Стрельба залпами – «ноу-хау» японского флота в Цусиме

В этом материале я попытаюсь разобраться в нюансах ведения огня несколькими кораблями по одной цели. Сделать это будет весьма затруднительно, потому что я не морской артиллерист и никогда не видел такой стрельбы. В то же время описания очевидцев крайне скупы, фотографий почти нет, а о видео по вполне понятным причинам и мечтать не приходится. Что ж, попробую обойтись тем, что есть.

О некоторых особенностях стрельбы залпами

К сожалению, до сих пор непонятно, насколько часто использовали японцы залповый огонь в морских сражениях Русско-японской войны. Совершенно точно известно, что залповый огонь считался в Объединенном флоте важной формой артиллерийского боя. В некоторых случаях в японских донесениях прямо указывается его использование. Так, например, о стрельбе залпами упоминает командир «Асамы» в рапорте о бое с «Варягом» и «Корейцем». Тем не менее установить, насколько часто японцы практиковали залповый огонь, едва ли возможно. Мне неоднократно встречалась точка зрения, что японцы постоянно либо же очень часто стреляли залпами. Это мнение основано на предположении, что именно залповый огонь помогал японцам успешно концентрировать огонь на одной цели, а также на описаниях русских очевидцев, которые очень часто упоминают именно залпы, гремевшие с японских кораблей. Оснований не доверять многочисленным свидетельствам у меня нет. Однако, по здравому размышлению, я прихожу к выводу, что стрельба залпами вовсе не означает именно залповой стрельбы, да простят меня уважаемые читатели за такую тавтологию. В те годы стрельба залпом на суше была относительно несложным делом. Командир батареи невооруженным глазом наблюдал готовность своих пушек к выстрелу и давал приказ открыть огонь. Когда это сделано, ничто не мешало орудиям стрелять практически одновременно, то есть давать залп. На море все получалось иначе. При отсутствии стабилизации, наводчики орудий должны были самостоятельно «выбирать» поправку на качку. Делать это постоянно, держа неприятеля в прицеле, в каждый момент времени было весьма затруднительно. Поэтому на боевом корабле тех лет команда произвести залп представляла собой, скорее, разрешение на открытие огня, после которого орудия осуществляли выстрел по готовности, «выбрав» поправку на качку и произведя пальбу. Известно также, что производить выстрел лучше всего тогда, когда корабль находится в крайнем положении качки, потому что в это время скорость, с которой его палуба меняет положение в пространстве, стремится к нулю. Почему? Скорость, с которой корабль «переваливается с борта на борт» не постоянна. Когда корабль близок к максимальному крену, скорость «качения» минимальна и в момент достижения такого крена становится равной нулю. Затем корабль начинает обратное движение (его качает в другую сторону) постепенно разгоняясь, причем скорость изменения положения палубы в пространстве достигает своего максимума, когда корабль встает на ровный киль. Затем она снова постепенно снижается, пока корабль не достигнет максимального угла крена (но уже в другую сторону). Здесь его движение прекращается, а затем возобновляется, постепенно ускоряясь, уже в обратном направлении и т.д. В силу вышесказанного, наводчику орудия проще всего «выбрать» поправку на качку именно в момент крайнего положения корабля, когда скорость качки стремится к нулю. Но это еще не все. Совершенно очевидно также и то, что выстрел из орудия не происходит одномоментно. Необходимо некоторое время на воспламенение заряда и на то, чтобы снаряд покинул ствол. Все это время на траекторию полета снаряда будет оказывать влияние изменение положения ствола орудия под воздействием качки. Таким образом, выстрел, произведенный в момент близости корабля к максимальному углу качки, всегда будет точнее. Именно по этой причине учебник артиллерийского дела И. А. Яцыно, изданный в 1901 году, прямо рекомендовал стрелять именно по достижении кораблем крайнего положения крена. А раз так, то вполне очевидно, что наилучший способ дать залп с эскадренного броненосца эпохи Русско-японской войны будет выглядеть следующим образом. Старший артиллерист прикажет открыть огонь в момент, когда кораблю останется пара секунд до того, чтобы «встать» на максимальный угол крена. Тогда наводчики, получив указание, успеют «выбрать» поправку на качку и произвести выстрел, пока скорость движения палубы минимальна. Сам же залп будет производиться не единомоментно, а в течение той же пары секунд, по мере готовности наводчиков произвести выстрел.

О беглом огне

В чем принципиальное отличие беглого огня от залповой стрельбы? Ответ очевиден: если при залпе орудия стреляют одновременно или близко к этому, то при беглом огне каждое орудие делает выстрел по готовности. Но и тут море вносит свои коррективы.

Дело в том, что все, что было рассказано о качке выше, распространяется и на беглый огонь. В этом случае также желательно производить выстрелы в момент, когда корабль находится или близок к максимальному углу качки. А из этого следует, что беглый огонь, по крайней мере – на первых порах будет очень напоминать залповый. Допустим, управляющий артиллерийским огнем желает открыть беглый огонь. В этом случае он, разумеется, подгадает момент открытия огня также, как и при залповой стрельбе – за пару секунд до того, как корабль получит максимальный угол крена. И комендоры в этом случае отстреляются ровно так же, как и при залповой стрельбе, сделав выстрелы в течение пары секунд, пока угол крена близок к максимальному. Таким образом, визуально первый выстрел при беглом огне вряд ли будет отличаться от залпа.Но что произойдет дальше? Тут самое время будет вспомнить о таком понятии, как период качки – время, за которое корабль, имеющий, скажем, максимальный крен в 3 градуса на левый борт «качнется» вправо, приобретя тот же крен на правый борт, а затем вернется в свое первоначальное состояние – снова получит крен в 3 градуса на левый борт. Насколько мне известно, период качки эскадренных броненосцев составлял что-то в пределах 8–10 секунд, а это значит, что каждые 4–5 секунд корабль занимал удобное для выстрела положение. Также следует учитывать, что комендоры боевого корабля проходят один и тот же курс боевой подготовки, а потому едва ли стоит ожидать, что разброс времени в подготовке орудий к выстрелу окажется слишком велик. Предположим, что 152-мм пушки эскадренного броненосца в среднем стреляют один раз в 20 секунд, а период качки – 8 сек. Первый выстрел все орудия сделают практически одновременно, так как к моменту получения приказа они уже готовы открыть огонь. Следующая возможность сделать выстрел для отличников боевой и политической подготовки представится через 16 секунд, для середнячков – через 20 секунд, для отстающих – через 24 секунды, потому что удобное для стрельбы положение корабль будет занимать один раз в 4 секунды. При этом если, скажем, какое-то орудие готово будет сделать выстрел через 18 сек, ему придется ждать еще секунду-другую, так как в это время корабль будет находиться на ровном киле. А какое-то орудие, чуточку затянув с подготовкой, успеет все же сделать выстрел через 21 сек, когда броненосец только выйдет из максимального угла крена. Иными словами, даже если какое-то орудие и «вырвется вперед», а какое-то – наоборот, затянет с выстрелом, основная масса пушек все же произведут выстрел примерно через 19–21 сек. после первого. И это со стороны опять будет похоже на залп. И только много позже, когда «неизбежные на море случайности» приведут к тому, что огонь распределится по времени, можно ожидать чего-то визуально похожего на беглый огонь. Если, например, предположить, что корабль с периодом качки в 8 секунд имеет 7 152-мм орудий на борт, каждое из которых способно сделать 3 выстрела в минуту (максимальные значения для японских кораблей), то такой корабль, при максимальном распределении огня будет производить 1–2 выстрела каждые 4 секунды.

О том, как выглядит всплеск от падения снаряда

«Правила артиллерийской службы № 3. Управление огнем по морским целям», изданные в 1927 году (далее – «Правила»), сообщают, что высота и внешний вид всплеска от падения артиллерийского снаряда зависят от многих факторов, но все же дают некие усредненные значения. Всякий всплеск, независимо от калибра снаряда, поднимается в течение 2–3 секунд. Под этим, очевидно, следует понимать время от падения снаряда до момента подъема всплеска на максимальную высоту. Затем всплеск какое-то время держится в воздухе: для 305-мм снарядов указывается 10–15 секунд, для средних калибров – 3–5 секунд. К сожалению, непонятно, что понимают «Правила» под «держится» – время до того момента, когда всплеск начнет опадать, или же время до того, как он полностью осядет в воду. Отсюда можно предположить, что среднестатистический всплеск от 152-мм снаряда будет виден в течение примерно 5–8 секунд, возьмем 6 секунд для ровного счета. Для 305-мм снаряда это время, соответственно, может составить 12–18 секунд, возьмем среднее – 15 сек.

О том, что мешает наблюдать всплески от падений своих снарядов

В «Правилах» особо отмечается крайняя сложность определения положения всплеска относительно корабля-цели, если этот всплеск находится не на фоне цели или за ней. То есть, если пристрелочный выстрел (или залп) лег левее или правее цели, то понять, дал ли такой залп перелет или недолет – крайне затруднительно и прямо запрещается «Правилами» для большинства боевых ситуаций (кроме особо оговоренных случаев). Именно поэтому практически все известные мне наставления (включая и инструкции 2-й Тихоокеанской эскадры) требовали сначала определить верную поправку по целику, то есть добиться того, чтобы падения пристрелочных выстрелов происходили на фоне цели или за ней. Но если несколько кораблей, стреляя по одной цели, добьются того, чтобы их снаряды ложились на ее фоне, то их всплески будут, очевидно, очень близки для наблюдателя, они для него могут сливаться или даже перекрывать друг друга. Насколько сложно в подобных условиях различить всплеск от падения снаряда своего корабля? Точного ответа на этот вопрос у меня нет. Тем не менее из донесений русских артиллеристов следует, что это – проблема, и что различить «собственный» всплеск на фоне «чужих» практически невозможно. Если бы это было не так, то наши артиллеристы, определяя время падения снаряда по секундомеру, что на русских кораблях делалось повсеместно, легко могли обнаружить и идентифицировать подъем «своего» всплеска, который, как я уже указал выше, занимал до 2–3 секунд. Однако этого не происходило, и мы, читая русские рапорты и показания, регулярно встречаем свидетельства о невозможности различить всплески собственных пристрелочных выстрелов. Таким образом, следует сделать вывод: если всплеск поднимается вблизи или на фоне других всплесков, отличить его от других и корректировать по нему огонь артиллеристы тех лет не могли.

О пристрелке при сосредоточенном огне

Как ни странно, но едва ли одновременная пристрелка нескольких кораблей по одной цели способна была вызвать значительные затруднения. Дело в том, что пристрелку нельзя вести быстро даже из относительно скорострельных 152-мм орудий. После выстрела пройдет секунд 20, пока снаряд долетит до цели, управляющий огнем должен увидеть его, определить корректировку прицела, передать ее в плутонг, орудия которого ведут пристрелку. А те, в свою очередь, должны внести необходимые правки и дождаться подходящего момента для выстрела… В общем, едва ли можно было давать пристрелочный выстрел чаще, чем раз в минуту. Таким образом, при пристрелке одиночными выстрелами, один русский броненосец за минуту давал всего только один всплеск, видимый в течение примерно 6 секунд. В таких условиях по одной цели вполне могло одновременно пристреливаться 3–5 кораблей, едва ли испытывая существенные затруднения. Другое дело, когда хотя бы один из броненосцев, пристрелявшись, переходил на беглый огонь, не говоря уже о двух или трех – вот тут пристреливаться одиночными становилось крайне затруднительно, а в ряде случаев – невозможно. В сущности, задача сводилась к тому, чтобы разглядеть «свой» всплеск среди «чужих», при том, что время появления «своего» всплеска подсказывал секундомер. Соответственно, можно предположить, что чем лучше будут видны всплески, тем больше шансов на то, чтобы найти в них «свой» и определить правильные корректировки прицела. Если это предположение верно, то приходится констатировать – использование японцами дымных, разрывающихся о воду снарядов, давало им преимущество в пристрелке по цели, по которой другие японские корабли уже ведут сосредоточенный огонь.

О преимуществах сосредоточенной стрельбы залпами по одной цели

Здесь – простой математический расчет. Предположим, что 152-мм орудия эскадренного броненосца при ведении огня на поражение способны давать залпы дважды в минуту. Каждый залп производится в течение 1–3 секунд, когда корабль находится на максимальном угле крена или близко к нему – возьмем 2 секунды для ровного счета. С учетом того, что всплеск от 152-мм снаряда виден примерно на протяжении 6 секунд, получается, что с момента начала подъема первого всплеска до оседания последнего пройдет примерно 8 секунд. А это означает, что всплески 152-мм снарядов от стреляющего залпами броненосца будут видны у мишени в течение 16 секунд в минуту. Соответственно, максимальное количество броненосцев, которые могли бы стрелять, не мешая друг другу, по одной цели залпами при идеальном распределении времени залпов между ними – три корабля. Теоретически они смогут стрелять так, чтобы всплески по времени не «перемешивались» друг с другом. Но лишь при условии, что стрелять они будут только из 152-мм орудий. Если же вспомнить, что, помимо шестидюймовок, на эскадренных броненосцах имелись также и 305-мм орудия, всплески которых стояли аж 15 секунд, то мы понимаем, что даже залповый огонь всего лишь трех броненосцев по одной цели во всяком случае будет приводить к тому, что их всплески будут по времени перекрываться друг с другом. Ну, а с учетом того, что идеального распределения залпов (головной стреляет в 12 часов 00 минут 00 секунд, следующий за ним – в 12:00:20, третий – в 12:00:40 и т.д.) в бою добиться невозможно, то нетрудно прийти к выводу: даже три броненосца не смогут эффективно корректировать свой залповый огонь, наблюдая за падениями своих снарядов при стрельбе по одной цели. Таким образом, на мой взгляд, замена беглого огня на поражение на залповый при сосредоточенной стрельбе едва ли сколько-то существенно помогла бы русским кораблям в Цусиме.

Так что же, сосредоточенный огонь залпами бесполезен?

Конечно, нет. Залпы все же минимизируют время «стояния» всплесков с одного корабля. Следует ожидать, что два корабля, стреляя на поражение залпами по одной цели, будут хорошо различать всплески своих снарядов, а вот в случае беглого огня – едва ли. Но при стрельбе трех-четырех кораблей по одной цели следует ожидать невозможности наблюдать падения «своих» снарядов: что при стрельбе залпами, что при беглом огне.

Но позвольте, а как же инструкции Мякишева? Как же «Ретвизан»?

Совершенно справедливый вопрос. Казалось бы, что рапорт командира «Ретвизана» полностью опровергает все, изложенное мною выше, ведь в нем прямо сказано:

Не приходится сомневаться, что стрельба залпами позволяла артиллеристам «Ретвизана» корректировать огонь. Только не будем забывать, что происходило это в условиях, когда все остальные вели либо беглый огонь, либо же пристреливались одиночными выстрелами. В таких условиях падение массы снарядов одного залпа, очевидно, давало некоторые преимущества. Но если бы и остальные корабли 1-й Тихоокеанской стреляли залпами, то можно предположить, что залпы «Ретвизана» затерялись бы среди них так же, как до этого «терялись» среди беглого огня русских кораблей его отдельные выстрелы. Что касается инструкций Мякишева, то мы можем констатировать: их составитель осознал невозможность определять результаты сосредоточенного беглого огня нескольких кораблей по одной цели, за что ему честь и хвала. Но что он мог предложить взамен? Мякишев совершенно справедливо предположил, что залповый огонь будет иметь преимущество перед беглым в этом вопросе, но проверить свои положения на практике возможности не имел. Таким образом, наличие рекомендаций вести сосредоточенный огонь залпами у Мякишева вовсе не следует рассматривать как гарантию, что такой огонь будет успешен. Есть и другие, косвенные доказательства того, что залповый огонь не решал проблемы контроля эффективности огня при сосредоточенной стрельбе по одной цели. В Первую мировую войну дредноуты и линейные крейсера повсеместно стреляли залпами, но избегали сосредоточения огня на одном корабле противника. Известно также, что русские моряки после Цусимы стали куда основательнее учиться артиллерийскому делу, и к Первой мировой, очевидно, стреляли лучше, нежели во времена Русско-японской войны. Но попытка концентрации огня по германскому минному заградителю «Альбатрос», предпринятая четверкой крейсеров адмирала Бахирева в бою у Готланда, дала разочаровывающие результаты. Наконец, есть еще конспект лекции К. Або, который в Цусиме служил старшим артиллерийским офицером «Микасы», прочитанная им в британском Колледже военного обучения. В этом материале К. Або рассказал британцам о ряде нюансов артиллерийских боев Русско-японской войны, но упоминаний о залповом огне, как о некоем «ноу-хау», которое позволяло эффективно сосредотачивать огонь эскадры или отряда на одном корабле противника, нет.

Как же тогда управляли огнем на поражение японские комендоры?

Выскажу одну очень простую догадку. Русские артиллеристы вынуждены были оценивать результаты своей стрельбы по всплескам от падений снарядов, потому что попадания в японские корабли им были не видны. Ну не давал снаряд, снаряженный пироксилином или даже бездымным порохом, хорошо видимого и дымного разрыва. В то же время японцы, стреляя фугасными снарядами с шимозой, дававшей и вспышку, и черный дым, свои попадания могли наблюдать очень хорошо. И совершенно очевидно, что при стрельбе хоть беглым огнем, хоть залповым большая часть снарядов даже при правильном прицеле не будет попадать в цель. Даже если попадет только каждый десятый снаряд, это будет отличной точностью, а, скажем, для шестидюймовых орудий такой результат запредельно высок: в том же сражении при Шантунге японцы и близко не показали подобного.

Отсюда следует очень простой вывод. Наблюдать за попаданиями своих снарядов во вражеский корабль намного проще, просто потому, что их – меньше. Скажем, три лучших броненосца Х. Того, имея в бортовом залпе 21 шестидюймовое орудие с боевой скорострельностью в 3 выстр./мин за минуту способны были выпустить 63 снаряда. Если считать, что стрельба ведется беглым огнем равномерно, а всплеск виден 6 секунд, то в каждый момент рядом с кораблем-целью будет подниматься или стоять 6–7 всплесков, и попробуй среди них выдели свой! Но при точности стрельбы в 5 %, за минуту в цель попало бы только 3–4 снаряда. И вот эти-то попадания, засекая время падения своих снарядов по секундомеру, идентифицировать будет намного проще – что при беглом огне, что при залповой стрельбе. Если мои предположения верны, то русские артиллеристы, сосредоточив огонь на одной цели, вынуждены были высматривать падения своих снарядов в воду, пытаясь определить, накрыта ли цель или нет, при том что всплески от наших снарядов были видны куда хуже японских. Японцам же было достаточно сосредоточиться на попаданиях в русские корабли, наблюдать за которыми было куда проще. Конечно, там тоже были свои сложности – пожары, дым, выстрелы русских орудий могли ввести наблюдателя в заблуждение. Но благодаря использованию фугасных снарядов, дававших много черного дыма при попадании, японцам было значительно проще отслеживать результативность своего огня, нежели нашим морякам. Таким образом, рискну предположить, что именно благодаря своим снарядам, японцы могли достигать куда лучших результатов при сосредоточении огня нескольких кораблей на одной цели, чем это было возможно для наших артиллеристов. Причем для этого японцам не нужна была ни стрельба залпами, ни какие-то особенные, передовые методики управления сосредоточенным огнем. Они просто наблюдали не за падениями снарядов, а за поражением ими цели.

Могло ли помочь 2-й Тихоокеанской использование чугунных снарядов, снаряженных дымным порохом?

Если коротко – нет, не могло. По всей видимости, определенный эффект дало бы использование чугунных снарядов во время пристрелки. Без сомнения, их падения были бы видны лучше, чем падения стальных фугасных и бронебойных снарядов, которые использовала 2-я Тихоокеанская эскадра. Но, в силу малого содержания ВВ и слабости черного пороха в сравнении с шимозой, разрывы чугунных снарядов были видны много хуже, чем разрывы японских фугасов о воду. Так что применение чугунных снарядов с дымным порохом не могло уравнять возможности наших артиллеристов с японскими. Но все-таки, по всей видимости, с использованием «чугуния» нашим артиллеристам пристреливаться стало бы проще. А вот при стрельбе на поражение такие снаряды не могли помочь ничем. Нет, если бы наши броненосцы полностью перешли на чугунные снаряды с черным порохом, то это дало бы существенный эффект – наблюдать за попаданиями в неприятеля стало бы возможно. Но проблема в том, что, увеличивая точность стрельбы, мы бы заведомо снизили разрушительный эффект наших попаданий. Просто потому что чугунные снаряды были слишком хрупкими для пробивания брони (они часто раскалывались при выстреле из орудия), а черный порох в качестве ВВ имел ничтожные возможности. Теоретически можно было бы приказать части орудий стрелять стальными снарядами, а другим – чугунными. Но и тут не будет хорошего соотношения. Даже стреляя чугунными снарядами из половины орудий, мы не будем иметь хороших шансов на контроль попаданий по японскому методу, а вот огневую мощь своего корабля сократим едва ли не вполовину.

Вывод

В этом материале я выдвинул предположение о том, что успех сосредоточенной стрельбы японских кораблей по одной цели обусловлен в первую очередь особенностями их материальной части (снаряды с моментальным взрывателем, напичканные шимозой), а отнюдь не залповой стрельбой, широкое применение которой, вообще, находится пока под большим сомнением. На мой взгляд, эта гипотеза наилучшим образом объясняет результативность японского сосредоточенного огня по одной цели в Цусимском сражении.