За неделю до войны

Скептицизм всегда оправдан. Но у России действительно есть 150 тысяч военнослужащих, размещенных в разных точках вдоль украинской границы, что является неоспоримой угрозой, которая делает войну возможной. Тем не менее, трудно полностью понять, как на самом деле выглядит это масштабное наращивание военной мощи в реальном времени.

Vox поговорил со Скоттом Бостоном, старшим аналитиком по военным вопросам корпорации RAND, который специализируется на российском военном потенциале. Бостон сосредоточился на военной стороне вопроса, поэтому он не мог в полной мере оценить дипломатическую или политическую динамику, имеющую место между Россией, Украиной, США и Европой. Но то, что он видел в течение нескольких недель, создало ощущение, «что со временем это перерастет в нечто».

В исторической ретроспективе, по крайней мере, по сравнению с советской эпохой во время холодной войны, силы России невелики, считает Бостон, но это, «по сути, силы вторжения».

Наращивание численности означает для Бостона, что войска готовы к вторжению, если будет отдан такой приказ. И прямо сейчас нет убедительных доказательств деэскалации на местах. «Мы действительно находимся на том этапе, когда следующими вещами, которые мы увидим, действительно могут быть действия России по фактическому переходу в наступление», - говорит Бостон. «В военном плане для подготовки им не потребуется делать много чего еще».

При этом наличие сил вторжения не означает, что Россия их задействует, считает Бостон. Но если это произойдет, миру может потребоваться время, чтобы полностью осознать масштабы разрушений, поскольку один из способов применения вооруженных сил, к которому может прибегнуть Россия, заключается в подавлении средств связи. «Возможно, пройдет известное время, прежде чем мы увидим видео с мобильных телефонов или люди начнут получать текстовые смс-сообщения или телефонные звонки из районов, куда проникли русские», - заявил Бостон. И поскольку возможности России намного превосходят возможности Украины, то в зависимости от сценария развития событий это может стать катастрофой: неисчислимая и непостижимая трагедия, которую миру будет трудно осознать.

«Мне трудно выразить что-либо, кроме чувства тревоги или смятения», - говорит Бостон. «Я занимаюсь исследованием военной организации российского государства и ведением военных действий на сухопутье. Тот факт, что две мои основные предметные области внезапно стали востребованными, вызывает у меня глубокую обеспокоенность».

«Я бы, - добавил он, - предпочел сейчас вновь стать незаметным».

Приведенная ниже беседа со Скоттом Бостоном отредактирована и отреферирована с целью экономии времени аудитории и привнесения большей ясности.

Джен Кирби: Россия разместила десятки тысяч военнослужащих на украинской границе. Истерия на прошлой неделе наводила на мысль о неизбежности российского вторжения. Затем Москва заговорила о «частичном отводе» войск, к чему Запад отнесся скептически, возможно, по уважительной причине. Где мы сейчас находимся?

Скотт Бостон: Мы еще не в конце пути, но мы достигли того момента, когда разведывательное сообщество США и многие российские военные эксперты, специализирующиеся на России, — в частности, в Вашингтоне, но не только в нем одном — все мы наблюдаем за этим уже несколько месяцев подряд. И вот практически наступает момент, когда возникает некое чувство неизбежного, что всё, что мы наблюдали, с течением времени переросло в нечто.

Опубликованная в «Вашингтон пост» в начале декабря прошлого года рассекреченная информация гласила, что Россия намерена увеличить численность своей группировки до более чем 100 тысяч человек, сведенных в батальонные тактические группы сухопутных войск — и вот мы приехали. А президент [Джо Байден] сказал, что у России там 150 тыс. военнослужащих. Эта численность в 150 тысяч человек – самые свежие данные.

Сейчас мы находимся на том этапе, когда — при том что группировка российских войск в значительной степени развернута, не исключено, в тех самых районах, их которых они могут начать наступление, — больше нет того периода времени, в течение которого мы сможем рассчитывать на какое-либо предупреждение. Больше нет того временного отрезка, когда мы вправе рассчитывать, что увидим какие-либо дальнейшие перемещения воинских формирований, перемещающихся по России, например, в составе воинских эшелонов.

На данный момент это, по сути, время оповещения о предстоящем нападении. Но если Россия действительно решит что-то предпринять, это может произойти в любой день, вот как я бы это сформулировал.

Джен Кирби: Когда Вы говорите «оповещения о нападении», что Вы имеете в виду под этим?

Скотт Бостон: Мы действительно находимся на том этапе, когда следующим, что мы можем реально увидеть, могли бы быть действия России по фактическому переходу в наступление.

В военном плане для подготовки им не потребуется делать много чего еще. Они не стоят буквально на границе, но и не стояли бы там. Это не дает им необходимой гибкости в выборе мест пересечения границы. В их интересах породить некоторую неопределенность в отношении того, что они собираются предпринять.

Однако эта неопределенность проистекает из того факта, что у них есть масса вариантов возможных действий. Они могут угрожать Украине из Крыма, а также вдоль всего черноморского побережья на юге страны и особенно на юго-западе. Они имеют общую границу с Украиной, а в ряде случаев, уже находятся в пределах украинских границ – я говорю, конечно же, о Донбассе, а также о Крыме. Они нависают с севера, из Белоруссии, на нескольких направлениях.

Если и задаваться вопросом, то только в плане «Что произойдет и с каких направлений?», но не в смысле «Произойдет это или нет?»

Джен Кирби: По сути, если Россия захочет развязать войну, ей больше ничего не нужно. И с точки зрения сил, и с точки зрения средств — сейчас всё вроде как готово.

Скотт Бостон: Весьма на то похоже, да.

Отчасти это зависит от того, каким образом они планируют это сделать и в какой последовательности. Если бы они хотели сделать нечто меньшее, они бы давно это сделали. Если бы они хотели начать с авиационных и ракетных ударов и наступательных действий в информационном пространстве, например, подвергнув ударам объекты системы государственного управления Украины и приоритетные военные цели, если бы они хотели сделать это до того, как перейти к наземной фазе операции, они бы это сделали.

Есть, по крайней мере, одна момент — я думаю, что это важный момент, — о котором я слышал от многих аналитиков, и который не выходит у меня из головы. Многие заметили, что на этот раз — в отличие, скажем, от 2014 года [когда Россия аннексировала Крым и вторглась в Восточную Украину] — мы не видим информационной подготовки российского населения к войне.

А что это означает? Ну, вполне возможно, что, как неоднократно указывало разведывательное сообщество США, Россия может попытаться провести операцию под чужим флагом, которая может активизировать общественное мнение в России. Они могут рассчитывать на то, что смогут сделать это быстро и, таким образом, потенциально добиться как неожиданности, так оперативной гибкости. Если бы они потратили последний месяц на накачку населения типа «давайте сделаем это, давайте сделаем то», то о неожиданности не было бы и речи. Кроме того, они не смогли бы эффектно откатить назад, если бы решили не нападать.

Джен Кирби: В этом есть смысл. А вот что я не совсем понимаю, так это что мы имеем в виду, когда говорим о находящихся на границе 150 тысячах российских военнослужащих. У меня есть изображение русских солдат, болтающихся без дела в палаточных лагерях, но я предполагаю, что это не совсем так. Можете ли вы нарисовать картину того, как выглядит это наращивание сил и средств?

Скотт Бостон: Из того, что мы видели наращивание группировки происходило в первую очередь за счет формирований, перебрасывавшихся из отдаленных районов в приграничную зону, и только затем были выдвинуты формирования постоянной готовности, дислоцированные вблизи от границы.

Часть из этих формирований уже была развернута в приграничье в апреле прошлого года в рамках предыдущего наращивания группировки российских войск. Мы видели, что они находились в одном из гарнизонов в Ельне [российском городе], в нескольких сотнях километров от украинской границы, недалеко от границы с Белоруссией. Они там были. Мы немного проследили за ними, используя данные гражданских космических аппаратов дистанционного зондирования Земли. Они там были вплоть до последнего времени, но примерно две недели назад мы увидели, что Ельня внезапно опустела. То есть, эти самые разные формирования, которые были в том гарнизоне, внезапно снялись с места и передислоцировались в приграничную зону. Отчасти новые места дислокации представляли собой палаточные городки. Это еще не обязательно оперативное построение; просто так удобнее в полевых условиях, потому что это ближе.

Если вы сформировали группировку — и хотите, чтобы она была в готовности к переходу в наступление, — их надо скрыть, рассредоточить, замаскировать, чтобы их было сложнее обнаружить.

Почти все объединения к настоящему времени выделили большую часть сил и средств, которые можно ожидать ожидать. Вероятно, что-то еще на подходе, но сейчас начинают появляться лучшие российские формирования, такие как соединения и части Воздушно-десантных войск, 1-й гвардейской танковой армии – у них прославленные наименования.

Джен Кирби: 1-я гвардейская танковая армия, Вы сказали?

Скотт Бостон: Это объединение было образовано после вторжения на Украину, в 2015-2016 годах.

Мой коллега недавно поинтересовался: «Сколь долго русские наращивают группировку войск (сил) на границе с Украиной?» И я ответил ему: «Уже около восьми лет» —наполовину всерьез, наполовину в шутку. Но вообще-то Россия систематически наращивает войска на границе. Две общевойсковые армии, в их составе три дивизии, а к настоящему времени уже четыре. Усилена группировка в Крыму. Значительная часть российских войск по периметру Украины – это соединения и части, дислоцирующиеся там на постоянной основе; со времени вторжения в Крым и начала вооруженного конфликта на востоке Украины они усиливаются практически ежегодно.

Джен Кирби: Об этом говорят, как якобы о «крупнейшем наращиваний группировки войск в Европе со времен окончания Второй мировой войны». Что именно это значит?

Скотт Бостон: Главное отличие состоит в том, что это полностью развернутая группировка. В ретроспективном плане все армии европейских государств суть собственные бледные тени эпохи холодной войны. Группировка воск (сил), коей стоявший во главе Организации Варшавского договора Советский Союз располагал для ведения боевых действий в 1980-х годах, была больше, чем та, что развернута сейчас Россией по границе с Украиной.

Однако команда «По машинам!» так и не прозвучала, исходные районы для наступления так и не были заняты, при том что боевые машины были заправлены топливом и имели полный боекомплект и, по сути, угрожали переходом в наступление. Были некоторые страшные моменты, такие как инцидент в ходе учения «Эйбл Арчер» в 1983 году, когда взаимное недопонимание могло весьма печально окончиться.

По сути, это группировка вторжения. Я не говорю, что это вторжение состоится наверняка. Но это то, к чему они приготовились.

Позвольте мне прояснить этот момент. Мне представляется, что вооруженным силам России и другим войскам, которые могут действовать в их обеспечение, было приказано подготовиться к крупномасштабному вторжению в Украину. Независимо от того, получат ли они подобный приказ или получат приказ, предусматривающий более скромный вариант действий, меньший по масштабу или более скоротечный, сохраняя при этом возможность угрожать проведением более масштабной операции, мы не знаем, что они собираются в этом случае делать.

Джен Кирби: Могу я спросить — ну, почему? Насколько я понимаю, украинская армия фактически не смогла бы сдержать русских. А Россия, похоже, сосредоточила достаточно сил и средств, чтобы полностью сокрушить Украину, хотя потенциально она могла бы сделать это с гораздо меньшими ресурсами или личным составом. Я просто пытаюсь понять, почему они нарастили свою группировку до такого беспрецедентного уровня?

Скотт Бостон: У ответа на этот вопрос есть целый ряд аспектов, которые стоит выделить.

Как я уже упоминал, армии всех государств в Европе численно меньше, чем были раньше. Численность российской армии составляет 20 процентов от численности Советской Армии. Это имеет свои последствия, потому что — при том что, на мой взгляд, есть веские основания полагать, что у них есть существенное преимущество над вооруженными силами Украины в неядерном вооруженном конфликте высокой интенсивности – у них, у россиян, людской ресурс ограничен. У них есть численное преимущество в общем соотношении сил и средств, но у них относительно малая численность вооруженных сил, чтобы попытаться занять огромную территорию с населением не менее 40 миллионов человек.

Нас уверяют, что население Украины поднимется и окажет сопротивление. Я не знаю, сколько их будет — трудно сказать заранее. Русские в значительной степени контролирует вопрос численности подконтрольного населения, ибо им решать, какую территорию они хотят захватить. Но в долгосрочной перспективе это все же может быть действительно сложной задачей. Многое может пойти не так для России.

Еще один момент: Россия перебросила войска практически с побережья Тихого океана. Тысячекилометровые воинские перевозки, в основном по железной дороге. Они пербазировали боевые самолеты, а сейчас мы видим и боевые вертолеты. Они группируют все эти силы. Многое из этого не остается незамеченным. Те из нас, кто отслеживает деятельность российских военных, как бы задаются вопросом: «Почему мы видим все это?»

Я думаю, что это часть месседжа. Я думаю, что они делают все это, имея в виду: «Елки-палки, если они просто уступят, и нам на самом деле не придется убивать всех, чтобы этого обиться, то нам будет намного проще». Если, по их расчетам, у них есть шанс, что это сработает, Россия, возможно, рассчитывает получить двойную выгоду. Это может оказать на Украину сильное давление, которое [президент Украины Владимир] Зеленский по какой-то причине в целом проигнорировал. Если это не сработает, то они всегда смогут напасть. Россия должна понимать, что в подобной операции заложено много рисков.

Джен Кирби: Что Вы имеете в виду под этим?

Скотт Бостон: Одно дело, когда [США и их союзники по НАТО] говорят: «Ну, мы намерены держаться подальше от этого дела в Украине». Одно дело, когда все говорят весьма академично: «О, ну Украина же очевидно не является частью НАТО, посему нас это не затронет [в плане отправки войск]». Другое дело, когда деревню накрывают бомбы и убивают кучу невинных мирных жителей, или беженцы подходят к польской границе, или имеют место масштабные жертвы среди гражданского населения. В определенный момент встанет вопрос: неужто мы и дальше будем сидеть и наблюдать за тем, как горит Украина, и ничего при этом не делать?

Вводить санкции будет не очень-то приятно. Допустим, мы вводим разрушительные санкции. Россияне, разумеется, рассудят так: «Ну, мы делаем это по очень веским, на наш взгляд, причинам; и поскольку мы считаем, что ваши санкции совершенно не оправданы, мы предпримем против вас ответные меры».

А вот один из самых тревожных моментов. В ближайшие недели, вероятно, состоится учение стратегических ядерных сил России. Это часть российского подхода: как нам, России, гарантированно удержать НАТО от вмешательства?

А среди прочего и так, чтобы напомнить всем об имеющихся инструментах в их ядерном арсенале. Я даже не хочу близко это рассматривать. Я даже не хочу думать об этом — о том факте, что они собираются размахивать этим повсюду.

Джен Кирби: Всё это действительно ужасно. Похоже, Вы хотите сказать, что как только начинается война, всякая идея о том, что эскалацию можно контролировать, нереалистична. Но осознать это бывает крайне затруднительно вплоть до того момента, как всё это произойдет.

Скотт Бостон: Неопределенность присутствует на множестве уровней. Мы многого просто не знаем в плане информации, которая будет поступать из Украины. Выведение из строя внутренней связи в Украине – вполне предсказуемая вещь, к которой может прибегнуть Россия в рамках военной кампании. Возможно, пройдет известное время, прежде чем мы увидим видео с мобильных телефонов или люди начнут получать текстовые смс-сообщения или телефонные звонки из районов, куда проникли русские.

Допустим, мы начинаем выяснять, что произойдет. Это не будет чистой воды войной. Я бы сказал, что Россия, в лучшем случае, обладает потенциалом высокоточного управляемого оружия начала 1990-х годов по сравнению с Западом. В этом смысле, возможно от 10 до 20 процентов авиационных средств поражения у них являются высокоточными. Большая часть их огневой мощи – это традиционная ствольная артиллерия, использующая неуправляемые боеприпасы. А спутниковая система навигации делает эти боеприпасы чуть более точными. У них есть некоторые другие инструменты, такие как беспилотные летательные аппараты [невооруженные летательные аппараты; по сути, дроны], которые должны помочь им быть немного быстрее и точнее с решением огневых задач их устаревшей реактивной и ствольной артиллерией. Но, по сути своей, это оружие неизбирательного действия. Бои могут завязаться в самой гуще мирного населения. Там, где живут люди. Это пугает.

Масштаб – еще один момент, который мы не вполне осознаем. У нас уже очень давно не было такого рода военных действий высокой интенсивности, особенно между двумя противоборствующими сторонами, обладающими относительно современным оружием, - и уж точно такого не было в Европе. Возможно, нам предстоит многому научиться или многому переучиться наново, потому что, на мой взгляд, люди считают, что понимают, как выглядит война — во многих случаях под влиянием конфликтов, в которых участвовали [США]. Но на этот раз все будет по-другому, и мы не знаем, как ото будет выглядеть это «по-другому».

Лично мне очень трудно оставаться отстраненным от этого, потому что я просто думаю о том, каково это - быть там. Я не особенно завидую российским солдатам, которым придется выполнить эту работу. Но в то же время представьте себя украинским солдатом или гражданским лицом и попытайтесь подумать о том, как вы собираетесь защищать свой дом, когда сталкиваетесь с противником, который потенциально обладает огромными преимуществом в дальнобойном оружии, в авиации, обладает такими возможностями в информационном поле, которые «вынесут» вашу систему связи. Я перечислил те области, в которых Россия обладает огромным военным преимуществом.

Это, по-видимому, будет иметь следствием асимметричный исход войны. И дело не в том, что российские танкисты будут намного лучше танкистов украинских. Но ближний бой в условиях современной войны – это просто стальная метель из разрывов осколочно-фугасных снарядов. Это действительно агрессивная среда для любого, кто может там оказаться. Россия попытается преодолеть действие этого фактора главным образом за счет увеличения дистанции огневого поражения, и я думаю, что у них имеется инструментарий, в значительной степени обеспечивающий решение этой задачи. А вот затем, в противостоянии вооруженным представителям населения или военнослужащим, не сложившим оружия, русские могут понести значительные потери.

Джен Кирби: Действительно, трудно оставаться отстраненным, потому что это просто звучит так ужасно.

Скотт Бостон: Что меня действительно беспокоит, так это то, что никто, ни одна из сторон не выиграет от этой войны.

Джен Кирби: Россия проводит эти военные учения — в Черном море и в Белоруссии. Это всего лишь бряцание оружием? Или генеральная репетиция? Может, эти учения не связаны друг с другом; однако, в целом, с какой целью они проводят эти учения?

Скотт Бостон: В этом нет ничего необычного для них – проводить учения. С тех пор как Сергей Шойгу занял пост министра обороны в 2013 году, Россия вернулась к тому, что они называют внезапными проверками боевой готовности. То есть без заблаговременного уведомления выводят войска в поле и отрабатывают те задачи, которые предстоит выполнять в военное время. Это отчасти отражает их повышенное внимание к вопросу готовности.

Ну и, как выясняется, внезапная проверка готовности, конечно же, прекрасный предлог для того, чтобы подготовить личный состав к чему-то еще. В данном случае, очевидно, не вызывает доверия тот факт, что в рамках внезапной проверки готовности перебрасываются воинские формирования из восточных регионов страны в Белоруссию. Наверное, можно было бы подобрать место где-то между Владивостоком и Минском, на территории России, для проведения подобной проверки, если они действительно движимы интересами боевой подготовки.

Вот и в Черном море проводится учение, посредством которого они могут потенциально угрожать побережью к востоку или к западу от Крымского полуострова, в особенности к западу от него. Вы, наверное, заметили, что они перенаправляют в акваторию Черного моря дополнительные надводные боевые корабли с других флотов. Речь о нескольких десантных кораблях с других флотов: Балтийского, например, и так вплоть до…

Джен Кирби: … Заполярья?

Скотт Бостон: Совершенно верно. Они, наверное, наслаждаются погодой на переходе [в Средиземном море] после декабрьского Заполярья. При этом проделать столь долгий путь и только ради учения? Я не знаю, насколько можно ожидать, что они просто так уйдут обратно по его окончании.

Джен Кирби: Итак, мой общий вывод из нашего разговора заключается в том, что доказательств тому, что Россия снизила уровень эскалации, крайне мало. По крайней мере, исходя из Вашего анализа.

Скотт Бостон: Мне очень хотелось бы ошибиться, но я действительно не могу указать ни на что, что мне представляется убедительным. Я бы очень хотел, чтобы уровень напряженности снизился. По всем вышеупомянутым причинам.

Очень трудно представить, что они пойдут на все эти неприятности и получат в ответ то, что, по их мнению, в сущности ничего не значит.

Джен Кирби: Ну, тогда, допустим, такой вопрос: можем ли мы застрять в этом ужасном противостоянии, где Россия угрожает войной, на неопределенный срок?

Скотт Бостон: Я не знаю, сколь пессимистичным или оптимистичным могу показаться... Но не на годы точно; от силы несколько месяцев. И то, это, по-видимому, изрядный временной зазор.

Отчасти по следующей причине: в определенный момент просто станет проблемнее продолжать держать войска там, где они находятся сейчас. Вы подвозите им продовольствие и топливо, чтобы обеспечивать пребывание в полевых условиях. Это более тяжкое бремя; очевидно, держать войска в поле несколько накладнее, нежели в пунктах постоянной дислокации. Но издержки вылезут не сразу, а с течением времени.

Кроме того, на значительной части территории России десятилетиями, а может быть и дольше, войск было дислоцировано гораздо меньше. Многие направления в России остались неприкрытыми в силу того, что так много свезли к границам Украины. И потом, в определенный момент уменьшится численность военнослужащих весеннего призыва, а призывники служат всего 12 месяцев. Они не находятся в боевых частях, но не могу себе представить, чтобы по периметру российско-украинской границы, в Крыму и Белоруссии не нашлось частей и подразделений боевого и тылового обеспечения без военнослужащих, проходящих действительную службу по призыву. Я не знаю, какую такую причину они придумают, чтобы продлить им пребывание на действительной военной службе.

Если бы мне пришлось гадать, что произойдет дальше — наверное, не стоит этого делать, — но я бы предположил, что будет иметь место искусственное создание повода для вторжения или произойдет некая провокация. Когда это случится, мы, вероятно, поймем, что это такое. Но я не знаю, как это будет выглядеть. Короче, какая-то провокация, чтобы оправдать применение вооруженных сил. И тогда возникает вопрос: сколько масштабным будет это применение? Сколь скоротечным? Пытаются ли они нанести какой-то нокаутирующий удар, который заставит украинское правительство быстро сдаться? Или они дойдут до Киева, чтобы изолировать его и тем самым напрямую положить конец режиму? Крайне затруднительно представить себе что-либо из всего этого.

Джен Кирби: Да, действительно тяжело.

Скотт Бостон: Я одно время изучал российскую армию. В ретроспективном плане одна из примечательных вещей, характеризующих применение военной силы русскими, заключается в том, что они не были максималистами. Они не подписываются на масштабную, долгосрочную оккупацию. Им не хочется вот так связывать себе руки. Кроме того, они обычно не любят показывать вам заранее, что они собираются сделать.

В этом правда есть масса моментов, которые не вполне работают. Но в целом, все же трудно отделаться от ощущения, что они, на мой взгляд, собрали к границам Украины своих военных, чтобы каким-то образом использовать их; вполне вероятно, неким весомым образом.

Джен Кирби: Пользуясь случаем, не могу не спросить о распутице.

Скотт Бостон: Никогда не будет лишним, если земля будет подмерзшей, а не раскисшей. Распутица [очевидным образом, «время без дорог»; имеет место весной от таяния снега и осенью от дождей, и делает топким все вокруг] – та еще штука. Распутица остановила в октябре 1941 года немецкую армию: она оказалась в техническом плане неготовой к вторжению в страну, где практически не было асфальтированных дорог.

Советы, а теперь и русские, напротив, разбираются в состоянии дорог и грунта. Российские военные, поскольку они в основном эксплуатируют технику советского образца, чрезвычайно хорошо оснащены с точки зрения высокоподвижных транспортных средств с широкими гусеницами, которые обеспечивают им низкое давление на грунт при высокой тяговооруженности. У них есть понимание того, как действовать на этой местности.

Но распутица – та еще вещь! Застрявший автомобиль – это та еще штучка! Вот почему у нас есть ремонтно-эвакуационные машины. Я не хочу преувеличивать влияние этого фактора на кампанию, но, безусловно, это было проблемой и остается таковой в этом регионе. Некоторые районы, через которые они будут проходить, вторгаясь на Украину из Белоруссии, так вообще – болота! Они, конечно же, будут намного более проходимыми, если земля подмерзнет, нежели в противном случае.

Но если Украина ничего не может сделать, чтобы остановить их, во избежание необходимости маневра силами и средствами в условиях возможного воздействия авиации противника на открытой местности, тогда только распутица и поможет.

Джен Кирби: Чего Вы ожидаете в дальнейшем? Мы уже слышали о 20 февраля, как о дате возможного вторжения, потому что это конец Олимпиады и завершение упомянутого учения в Белоруссии. Но, если без привязки к датам, что Вы ожидаете в ближайшие дни? Или недели, если они у нас есть?

Скотт Бостон: Я думаю, что мы находимся на этапе «со дня на день». Трудно предсказать, что произойдет дальше. Мне неясно, что [из их следующих шагов] найдет свое отражение в социальных сетях или будет очевидным по данным видовой разведки гражданских космических аппаратов.

Опять же, трудно себе представить, что эта ситуация мирно деэскалируется, и это действительно прискорбно. Но именно Россия в этой ситуации выбирает время и место развертывания военных действий.

Они многое могут скрыть, и, по правде, у них это неплохо получается. Возможно, мы были убаюканы ложным чувством безопасности, наблюдая за тем, как все это происходило до последнего времени. Но как только они действительно пойдут в дело, по-видимому, обозначится множество моментов, которые мы не видим сейчас.


Беседовала Джен Кирби