В январе 1943 года отдельные подразделения Красной Армии вошли в город. Дважды я наблюдал, как красноармейцы вели по улице одного-двух немецких пленных. Каждый раз мама или сестра звали меня из дома посмотреть на них. Вид у них был ужасный. Без зимней одежды, обмороженные, почерневшие, обветренные, они дрожали от холода.
Зимой, после освобождения родного Морозовска, мы с двоюродной сестрой-одногодкой пошли вновь в первый класс. В школе, находившейся рядом с нашим домом, формировался госпиталь, теперь уже для раненых Красной Армии. А в школе №2 имени Ворошилова, где нам предстояло учиться, не осталось ни парт, ни столов, ни стульев — ничего. Там немцы держали лошадей. То, на чём нам нужно было сидеть и писать, учителя велели принести родителям. Папа сестры сделал из ящиков от снарядов или бомб стол и скамейку, и мы начали учиться.
Буквари были у каждого третьего или четвертого. Писали на газетах, на книгах, в общем, на любой бумаге. К тому же топлива оккупанты здесь не оставили. Поэтому ученики добывали его самостоятельно и приносили каждый раз с собой. Щепки, дощечки, ветки, тряпки разжигали, а потом начинали урок.
Наша первая учительница Полина Никитична Муравьёва, заканчивая уроки, всегда напоминала нам, чтобы по дороге в школу мы не забывали собирать всё, что можно сжечь в печке и согреть класс. Мы с сестрой ходили в школу через полуразрушенный военный городок. Однажды по пути я увидел торчавший из-под снега кусок плотной ткани. Подумал, сгодится для растопки печи. С большим усердием потянул. Оказалось, это был труп немецкого солдата.
Но Володе Наумову повезло остаться около матери, около родного очага. Многие дети попадали в специальные концентрационные лагеря для детей. Одних из них был расположен на территории Латвии и назывался Саласпилсом — потому, что находился недалеко от одноимённого посёлка, а ныне города Саласпилса.
Чуть ли не каждый день к колючей проволоке приходили женщины и рыдали, а дети плакали и рыдали по другую сторону. Но приближаться близко к ограждениям запрещалось. В случае неповиновения охрана сначала стреляла под ноги, а потом — на поражение.
Политика немецкой Германии в отношении захваченной советской территории была однозначной: землю разделить и раздать немецким гражданам, а людей превратить в рабов. Рейсфюрер СС Гиммлер говорил: «Этим людям не надо давать культуры. В школах, во-первых, достаточно, чтобы дети запомнили дорожные знаки и не бросались под машины. Во-вторых, чтобы они выучили таблицу умножения, но только до 25. В-третьих, чтобы они научились подписывать свою фамилию». Славянский ребёнок считался недочеловеком. После победы Германии в великой войне по генеральному плану «Ост» недочеловекам отводилась весьма скромная роль рабов немецких колонистов: предусматривалось массовое уничтожение и переселение около 75 процентов славян — белорусов, поляков, украинцев и русских. (Документ «Ост» долгое время считался утраченным. Он был найден только в 80-е годы XX века, полностью опубликован в 2009 году.) Оставшиеся 25 процентов должны были обслуживать германскую расу.
Деревню Красный Берег немцы захватили 6 июля 1941 года. Тут находился важный стратегический объект — железнодорожная стация Бобруйск-Гомель. Здесь стояло прекрасное сооружение XIX века — старинная усадьба, принадлежавшая местным магнатам, сочетавшая в себе черты неоренессанса и готики. Нацисты устроили в нём свой военный госпиталь.
Из воспоминаний Ларисы Толкачёвой, узницы Краснобережского детского донорско-пересыльного лагеря: «Засучив рукава, немецкие солдаты летали как зловещие коршуны по дворам, хватали кур с хохотом и гвалтом, набирали их, сколько мог кто нацапать. Другие рыскали по домам, требуя яйца, сало и молоко, если у кого они были».
Зверства начались в 1943 году после поражения гитлеровских войск под Сталинградом и в Орловско-Курской битве. В это же время усилилась партизанская борьба, фашисты несли огромные людские потери. Для спасения тысяч своих раненых им нужна была человеческая кровь. И нацистские медики нашли решение: свою кровь им должны дать люди низшей расы, недочеловеки, славяне, вернее их дети.
Детский донорско-пересыльный лагерь нацисты организовали и в деревне Красный берег на территории старинной усадьбы, но в не роскошном здании, а в бараках и сараях его окружавших. Сюда свозили детей со всех окрестных деревень. На детей устраивали облавы.
Местному бургомистру Виктору Васильчику иногда удавалось узнать, когда планировалась очередная охота на детей, и тогда он шёл по домам и предупреждал родителей. Анатолий Хлопков, местный краевед рассказывал об этом так: «Виктор приходил и говорил: «Женщины, не оставляйте на завтра детей, отправляйте их куда угодно, в лес, к родственникам, прячьте дома, только чтоб не было их».
Васильчик Виктор Михайлович родился в 1895 году в городе Островце Гродненской области, был участником Первой мировой войны и Великой Октябрьской социалистической революции, участвовал в свержении Временного правительства, офицер Красной Армии. В 1932 году был уволен из её рядов. Причина — наличие родственников в Польше. Во время Великой Отечественной войны по заданию Жлобинского подпольного обкома партии вошёл в доверие к немцам и с февраля 1942 года занял пост бургомистра Краснобережской волости. Виктор Васильчик был партизанским связным: он снабжал партизан не только ценной информацией, но и продовольствием, медикаментами, боеприпасами, оформлял необходимые справки и пропуска, устанавливал магнитные мины. О том, кто он был на самом деле, знали единицы. Для большинства односельчан он был немецким прихвостнем. В своих воспоминаниях Виктор писал: «Легче было принять смерть, чем дать согласие на работу бургомистром».
Облава на детей обычно начиналась под утро. Фашисты окружали деревню плотным кольцом, выгоняли из домов всех жителей, вырывали из рук малышей, бросали их как мешки в крытые брезентом машины и увозили.
Александр Герт, бывший узник Краснобережного детского донорско-пересыльного лагеря, вспоминает: «В облавах были украинские и прибалтийские наёмники-полицаи». Девятилетний Саша Герт прятался в сарае, ему показалось, что опасность миновала, он вылез из-под поленницы, вышел во двор и тут же почувствовал, как чьи-то руки схватили его. Мать с криком бросилась на полицая, но он пнул её, и потащил ребёнка к машине.
— Мамы иногда бросались к фашистам, вырывали детей и тут же получали пулю на глазах детей, — рассказала научный сотрудник мемориального комплекса «Красный берег» Людмила Мелащенко.
Саше Герту запомнилось, что некоторые немцы, участвующие в облаве и стоящие в строю, утирали слёзы.
В апреле 1944 года в деревне Святое Жлобинского района Гомельской области начиналась облава. Ночью в окно семьи Луценко постучали и приказали бегом бежать к зданию администрации, где их ждала крытая машина. Всё произошло так быстро, что восьмилетняя Катя не успела испугаться. Отчаяние и паника уже появились по дороге в лагерь, где девочка провела 52 самых ужасных дня в своей жизни.
Немцы охотились не на всех детей: роль доноров отводилась только восьми- или четырнадцатилетним детям. Этот выбор не был случайным: он основывался на строгих научных данных. В это время идёт бурное гормональное развитие, очень целебная кровь, быстрее идёт выздоровление.
Собрав детей с окрестных деревень, немцы отправляли их в Красный берег.
«Над самой речкой стоял коровник, — рассказала бывшая узница детского лагеря Екатерина Клачкова. — Нас в этот коровник и привели, настелили соломы.
Не сумев уберечь детей, матери пытались хоть как-то помочь им: забрасывали в грузовики узелки с тёплыми вещами или продуктами.
«Когда нас бросили в машину, — рассказывает Александр Герт, — к нам подбежала незнакомая женщина и передала узелок с чесноком. Она кричала: «Передайте Маше Шестаковой. Но мы девочку не нашли и намазались чесноком под мышками, появились большие водянки, которые увеличились после того, как мы сходили в баню». Вернее, это была не баня. Их раздели и заставили мыться в холодной речной воде. Затем под конвоем повели на осмотр. В одной из комнат стояли тазы с внутренними человеческими органами. Это привело детей в ужас, они дрожали.
На осмотре немецкие врачи тщательно проверяли, здоров ли ребёнок: солдаты вермахта должны были получать только качественную кровь.
Когда они увидели под мышками у Саши Герта кровь, сказали: «Weg!», то есть вон. Но мальчик не понял, что это жёсткое слово означало спасение. Немецкие санитары выбросили его вместе с другими детьми, у которых обнаружили волдыри, за ворота лагеря.
Детей, которых нацистские врачи сочли здоровыми, в лагере ждала другая участь. После медосмотра их отправляли в лабораторию, брали кровь из вены, определяли её группу. Их сажали на специальный стул, обтянутый каким-то материалом, дети просовывали ручку в отверстие. По результатам анализов ребёнку вешалась определённая табличка на грудь, снимать которую было нельзя: если ребёнок пытался сорвать её, тут же получал увесистый подзатыльник. Он становился донором. На бирке указывались фамилия, возраст ребёнка, группа крови и резус-фактор.
— Фашисты смеялись нам в лицо и кричали: «Радуйтесь и гордитесь, ваша кровь будет отдана немецким солдатам».
Об этом рассказал ещё один узник лагеря, Андрей Сазончик.
Детей-доноров разбивали на группы и уводили в бараки, ограждённые несколькими рядами колючей проволоки.
Ежедневно немцы забирали несколько ребят и уводили в усадьбу-госпиталь, заполненную ранеными немецкими солдатами. Они поднимались на третий этаж, там у них брали кровь, сколько им хотелось. Там были кушетки, специальные столы с необходимым инструментом. Детей обычно на носилках уносили с этого этажа. Каждое утро, открывая глаза, маленькие узники думали, что этот день может стать для них последним.
Некоторых маленьких узников всё же удалось спасти с помощью бургомистра Виктора Васильчика. Благодаря ему домой вернулись две девочки — Катя Луценко и Мария Мигаль. Он подсказал матерям отнести нужным немцам яйца и самогону. Подкуп удался — девочек отпустили.
Матери отдавали немецким охранникам всё, что у них было, а те позволяли пролезть детям ночью под колючей проволокой.
Несколько ребят Виктор Васильчик спас с помощью поддельных справок о том, что у этих детей отцы-инвалиды и нуждаются в уходе.
Но после очередного взрыва на железной дороге немцы стали подозревать бургомистра Васильчика: очень уж много составов, следующих на фронт, взрывались в районе станции Красный берег. Виктора схватили, пытали, заставляли рыть себе могилу на местном кладбище, но ему удалось сбежать. Он ушёл к партизанам.
Линия фронта неумолимо приближалась к Красному берегу, и немцы стали спешно вывозить детей на запад. Архив концлагеря они уничтожили. Для этого была создана специальная бригада, которая уничтожала все документы. Немцы понимали, что документальные свидетельства о таких кощунствах не попадали в руки советских солдат. Это вопиющий случай. Впервые за все прошедшие войны — малые и большие — никто из врагов не применял детскую кровь. Именно фашисты сделали детей славянской национальности донорами.
В конце июня 1944 года немцы, чтобы окончательно скрыть следы своего преступления, посадили оставшихся маленьких узников в вагоны и пустили состав под откос. Детей спасли советские танкисты. Они выскочили на железнодорожное полотно на танках Т-34 и увидели, что движется состав и из окошек вагонов кричат дети.
Командир танкистов приказал поставить танк под состав. «Танк пополз по рельсам. С треском лопались выворачиваемые гусеницей шпалы. Движение вагонов и танков замедлилось, и всё стихло. Ротный подскочил к первому вагону, сбил ломом засов, открыл створы и тут же ему на руки прыгнул босой, в лохмотьях, исхудалый мальчишка и обнял за шею. Из открытой двери выскакивали такие же бледные, с запавшими, полными ужаса глазёнками дети».
Это цитата из свидетельских документов тех событий. Читая это, я, женщина, с трудом сдерживаю слёзы. Я понимаю, за что мстили и погибали наши советские воины. Надо помнить об этом и передавать другому поколению. Ведь немцы уничтожили все документальные свидетельства, и сегодня доподлинно неизвестно, сколько детей прошло через этот лагерь.
Окончание следует…
Автор: Полина Ефимова
А вы говорили в России нет других Лидеров... Есть. И когда они станут у руля, наши "партнёры" будут вспоминать Темнейшего, как самого доброго в мире Санту!