Глава 19

— На этом совещание считаю законченным. Все свободны. Начальнику станции отчитаться о погрузке сегодня, не позднее четырнадцати часов. Коммерческого директора прошу зайти ко мне через пятнадцать минут…

Директор отпустил кнопку селектора.

Все складывается хорошо. С производством хорошо, с отгрузкой, с кредитами…

Все в его жизни складывается очень хорошо! Завод работает как часы. Нет, сказать «как часы» — сказать мало, работает — как хронометр. Как морской хронометр! Выпуск продукции увеличивается, счета здесь и счета «там» наполняются свободно конвертируемой валютой. В личном плане все тоже в полном порядке — новая жена взята прямо со сцены регионального конкурса красоты и теперь чистит перышки к его приходу. Рядом, на случай внезапных желаний на рабочем месте, — секретарша, тоже чего-то там призерка. За детей можно быть спокойным, дети находятся под присмотром нанятой в качестве приходящей няни — матери. Их матери. Которая поначалу артачилась, но потом, чтобы иметь возможность видеть детей, согласилась на предложенные условия. Что очень хорошо, потому что мать надежней сторонних нянь и дешевле сторонних нянь. Мать дурному не научит.Так что жаловаться грех.

— К вам коммерческий директор.

— Пусть заходит.

Коммерческий директор был молод. Почти так же молод, как генеральный.

— Что у тебя нового?

— Веду переговоры с алжирцами.

— Уговоришь?

— Уговорю. Не впервой. Предложу процент со сделки. Будет мало — подложу под них кого-нибудь из обслуги. Они на белых женщин падки.

— Смотри, нам этих черномазых упускать нельзя. Если они своего министра уломают на госзаказ, то мы под это дело новую линию запустить сможем.

— Уломают. Пошлем с ними подарок. Что-нибудь блестящее — золото или бриллианты. Они любят подарки. Пару референток командируем. Дожмем…— Ну смотри…— Можешь быть спокоен.— Что у тебя с судом?— Все то же самое — заседание отложено по процедурным вопросам.— Время тянешь?— На всякий случай тяну.

— Ну и правильно делаешь, что тянешь. Они долго простаивать не могут, они себе новых партнеров найдут. А как найдут, так подуспокоятся. Глядишь, горячка пройдет и все само собой сойдет на нет. Время работает на нас.

Но ты все равно подходы к правосудию ищи.

— Уже нашел. И уже где надо подмазал. Но на сто процентов уверенным в успехе быть не могу. Слишком дело громкое. Мы два комбината на голодный паек посадили, расторгнув договора. А там люди и оборонный заказ.

— У нас тоже люди! И производственная целесообразность, — многозначительно потер палец о палец директор.

— Опасаюсь, как бы скандал не дошел до самых верхов.

— И ты дойди… до верхов. Что, там не люди сидят? У нас теперь демократия и рынок. То есть кто, что и куда хочет, туда и продает.— Так-то оно так.— Бери деньги и езжай в Москву. Сегодня же езжай. И убеждай…— Много брать придется. Они там зажрались совсем.— Значит, много бери. Хоть миллион бери. Нам развязанные руки больше принесут. Если сразу не договоришься, поднимай прессу, мол, намечается откат к командно-административной системе, предпринимателя душат…

На столе зазвонил телефон.

— Сейчас, погоди.— Слушаю!

Прикрыв трубку ладонью, шепотом сказал:

— Вот, как раз они. На жизнь жалуются.

И, оторвав ладонь от трубки, громко ответил:

— Ну и сворачивайтесь! Я тут при чем? У меня свои проблем выше горла.— Жалуйтесь хоть самому господу богу! Бросил трубку.— Чуешь? Надо успевать, пока… Телефон зазвонил снова.— Да!— Зачем вы прерываете разговор?

Голос был незнакомый. Голос был совсем не тот, что звучал только что.

— С постоянными партнерами так нельзя…— Кто это?— Доброжелатель. Который хочет предостеречь вас от опрометчивых решений…— Да пошел ты!..

Нажал на кнопку отбоя.

— Угрожать вздумали!— Кто?— Да черт его знает. Похоже, это комбинатовские решили не дожидаться решения суда. Звонил тут какой-то идиот. Пугать пытался.— Да ну, вряд ли бы они стали наезжать впрямую. Не тот уровень.— Тот не тот, а…

Неожиданно резко зазуммерил телефон. Директор кивнул на аппарат.

— А ты говоришь… Да!— Во сколько приедет домой мой цыпленочек? Твоя киска ждет тебя.

Тьфу, черт!

— Это ты, что ли?— Я — любимая твоя киска-мурлыка. Я плачу, что тебя все нет и нет.

Ну не дура?.. Хотя и очень симпатичная дура, которой немножко идиотизма очень к лицу.

— Приеду. Сегодня приеду пораньше.— Может быть, — вдруг возник в наушнике чей-то посторонний голос.— Кто это там? Кто говорит?!— Ой, кто это, цыпленочек?

— А киске лучше было бы помолчать. Пока взрослые дяди будут разговаривать.— Фи, как грубо!..— Кто это, черт тебя раздери! Кто?!— Цыпленочек, он меня обидел!А ты, киска, действительно лучше бы пока помолчала.— Как? Ты тоже… меня… цыпленочек… — захныкала киска.

Слегка обалдевший коммерческий директор удивленно смотрел на своего шефа.

— Что тебе нужно? Что?!— Чтобы вы не бросали трубки. В противном случае мне придется вмешиваться в ваши телефонные разговоры.

Генеральный директор лихорадочно закивал на телефонный аппарат, закрутил в воздухе пальцем.Узнай номер! Номер узнай! Я потяну с ним разговор…Ну, конечно же!Коммерческий директор побежал в приемную.В трубке навзрыд рыдала обидевшаяся киска.

— Ты… меня… А я тебя… Цыпленочка… Ее идиотизм уже не казался обаятельным.— Положи трубку, — рявкнул директор. Лишний абонент выбыл.— Слушаю вас.— Я хотел бы узнать, почему вы расторгли договор с вашими партнерами?— Это было вызвано объективными причинами. Мне бы не хотелось здесь вникать в особенности нашего производства…— Не надо вникать. Надо восстановить поставки вашей продукции. И тем исчерпать конфликт.— Не надо меня учить… — завелся директор. Но тут же взял себя в руки, потому что там, в приемной коммерческий директор созванивался с телефонной станцией. — Мы не можем торговать себе в убыток. Мы вынуждены руководствоваться экономической целесообразностью, а не чувствами. Мы…

— Вы отказываетесь?— Но такие дела так, на ходу, не решаются…— Значит, вы отказываетесь… Хорошо, я перезвоню через пять минут.

В кабинет вошел коммерческий директор с листом бумаги в руке.

— Ну, что, засек?— Да. Но это…

Генеральный выдернул лист. На нем фломастером был написан телефон. Его домашний телефон! Ах ты, дьявол тебя побери!..

— Он мог подключиться к кабелю, — сказал коммерческий директор.— Если он еще раз позвонит, то…

На территории завода что-то громко ухнуло. Задребезжали стекла. На столе подпрыгнула чашка с остывшим кофе.Что за ерунда?!Коммерческий директор подбежал к окнам.

— Где-то рядом. Похоже, третий цех, — обеспокоенно сказал он.

Директор тыкал пальцем в селектор.

— Третий? Что там у вас?

— Как у нас?.. У нас?! Какой взрыв?!

Он говорит, что-то рвануло в заводоуправлении! — на ходу крикнул директор, выбегая из кабинета.В коридоре пахло дымом и пылью. Из-за дверей высовывались головы.

— Где это?— Кажется, на втором этаже.

Директор сбежал на второй этаж. Там по всему коридору на полу валялись какие-то обломки. Сквозь пыль проступало пятно ярко-белого света.

— Там стена… В стене дыра, — крикнул кто-то. В конце коридора в торцевой стене здания была сквозная дыра. Дыра на улицу. Этаж наполнялся людьми.

— А что случилось-то? Что случилось?— Ничего не случилось. Идите работайте! — крикнул директор.

Подошел, пощупал теплый, раскрошенный кирпич. Ни черта себе, здесь же полуметровая кладка! Как же так?..Быстро развернулся, пошел обратно в кабинет. В приемной с трубкой в руках стояла растерянная секретарша.

— Тут вас…— Меня? Кто меня… Ах, меня. Директор почти машинально схватил телефон и услышал уже знакомый голос.— Я слышал, у вас неприятности? Мне очень жаль.— Ты, сволочь, если ты хочешь меня запугать, то знай, падла, что у тебя ничего не выйдет! Я тебя в порошок сотру! Я вас всех в порошок сотру!

Секретарша, испуганно втянув голову в плечи, смотрела на директора. Она впервые видела его таким.

— Закрой пасть! — вдруг, оставив притворную вежливость, в тон директору гаркнул незнакомец.— Как ты?!. — на мгновенье растерялся директор.— Не вынуждай нас к крайним мерам. Или тебе мало? Или ты хочешь еще?

Директор, яростно вращая глазами, соображал, на ходу соображал, как ему выкрутиться из сложившегося положения. Он думал, они пугают… они не пугают, вон как стену разворотили. Из чего? Из гранатомета?.. И могут еще… Запросто могут, из гранатомета. Так, по телефону их не взять. Надо выманить их в чистое поле. Вот! Выманить… Посмотреть, кто они такие. И попытаться договориться. Черт с ним, даже откупиться… Или… Тогда уже или… Потому что тут как в бою — ты или тебя. Пусть с ними уголовники разбираются. Ну должна же быть на что-то нужна «крыша». Они крови не боятся. За что им и платят. Пусть они… Пожалуй, так… Именно так!..

— Хорошо, я согласен, — сказал директор уже совершеннно спокойным тоном.

И показал секретарше и всем, кто был в приемной, на дверь.Ну уходите же вы!Дверь прикрыли.

— Я согласен, но такие переговоры не ведутся по телефону. Мне нужна встреча. Личная встреча. С вами или кто там за вами стоит. Там мы все и порешим.

— Хорошо, встреча будет. Я перезвоню.

Раздались гудки, но директор все еще стоял, удерживая трубку возле уха, с неудовольствием замечая, что она подрагивает в его руке.Что за чертовщина? Он что, боится?Ну подумаешь, взорвали стену — ерунда какая, даже никто не пострадал. Как будто раньше на него не бывало наездов. Бывали. И покруче бывали. И ничего, пронесло. И, значит, теперь тоже должно…Вечером генеральный директор встречался с «крышей». Встречался с откровенными уголовниками, которым он «отстегивал бабки за территорию». Он бы давно мог им не платить, но предпочитал платить. Не потому, что боялся, он не был мелким базарным торговцем, третируемым «быками», он был градообразующим предприятием и мог в любой момент отправить свою «крышу» в лагеря, позвонив начальнику горотдела милиции, но он не звонил. Уголовная «крыша» была полезна, когда кого-нибудь нужно было предупредить, припугнуть или убрать. На что милиция или телохранители вряд пойдут. А уголовники не побрезгуют.«Крышей» был местный авторитет по кличке Пика. Зэк с двадцатилетним тюремным стажем, с церковью с полудюжиной куполов, вытатуированных на груди.

— Чего тебе?— Дело есть.— Ну садись, коль дело, потолкуем.— Про взрыв на заводе слышал?— Земля слухом полнится.— Что скажешь?— На понт тебя берут фраера дешевые. Чтобы очко заиграло.— Хорош понт, пол-этажа снесли!

— Хотели бы заделать вчистую — заделали. А они пугают.— Я с ними о встрече договорился.— Стрелку забил?— Считай, что забил.— Что с меня хочешь?— Чтобы ты там был, со своими. И если что не так, с ними разобрался.— Чтобы кончил, что ли?— Разобрался. Вначале разобрался…— Ладно, разберусь, не дрейфь.

Весь следующий день и еще один директор ждал звонка. И ловил себя на том, что помнит об этом все время. Хотя напряжение ушло. Дыру на втором этаже заложили и уже даже закрасили. Коридор наскоро отремонтировали, так что никаких следов взрыва почти не осталось.Милицию в это дело ввязывать не стали, отговорились тем, что взорвался баллон с ацетиленом. Жизнь быстро вошла в рабочий ритм. О происшествии ничего не напоминало, только разве четыре приставленных к генеральному телохранителя. Которые весь день сидели в приемной, уставившись на коленки секретарше. Но сразу вставали и сопровождали директора куда бы он ни шел, если он выходил из кабинета. Двое шли спереди, двое сзади, оттирая к стенам всех встретившихся в коридорах работников завода.А незнакомец все не звонил.Незнакомец позвонил на третий день.

— Встреча будет послезавтра в три тридцать дня на пятнадцатом километре северною шоссе.— Нет. так я не согласен. Пусть будет где-нибудь поближе к заводу. Например, на пустыре, где картофельное поле.— Хорошо, пусть будет там.

В пятницу вечером гендиректор прозвонил «крыше».

— У тебя все в порядке?— Не пасуй, все будет ништяк.

Хорошо бы…Днем уголовники подтянулись к заводу на своих джипах, Пика собрал приличную команду — человек десять готовых на все головорезов. Машины загнали в гараж. «Быки» слонялись по двору, распугивая своим видом случайных рабочих.В три директор спустился вниз в окружении заслонявших его телохранителей. Теперь их было не четверо, было больше.Уголовники уважительно взглянули на «шкафы» в тройках, с оттопыривающимися в сторону левыми подмышками.На крыльцо заводоуправления высыпали снабженцы и ИТР-служашие. В окне третьего этажа, утирая льющиеся градом слезы, рыдала секретарша директора. Не хватало только духового оркестра и подаваемого к платформам эшелона.

— Ну что, поехали?

Первыми за ворота выехали джипы с братками Пики, за ним микроавтобус с телохранителями, за ними машина гендирсктора, машина коммерческого директора, машина с телохранителями… Замыкал колонну автобус с прихваченными на всякий случай молотобойцами кузнечно-прессового цеха,На пустыре колонну встречали люди — заранее посланные к месту встречи телохранители.

— Ну что?— Никого нет. Мы тут все обшарили вокруг,— Ладно, будем ждать.

В три двадцать девять со стороны шоссе подъехали «Жигули», «Пятерка». Развернувшись, остановились возле вставших в каре заводских машин.Из «Жигулей» вышел мужчина. Один мужчина.Один!Пошел прямо к директору. Телохранители расступились.

— Отойдем? — предложил он.

Бояться было некого. Этого, что ли? Имея такую армию! И директор заметно приободрился.

— Пошли.

Генеральный и мужчина отошли метров на десять в сторону. Телохранители было двинулись за ними, но остановились. Никакой угрозы для жизни патрона не было.

— Ну что вы хотели мне сказать? — даже как-то с вызовом спросил гендиректор.— Хотели попросить не нарушать партнерские обязательства. И подписать вот этот документ.— Что это?— Дополнение к прошлым договорам, подтверждающее ранее принятые обязательства сторон.— И это все?— Все, — просто ответил мужчина.— А убытки мне компенсируете вы?— У вас не будет убытка, у вас рентабельное предприятие.— Мне лучше знать!— Нам не хуже.

Мужчина был спокоен, был удивительно спокоен!

— Мне кажется, что наш разговор не получился, — сказал директор.

И повернулся спиной, Ему нравилось, что он может вот так, на глазах своих подчиненных, продемонстрировать свою силу.

— Если разговора не получится, нам придется действовать иначе.— Не пугай, пуганый.— Значит, недопутанный. Не толкайте нас на крайние меры.

Это была фраза из какого-то кинофильма. Но такие фразы доходят лучше.

— Не пугай! — заорал в голос директор. — А то я тоже тебя напугаю!

Махнул рукой, и от джипов, блатной, лениво, вразвалочку походкой, пошли «быки» Пики. Они ухмылялись и поплевывали себе под ноги. Они рисовались и брали фраера на понт.

— Если вы, если ты не перестанешь заниматься шантажом, будешь иметь дело вот с этими!

«Быки» обступили хлипковатого на вид мужика с боков. Придвинулись, напирая животами.

— Ну ты че, мужик, ты че, не понял, что ли? Такой тупой, да? Давай вали отсюда, пока мы тебя не зажмурили! И если еще раз!..

Пика взглянул на директора.Тот кивнул и отошел в сторону. Кивнул один раз, чтобы мужика хорошенько проучили. А если бы кивнул два раза, то это обозначало бы, что мужик не жилец.Но это было бы слишком. Для этого мужика слишком…

— Поехали, — сказал директор, чтобы оставить Пику одного.

Все двинулись к машинам.

— Постойте, — громко сказал мужчина. — Мы недоговорили.

Шагнул к директору, но ему заступили дорогу подручные Пики.

.— Ты, мужик, не дергайся, ты свое и так получишь.— Это ваше окончательное решение? — крикнул, не обращая на них внимания, мужчина.

Директор только махнул рукой.И мужчина тоже махнул.Когда махнул мужчина, случилось что-то непонятное. Недалеко, метрах в пятидесяти справа и слева, но чуть сзади, проломив настилы, поднялись из-под земли две фигуры. В руках у них были длинные палки. Нет, не палки, были ручные пулеметы! Мгновенно раскинув сошки, они уперли пулеметы в землю, передернули затворы и дали две короткие, поверх голов присутствующих, очереди.Пули тонко и страшно просвистели в воздухе.Пулеметчики завалили стволы пулеметов вниз и еще раз нажали на спусковые крючки. На этот раз очереди были длинные; прошедшие веером над самыми головами.Все инстинктивно присели.

— На землю! — неожиданно громко рявкнул мужчина. — Всем, кто хочет жить, — на землю!

Пулеметы отработали еще по два десятка патронов. И уперлись дымящимися дулами в толпу.

— На землю, я сказал!!

Пулеметчики располагались очень грамотно, по флангам, контролируя всю окружающую территорию. Они могли резать толпу с двух сторон кинжальным огнем.Уберечься от них было невозможно.Первыми упали молотобойцы. Им такие заморочки были ни к чему. Они легли на животы и Поползли под автобус.Следующими рухнули телохранители. Не потому, что испугались, потому что здраво оценили обстановку. Они, наверное, могли сделать один-два неприцельных выстрела, но вряд ли бы они успели сделать третий. Пулеметы, бьющие в упор, это очень серьезно. Они просто сметут их, как дворницкая метла пыль. Может иметь смысл умереть за охраняемое лицо, но лишь когда можно его спасти. А здесь… Здесь можно только умереть.

— Оружие на землю!

Телохранители вытащили и бросили далеко вперед бесполезные в этом раскладе пистолеты.Дольше всех думали «быки» Пики. Они в армии не служили и тактико-технических характеристик ручных пулеметов не знали. И, как видно, считали, что от них можно отбиться с помощью пистолетов. И даже потащили из карманов разномастные стволы.

Но пулеметчики их опередили. Они дали очередь «по головам», так, что пули взлохматили на макушках уголовников волосы. И дали очередь под ноги. Подняв с земли два десятка фонтанов пыли и осколков камней. Подручные Пики упали как подрубленные. В армии они, конечно, не служили, но кое-какие военные фильмы смотрели.Остался стоять только тот, оцененный в начале встречи как «так себе» мужик. Он даже не пригибался, потому что обступившие «быки» были выше его ростом, а пулеметы били снизу вверх и он не так уж и сильно рисковал, даже если бы пулеметчики сбились с прицела. Но они не могли сбиться с прицела, в чем он был совершенно уверен.Мужчина подошел к распростертому в пыли гендиректору и бросил на землю листы бумаги и бросил ручку.

— На, подпиши.

На этот раз директора долго уговаривать не пришлось — он схватил ручку и поставил внизу страницы свою роспись.Конечно, эта роспись, без печати, без других росписей и «присутствия сторон», не имела никакого значения. Но имело значение другое — два припавших к пулеметам пулеметчика. И их умение стрелять.

— Возможно, на днях к вам придет человек, которого надо устроить на работу. Ну, например… вашим первым заместителем. Потому что это очень хороший и полезный для производства человек. Надеюсь, вы ему не откажете?

Гендиректор обреченно закрыл глаза.

— Ну вот и договорились. Ну а если вы вдруг надумаете оспорить наше соглашение, то я не уверен, что вы останетесь директором завода. И не уверен, что вообще останетесь, — сказал мужчина.

Откуда-то из далеких посадок вырулила машина — бортовой «ЗИЛ».Один из пулеметчиков выскочил из своего окопчика, добежал до грузовика, запрыгнул в кузов и встал, положив пулемет сошками на кабину. Здесь ему тоже было видно всех. Кроме забившихся под автобус молотобойцев. Но они были не в счет. Кувалдам в этой разборке места не было.Мужчина собрал валяющиеся на земле пистолеты и забрался в кабину «ЗИЛа». Последнего пулеметчика забрали практически на ходу. Он бросил в кузов пулемет и запрыгнул сам. Второй пулеметчик для острастки и чтобы подстраховаться от выстрелов вдогонку, дал длинную очередь по земле вокруг лежащих. Но ни о каком сопротивлении не могло быть и речи — все лежали и боялись даже пошевелиться.«ЗИЛ» ушел. Но никто не вставал. Просто так, на всякий случай.

Первыми, минут через десять, осмелились пошевелиться телохранители. Они приподняли головы, привстали, убедились, что никто в них не стреляет, и бросились выполнять свои обязанности — защищать директора.Дольше всех не хотели вылезать из-под автобуса молотобойцы. Им чем дольше было там валяться, тем лучше. Им, в отличие от других, предстояло в цеха возвращаться.В тот же день все вновь заключенные договора были в одностороннем порядке расторгнуты и завод вернулся к прежним партнерским обязательствам. И даже без вмешательства арбитражного суда.Весь коллектив завода это решение горячо поддержал. И даже коммерческий директор. Но более всего — секретарша генерального директора.

Глава 20

Командированные присмотреть за могилой безвременно почившей тети Девяносто седьмой и Девяносто девятый не стали устраиваться в гостиницы и снимать жилье и не стали рыскать по городу в поисках проявляющих активность родственников тети, здраво рассудив, что тот, кто захочет размотать оборвавшуюся со смертью продавцов и покупателей мобильных телефонов ниточку, непременно придет на место, с которого все началось. Придет к конечной остановке городского маршрута. Здесь их и надо ждать. Просто ждать. В течение двух ночей они оборудовали наблюдательный пункт. Для чего нашли стихийно возникшую помойку, которую в нашей стране найти нетрудно, где бы вы ни находились, хоть даже на Северном полюсе. За основу взяли проржавевший остов легковой машины, который завалили обломками стройматериалов, прогнившими досками, старыми покрышками, высохшими ветками деревьев и прочим случайным мусором. Машину засыпали по самую крышу, оставив лишь небольшие, в четыре стороны амбразурки, которые в случае опасности можно было мгновенно заложить досками. Полученную, с пустотой внутри, мусорную кучу декорировали пустыми консервными банками, битыми бутылками и дохлыми кошками.

Время разбили на вахты. Через каждые четыре часа кто-то из наблюдателей забирался на поставленные друг на друга ящики и, положив на специальную подставку против амбразуры двадцатикратный бинокль, а с наступлением темноты — прибор ночного видения, осматривал местность. Другой спал на лежанке из картонных коробок, застеленных спальником.Через четыре часа они менялись…Первым на место преступления пришел следователь Шипов. Он постоял на остановке, постоял возле кустов, где случилось убийство, осмотрелся вокруг… Потом направился к диспетчерской на конечной остановке городского автобуса. Куда и должен был направиться, так как все до него тоже начинали с диспетчерской.

— Давай просыпайся, — толкнул наблюдатель своего напарника.— Что там?— Не что, а кто.— Он?— Он…— Где?— В диспетчерской.— Тогда я пошел.

Девяносто седьмой надавил на заднюю левую дверцу, отгребая в сторону прикрывавшие машину тряпки. Перед ним был узкий, прорытый в мусоре и засыпаный сверху лаз. Он прошел по нему сильно согнувшись и подсвечивая себе фонариком, сдвинул прикрывавшую тоннель крышку, прислушался, откинул в сторону маскирующие вход картонные коробки, осторожно вылез наружу. Вылез прямо в листву подступавшей к помойке лесопосадки.Его никто не заметил.Стряхнув и поправив одежду. Девяносто седьмой пошел в сторону остановки городского автобуса. Но пошел не прямо на остановку, а пошел далеко вокруг к припаркованной возле домов машине.Все это время Девяносто девятый не отрывался от бинокля. И когда следователь Шипов вышел из диспетчерской. И когда сел в машину. И когда, пропустив вперед автобус, к нему пристроилась незаметная «семерка».Он не пропустил нужного человека, но наблюдение не снял. На то и наблюдение, чтобы наблюдать, несмотря ни на что. Даже тогда наблюдать, когда нечего наблюдать.И он не ошибся.Вторым под объективы бинокля встал капитан Егорушкин.

Он тоже осмотрел место действия, но осмотрел издалека и в диспетчерскую не пошел. Возможно, Девяносто девятый не обратил бы на него внимания, но капитан мелькнул уже трижды. Первый раз он был замечен на остановке вчера вечером. Второй — сегодня утром. И вот теперь… Утром он ждал автобус и куда-то на нем уехал. А до того оживленно разговаривал с людьми, стоящими на остановке. Что и отметил наблюдатель. Хотя тогда этому значения не придал. А теперь — придал. Потому что капитан был в другой одежде и снова собирался ехать туда, куда уже уезжал.Девяносто девятый достал видеокамеру, поймал в объектив автобусную остановку, наехал трансфокатором и сделал несколько, в разных ракурсах, планов подозрительного мужчины.Больше он ничего сделать не мог, кто-то всегда должен был оставаться на НП.Девяносто седьмой вернулся через четыре часа.

— Довел до городского отделения внутренних дел. Потом до гостиницы. Узнал у администратора, что это следователь из Москвы. С Петровки.

А у тебя что?

— Крутился тут один. В третий раз. На местного не похож. На, взгляни.

Девяносто девятый переключил видеокамеру на воспроизведение. В «глазке» окуляра появился капитан Его-рушкин, о чем-то оживленно беседующий с ожидающими автобус пассажирами.

— Это что же получается — еще один?

— Кто его знает… Но проверить не мешает. Капитан Егорушкин работал со свидетелями. Он выяснил маршруты движения горожан через ту, конечную остановку городского маршрута и остановку междугородного автобуса. Большинство пассажиров ехали в сады.

И капитан Егорушкин стал методично прочесывать садовые товарищества.

— Ого!— Что «ого»?— Как у вас помидоры дружно взялись! Это что за сорт такой особенный?— Ничего не особенный — самый обыкновенный, «бычье сердце».— Просто «бычье сердце»? Ну тогда вы Мичурин какой-то. Как вы такого добились?..

И внимательно выслушивал небольшую агрономическую лекцию, комментируя ее восклицаниями: «Да вы что! Так просто?! Я поражен!..»Потом разговор заходил о трудной жизни садоводов — нерегулярной подаче воды, дороговизне семян, дороговизне сезонных билетов…

— А вы как из города сюда добираетесь? На автобусе?А не страшно, все-таки не город, мало ли что? Могут и ограбить или чего хуже…— И не говорите. У нас тут недавно одного мужика убили…— Да вы что?! Вы сами видели?— Нет, я сам не видел, но мой сосед, вон из того домика, видел, как я вас теперь, и рассказывал…

Сосед тоже был большим поклонником помидоров сорта «бычье сердце» и с удовольствием делился агрономическими секретами с приятным на вид молодым мужчиной.А потом, как-то само собой, разговор зашел о той, памятной ему драке, где несколько, на вид уголовников, обступили на остановке мужика, оттащили его в кусты и там убили.

— А зачем убили-то? Что с садовода взять можно?— А он не был садоводом. Он с «дипломатом» был. С таким большим. На него, наверное, эти бандиты и позарились.— А потом что было?— Потом не знаю. Они от остановки в другую сторону побежали.— С «дипломатом»?— Вроде с ним.— Да, досталось вам. Милиция поди потом по допросам затаскала?— Нет, никакой милиции не было. А если бы и была, я ничего им не сказал. А то эти потом найдут и подрежут…— Зря вы так, гражданин, говорите. Сознательность надо проявлять, все-таки человека убили.

И предъявлял свое удостоверение, отчего не в меру разболтавшийся садовод сразу скисал.

— Хочу задать вам несколько вопросов, пока без протокола. Но если что-нибудь утаите, то придется пригласить вас в отделение для снятия допроса по всей форме. И тогда, боюсь, ваши помидоры увянут.— А можно без… без отделения?— Это будет зависеть от вашего желания помочь следствию.— Я готов, я помогу.— Посмотрите на эти фотографии, кто-нибудь из этих людей был на месте преступления?

На фотографиях были Ноздря, Харя и кое-кто из банды.

— Только внимательней, внимательней смотрите. От этого будет зависеть…— Да, были. Вот этот и этот. Эти точно были.— А человека, которого они убили, вы можете описать?— Ну наверное…— Или лучше поступим так: я вам буду показывать отдельные детали лиц, а вы выбирать похожие.— Где выбирать?— Прямо здесь.

Капитан вытаскивал из бывшей при нем спортивной сумки ноутбук и запускал программу фоторобота.

— Лоб, лоб какой был?

Такой?Такой?Или, может быть, такой?..Нос…Уши…Губы…Похож?

— Да, кажется, похож. Похож!— Кто-нибудь еще из тех людей, что вы знаете, был на остановке в момент преступления?— Нет.— Я предупреждаю вас об ответственности за дачу ложных показаний. Предупреждаем, что мы их все равно найдем, и тогда вам не убирать вашего урожая. И гарантируем, что никому не скажем…

— Да, были. Семен Михайлович вон из того домика…

Семен Михайлович тоже опознавал на фотографии бандитов и составлял свой вариант лица потерпевшего на фотороботе. И указывал на других садоводов-свидетелей.Которые добавляли детали к картине преступления и новые штришки в портрете потерпевшего.С которым капитан отправился в аэропорт и на вокзал, где показывал удостоверение и распечатку фоторобота.

— Вы не видели этого человека? Где-нибудь здесь, в зале ожидания, на выходе, возле буфета. У него еще был такой большой кейс.

В комнате отдыха летного состава капитан долго беседовал с бортпроводницами.

— Посмотрите внимательней, это опасный преступник. Маньяк. И каждый лишний день, проведенный им на свободе, может стоить кому-то жизни. Он мог лететь на самолете примерно…— Да, видела, — быстро вспомнила одна из бортпроводниц. — Летел. Его еще потом один молодой человек разыскивал, буквально на следующий день, тоже из милиции.— Из милиции? Почему вы решили, что из милиции?— Он удостоверение показал.— А фамилию его вы не помните?— Нет.— А место, где сидел вот этот? — снова показал фоторобот.

Место стюардесса помнила. Отчего не составляло труда установить фамилию и имя пассажира, взявшего на этот рейс и на это место билет… И получается……Получается, что он идет по следу пропавшего Девяносто второго. Тот, второй с видеозаписи тип, вертевшийся возле конечной остановки городского автобуса. Потому что вертелся. И потому, что с конечной остановки поехал не куда-нибудь, а поехал на железнодорожный вокзал и поехал в аэропорт. Где не билеты покупал, а останавливал служащих и показывал им какую-то распечатку.

Какую?Девяносто девятый остановил одного из служащих.

— Слушай, к тебе сейчас лейтенант Сидоров не подходил? Ну он тут еще всех останавливает и показывает… — Потянул фразу Девяносто девятый.

— Фоторобот, что ли?— Ну да, фоторобот. Такого мужика с бородой.— Нет, без бороды. С короткой стрижкой.— И с такими бровями, широкими и дугой, как у Брежнева.— С узкими и прямыми.— Тогда это не тот. А лейтенант куда пошел?— Туда.— Спасибо…

Еще у одного служащего Девяносто девятый спросил про нос и губы.Опознать по описанию фоторобот Девяносто второго было затруднительно. Но, как минимум, он был на него похож.А раз так, то этот мужик с фотороботом подошел к тайне кейса ближе всех. Потому что прошел по его маршруту, нашел людей, которые его видели, по чьим показаниям смог составить фоторобот, с которым пошел по транспортным узлам. А раз пошел, то он мог и почти наверняка вычислил людей, которые видели Девяносто второго в самолете. После чего будет пара пустяков установить фамилию и имя убитого пассажира. Не настоящие фамилию и имя, но все равно…Девяносто девятый отбежал на почту и, пока мужик с фотороботом ел в буфете, отбил срочную телеграмму.«Могилу тети приехали навестить дальние родственники, интересующиеся оставленным ею наследством. Необходимо решить вопрос целесообразности приезда племянников».

Глава 21

В Генеральном штабе Российской армии играли в войну. Играли взрослые, с лампасами на штанах и генеральскими звездами на погонах, дяди.Они продвигали вперед «фишки» дивизий, полков и батальонов, поддерживали их огнем расставленных по флангам артбригад, бросали в прорыв игрушечные «танки» сводных танковых батальонов, поднимали в воздух «самолетики» эскадрилий фронтовой и стратегической авиации, пододвигали к местам боев «кораблики» десантных эскадр, выбрасывали на территорию «синих» полки десанта, подтягивали из тылов «паровозики» железнодорожных эшелонов с боеприпасами, техникой и личным составом.

Они передвигали, переставляли и снимали с карт боевых действий уничтоженные противником фишки, которые на самом деле не были фишками, а были вполне реальными армиями, дивизиями, полками, батальонами, батареями, экипажами, эскадрильями. Были людьми. И, передвигая очередную фишку, генералы отрывали от семей сотни тысяч мужей и отцов, переодевали в камуфляж, перетаскивали в теплушках и на транспортных «АНах» через полстраны и с ходу бросали в бой. Из которого живыми выходили единицы. Выходили полумертвыми, бесполезными для войны калеками. И, оттаскивая в тылы «паровозики» санитарных поездов, генералы загоняли их на запасные пути и в тупики, чтобы пропустить спешащие на фронт эшелоны с поставленной под ружье «живой силой». Которую, рассылая повестки и милицейские наряды, ставили под ружье разбросанные по стране военкоматы, стремительно повышая мобилизационные возраста с двадцати пяти до тридцати, до тридцати пяти, до сорока, пятидесяти…И все равно, перемалывая в мясорубке боев десятки дивизий, тысячи танков и самолетов, генералы проигрывали. Проигрывали навязавшему войну противнику.

— Все.

Передовые отряды «синих» вышли в ближние тылы, перерезав и взяв под контроль транспортные коммуникации. У седьмой гвардейской осталось треть личного состава и по два снаряда на орудие. Они обречены.

— Надо срочно перебросить туда сороковую армию.— Чем перебросить?— Железкой.

Генералы вбивали в память компьютеров новые данные — тысячи «единиц» личного состава, сотни «коробок» танков и бронетранспортеров и сотни разнокалиберных «огурцов», тысячи тонн снарядов и патронов, десятки тысяч литров горючки, без счета зимних рукавиц, муки, полевых кухонь, ботинок, консервов, бинтов, портянок, котелков… Которые так запросто в нужный квадрат не перебросить. Которые нужно расконсервировать, выгрузить из складов, подтащить, поднять на машины, довезти до станции, разгрузить и затащить в вагоны и на платформы, перевезти за сотни километров по забитой составами, разбомбленной железной дороге, вновь разгрузить и лишь тогда бросить в бой, где через два-три часа от всего этого — от людей и техники — ничего не останется. И, значит, к исходу третьего часа к разбитым позициям необходимо подтянуть свежий личный состав и новые танки и артиллерийские установки и новые портянки и консервы…

— Нет, не успеваем. Мы застреваем где-то здесь, под Рязанью, и дай бог, если успеваем перебросить два полноценных батальона.— А если самолетами? Транспортниками Второй воздушной?

И снова в компьютеры, в ход войны вводятся измененные данные — заправка горючим, погрузка — разгрузка, прикрытие с воздуха и земли, подлетное время, вражеские перехватчики, пропускная способность военных, гражданских и резервных аэродромов, количество уцелевших взлетно-посадочных полос, подъездные пути, количество машин, зенитные батареи, время разгрузки транспортников…

— Не получается. У Второй воздушной к этому времени останется треть бортов.— А Первая?— Первая прижата к аэродромам Шестым воздушным флотом противника.

Нет, нельзя перебросить Сороковую армию. Нет такой технической возможности! И Седьмая гвардейская, и Вторая танковая, и Десятый отдельный артполк, и еще без счету полков и батальонов, оставшихся в стянутом войсками противника котле, обречены на полное уничтожение.

И все труднее засевшему в подземных бункерах в Подмосковье командованию успевать за стремительно меняющейся картиной театра военных действий, за стрелами наступлений, врубающихся в нашу оборону, раздирающих стыки армий и устремляющихся в прорыв десятками полнокровных дивизий в соответствии с генеральным планом наступления, разработанным в Генштабе противника.И уже сданы Брянск, Псков и Смоленск, а на южном направлении две армии противника прорвались к Волгограду, отрезая центр России от Краснодарского края и Закавказья, и почти наверняка там не остановятся, а форсированным маршем пойдут дальше по ровным как стол степям, с южного подбрюшья России угрожая Поволжью и стремясь перерезать Транссиб.

И уже по всей территории России бушует война. Ив Москве, Туле, Ярославле и во всех городах европейской части, в Поволжье и на Урале, в Екатеринбурге и Челябинске догорает промышленность. Потому что выдвинутые к самым нашим границам из Польши, Чехии, Прибалтики и Турции сотни ракет средней дальности запросто накрывают пол-России. А в Балтике авианосцы, подошедшие к самому Кронштадту, утюжат Питер и весь северо-запад взлетающими с интервалом в тридцать секунд палубными штурмовиками. И утюжат Мурманск и Архангельск. А у нас нет авианосцев, и наши ракеты средней дальности не могут дотянуться до врага. Мы по их столицам можем отвечать только единичными залпами ракет стратегического назначения. А если ими отвечать, то будет термоядерная война, без побежденных и победителей. И, значит, нельзя отвечать!И придется отступать.

— Все, тупик. Остается задействовать тактическое ядерное…

— У нас там остатки Шестой армии.

— Значит, придется бить по Шестой армии, бить по своим… Играем…

Тактические ядерные заряды взорвались в мешанине их и наших отступающих войск, накрыв всех и в том числе ни в чем не повинное местное население ядерным грибом.И все равно, все равно это не спасло фронт, но лишь задержало наступление противника на несколько дней. А потом, подтянув по захваченной железке и воздухом из ближней Европы резервы, он пошел вперед, проламывая фронтовой авиацией и крылатыми ракетами нашу оборону, сканируя с зависших над европейской частью России спутников позиции наших войск, вычисляя и уничтожая высокоточным оружием штабы, ракетные пусковые и склады боеприпасов и горючки.

И лишь ценой двух, в мелкую крупу перемолотых армий противник был остановлен где-то на линии Ржев — Тула. Где сдерживать его дальше не стало никакой физической возможности из-за отсутствия свежих резервов, из-за нехватки военной техники и боеприпасов, потому что мобилизованная на нужды фронта промышленность не успела выйти на предусмотренные войной мощности, а стратегические, собранные на случай войны запасы были разорены еще раньше, еще в мирное время.И никакие героические усилия остатков войск и брошенные в прорыв полки ополченцев спасти положение уже не могут, потому что современная война — это не война людей, это война оружия и технологий.

— Ну что, сдаем Москву?

— Похоже, придется… Сдаем Москву!..

А вслед за Москвой — Рязань, Ярославль и Вологду с Череповцом. И фактически Питер и весь Северо-Запад России уже отсечен от Центра и вынужден драться сам по себе, в отрыве от общей стратегии, баз снабжения и людских и промышленных ресурсов, в почти полной изоляции. А после прорыва противника к Белому морю в безнадежном, как удавка стягивающемся к Питеру, кольце.И уже сданы Тамбов, Пенза и Нижний Новгород. И с неимоверными усилиями, за счет брошенных в огонь прямо «с колес» уральских, сибирских и дальневосточных дивизий, удается остановить фронт на рубеже Самара — Казань. Где, сбивая вражеские переправы и подрывая мосты, удается выгадать несколько дней, пополнить части башкирскими и уральскими призывниками, зарыться на правобережье в землю по самые макушки и зарыть орудия и реактивные установки. И держать оборону не щадя живота своего, уповая на матушку-Волгу как на последнюю естественную до самой Сибири преграду. Держать столько, сколько возможно, и держать, когда уже невозможно.

Но все равно, потеряв две трети личного состава, дрогнуть и попятиться и отступить, вплоть до Урала. Где, цепляясь за хребты, навязывая противнику полупартизанскую войну, заманивая его в ущелья и болота, разрушая дороги и коммуникации, поджигая леса, попытаться получить у войны передышку для перегруппировки войск и формирования новых полков и дивизий.Но так ничего и не сформировать. Потому что уже нет возможности обеспечить армию вооружением в требуемом объеме, и дивизии уходят на фронт с «голыми руками», со стрелковым оружием, с полковой артиллерией против ракет класса «земля — земля».

И войска, остервенело огрызаясь, покатились дальше, все дальше и дальше, и были загнаны в болота Западно-Сибирской низменности, где утонули в трясине остатки тяжелого вооружения, где теснимые противником дивизии разорвали единый фронт, потеряли соседей справа и слева, утратили единое командование и перестали существовать как армия. А те немногие, оставшиеся боеспособными и еще сопротивляющиеся подразделения враг взял в кольцо и, удушив блокадой, добил ракетными ударами и залпами тяжелой артиллерии, выкаченной на прямую наводку.

Все. Война окончена. Война проиграна.Генералы промокнули вспотевшие лысины и бросили на карты бесполезные карандаши. Они проиграли и на этот раз. Проиграли Западную кампанию. Как до того проиграли Восточную и Среднеазиатскую.Они проиграли все возможные войны.

Из чего следовало, что Вооруженные силы России, ее оборонный комплекс, ее мобилизационный и ресурсный потенциалы не в состоянии обеспечить победу в возможной полномасштабной войне. Что ее войска будут разбиты в течение первых недель, а отмобилизовать и вооружить новые у государства не хватит сил. То есть впервые со времен татаро-монгольского ига Россия лишена возможности противостоять внешней агрессии.Вот такие печальные выводы…Генералы свернули и спрятали в сейфы оперативные карты, выкурили по сигарете и сели писать рапорт министру обороны, Премьер-министру и Верховному главнокомандующему Вооруженных сил России…

Продолжение следует....