Третья молодость Путина: как Президент будет уходить из Кремля

65 лет исполнится в эту субботу бессменному «царю горы» российской политики ХХI века Владимиру Путину. Согласно недавно откорректированному пенсионному законодательству РФ, 65 лет — это рубеж, достигнув которого, обычные отечественные чиновники могут с чистой совестью отправляться на заслуженный отдых. Но суперчиновники — высшие государственные лидеры — действуют в рамках совсем других норм и правил. Для них 65-летний или даже 70-летний юбилей — момент, когда у них может начаться вторая или, правильнее сказать, третья политическая молодость. Великий британец Уинстон Черчилль в первый раз стал премьер-министром в возрасте 65 лет и неохотно закончил свое второе премьерство за несколько месяцев до 80-летнего юбилея. Шарль де Голль начал свое десятилетнее пребывание на посту президента Франции в возрасте 68 лет. Отец-основатель Федеративной Республики Германия Конрад Аденауэр стал федеральным канцлером в возрасте 73 лет. Однако кроме физиологического календаря есть еще и календарь политический. И у этого календаря своя собственная арифметика. Когда в мае 2024 года Владимир Путин завершит свой четвертый президентский срок — в том, что в 2018 году он начнет его отбывать, сомнений нет, наверное, ни у кого, — ВВП будет 71 год. Согласно Конституции, права идти на следующий президентский срок у Путина не будет. Такое право у него появится только через шесть лет — в момент, когда свой срок отбудет следующий Президент России. Но весной 2030 года Путину будет уже 77 лет. А это уже явно не тот возраст, в котором следует возвращаться в кресло руководителя российского государства. Конечно, все мы понимаем: при наличии большого желания преодолеть все эти строжайшие конституционные ограничения можно на раз-два-три. Но Путин уже не раз говорил и, что более важно, доказывал на деле: у него нет ни желания, ни готовности кромсать под себя Конституцию. Из этого всего неизбежно вытекает вывод: ВВП постепенно приближается к этапу карьеры, на котором ему придется плотно думать о будущей передаче власти — о передаче власти не понарошку какому-нибудь очередному «местоблюстителю президентского престола» вроде Медведева, о передаче власти насовсем — без возможности взять ее обратно. Но стратегический план Путина — а наметки такого плана, я уверен, уже давно поселились в президентской голове — предусматривает вовсе не передачу власти ради самой передачи власти, ради возможности прожить остаток жизни в довольстве, достатке и почете. «Мне не стыдно перед гражданами, которые голосовали за меня дважды, избирая меня на пост Президента Российской Федерации. Все эти восемь лет я пахал как раб на галерах, с утра до ночи, и делал это с полной отдачей сил», — когда в феврале 2008 года незадолго до перехода президентского кресла к Медведеву Владимир Путин сделал такое заявление на пресс-конференции в Кремле, это, как и следовало ожидать, вызвало шквал язвительных комментариев. Мол, будьте так добры, Владимир Владимирович, подскажите адресок, где набирают в рабов на галерах! А то есть уже миллион желающих освободить вас от необходимости столь тяжко и мучительно трудиться! Но я уверен на 100%: когда ВВП назвал себя рабом на галерах, в этом не было и тени рисовки или жеманства. Путин — человек, который чувствует руку истории на своем плече. Путин — политик, который убежден: на его долю выпало исполнение исторической миссии. А любая миссия, как известно, имеет начало, середину и конец. Если хотя бы один из этих этапов не пройден, то миссия не может считаться завершенной. Путин — наследник Столыпина Он уже знал, что на следующий день станет хозяином Кремля, но страна и мир еще оставались в неведении. 30 декабря 1999 года, за день до своего неожиданного превращения в и.о. президента, Владимир Путин опубликовал программную статью «Россия на рубеже тысячелетий». По прошествии почти 18 лет об этом документе сейчас мало кто помнит. А между тем в нем содержатся две краткие фразы, которые, с моей точки зрения, являются ключом к пониманию всей прошлой, настоящей и будущей политической деятельности Путина: «Россия переживает один из самых трудных моментов своей многовековой истории. Пожалуй, впервые за последние двести-триста лет она стоит перед лицом реальной опасности оказаться во втором, а то и в третьем эшелоне государств мира». Неожиданно и скандально уволенный за несколько месяцев до присоединения Крыма к России бывший крупный деятель нашей идеологической сферы однажды бросил мне фразу: «Меня убрали не потому, что я изменился! Меня убрали потому, что Путин очень сильно изменился!» Но, если смотреть из осени 2017 года, становится ясно, что этот бывший чиновник не совсем верно оценил ситуацию. Изменился не Путин и не его долгосрочная стратегическая цель — затормозить, остановить, а потом развернуть вспять процесс выпадения России из числа великих мировых держав. Изменились лишь методы, которые ВВП использует на пути достижения этой цели. Первый этап деятельности Путина в качестве верховного лидера России — этап, который завершился весной 2014 года в момент возвращения Крыма в состав РФ, — можно условно назвать второй столыпинской эпохой. Я вырос в Советском Союзе. И прилагательное «столыпинский» очень долго ассоциировалось у меня либо со «столыпинским галстуком» (так депутат Государственной думы Федор Родичев назвал в 1907 году во время парламентского заседания виселицу), либо со «столыпинским вагоном» (переоборудованный для перевозки людей товарный вагон). Однако реальный Петр Столыпин был очень мало похож на злобного, ограниченного и безмозглого царского сатрапа, каким его обычно рисовали в советское время. Когда летом 1906 года бывший саратовский губернатор Петр Аркадьевич Столыпин стал третьим менее чем за год председателем совета министров Российской империи, наша страна считалась «больным человеком Европы». Россия только что потерпела унизительное поражение в войне с Японией — страной, которая еще недавно не имела ни современной экономики, ни современных армии и флота. Россия только что пережила кровавую революцию и серию охвативших всю страну кровавых межнациональных конфликтов. А вот когда осенью 1911 года Столыпин трагически ушел из жизни, ситуация в России была совсем иной. Вот два очень ярких примера, показывающих, как ведущие иностранные политики оценивали положение дел в российской экономике при преемнике и продолжателе дела Столыпина премьере Владимире Коковцове. Лето 1912 года. Посол Франции в Берлине Жюль Камбон рапортует в Париж о впечатлении главы германского правительства, канцлера Теобальда Бетман-Гольвега от его поездки в Россию: «Канцлер выразил свое восхищение и изумление... Он сравнил молодость России (имеется в виду мощь и динамизм российской экономики. — «МК») с молодостью Америки». Лето 1913 года. Один из самых влиятельных французских бизнесменов Морис де Верней оценивает перспективы российской экономики в письме министру иностранных дел своей страны Стефану Пишону: «Я абсолютно убежден, что в следующие тридцать лет мы увидим в России такой умопомрачительный экономический рост, который по своему размеру будет равен — а возможно, даже превзойдет — ту колоссальную трансформацию, которая имела место в Америке в последней четверти XIX века». Отклоняясь от темы, хочу сказать: это искреннее восхищение западных политиков успехами нашей экономики не принесло России ровным счетом ничего хорошего. Обе эти цитаты я взял из очень нашумевшей на Западе книги британского историка Кристофера Кларка «Лунатики: как Европа отправилась на войну в 1914 году». Переработав гору архивных документов и воспоминаний политиков самых разных стран, Кларк смог сформулировать несколько неизвестных до этого причин начала Первой мировой войны. Одна из этих причин звучит так: бурный рост российской экономики заставил политические элиты Франции и Германии добиваться скорейшего начала общеевропейской войны. Немецкие политики до смерти боялись: если Россия продолжит усиливаться такими темпами, то Германия лишится даже теоретической способности ее победить. Страхи французских политиков носили прямо противоположный характер: если российская экономика продолжит свой стремительный рост, то наша страна перестанет испытывать необходимость в постоянных французских финансовых кредитах, потеряет интерес к союзническим отношениям с Парижем и откажется от своих прежних обязательств поддержать Францию в случае войны с Германией. Однако вернемся к нашей основной теме — к тому, почему я считаю первый этап путинского правления продолжением политических традиций Петра Столыпина. Описывая свое политическое кредо, Столыпин как-то раз произнес: «На очереди главная наша задача — укрепить низы. В них вся сила страны... Дайте государству 20 лет покоя, внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России». В переводе на язык практической политики это означало в первую очередь отказ от активных и рискованных действий за пределами страны, сосредоточенность на ее внутреннем развитии. В своем первом Послании Федеральному собранию в качестве президента в июле 2000 года Владимир Путин сказал ровным счетом то же самое: «Мы не можем и не должны проигрывать стратегически. Именно поэтому недавно утверждена концепция внешней политики, обновленная концепция внешней политики. В ней признано верховенство внутренних целей над внешними». Опора на политический опыт Петра Столыпина оказалась для Путина исключительно успешной экономической стратегией. Россия образца 2000 года и Россия образца 2014 года — это две совершенно разные страны, которые лишь с большим трудом смогли бы узнать друг в друге себя. В первый год путинского правления ВВП на душу населения России колебался в районе 2000 долларов. В 2013 году — в последний год перед началом кризиса в отношениях с Западом — этот показатель вплотную приблизился к 15 000 долларов. Естественно, не следует считать, что Столыпин и Путин — это гении-самоучки, которые нашли изумительно простое решение исключительно сложной проблемы. Исторические традиции России таковы, что после прихода к власти каждого нового лидера мы старательно делаем вид, что он начинает с чистого лица и что до него в стране не предпринималось попыток изменить жизнь к лучшему. К реальности это, разумеется, не имеет никакого отношения. Если исключить разрушительный революционный вариант развития событий, то каждый новый лидер может лишь надстраивать то государственное здание, которое ему оставил в наследство предшественник. Экономические реформы Петра Столыпина опирались на фундамент, возведенный благодаря усилиям предыдущего великого реформатора российской экономики, многолетнего министра финансов при императорах Александре III и Николае II Сергея Витте. Стремительный рост уровня жизни при Путине стал возможным в том числе и потому, что при его предшественнике Ельцине — в те самые лихие 90-е — в России уже был создан пусть уродливый, но зато достаточно прочный каркас основных институтов рыночной экономики. Но смысл не в споре о том, кого следует считать истинными отцами столыпинского и путинского экономических чудес. Смысл в том, что линия Столыпина сработала и для самого Столыпина, и для Путина. А еще смысл в том, что к весне 2014 года ВВП пришел к огорчительному выводу: при всей своей привлекательности линия Столыпина исчерпала себя как оптимальный курс действий для российского государства. ПУТИН ПОСЛЕ КРЫМА. «Отношение Запада к внешней политике России шизофреническое. Ее оценивают одновременно как совершенно провальную и ведущую Россию к катастрофе и как невероятно успешную и эффективную... Россия — страна без идеи и видения будущего, при этом почему-то ее влияние на умы и информационное пространство угрожающе растет — демократии трещат под напором российских хакеров и пропагандистов. Путин — стратег, не понимающий современного мира и в то же время единственный, кто имеет стратегическую линию поведения на Ближнем Востоке, в Европе, на постсоветском пространстве», — так один из самых тонких и вдумчивых российских спецов по внешней политике Федор Лукьянов оценил отношение западного мира к Владимиру Путину накануне 65-летнего юбилея. Демонизация Путина в западном информационно-политическом пространстве началась еще за многие годы до «крымской весны». Категорический отказ Москвы поддержать американское вторжение в Ирак в 2003 году, арест Ходорковского в том же 2003 году, резко отрицательное отношение Кремля к первому украинскому Майдану в 2004 году, знаменитая мюнхенская речь ВВП в 2007 году, жесткая реакция России на попытку Саакашвили «проглотить» Южную Осетию в 2008 году — все это лишь некоторые из тех кирпичиков, которые радикально поменяли образ Путина в глазах Запада, превратили его из своего парня, каким он казался в 2000 году, в смертельно опасного врага, каким он представляется сейчас. Однако вплоть до начала 2014 года конфликт между Россией и Западом не прошел точку невозврата. Эта точка была пройдена Владимиром Путиным совершенно сознательно — в момент, когда он принял принципиальное решение о необходимости возвращения Крыма в состав России. Возможно, когда-нибудь в будущем сам ВВП расскажет нам больше об этом моменте: что сыграло роль последней капли, что убедило Путина, что иной альтернативы нет. Но реконструировать суть того судьбоносного мыслительного процесса в голове президента с очень большой уверенностью можно уже сейчас. Глядя на крушение режима Януковича и силовой захват власти на Украине, Путин принял нелегкое решение: при всей желательности продолжения курса на форсированное внутреннее развитие Россия больше не может игнорировать то, что происходит по периметру ее границ. Ради защиты своих фундаментальных национальных интересов Россия обязана перейти во внешнеполитическое контрнаступление. Будет ли такой новый курс связан с экономическими, политическими и имиджевыми издержками? Обязательно будет, и эти издержки обречены оказаться очень серьезными и долгоиграющими. Но высшие соображения государственного блага все равно требуют радикально поменять курс государственного корабля. Были ли эти путинские расчеты оправданными? История даст точный ответ на этот вопрос лишь много, много лет спустя. «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется» — вовсе не случайно то, что автор этих проникновенных строк Федор Тютчев был по своей основной профессии дипломатом и высокопоставленным правительственным чиновником. Как я уже много раз говорил, политика — это не наука. Политика — это игра с зашкаливающим количеством непредсказуемых элементов. В свое время министр обороны США при Буше-младшем Дональд Рамсфельд вызвал вал насмешек, сделав заявление, которое многие сочли бессмысленной тарабарщиной: «Есть то, о чем мы знаем, что мы это знаем. Есть то, о чем мы знаем, что мы этого не знаем. Но есть также и то, про что мы не знаем, что мы этого не знаем». Я признаю, что пробраться через эти словесные дебри Рамсфельда очень даже непросто. Но мысль, которую он пытался донести таким неизящным способом, я считаю одновременно и очень верной, и очень важной: долгосрочные последствия принятия или непринятия тех или иных важных политических решений иногда являются в принципе непросчитываемыми. Мог ли, например, кто-нибудь во времена Хрущева представить себе, что такое «невинное и малозначимое» решение Никиты Сергеевича о передаче Крыма из состава одной союзной республики в состав другой приведет в XXI веке к такому мощному и судьбоносному политическому кризису? Если такие люди и были, то они являлись фантазерами даже в своих собственных глазах. Человеку не дано заглянуть за горизонт. И даже Путин в этом плане, увы, не исключение. Однако Путин может и должен просчитывать варианты, исходя из той реальности, которая есть. А реальность эта, на мой взгляд, такова: появление на посту Президента РФ в 2024 году нового человека — это исключительно значимый политический ресурс, который есть у России. Путин обязан сделать все возможное для того, чтобы наша страна смогла использовать этот политический ресурс как можно эффективнее. Я понимаю, что кому-то может показаться: подобная постановка вопроса неуместна и даже оскорбительна для ныне действующего президента. Понимаю — и могу сказать в свое оправдание лишь следующее. Великий завоеватель Наполеон Бонапарт однажды изрек: «У политики нет сердца, у политики есть только голова». Каждый, кто хоть немного знает мир политики изнутри, понимает, что эти слова французского императора не стоит воспринимать буквально. Голова не может функционировать без сердца, а сердце не может функционировать без головы. Полностью выключить эмоции при принятии политических решений невозможно, да и не нужно. Но вот в чем Наполеон прав: принимая решения, имеющие жизненную важность для страны, ответственный лидер должен быть по-хорошему безжалостным — безжалостным в том числе по отношению к самому себе. В чем именно должна заключаться такая путинская безжалостность по отношению к самому себе? Думаю, что вот в чем. На излете этой весны у меня была возможность неофициально пообщаться с недавно ушедшим в отставку послом Польши в одной из самых крупных стран мира. В процессе этого разговора я охарактеризовал отношения между Москвой и Варшавой как безнадежно испорченные. Но, к моему изумлению, мой собеседник отреагировал на это так: «Не слишком ли смело вы используете слово «безнадежно»? Да, сегодня отношения между нами можно назвать очень плохими. Однако завтра эти отношения могут стать совсем другими, а послезавтра — и вовсе третьими». Согласен, согласен и еще раз согласен — но только с одной оговоркой. По-настоящему другими отношения между РФ и Западом могут стать только при новом Президенте России. Запад не в силах отказаться от своего шизофренического отношения к Путину — не в силах, даже несмотря на то, что более трезвый и реалистичный взгляд на Россию и ее нынешнего лидера отвечал бы в том числе и фундаментальным интересам западного мира. Из этого, разумеется, ни в коем случае не следует, что ВВП стоит ускорить свой уход из Кремля. Из этого следует нечто принципиально иное. Путин обязан очень четко определить для себя: какие задачи ему лучше оставить на долю своего сменщика и какие проблемы он, напротив, ни в коем случае не должен оставлять в наследство своему преемнику. Мне, например, кажется: к числу тех проблем, которые Путин должен решить сам, относится участие Российских вооруженных сил в активных боевых действиях на Ближнем Востоке, нынешний непонятный политический статус мятежных республик Донбасса, нынешнее состояние отношений между Москвой и Киевом. Еще в этот список стоит добавить несколько чисто внутрироссийских проблем вроде не совсем понятного для многих поведения руководства одного из субъектов федерации. Но главное, конечно, не в конкретном списке проблем, которые обязан решить Путин. Главное в том, что ВВП обязан по максимуму «расчистить поляну от завалов», по максимуму облегчить жизнь своего сменщика. Я не знаю, когда и как Россия узнает имя этого путинского сменщика. Я понятия не имею, какую именно модель передачи власти в конечном итоге выберет ВВП — будет ли эта модель основана на принципе «бери все и сразу», или Владимир Владимирович постарается все-таки подстраховаться и изберет для себя амплуа «российского Дэн Сяопина». Но вот чего мне очень хочется. Мне хочется, чтобы при передаче власти Путин вспомнил слова, которые ему сказал Ельцин 31 декабря 1999 года: «Берегите Россию!» А я еще я мечтаю о том, чтобы в этот момент у Путина было неоспоримое моральное право заявить своему собственному сменщику: «Я не просто сберег Россию. Я преумножил ее богатство и влияние и избавил ее от многих проблем. Теперь — твоя очередь!»

Источник