе. То есть, если вы хотите получить льготный доступ на российский рынок, то должны адаптировать своё экономическое законодательство к российскому и аналогичным образом открыть свои рынки, а также допустить российские компании к вашим активам. Кто не хочет или пытается юлить, того не бьют и не заставляют. Просто через некоторое время он сталкивается с непреодолимыми трудностями и приезжает просить о помощи в Москву (больше некуда). Вот тогда-то его и просят об ответной любезности.
Во-вторых, Россия учитывает, что в части постсоветских стран победили компрадорские элиты, личное благополучие которых связано с прозападной ориентацией, даже ценой уничтожения своей страны. На этот случай работает программа импортозамещения, которая уже сейчас позволила России не только не зависеть от стратегического импорта, но и самой резко расширить объём и номенклатуру экспортируемой продукции. То есть, Россия готова прожить без бывших республик, при том, что они без неё прожить не могут.
В-третьих, вопрос военной защиты решается в двух вариантах: двусторонние договоры и ОДКБ. До сих пор все наши партнёры предпочитали ОДКБ. Они умышленно сохраняли эту структуру в аморфном состоянии, фактически оставляя за собой право в любой момент не поддержать любого члена ОДКБ в любом конфликте. Всех их интересовала только российская военная защита, а в ней они были уверены. Но в последнее время Россия демонстрирует всё более гибкую стратегию использования вооружённых сил за своими границами. Москва сама решает кому, когда и насколько помогать и убедительно обосновывает свою позицию с точки зрения международного права, включая прецеденты, созданные Западом в последние два десятилетия.
Партнёрам дают понять, что если они пожелают оставить ОДКБ аморфным, то Россия сама будет решать когда, куда, на сколько и в каком количестве посылать войска. Есть у сильного такое право (по умолчанию). Если же они хотят чётких, юридически выверенных обязательств, то надо брать аналогичные на себя и всё это закреплять в обязывающих документах. Для тех, кто уже готов, пока остальные не готовы, у России есть эксклюзивное предложение в виде двустороннего соглашения, которое может быть заключено как на перспективу, так и ad hok.
В целом, мы имеем дело с гибкой и выверенной политикой, учитывающей возможность развития событий по разным вариантам.
В худшем случае, Россия готова обойтись без союзников, пока большинство постсоветских режимов не прикажет долго жить. Затем она сможет осваивать нужные ей территории по праву великой державы, контролирующей свою сферу интересов.
Поскольку есть основания считать, что в большинстве случаев до худшего варианта дело не дойдёт, партнёрам предлагается начать с экономической интеграции, причём проводить её теми темпами, к которым партнёры готовы (в рамках ЕАЭС). По мере интеграции экономик всегда возникает необходимость в едином органе управления. Россия предлагает вариант усовершенствованного ЕС, где все равны, но реальный вес каждого определяется объёмом его экономики. В этом отношении на постсоветском пространстве Москва вне конкуренции. Кроме того, у России хоть и не самая крупная, зато самая устойчивая экономика в мире (кстати, по западной оценке).
Политические надстроечные структуры в этом варианте следуют за экономическими потребностями и ориентированы на обслуживание интересов коллективной экономики, а не на «братство народов».
Для желающих есть опция — можно войти в состав России. Но для этого надо полностью адаптировать к российским экономику и законодательство, обеспечить полное слияние силовых и бюрократических структур и лишь потом оформить вхождение соответствующим политическим актом. Это путь более сложный. Некоторые национальные элиты были бы не прочь вступить в Россию, переложить ответственность за свои народы на Москву, а самим погрузиться в «тёплую ванну», оставаясь «хозяевами региона». Но это невозможно, ответственность при таком варианте сохраняется, но уже как ответственность губернатора перед Кремлём. Сразу не спросят, дадут пару-тройку лет на адаптацию, а затем и посадить могут.
В общем, добившись полной самодостаточности, Москва готова идти на максимальную степень интеграции и в сфере обороны, и в сфере экономики, и в сфере политики, если готовы партнёры. Но никого не собирается неволить и уж точно не планирует никого спасать от самого себя или от злых соседей за красивые глаза, и крики «брошенных на произвол судьбы» Кремль не волнуют. Все взрослые, все суверенные, все знают правила игры. Предложения России мало чем отличаются от тех, что делает Европа. Москва тоже говорит: «Хотите к нам — вот условия, которые надо выполнить».
Разница лишь в том, что Россия берёт на себя встречные обязательства и выполняет их, а Европа от этого увиливает. И, кроме того, наши предложения (или требования) добры, человечны, взаимовыгодны и справедливы.
Для тех же, кто думает, что Россия не сможет себя защитить без «дружбы народов» были показательные выступления в Грузии, Крыму и в Сирии. Уверенно, умеренно и быстро были решены сложнейшие проблемы. И международное право, как всегда оказалось на стороне победителя. Потому, что победа любит сильных и храбрых.
СССР же восстанавливать никто не будет. Поскольку вдохновение светлыми идеями всеобщего братства у «новой исторической общности людей — советского народа» прошло в тот самый момент, когда младшие братья решили, что чужие добрые дяди будут содержать их лучше и кормить слаще, чем старший брат, братьям-прагматикам предлагаются более чем прагматические принципы воссоединения. Только им почему-то не нравится. Говорят, у России то ли внешней политики нет вообще, то ли она неправильная. Не делает, мол, братским народам «заманчивых предложений». Зато Запад, уж заманил, так заманил, не знают как спастись.
