С начала 2020 года мир стал претерпевать существенные изменения, толчком к которым стала пандемия коронавируса. Пожалуй, сегодня нет человека, которого не коснулся бы этот процесс преобразования, состоящий (помимо собственно пандемии) в повсеместном разрушении социальных связей, нарушении или затруднении поставок важных товаров, отсутствии определённых жизненных перспектив, действии постоянно меняющихся социальных ограничений. Более того, ситуация в мире усугубляется ещё и ставшими особенно активными природными катаклизмами. Естественно, что у людей есть запрос на понимание происходящего, однако звучащие отовсюду объяснения не сказать что рассеивают чувство неопределённости. А ведь сегодня знание мира и общества достигло, казалось бы, всех возможных вершин. Не рассчитывая дать здесь хотя бы примерный ответ, я лишь обрисую грубо, в каком мировоззренческом положении по отношению к этой ситуации мы находимся сейчас.
Итак, на сегодняшний день истинным в отношении мира и общества признано научное мировоззрение. Оно уходит корнями во вторую половину XIX века, когда в философии стало бурно развиваться течение под названием «позитивизм». Согласно ему, единственным источником истинного (т.е. действительного) знания являются эмпирические исследования; познавательную же ценность философского исследования оно отрицает. Здесь, правда, обращает на себя внимание одна странность – хотя позитивизм и возник в недрах философии, вобрав в себя некоторые её достижения, однако при этом он непосредственно заявил о себе как о единственно правильном способе видеть и исследовать мир. Каково же было его основание присвоить себе монополию на истинность в отношении общего знания?
Этим основанием было простое наличие перед нами окружающего мира, который, как предполагается, существует по единой общей системе законов природы – охватывающей собой, в том числе, микро- и макроуровень. И правда, то, что мы каждый день живём в реальном и, более того, действительном мире, невозможно оспорить. Однако это, конечно же, было известно ещё до Огюста Конта и его последователей. Реалистические (или материалистические) мировоззрения испокон веков существовали параллельно с идеалистическими (исходившими из идеи высшего надмирного единства), пока Гегель не осуществил чисто идеалистическую философию, которая вбирала в себя всю предшествующую и не оставляла возможности быть «перебитой» более глубоким и обширным учением. Тогда, раз та доктрина заняла место абсолютного философского знания, то для дальнейшего познания мира оставался единственный выход – отбросить всю её, как законченный продукт, целиком (а вместе с ней и всю поглощённую ею прежнюю философию), чтобы сосредоточить всё внимание на исследовании фактического многообразия природной действительности и общественной жизни. Таким образом, освободившись от нависавшего над ними абсолютного идеализма, реалистичные эмпирики сотоварищи развязали себе руки и воспряли духом от открывавшихся исследовательских перспектив, которые на тот момент казались бесконечными. Сила и результативность научного метода оказались настолько убедительными, что это даже не помешало появиться и легитимизироваться психологии – науке, предмет исследования которой не определён и, собственно, не определим.
С тех пор прошло невероятно бурных 170 лет, и сейчас мы пребываем в куда более технологически развитом мире, чем тогда. Однако, хотя система общего образования и не должна оставлять в нас вопросов касательно строения мира и общества, едва ли кто в силах дать адекватную общую оценку того, что происходит с миром на данный момент. Не заполненные актуальным философским знанием лакуны обнаруживают себя в объяснениях теориями заговора, в распространении устаревших концепций на нынешнюю ситуацию, в ретрансляции просто неадекватных объяснений (вплоть до мракобесия). Причём постклассическая философия здесь не помогает, потому что она – не мыслящая, а только описательная или констатирующая философия, которая подстраивается под объективную действительность, но сама не изменяет её. Отброшенность же классической, осмысливающей философии обнаруживается в том, что ежедневно плодятся интерпретации происходящего, тогда как требуется понимание его. Решений для достижения последнего, очевидно, не предлагает и она – релевантная для своего времени, но уж явно не применимая по отношению к нынешним вызовам.
То есть, в распоряжении человечества нет ни одного актуального философского разрешения вопроса «что сегодня происходит и к чему всё это?». Неясно также, каким мог бы быть подход к адекватному осмыслению нынешнего комплекса событий. Ещё меньше происходящее объяснимо естественными науками, ибо они изучают устойчивую действительность в нормальном состоянии, но никак не смену эпох в реальном времени. Если бы такое объяснение, будь оно и эмпирическим – например, чёткая прослеженность начала пандемии или же утечка достаточных секретных документов, – имелось, то тогда, устранив такие причины, людям возможно было бы откатиться назад до прежнего спокойного бытия. Но раз его нет, то максимум, чем располагают разные страны – это предположения: в пользу естественного или искусственного происхождения вируса, в пользу той или иной методики подсчёта смертности от него, в пользу высокой или низкой летальности его, скорого или нескорого возврата к нормальной жизни и т.д. Таков сегодняшний мир, где стремление к знанию подменилось стремлением интерпретировать. А если нет окончательного знания ситуации на уровне властей, то тем более нет знания её у простого населения. Понятно, что смена одной власти на другую тут не поможет, ибо все продвигаются, можно сказать, вслепую (хотя и с опорой на наблюдаемые данные).
Учитывая сегодняшнюю значительную разобщённость стран, это похоже даже на соревнование между ними – если не сказать, игру на выживание. Определённо тут можно сказать лишь то, что исход этой игры напрямую зависит от реальных способностей властей к государственному управлению. В предыдущей статье я провёл различие между политическими интересами крупного капитала и стратегическими целями государств. И если оно верное, то тогда страны-проводники первых находятся сейчас в незавидном положении, ибо их государственность стоит на очень зыбких основаниях и едва ли способна к самосохранению в ситуациях подобно этой. Стало быть, победить в этой игре должны те государства, которые сосредоточены на себе и своём дальнейшем развитии, т.е. суверенные государства.
