276-й мотострелковый полк в составе двух мотострелковых батальонов, одного танкового батальона, дивизиона САУ, минометной батареи, разведроты, ремроты, РМО, роты связи, комендантского взвода и других подразделений – всего около 1200 человек – 23 декабря 1994 года погрузился в Екатеринбурге на эшелоны и двинулся на Чечню. Через 2 дня был уже в Моздоке, еще через 2 дня вступил в боевые действия. Первый серьезный бой принял за Садовую (на подступах к Грозному), где сгорела танковая рота и несколько БМП.
В новогоднюю ночь 1995 года полк участвовал в штурме Грозного. Батальоны входили по Лермонтовской и Первомайской. 10 февраля, измотанный непрерывными боями, полк передал позиции и блокпосты «вэвэшникам» и вышел из Грозного «на отдых»: людей бросили замерзать на Терском хребте.
Я – студент истфака МГУ. Вырос в военной семье: отец, дед, прадеды – офицеры. Отслужив срочную и желая доказать свою независимость, поступил в гражданский вуз, однако скоро понял, что карьера ученого меня не прельщает. Захотелось послужить еще годик, чтобы решить окончательно, продолжить мне семейную династию или не стоит. Так осенью 1994 года, уже на IV курсе, взял академотпуск и завербовался на контрактную службу в Российскую армию.
До января 1995 года служил на Урале, в своей родной части. А 10 февраля 1995-го по собственной просьбе был командирован в Чечню.
Пятая война
Прилетели мы в Моздок. Мы – это 23 добровольца-контрактника из Екатеринбурга. Я – старший команды. Направлен на замещение вакантной должности замкомвзвода в одной из рот 276 мсп. Команда состоит в основном из ребят лет 30–40, но одному, самому старшему, – 47. Почти все – с боевым опытом. Главным образом, конечно, «афганцы». Но есть и другие: «абхазцы», «карабахцы», «ошцы». У некоторых это не вторая, а третья, четвертая или даже пятая война.
Мне же – всего 23, я молод и беззаботен, и это мое боевое крещение.
С нами прилетели «спецы» из Асбеста, а также группа офицеров, как и мы, присланных для пополнения 276-го полка. Офицеры скучковались в сторонке. В основном это были «пиджаки»: лейтенанты-срочники, призванные на 2 года после гражданских вузов для замещения должностей командиров взводов, которые до них занимали кадровые офицеры. Можно понять, что именно взводные составили подавляющую долю в потерях среди офицерского состава в боях за Грозный. Бедолаги переминались с ноги на ногу и у всех было одинаковое выражение в глазах: «Как это я дошел до жизни такой?..»
Пока они озирались, «спецы» куда-то дружно убыли организованной толпой, а контрактники принялись разгружать «гуманитарку», которой был набит до отказа наш Ан-12. Мы передавали по цепочке ящики и складывали их штабелями у трапа. Последним выгрузили готового в стельку немолодого капитана-доктора. Отставник, «афганец», взыграла у него в душе обида за державу, записался добровольцем – воевать Чечню. Доктора бережно уложили на штабель «гуманитарки» и оставили отдыхать.
Через минуту подкатил замызганный «уазик», из него высыпала могучая кучка полковников и подполковников весьма бравого вида. Нас построили, и один из них задвинул речь, из которой мы узнали, что прибыли в Моздок (а мы думали – в Сан-Франциско!), в Северную Осетию, и сегодня же первой «вертушкой» нас доставят в Грозный. Также нам сообщили, что Чечня – это зона вооруженного конфликта, где запросто могут убить, и что еще не поздно передумать. Те из контрактников, кто не уверен, что сделал правильный выбор, пусть лучше прямо сейчас выйдут из строя, и они будут немедленно, этим же «бортом», доставлены обратно в Екатеринбург, где смогут подать рапорта об увольнении, и т. д. и т. п.Естественно, строй даже не шелохнулся. Не для того мы столько дней через все бюрократические преграды сюда прорывались, чтобы спектакль устраивать. Да и грех нам, волкам стреляным, псам войны, за спинами 18-летних срочников дома отсиживаться. Чечню надо как следует наказать, чтобы другим неповадно было. И нам не терпится этим заняться.
Из строя вдруг бухнула разнузданная реплика: «На х… надо! Нам и здесь за…сь!».
Бравый полковник ничуть не рассердился, а отечески нам заулыбался. Он рассказал, что 276-му здорово досталось (потери свыше четверти личного состава), но что это замечательный – лучший в группировке! – полк, разведрота которого брала дудаевский дворец…
Надо ли говорить, что ни в этот день, ни на следующий мы в свою часть так и не попали.
Первые трупы
… И снилось мне, что опять летим это мы на Ан-12, иллюминаторы все разбиты и по салону разносится холодная мокрая дрянь со снегом, набивается в глаза, в уши, за шиворот.
Выбивая зубами марш, я проснулся и вспомнил, что лежу на расстеленной на бетонном полу плащ-палатке в гигантском, продуваемом всеми ветрами ангаре без окон и дверей. Крыша ангара похожа на шахматное поле, сквозь белые клетки которого прямо на рожу мне сыплется та самая мокрая дрянь со снегом. Горло болит, голова болит, нос не дышит, глаза слезятся… Простудился чудо-богатырь.
Кряхтя и превозмогая немочь, лезу в вещмешок. Сожрал сразу две таблетки – аспирина и бисептола, – отхлебнул из фляги ледяной водки и, откинувшись на спину, замер, тяжело дыша… Отдохнув немного, «причастился» еще раз, закурил и принялся обозревать вверенные мне войска.
Братва в муках пробуждалась, ворча и громыхая под сводами стылого ангара сердитым матом. Быстро развели костер и сварили в большом ведре суп из сухпая.
Позавтракав, я отправился на поиски диспетчера: узнать, как там у них насчет обещанного «борта» на Грозный. Диспетчер отыскался без труда, однако выяснилось, что «борта» пока не предвидится. Может быть, вечером, а может, и завтра… «Куда вы, собственно, так торопитесь, молодой человек?»Я отправился «домой» в ангар. Подходя, увидел, что мои бойцы разгружают огромный вертолет с «грузом-200».
Не знаю, кто придумал красивую сказку о «цинковых гробах». Убитые были завернуты в шинели, плащ-палатки, одеяла и просто куски брезента. Многие изуродованы ужасно, а некоторые – как будто уснули. Это были первые увиденные мною трупы, и меня слегка затрясло.
Мои контрактники укладывали тела в КамАЗ и спорили, полетят они на этом вертолете или на другом, который стоял на соседнем пятачке и из которого вылезали какие-то русские бабушки и дедушки – беженцы. Последним вылез худющий солдатик в грязной шинели и с рукой на перевязи. Он глядел вокруг безумными глазами и, кажется, не верил своему спасению.
Раз сегодня мы никуда не летим, отправляемся в гости к вертолетчикам, пригласившим нас «на четыреста капель». Этой ночью один из экипажей сбили над перевалом, и еще неизвестно, кто выжил. По этому случаю летуны были ужасно злы и желали нам поскорее добраться до чеченцев, чтобы вырезать их всех до единого и поголовно: и мирных и немирных. Главное – мы договорились, что завтра утром они организуют нам «борт».
Нас не дождались
«Борт» оказался таким крохотным, что мы все едва смогли в нем поместиться. И все-таки мы залезли в него, и через полчаса я уже представлял пополнение командиру полка полковнику Сергею Б.
«Взвод! Смирно! Равнение на середину!» – безупречным строевым шагом (учили!) подлетаю к полковнику и докладываю. Полковник – плотный сорокалетний человек с усталым лицом и в простом танкаче без знаков различия. «Не кричи, пожалуйста…» – поморщился, протягивая руку. Поздоровались. «Разрешите дать команду «Вольно»?» – растерянно пробормотал я. «Да», – махнул рукой командир. Строй сам собой распался, люди обступили его полукругом, и комполка стал говорить: хорошо, мол, что приехали, молодцы, сейчас вас накормят и распределят по ротам. Грозный уже практически взят, позавчера полк был выведен из города, и сейчас КПП – в Северном, а батальоны – в горах к северо-западу от аэропорта, на Терском хребте.
Что ж, не успели. Грозный уже взят, и сделали это те самые 18-летние оболтусы, которым мы приехали помогать. Теперь, по словам полковника, нас ждали Аргун, Гудермес, и Шали, и горы на юге Чечни.
Со взятием Грозного закончилась война открытая, позиционная и началась война подлая, хитрая, партизанская и диверсионная. Если в Грозном брали русским упрямством и отвагой, то в «зеленках» и в горах потребовалась хитрость плюс еще раз хитрость. Позже многие солдаты, пережившие новогодний штурм Грозного, признавали, что, несмотря на ужасные потери, воевать там было проще.
Первый бой
Спустившись 18 февраля в долину между хребтом и северными окрестностями города, мы рассыпались блокпостами по всем этим «зеленкам», представлявшим собой лабиринты арыков, лесополос, виноградников, садов, личных дачных участков со множеством одно- и двухэтажных строений. Если на перевале мы утопали в снегу, то, спустившись в долину, попали в лето.
Группировка духов вырвалась из кольца внутренних войск в Грозном, и часть из них растворилась в этом районе: отдохнуть, отожраться-отоспаться и разбежаться по домам, чтобы затем вновь сформироваться во множество мелких мобильных банд. «Е… ть конкретно, все, что шевелится!» – таков был инструктаж, который наш ротный дал перед выступлением.
Наша 8-я рота тремя блокпостами повзводно оседлала на перекрестках одну из дорог, ведущих в аэропорт Северный. Интервал между взводами – 1,5–2 километра. С трех сторон вплотную – сплошная стена «зеленки». На моем блоке с одной стороны – виноградники, с другой – дачные садовые участки. Эту «зеленку» мы немедленно, до наступления темноты, бросились минировать ручными гранатами и «сигналками» на растяжках. Нарыли окопов, щель на случай минометного обстрела, закопали БМП в капониры, расставили пулеметы на близлежащих крышах. В общем, приготовились к ночи.
Мы поселились в маленьком домике у чеченца по имени Рамзай. Парень он вполне приличный. Каждый день уезжал в деревню: видимо, рассказать братьям-моджахедам о результатах их ночных дел. В деревне у него второй дом и скотина.
Он нам привозит свежие лепешки, молоко, чай, сахар, соль, воду и прочее. За это мы его терпим, хотя стараемся при нем ни о чем серьезном не разговаривать; Он также соблюдает «субординацию», стараясь не мозолить лишний раз глаза и не нарываться на неприятности.
По местным понятиям Рамзай бедный: два дома, три лошади, две коровы, маленькая отара овец. Семьи у него нет. Где-то есть брат, но где он сейчас – неизвестно: где-нибудь воюет, наверное, против русских.
Однажды приехал особист из полка и отвез Рамзая в «фильтр». Там его всю ночь били омоновцы, а наутро за ним поехал наш ротный. Забрал: сказал, что это «хороший чечен». Наш доктор его потом лечил…
Снайпер
Первой же ночью нам нанесли визит. С вечера и всю ночь нас периодически слегка обстреливали из виноградников. Бойцы вяло огрызались. Тем временем с противоположной стороны – со стороны дачных участков – к нам, не торопясь, без лишнего шума и дурацкой пальбы, обходя или снимая наши растяжки, незаметно продвигалась группа. Исследуя на следующий день оставшиеся на земле следы, капли крови, клочки одежды, я определил, что группа эта состояла из 8–10 нехилых мужиков. Следы были главным образом 44–46-го размеров; один из моджахедов был араб: из кармана у него на траву высыпалась медная мелочь – монеты ОАЭ.
Около 4 утра кто-то из них все же наступил на растяжку. Сработала «сигналка», вызвав на себя море огня. Духи отбивались, но тут с ближайшей крыши ударил наш ПК, и «воины ислама» откатились, унося раненых.Вскоре, однако, мы обнаружили, что кое-кто и остался. В окошке чердака двухэтажного особнячка наблюдатель засек в ночной бинокль зеленый огонек ночного прицела. На всю нашу бестолковую пальбу наугад моджахед не обратил ни малейшего внимания и разлегся на чердаке в какой-нибудь сотне метров от нас.
Недолго думая, я схватил «Муху» и долбанул прямо по фазенде. Но, «сыграв» на натянутой перед домом сетке-рабице, заряд ушел вверх и, перелетев пару кварталов, где-то там разорвался. Дух перебрался с чердака на второй этаж и там затих. Зеленый огонек, видный мне в ночной бинокль, выдавал его с головой, словно фонарик такси. Чеченец сидел тихо и, видимо, ждал, когда все угомонятся, чтобы потом спокойно выбрать жертву и подстрелить ее.
Один из бойцов перекинул автомат за спину и, зажав в каждой руке по гранате, вылез из окопа и, петляя, как заяц, побежал к дому. Чеченец пальнул, но промазал. Тут я обнаружил, что в руке у меня также граната, уже без кольца, и я бегу вслед за солдатом. Не давая духу высунуться, по дому лупит ПК, и мы бежим без проблем. В голове проносятся обрывки мыслей о бренности жизни… Швырнув гранаты в окна, ворвались в дом и прочесали его весь, поливая во все комнаты из автоматов и подствольников. Особнячок был совершенно пуст. В одной из комнат валялись еще теплые кроссовки 46-го размера (снайпер передвигался по дому босиком, чтобы не шуметь). Чеченец сбежал, не обуваясь и не дожидаясь, когда двое русских недоумков превратят его в лапшу.
Начало светать. Стало ясно, что на сегодня боевые действия закончены. Оплетя весь дом растяжками, мы отправились завтракать.
Возвращались мы под шутки товарищей: мол, где же уши с убитого чеченца?
Уральская пехота
Командира 8-й роты, своего тезку, я знал еще до войны – выпускник Ташкентского ВОКУ, не дурак насчет выпить и подраться. Он отличался веселым нравом, разумной строгостью и справедливостью. Солдаты расшибались в лепешку, выполняя его команды: не страха ради, а исключительно из желания заслужить его похвалу и одобрение. В таких случаях, когда ротный был доволен кем-то, он изрекал: «Конкретно!» (то есть хорошо). Если же нет – то: «Ни о чем!» (то есть никуда не годится). Эти его «конкретно» и «ни о чем» постоянно носились в воздухе…
Дело свое он знал плотно и считался лучшим ротным в полку (сегодня он уже комбат). Я был немало обрадован, попав под его начало и застав его живым и в полном здравии. Он ничуть не изменился, только килограммов на 10 «постройнел».
Алексей поставил меня на 2-й взвод, который в Грозном потерял взводного (так что я одновременно стал «замком» и и.о. взводного). Кроме того, взвод потерял две БМП из трех и половину личного состава. Всего же рота потеряла около 30 солдат из 60 (четверо убиты, остальные – раненые и пропавшие), двоих офицеров (командира взвода и замполита) и двоих прапорщиков (старшину и техника). Замполита и прапорщиков прислали новых, взводного же заменил я. Кроме того, мне сразу пришлось сесть за штурвал единственной взводной бээмпэшки, так как взамен раненого механика на нее посадили молодого заторможенного солдатика.
Всего в роте осталось 6 машин из 10. Постепенно мы получили от ремроты еще две восстановленные бээмпэшки, а в мае – еще одну. Новой техники полк так и не увидел…
Из нашей команды добровольцев в 8-ю роту попали трое: я (Испанец), Юра (Клоп) и Дима (Терминатор).
Клоп – снайпер. Воевал в Афгане, участвовал в ошском конфликте. Свой позывной он получил за то, что ростом он чуть-чуть выше своей СВД. Вскоре он проявил себя в 3-м взводе как замечательный снайпер и разведчик, который благодаря своей мелкоте умел так хорошо маскироваться в любой обстановке, что найти его можно было, только наступив на него.
У Димы – Терминатора это уже четвертая война. Он – «наводчик ПК», он же – «номер расчета». ПК в его лапах выглядит игрушкой. Запасной цинк с лентой он обычно таскает с собой на горбу.
Юра погиб в Шали в июне, попав под гранатометный выстрел. Взрывной волной его выбросило из окна четвертого этажа. Дима остался мстить: они были друзья с детства и соседи по подъезду. Я же уехал в отпуск, а затем уволился из армии… И сегодня каждый день спрашиваю себя: правильно ли поступил?
Официальная беседа при вступлении в должность заняла минут пять: столько понадобилось, чтобы вписать нас в ШДК. Потом мы вспоминали общих знакомых: кто-то уволился, отказавшись воевать, кто-то здесь – воюет. Кто-то уже убит, ранен, в плену, пропал без вести…
Временами бойцы брались за гитару, в котелке на углях мирно грелся то кофе с коньяком, то чай с водкой. Для насквозь промокших и простуженных это вполне уместные напитки. Палатки, спальники, матрацы и прочее хозяйство повыбрасывали еще в Моздоке, грузя машины боеприпасами и избавляясь от всего лишнего.
… Солдат-срочник, по имени Раф, запел, глядя в огонь и притоптывая в такт дырявым кирзачом:
А не спеши ты нас хоронить,
Есть у нас еще здесь дела…
Есть у нас еще здесь дела…
Солдаты наперебой рассказывали нам, только что прибывшим из России, о боях в Грозном. Им, кажется, не верилось, что Грозный уже взят, а они все еще живы.… О том, как в один из домов, в подвале которого сидел пулеметный расчет – двое бойцов из 3-го взвода, угодила мина. Взводный полез их вытаскивать. Наткнулся в темноте на тело, потрогал: еще теплый, но дыхания не слышно. Хотел нащупать пульс на горле и обнаружил, что головы-то и нету. Нашел второго – первым делом проверил: голова на месте ли? Оказалось, на месте, и даже пульс прощупывается. Решил его вытаскивать. Вколол промедол и взялся за ноги… Ступни остались у него в руках – сами по себе.
Лицо взводного – лейтенанта Сергея Д., – когда он мне это рассказывает, совершенно спокойно. Он говорит обстоятельно и неторопливо, будто пересказывает содержание фильма. Видимо, рассудок человеческий отказывается всерьез воспринимать реальность происходящего. Эта реальность еще достанет его – спустя месяцы, когда он вернется домой.
… О том, как в том же, 3-м взводе подбили бээмпэшку. Из всего экипажа уцелел один только наводчик – младший сержант Н. Оглохший и одуревший от боя, он не стал покидать горящей машины. Удрал, лишь расстреляв весь боекомплект. Через минуту БМП рванула так, что слетела к чертям собачьим башня: то ли топливные баки «сыграли», то ли по ней долбанули вторично…
… О том, как брали Минутку и как духи во время штурма вывешивали на окнах пленных русских солдат…
… О том, как, посетив городской Зоологический музей, наша доблестная мотопехота украсила башни своих танков и БМП чучелами рысей, волков, шакалов и прочей живности и как за все это безобразное великолепие оскаленных звериных морд чеченцы присвоили полку звание «Бешеные псы» и «Зубы дракона» (известно из радиоперехватов).
Азарт подавляет страх
Практически каждую ночь, особенно под утро, мы отбивались. На рассвете, выставив наблюдателей, часа по четыре отсыпались. Затем я брал вещмешок с гранатами, колышками и струной для растяжек, одного бойца с собой и уходил в «зеленку» – развешивать гирлянды растяжек. Да не абы как, а со многими хитростями («прыгающая граната», растяжка с затяжной петлей, «картошка», то есть без растяжки, и т. п.). Попутно мы осматривали духовские следы и пытались разгадать их замыслы. Вся эта ночная возня все время казалась мне довольно бестолковой. Я так и не смог понять, зачем они к нам еженощно лезли: что, на нашей роте свет клином сошелся, что ли? Размышляя так, я определял, куда выставлять «секреты» (и выставлять ли), и отправлялся на блок 1-го взвода к ротному – получать ЦУ.
На минирование и на ночную работу я обычно брал с собой одного и того же бойца – того самого, который в первую ночь кинулся взрывать снайпера.
Вообще-то он был у меня наводчик на БМП, командир отделения; однако как наводчика его мог заменить практически каждый, а как сержант он еще не требовался: бойцов у меня было чуть более десятка. Иногда я брал с собой еще и другого солдата, спокойного, неразговорчивого малого двухметрового роста и медвежьего сложения. Он безропотно таскал вьюк «Шмелей» на горбу, когда мы отправлялись немного «пошуметь» в дачных домиках.
Пригодился опыт, полученный когда-то в саперной учебке, развернутой на базе выведенного из Афгана саперного полка. За четыре месяца в Чечне я развесил несколько сотен этих «игрушек». Свой первый блокпост в Алханчурской долине я оплел несколькими поясами растяжек. Каждый день я восполнял образовавшиеся за ночь бреши и добавлял новые растяжки. Мы проторчали здесь больше месяца, так что вскоре незаминированными остались только сами дороги да несколько проходов в «зеленке», оставленные для своих разведгрупп и «секретов».
Выносить «секреты» в «зеленку» стало нашей обычной практикой; держа с ними радиосвязь, блокпосты и ротный были в курсе происходящего в радиусе километра. Как правило, заметив группу и доложив о ней, «секрет» из 1–2 человек получает команду не стрелять и продолжать наблюдение.«Секрет» в условиях такой сложной местности – полезнейшая вещь. Когда сидишь на своем блоке в глухой обороне, чувствуешь себя дурак дураком: наживкой, которую хочет проглотить хищник. В «секрете» роли меняются: он – дурак, а ты – охотник. Азарт подавляет страх.
Меня иногда спрашивают: как могло случиться, что вчерашний студент, человек самой мирной в мире специальности школьный учитель, – превратился в убийцу? Я же не знаю, что ответить, так как никогда не чувствовал себя убийцей, даже убивая. Ты хочешь выжить сам и помочь в этом своим товарищам, и ты лазаешь, как ирокез, по «зеленкам», ставишь кругом растяжки, ходишь в засады и «секреты», водишь БМП, долбишь из «Шмелей» и «Мух», проявляя качества не «ботаника», но бойца.
Известный ученый, профессор истории, мировая величина и один из отцов-основателей всей современной западной историографии, Марк Блок (он же активный боец и один из лидеров французского Сопротивления в годы гитлеровской оккупации) как-то сказал: «Есть профессиональные военные, которые никогда не станут настоящими воинами, и есть сугубо штатские люди – воины по призванию…» Нет ничего удивительного в том, что вчерашние «пиджаки» под влиянием «обиды за державу» превращаются в бойцов, а школьники становятся хорошими солдатами.
Конечно, я не профессионал. Все, что я делал, основывалось на голом энтузиазме и необходимости выжить. Чтобы научиться чему-то новому, обязательно желание учиться (в том числе и у своих подчиненных). Профессионалами не рождаются. Чтобы ходить в засады, нужна отчаянная наглость и вера в правоту своего дела, которое позволяет с охотой идти на смертельный риск, если это сулит возможности убивать врага. Чтобы вообще воевать, помимо каких-то внутренних человеческих качеств нужна лошадиная выносливость: за нее я благодарен многолетнему увлечению классической борьбой (школа СКА МВО). Также я благодарен Альберту Макашову, который в бытность мою срочником был у нас командующим и жестко следил за тем, чтобы солдаты прежде учились стрелять, а лишь после того – подметать улицы (хотя подметать тоже довелось изрядно).
Переоборудование позиции
20 февраля ночь прошла на удивление спокойно. Под утро бойцы засекли ночным биноклем телодвижения в «зеленке» – примерно в 200 метрах. Стрелять не стали – надоело. Лежим на крыше, наблюдаем. Один гость сидит в кустах, до растяжек не дошел, да, наверное, и не собирается. Примерно там же мною оставлен проход через минное поле. Возникла идея: оглушить чеченца неприцельным огнем из подствольников и под прикрытием этого огня попытаться взять бандита живьем.
Конечно, хороший чеченец – это мертвый чеченец. Но у пацанов загорелось обменять его на кого-нибудь из своих.Трое бойцов начали забрасывать духа ВОГами, а я с напарником помчался по проходу. Через четыре залпа, как было условлено, огонь прекратился. Подобравшись вплотную, увидели окопчик и какие-то куски мяса с обрывками одежды. Это была отличная позиция – аккурат напротив нашего капонира для БМП. Залегли, ждем. Начало светать. Если тут еще кто-то и был, то, видимо, все удрали. С рассветом обнаружили в траве у бруствера неиспользованный РПГ-18 («Муху» старого образца).
Вернувшись с трофейным гранатометом, решили переставить БМП так, чтобы не торчали на виду, как учебные мишени. Одну упрятали под навес и забросали всяким мусором и хламом. Другую (приданную из 3-го взвода) загнали задом в какой-то сарай. При необходимости они могли быстро выкатиться на огневые рубежи – в капониры.
Пулеметы с крыш решили тоже снять. Один пулеметный расчет «закопали» под старым, заброшенным гусеничным трактором. Другой пулеметный расчет обосновался в старом бетонном колодце, пробив себе во все стороны бойницы, соорудив помост, чтобы стоять, и бросив сверху сорванную с петель воротину, чтобы не капало.
За недостатком струны для растяжек закрыли участок в «зеленке» колючей проволокой, расстеленной прямо по траве наподобие МЗП, навешав на нее гранат без колец и прикопав их в землю.
Редеют ряды газовщиков…
Много суеты у нас было из-за корректировщиков. КП полка один раз даже слегка обстреляли из минометов. Слегка – потому что один из «секретов» вовремя обнаружил корректировщика, который работал с крыши дачного домика, используя трассеры и ПБС. Одного «Шмеля» было достаточно, чтобы минометный обстрел прекратился. После этого ротный наш (да и другие тоже) регулярно отправлял группы на «свободную охоту» за корректировщиками.
В районе нашей роты работало пятеро корректировщиков. Утром они собирались в условном месте и уезжали на какой-то машине (судя по следам – БРДМ или ГАЗ-66 с бэтээровским протектором). При этом днем по нашей весьма безлюдной дороге все время разъезжали на ГАЗ-66 пятеро рослых, но безоружных чеченцев, делавших вид, что ремонтируют газопровод, и предъявлявших документы МЧС.
Однажды, после неудачной ночной попытки накрыть одного из корректировщиков, мы тормознули их днем, положили мордами в грязь, связали и решили уже кончить, как вдруг объявился замполит роты, который запретил их расстреливать и распорядился доставить их на КП полка.
Зашвырнув духов в десантное отделение БМП, я отвез их на КП. Полковник Б. распорядился отвезти их в фильтрационный лагерь: пусть там разбираются. В «фильтре» омоновцы заявили, что у них все переполнено и дел и так по горло: везите в ФСК.
В ФСК с меня сняли письменное объяснение и несказанно удивились: мол, если это корректировщики, чего же вы их сразу сами не расстреляли? Круг замкнулся.
Тут, откуда ни возьмись, нарисовался некий офицер, который убедил полковника безопасности, что знает этих людей как газовщиков, работающих по линии МЧС. Полковник пожал плечами и распорядился отпустить их на все четыре стороны. Чеченцам вернули их ГАЗ-66, и они укатили. К своему удивлению, потом я прочитал в «Солдате удачи» об этом эпизоде в изложении упомянутого офицера – автора Андрея Майами. Он весьма лестно назвал нас, простых пехотинцев, «спецназовцами», а корректировщиков – «газовщиками». (см. об этом: Оппозиция. «Третья сторона» в чеченском конфликте – глазами человека, готовившего ее к бою).
В свое оправдание хочу сказать, что после описанного ночного полета «Шмеля» дневных газовщиков стало четверо. Вскоре по наводке местного жителя мы сожгли еще двоих. Дневных газовщиков осталось двое, причем они пересели на ЗИЛ-131. Они беспрепятственно ездили мимо блокпостов, предъявляя безупречные документы, останавливались, где им вздумается, для «ремонта» трубы и внимательно разглядывали наши позиции. К смерти эти ребята, кажется, относились философски. Впрочем, работать вблизи блокпостов 8-й роты они перестали.
Рейд спецназа
Нас оповестили, что в ночь на 23 февраля могут быть сюрпризы: ровно 50 лет назад в этот день началась сталинская депортация чеченского населения. К нам на блок приехала группа ростовских «спецов»: у них возникла идея выставить засаду между блоками 8-й роты и Садовой, предположив, что дневные мирные жители этой деревни и есть ночные моджахеды, делающие свои вылазки по ночам, а по утрам возвращающиеся к своим женам.
С вечера зарядил затяжной дождь, среди ночи перешедший в густой снег, ограничивший видимость до нуля. «Спецы» внимательно изучили составленную мной схему расположения растяжек и мин, затем разбились на две партии. Одна партия ушла в «зеленку», а вторая выставила на виду свой БПР, врубила магнитофон на полную громкость и вовсю принялась «праздновать» 23 февраля, имитируя всеобщий бардак и пьянку.Не знаю, что они там делали в «зеленке», но посреди ночи у них там стали рваться растяжки, потом вдруг рванула «монка», а через полчаса группа вернулась и сообщила, что кого-то там где-то завалила. На радостях они разместились в одном из домиков, развесили свое тряпье вокруг печки и давай сушиться.
В это время под прикрытием снегопада к блокпосту подобралось несколько духов. Наш часовой-пехотинец, карауливший домик, где отдыхали «спецы», заметил их чуть ли не в 20 метрах от себя. Дико заорав, он швырнул в темноту РГД и принялся поливать снежную круговерть с крыльца из своего РПК. Кто-то из моих бойцов запустил осветительную ракету. Духи моментально отступили и растворились в снегопаде – только кусты затрещали. Решили, видимо, не принимать бой, так как ожидаемого эффекта внезапности не получилось: со всех постов пехота прочесывала окружающую «зеленку» из пулеметов и подствольников. Вскоре все угомонилось.
Вертолет
В таком духе события повторялись каждую ночь. Нас обстреливали издалека или, пытаясь подобраться вплотную, натыкались на «секреты» и растяжки. Но ничего серьезного не происходило: мы ни разу не подверглись ни минометному, ни гранатометному обстрелу. Меня беспокоило, что я не понимал тактику противника. В принципе, чтобы уничтожить какой-либо блокпост, достаточно подобраться к нему хотя бы на 200–300 метров и затем стереть его с лица земли с помощью «Шмелей» или РПГ-7. Однако, кроме одного случая с тем отморозком с «Мухой», которого мы накрыли из подствольников, подобное не происходило. Пытаясь все же предотвратить такую возможность в будущем, я продолжал минировать «зеленку» на наиболее опасных направлениях, выставлял «секреты» и ходил в них сам. Случалось, что на охране собственно блокпоста оставалось меньше половины взвода, а остальные разбредались по окрестностям.
Понимая тщетность этих попыток, я ждал, когда настанет момент и нас все же накроют. Этого так и не случилось. Может, мы принимали правильные меры, а возможно, моджахеды нам попались слабоватые, необученные и бестолковые.
Так бы мы и состязались в бестолковости, если бы в марте нас не перебросили на Аргун.
27 февраля в первый и последний раз мы видели духовский вертолет. Он пролетел над нашими позициями, вещая в громкоговоритель и призывая: местное население – сопротивляться российским войскам, а солдат – расстреливать офицеров и сдаваться в плен, где их накормят и развезут по домам.
В него немного постреляли (больше для очистки совести) и конечно же не попали.
Был бы у меня РПГ-7, может быть, я бы его и достал, но, во-первых, РПГ-7 не было в роте вовсе, а во-вторых, я как раз выскочил голышом из бани с одним только автоматом в руках, а пулеметчики среагировать не успели.
На другой день подстрелили Палыча – нашего капитана-доктора. Как обычно, сработала «сигналка», часовые открыли огонь, завязалась короткая перестрелка, духи быстро отступили, и все стихло. Сначала показалось, что никто не ранен, и только минут через пятнадцать случайно обнаружили капитана, лежащего на крыльце ничком в луже крови.
Сообщили по рации ротному и помчались в Северный через «блок» 1-го взвода, где ротный сам сел за штурвал и погнал как сумасшедший.
Самое обидное, что доктору вообще незачем было высовываться из укрытия. Любопытство подвело…
Других потерь у нас не было. Только один чудак получил в ягодицу осколок от РГД-5, наступив на собственную растяжку. Осколок ему с шутками-прибаутками выдернули плоскогубцами и залили образовавшуюся дыру водкой. После чего сделали попытку наложить жгут выше места ранения, но тот не дался.
Потери у наших противников были, я думаю, посущественней. Лично я уверен в одном убитом и, как минимум, в двоих раненых. Первого я сжег «Шмелем», второго накрыл подствольником, третьего же подстрелил в «секрете»: заметив в «зеленке» чей-то ночник, выпустил по нему наудачу весь магазин РПК (45+1 в стволе), после чего пустился наутек под вопли моджахеда, огласившие округу.
Кроме того, регулярно кто-нибудь подрывался на растяжках, хотя для человека опытного четырех секунд вполне достаточно, чтобы залечь на безопасном расстоянии от взрыва. Я сам трижды нарывался на собственные растяжки. Однако не всем так везет: многие растяжки были мгновенного действия (запал разбирается и огнепровод-замедлитель заменяется порохом из патрона).
Иногда на мины забредала какая-нибудь одинокая корова – тогда у нас было свежее мясо.
Смерть
15 марта нам объявили: все, ребята, довольно отдыхать – идем на Аргун, Гудермес и Шали. Пора за работу!
Из России прибыла большая бригада из Чебаркуля, которой мы должны передать свои позиции.
Потери они стали нести с первого дня. Оставив менявшей нас роте чебаркульцев схему минных полей и 40-литровый бидон коньяка, мы выкатились на дорогу и выстроились в колонну, ожидая команды выдвигаться к Северному. Не успели мы отъехать от своего блокпоста, как один из чебаркульцев поймал под сердце нож, вылетевший из «зеленки»: он слонялся вдоль лесополосы не то по нужде, не то просто из любопытства. Хрипя и шатаясь, он вышел на дорогу и упал навзничь. Чебаркульцы столпились вокруг раненого в растерянности, не зная, что делать. Расталкивая их, к нему продрались двое моих: санинструктор Карась и наводчик с моей машины Эдик. Карась быстро залепил ему отверстие герметизирующей прокладкой от индивидуального пакета и вколол тюбик промедола. Эдик делал искусственное дыхание.Откуда-то появился «Урал» нашего замкомбата. Забросив тело в кузов, рванули в госпиталь. В «Урал» я запрыгивал уже на ходу.
Грузовик летел как сумасшедший, подпрыгивая на ухабах. Раненый подпрыгивал, как мячик. Голова его моталась на коленях у моего наводчика. Он умирал. Пульс у него все время пропадал, и тогда Эдик принимался лупить его ладонями по щекам и орать: «Дыши, сволочь!» Удивительно: пульс появлялся вновь…
Подъезжаем к Северному. На дороге – затор. Пристегнув рожок с трассерами, начинаю мочить длинными очередями в воздух – поверх машин, которые спешно уступают нам дорогу… Когда мы привезли парня в госпиталь, он еще хрипел. Вскоре кто-то в белом окровавленном халате вышел и, вытирая руки о себя, сказал, что парень кончился…
Эта смерть совершенно незнакомого мне человека поразила. Меня переполняли жалость и негодование. Как в январе, когда я впервые увидел по телевизору изувеченные трупы русских солдат на улицах Грозного и радостных моджахедов, пляшущих свой дикий танец войны. Тогда-то я и побежал подавать рапорт на Чечню…
Это был второй русский солдат, которого убили прямо у меня на глазах. Злоба душила меня. Ладно, добро, господа чеченцы! Мы не будем знать жалости. Мы будем убивать вас, пока вы все не сдохнете.
Мы превратились в опасных зверей. Мы не воевали – мы мстили и пытались выжить, чтобы мстить. Меня не интересует, насколько справедлива эта война по отношению к чеченцам. «Моя страна всегда права, потому что это моя страна». Сепаратизм должен жестко подавляться, без этого не может существовать никакая держава, тем более такая «лоскутная», как наша.
У меня нет ненависти к чеченцам сегодня. Но если завтра судьба опять столкнет меня с ними, я буду убивать их без жалости.
Аргун
Прогрохотав гусеницами по центру того, что раньше называлось «город Грозный», полк двинулся на восток к Аргуну. День и ночь, не умолкая ни на час, работала артиллерия. Над нашими головами проносились вертолеты и клюворылые «Грачи». Где-то впереди, слева и справа грохотали разрывы, и по ночам все кругом озарялось красным.
Артиллерия работала по площадям: по городу, по селам, просто по горам и по «зеленке». Мы еще не начинали штурма, а западная половина Аргуна уже была снесена до основания, до самых фундаментов.
На подступах встретили жиденькую линию обороны. Остановились, окопались. Впереди, не скрываясь, в полный рост ходят группами моджахеды. Никто по ним не стреляет. Ждем команды, готовимся к штурму. Город – вот он, на горизонте. Хоть расстреливай его из танков и БМП. Наводчики в азарте башнями вертят, не терпится им. Я себе на спину два «Шмеля» цепляю: в городе, думаю, пригодятся.Одна группа духов с белым флажком направляется в нашу сторону. Не доходя метров двести, останавливаются, руками машут: мол, ходи к нам, говорить будем.
Комбат берет двух бойцов и отправляется на переговоры. За ним увязался замполит 8-й роты. Не утерпев, я увязался за замполитом: уж очень любопытно послушать, о чем отцы-командиры совещаться будут.
«Отцы» недолго говорили. Чеченцы поинтересовались, не собираемся ли мы их штурмовать. Комбат подтвердил, что именно этим мы сейчас и займемся, вот только команду получим. Чеченцы говорят: ребята, погодите воевать денек-другой, хотим, мол, спасти город от полного разрушения, и уже отправлены посыльные к Дудаеву, чтобы разрешил сдать город.
Здесь наш замполит возьми и брякни: «Ваш Дудаев – пидор!» Ему очень спокойно ответили, мол, ваш – тоже. Тут нам возразить было нечего, и мы решили пару дней пожить без стрельбы.
Видимо, комполка понравилось это решение, потому что команды к штурму мы так и не получили, а через два дня Аргун действительно сдался без боя. По сей день я с уважением вспоминаю того старого чеченца, мудрость и выдержка которого сэкономили обеим сторонам немало крови. Приятно иметь дело с достойным противником.
Двести с лишним ополченцев сложили оружие и разбрелись по окрестным селам. Однако основные их силы отошли к Гудермесу и там закрепились.
Побатальонно и поротно полк придвинулся к Гудермесу, охватив его с запада, севера и юга.
Шутки кончились
Война набирает обороты. Полковая разведка нарвалась на засаду. Духи сожгли БТР: техник-водитель погиб, трое разведчиков тяжело ранены. Ночью КП полка было обстреляно из АГС. Наша рота стояла неподалеку: мы это дело наблюдали. Запросили разрешения прогуляться вперед и посмотреть, кто там такой меткий, но добро не получили. Обстрел прекратился сам собой.
Все начало апреля усиленно готовимся к штурму. Понимаем, что Гудермес нам легко не уступят: шутки кончились. Против нас – около 800 духов, которым даже Дудаев не указ, самые отмороженные. Эти будут драться.Весь наш полк, если считать только «чистую» пехоту без штабов, тылов и прочего, – не более 500 человек. Духи превосходят нас числом, мы их – огневой силой. Однако они – у себя дома, и у них еще масса других преимуществ.
Нас разбили на небольшие бронегруппы (танк или «Шилка» плюс 2–3 БМП), каждая из которых получила задачу закрепиться на своем участке городских окраин. Помня Грозный, никто уже не собирается брать город, пуская технику походными колоннами по главным улицам.
4 апреля мы взяли-таки Гудермес, потеряв всего несколько человек ранеными, погиб один. Овладев окраинами, 1-й батальон выбил духов из центра, а к вечеру прибыли вэвэшники, дочистившие город полностью. В центре, в здании педучилища, разместилась комендатура. Прибытие вэвэшников развязало нам руки, и 6-го полк двинулся дальше на восток.
Пока мы возились с Гудермесом, обогнав нас, вперед ускакал батальон какой-то десантуры. Под Исти-Су они встретили сопротивление и, по сообщениям, уже потеряли 7 человек.
Медленно и неуклюже, но страшно и неотвратимо полк катился на восток – к дагестанской границе, по ту сторону которой готовился стоять насмерть полк погранвойск. Духи оказывались меж двух катков на узкой полосе земли, и эта полоса «суверенной Ичкерии» неумолимо сужалась.
Волки и волчата
К вечеру 7 апреля наши 3-й и танковый батальоны подошли к Исти-Су. Остановились, окопались, выставили посты. Всю ночь танкисты равняли село с землей. Утром солнышко осветило остатки того, что на карте все еще было обозначено как «село Исти-Су». Весь день простояли без движения. Работала разведка.
Привезли пополнение – контрактников. Волки. В основном бывшие милиционеры, уволенные из органов по различным статьям. Серьезные мужики, способные серьезно воевать.
Хочу, однако, сказать доброе слово о наших срочниках. Эти 18-летние волчата достойны уважения: голодные, грязные, смертельно уставшие, вынесшие на себе всю тяжесть грозненских боев, злые, как дьяволы, не ведающие жалости и страха… Для 30–40-летнего контрактника война – хобби, любимое дело, призвание, убежище, наконец. Для 18-летнего подростка – это трагедия и незаживающая душевная травма.
Ему приходится во много раз труднее, чем взрослому мужику. Но никто не может сказать, что срочник как солдат хуже, чем контрактник. В декабре–январе контрактников в Чечне не было вовсе, а полк воевал что надо.
9 апреля вновь двинулись вперед. Додавив броней случайно уцелевшие постройки и прохрустев гусеницами по кирпичному крошеву на месте Исти-Су, батальоны рванули вперед прямо по превосходному асфальтированному шоссе.
Видимо, разведка доложила, что до самой Новогрозненской все чисто. В наушниках каждые несколько минут раздавалось: «Калибр ноль-восемь (то есть «Внимание всем!»). Я – «Геолог-57» (позывной комбата). Всем увеличить скорость!»
Пушки – елочкой: из головной машины – влево, у следующей – вправо, и так по всей колонне. Машины двигаются рывками и змейкой, на хорошей скорости: чтобы не подбили. Я лбом к триплексу прилип, штурвал к груди прижимаю, все внимание – на дорогу, чтобы под откос не улететь. БМП – махина здоровая: 13 тонн. На асфальте ведет себя капризно, гусеницы скользят, как по льду…
Вдруг в шлемофоне раздается: «Калибр ноль-восемь! К бою! Цель на десять часов! Калибр ноль-восемь, я – «Геолог-57». Всем – огонь!»
Что такое? Поднимаюсь по-походному и азартно кручу башкой: что за цель такая на десять часов? Слева и впереди, примерно в километре от головной машины, по проселку прочь от шоссе пылит грузовик с алюминиевой будкой и синей кабиной: не то ЗИЛ-130, не то ГАЗ-53. Колхозники какие-нибудь…
Притормаживаю, пехота сыпется с брони. Над головой проплыл орудийный ствол. Я люк поскорей задраил, чтоб не оглохнуть от выстрела.
По всей колонне залаяли пушки. Грузовик исчез в поднятой взрывами пыли, и вдруг из этой пыли до самого неба поднялся огненно-рыжий сноп огня. Через секунду донесся грохот мощного взрыва. БМП качнуло взрывной волной. Интересно, какие овощи везли эти колхозники?
Граница
Остановились перед Новогрозненской. За ней – граница, к которой мы прижали духов. 3-й батальон запер дорогу. С юга их обложили роты 1-го батальона. С севера – десантники. С востока – погранцы. Деваться им больше некуда. Ждем команды к «последнему и решительному». В воздухе «пахнет» победой и окончанием войны. По радио узнаем, что взяты Шали, Бамут и Ведено.
Наша рота расположилась в районе какого-то кладбища. Это очень удобно: здесь духи не станут крыть нас из минометов. Заночевали в каком-то культовом строении. Стоим перед Новогрозненской день за днем и наблюдаем, как духи тараканами расползаются у нас из-под носа. Днем вместе с беженцами уходят духи-чеченцы. Они едут без оружия, и с документами у них полный порядок. По ночам расползаются группы вооруженных людей. Это иностранцы-наемники: арабы, хохлы, прибалты и прочие. Их принадлежность ни для кого не секрет, достаточно часок-другой посидеть на рации, гоняя по всем частотам, чтобы составить какое-то представление о противнике. Какой только речи не услышишь!
Мы должны были бы завершить наступление, окончательно уничтожив эту группировку в Новогрозненской. Но… «не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки?». Когда батальонная разведка поймала духа, он понес всякую ерунду про генералов… Только вернувшись домой, я узнал из теленовостей, что «язык» был вовсе не псих: в Новогрозненской была ставка Масхадова. Вероятно, поэтому наши генералы придумали затеять перемирие, чтобы нас остановить: а то, чего доброго, война закончится… Какие могут быть «перемирия» с бандитами и моджахедами? Что за бред?На свой страх и риск группами по 3–4 человека делаем ночные вылазки к станице и, пытаясь предотвратить расползание духов, жжем и обстреливаем все, что выезжает и выползает за околицу.
В нашей роте сложилась постоянная ночная диверсионная группа: я, Клоп (прапорщик-техник) и радист-срочник Терминатор, он же «личный телохранитель» командира роты. Аналогичные группы работают и в других ротах. Задачи нарезает комбат.
Передышка
Ночь пролежал под дождем на голой земле, причем напрасно. Все бы ничего, но сегодня стал подкашливать, и из-за этого от ночной работы меня отстранили: «Отдыхай, поправляйся». Возразить нечего: кашлять в засаде – это никуда не годится. С сожалением отдаю ребятам свой ночной бинокль и ухожу на горячие источники – «выздоравливать». Источники находятся в глубоком ушелье, в километре к западу от наших позиций.
Пользуясь затишьем, целыми днями ковыряюсь в своей БМП: устранил все утечки воздуха, отрегулировал ручник, рулевые тяги, тормозные ленты. Сняв броню, почистил радиаторы. Подтянул гусянки, заменил масла, наладил как следует внутреннюю связь, обслужил аккумуляторы, выгреб всю грязь с пола, оторвал «лишние куски» от фальшбортов. Загнав машину в ручей, вымыл ее всю изнутри и снаружи. Хорошо, есть где отмыться и самому.
Изобрели новое блюдо: печенные в углях черепахи. Ничем не хуже американских окорочков.
В начале мая нас перебросили в горы к северо-западу от Гудермеса, на южную оконечность Барагунского хребта. Отсюда мы держим под прицелом железнодорожный мост через Сунжу, который охраняется омоновцами. Перед тем как омоновцев вырежут, они успеют вызвать огонь на себя.
Каждую ночь у них «война». Кто-то, как обычно, лазит по «зеленкам» вокруг и срывает растяжки. Омоновцы с вечера до утра палят вокруг без передыху изо всех видов оружия. Через несколько дней их сменяет наша 7-я рота. Ночные «войны» сразу прекращаются: пехота расползается по «секретам» и спокойно отстреливает духов. Через пару дней никто вокруг уже не лазит, и 7-я рота спит спокойно.
У нас же «наверху» совсем тишина, никакой войны. Несмотря на это, круглосуточно выставляются наблюдатели, ставятся растяжки. Обычная профилактика. Еще севернее по хребту расположился 1-й батальон. Танкистов, как обычно, раскидали по всем блокпостам.
Кругом – ни души. Красота и природа. Погода стоит чудесная: то жара, то ливень, а то возьмет и снег ночью выпадет. Утром все тает, а днем – опять Африка. А далеко на юге видны высокие горы, где снег не тает никогда. Когда-нибудь мы доберемся и до них…
Кругом растет чебрец, и мы постоянно завариваем его с чаем. Под боком – Сунжа. Если бросить в нее гранату, то рыбы набирается полный вещмешок.
А еще тут все кишит змеями, и наше меню обогатилось новым блюдом: змея, нарезанная кусочками и поджаренная на сковородке.
И среди всех этих «красот и чудес» мне все чаще снится грязная и скучная, но такая недоступная Россия. Наверное, сказывается усталость. Многие мои товарищи ранены или убиты, а у меня пока ни царапины. Долго ли может продолжаться это везение?
Мышеловка
Готовимся идти на юг, в район Шали, Автуры, Курчалой, Майртун, где активизировались ополченцы, не подпуская к своим селам ни одного вэвэшника.
На днях истекает срок «моратория» (еще одно гениальное изобретение российских политиков), после чего бешеных псов опять спустят с поводка.
Нас пополняют контрактниками и молодежью. Теперь в нашей роте около 70 человек. Также дали две восстановленные боевые машины. Учим новобранцев стрелять, бегаем по горкам в «брониках», объясняем, как надо минировать, вести наблюдение, пользоваться ночными приборами, радиосвязью.
Молодые солдатики, как говорится, «только что с поезда», не то что стрелять – даже портянки толком мотать не умеют, а проносив полчаса бронежилет, падают от усталости.Я свой «броник» еще в феврале набил тройным комплектом титановых пластин и очень этим доволен, так как на собственной шкуре убедился в его полезности, когда, получив однажды удар в живот, который сбил меня с ног, обнаружил пулю 7,62 от АКМ, застрявшую между пластинами.
Конечно, спор между сторонниками и противниками бронежилета нескончаем. Обычный аргумент последних – что он тяжелый и лишает бойца подвижности. Должен, однако, заметить, что вес бронежилета я давно перестал замечать и могу таскать его сутками, даже спать в нем. Привычка!
Хуже всего – новые контрактники. Это не те профессионалы и энтузиасты, которые вербовались в начале войны. Пошла пьянь, рвань, бомжи и просто безработные. Одного из них сразу увезли в госпиталь с оторванной рукой: поиграл с «Мухой». Другого вскоре уволили за беспробудное пьянство. Третий спикировал в пропасть на «Урале» из взвода обеспечения. Четвертый свалился с башни танка под гусеницы проезжающей мимо БМП… Оставшиеся в живых начали что-то соображать и после некоторых репрессий и мордобоя более или менее протрезвели.
Так что контрактник контрактнику рознь. По мне – так лучше получить пополнение из молодых и необстрелянных салаг, которые чему-то могут научиться, чем этот сброд, который годится только на пушечное мясо.
Хорошо, что в мой взвод попали неплохие ребята, которые готовы к тому, чтобы учиться и в конечном счете выжить.
Прощай, оружие! До скорой встречи?
Несем потери. Десятки раненых и убитых. Подорвался на мине зампотех батальона – «дядя Женя», пожилой и жизнерадостный подполковник, общий любимец…
Мы не вылезаем из боев. Разворошили здесь какое-то осиное гнездо и теперь воюем не только по ночам, но и днем. Через Шали и Автуры нас пропустили без боя, после чего «мышеловка» захлопнулась. Каждый день пространство перед нами обрабатывают вертолеты: они нам здорово помогают. Курчалой наполовину разрушен. Приступаем к Аллерою и Майртуну. На днях наполовину уничтожена 7-я рота…
Нет ни сил, ни желания детально описывать эту кашу. Слава богу, мой срок истек две недели назад, я с нетерпением жду замену.И вот, наконец, 31 мая я получил двухмесячный отпуск (месяц за 1995 год, 24 дня за Чечню и 4 дня на дорогу) и могу отправляться домой. Контракт истекает. Предел мечтаний – наесться до отвала хорошей еды, потом сутки спать, потом залезть в душ, а потом – еще сутки спать.
Душа разрывается пополам. Радость от осознания того простого факта, что ты все-таки выжил, омрачается чувством вины перед товарищами. Ведь ты бросаешь их здесь, ты – предатель и дезертир, хотя никто никогда тебе этого не скажет… Какая-то часть меня навсегда останется здесь – в Чечне.
Можно сделать рыцарский жест и отказаться от отпуска, оставшись мстить за убитых товарищей, как это сделал Дима-Терминатор.
Но я не рыцарь без страха и упрека и не Рэмбо. Мне еще нужно закончить свое образование, и тогда – кто знает? – может быть, если к тому времени государство пересмотрит свое отношение к армии, я вернусь на военную службу – уже лейтенантом. И тогда, я полагаю, мне еще предстоят встречи с чеченцами (они ведь не остановятся не достигнутом).
Ну а пока – прощай, оружие!
Автор лексей Испанец. Фото О.Смирнова, В.Анькова, редакции журнала Журнал «Солдат удачи» №8, 9, 10 / 1997 г
Невыездной Нетаньяху. Западные страны признавшие выданный МУС ордер на арест Нетаньяху и Галланта. Также к списку присоединилас