Предисловие

Следователь был типичным, не первой свежести служакой, с пятнадцатилетней выслугой, благодарностями начальника РОВД, юбилейной медалью и перспективой получения майорского звания под пенсию. Он не хватал звезд с неба. Он их натужно зарабатывал.

— Двенадцать часов, — вздохнул следователь, взглянув на часы.

Выключил лампу, расстегнул верхние пуговицы на кителе и устало откинулся на спинку стула.

— Может, чайку выпьем?

Вытянул из-под стола, поставил на колени портфель, вытащил из него термос и пакет с бутербродами.

— Жена сделала, — сказал он.

И стал пережевывать бутерброд, тупо глядя куда-то в угол. Он жевал долго и тщательно. Словно нужную работу делал.

Потом убрал термос, сунул в карман пустой пакет, смахнул на ладонь крошки и со вздохом придвинул к себе протокол.

Ему не хотелось никого допрашивать, ему хотелось домой, к жене.

— Давайте начнем сначала. Назовите свою фамилию, имя, отчество.

Он спрашивал, как ел, пережевывая один и тот же вопрос по сто раз.

— Евсюхов Семен Петрович.

Следователь открыл паспорт. Прочитал:

— Евсюхов… Семен… Петрович. Родился в городе Брянске в одна тысяча девятьсот восемьдесят… году. Паспорт выдан Центральным отделом внутренних дел десятого ноября тысяча девятьсот…

— Так?

— Да.

— Вы уверены?

— Ну конечно!

Следователь достал из стола какую-то бумажку.

— Мы послали по месту выдачи паспорта запрос, и знаете, что нам ответили?

— Что?

— Паспорт на имя гражданина Евсюхова Семена Петровича Центральным отделом внутренних дел города Брянска не оформлялся и гражданину Евсюхову не выдавался. Тогда откуда он у вас?

— Но я получил его в милиции Центрального района!..

Следователь не раздражался, не повышал тона, он пережевывал допрос дальше.

— Кто были ваши родители, где они проживали, кем работали?

— Отец, Евсюхов Петр Михайлович, проживал…

— Не проживал он там. И не работал. И вообще неизвестно, где проживал. Мы навели соответствующие справки…

Быстро они работают!

— Евсюхов Петр Михайлович по указанному вами адресу не значится, никогда не был прописан, жилплощадь не снимал, соседи о нем ничего не слышали.

Следователь аккуратно закрыл и положил на стол паспорт.

— Назовите свои настоящие фамилию, имя, отчество…

Глава 1

В пустом, отблескивающем золотом зале никого не было. Кроме двоих, стоящих у огромного, под потолок, забранного тяжелыми портьерами окна. — Ну вот и все, понимаешь. Можно сказать, сдал дела. Теперь тебе править, — сказал тот, что был покрупнее.

— Даже как-то жалко уходить. Привык, понимаешь, за столько дет.

— Да, вы сделали много для блага…

— Да ладно ты. Что сделал, то сделал. Теперь тебе делать. Ключи я тебе отдал, чемодан, понимаешь, тоже. Остался последний пустяк…

Собеседник напрягся. Все дела были переданы, все слова сказаны. Что он хочет еще? Озвучить какую-нибудь патетическую фразу, в надежде, что она войдет в анналы истории. Так не войдет. Его время закончилось. Слова пенсионера, пусть даже всероссийского значения, никого не интересуют. Без чемоданчика им грош цена в базарный день. Ну да ладно, переживем и это…

Преемник ждал, сохраняя на лице подобающее моменту почтительно-отстраненное выражение.

— Хочу дать тебе один телефончик, — «пенсионер» вытащил, открыл личную записную книжку. — Вот этот, — показал на отчеркнутый номер. — Если будут проблемы, позвони.

Какие могут быть проблемы у человека, у которого в распоряжении целое государство?

— У меня — проблемы? Какие могут быть проблемы?..

— Разные. Которые нельзя решить в рабочем порядке. Позвонишь, к тебе придет человек, ты ему все объяснишь. Только сам звони, никого другого в это дело не путай.

— Что это?

— Еще одна подчиненная тебе служба. Подчиненная только тебе.

— У нас нет такой службы!

— Мы многое думаем, чего у нас нет, пока, понимаешь, не попадем в этот кабинет.

Разговор был странен. Был о том, чего не могло быть. Потому что не могло быть в принципе.

— Теперь запоминай цифры: два, семь, ноль, девять, снова девять, три, шесть, два раза по единице, пять. И семь, семь, четыре, три в обратную сторону. Это код моего… вернее, понимаешь, теперь уже твоего личного сейфа. Потом сунешь в дырку вот это, — протянул пластиковый, размером с банковскую карту прямоугольник.

— Что там?

— Увидишь…

В сейфе лежала папка для бумаг. С бумагами. Написанными от руки. Что было необычно. Что было в высшей степени необычно! Писать от руки, писать самому (!), имея штат секретарей и без счету принтеров?..

Что за блажь?..

Или… Или просто конспирация? Потому что когда хочешь гарантированно сохранить информацию, ее приходится писать в одном экземпляре лично самому.

Финансовые отчеты. Цифры не самые большие, сопоставимые с бюджетом какой-нибудь заштатной областной милиции.

Что там еще?

Правила, регламентирующие порядок и форму контактов. Фамилии посредников, допущенных к тайне, через которых можно осуществлять передачу информации.

И все! Никаких адресов, фамилий, списков личного состава, отчетов о проделанной работе. Вообще ничего!

Что же это за служба такая? Безадресная?

А впрочем… Может, именно такая в век всеобщей продажности и нужна?

Или все это только игра? Способ безотчетно умыкнуть казенные деньги? Может — так.

А может… Ладно, потом разберемся. Со всем разберемся. И с этим тоже. Время еще есть…

Глава 2

Великое государство лежало распластанное на шестой части суши. Вернее сказать, некогда великое. А теперь просто распластанное.

Сто пятьдесят миллионов человек, составлявшие население этой страны, жили обычной, повседневной жизнью — спали, ели, пили, пили водку, ссорились, влюблялись, искали правду, просаживали миллионы, считали копейки, сводили счеты с соседями и с жизнью…

Их не было видно, потому что с высоты десять тысяч метров не видно ничего. Видно только бездонную темноту. Непроницаемую, как будущее.

— За бортом самолета шестьдесят пять градусов ниже нуля, — сообщила бортпроводница.

— Тогда еще по одной, а то замерзнем, — хохотнули три веселых парня в девятом ряду, разливая по пластмассовым стаканчикам водку.

— Слышь, дядя, ты будешь?

«Дядя» сидел прижатый веселой компанией к иллюминатору. На коленях у него лежал большой пластмассовый «дипломат».

— Ну, будешь или нет?

— Не хочу.

— Ну, не хочешь — как хочешь.

Парни опрокинули стаканчики, заели аэрофлотовскими конфетами. Им стало тепло и уютно. Несмотря на шестьдесят градусов за бортом.

— Может, в картишки?

— Точно!

Снова повернулись к соседу.

— Слушай, дядя, сделай одолжение, пересядь на ту сторону, а то мы в картишки решили переброситься, а у нас приятель через дорогу. Пересядь, а…

Сосед молча покачал головой.

— Ну что тебе стоит.

— Нет.

Парни переглянулись. Вот зараза попалась! Играть через проход было неудобно. Разве только бросить на подлокотник какой-нибудь чемодан.

— Ну и черт с тобой, сиди! Только тогда портфель свой дай. Мы на нем играть будем.

Сосед молчал, отвернувшись к иллюминатору.

— Дай! Тебе он без надобности, а у нас игра!

Сосед придвинул «дипломат» ближе к животу.

— Ну дай, не жмоться! Ну дай!

— Нет! Пусть лежит здесь, — как-то очень напряженно сказал сосед.

— Тогда убери его, а то расставил! На два кресла!

Разозленный парень толкнул локтем выступающий угол «дипломата». Тот дернулся в сторону и одновременно с ним дернулась, сдвинулась правая рука неразговорчивого пассажира. На мгновенье взблеснул застегнутый на запястье браслет и отходящая от него тонкая стальная цепочка.

И тот мужик та-ак взглянул! Та-ак… Парни мгновенно осеклись и как-то поскучнели.

— Ну вы чего там? Мы будем играть? — поторопил их приятель, тот, что сидел через проход.

Они замотали головами и стали строить многозначительные рожи, скашивая глаза на соседа и на «дипломат».

— Что, не дает портфель? — громко спросил тот.

Парни постучали кулаками по лбам. Ну не дурак, нет, орать во всю глотку?

Крайний, прикрыв руки телом, обжал запястье пальцами, «застегнул» их и протянул цепочку к коленям.

— Пристегнут, что ли? — тихо удивился их приятель.

— М-м, — промычали они. — М-мм!

Пантомиму, предназначенную приятелю, видел не только приятель, но еще несколько человек. Которые посмеялись над ужимками подвыпивших парней и тут же забыли об этом.

Но не все забыли. Кое-кто не забыл.

Кое-кто заинтересовался пристегнутым к руке чемоданом. Потому что чемоданы к рукам пристегивают только в одном случае. Только если везут в них что-нибудь ценное.

На подлете к аэропорту назначения любопытный пассажир ушел в конец салона, к туалетам, и вытащил мобильный телефон.

— Это ты, что ли, Харя? Это я, Ноздря. Из самолета, откуда еще. Тут такое дело… Тут один чувак с углом… С таким углом! На ментовском браслете! Я тебе точно говорю!

По проходу подошла бортпроводница.

— Вы почему здесь? Вы должны быть в кресле! Самолет заходит на посадку!

— Засохни! — не отрываясь от разговора и потому в том же стиле пробормотал любитель фени. — Ну точно говорю — угол с браслетом! У бездарного фраера! С бабками, с чем же еще! Догнал наконец?!

— Как вы… Как вы смеете! — опомнилась бортпроводница. — И еще по телефону!.. Это запрещено! Вы мешаете диспетчерским службам…

— Да ладно, ладно ты, не бушуй, чудачка, — перешел на нормальный тон. пассажир, — Ну не гони волну, говорю. На тебе.

Ткнул ей в карман фирменного пиджака двадцатидолларовую купюру. Бортпроводница заметно успокоилась.

— Сядьте, пожалуйста, на место и застегните ремни.

— Да щас, щас. Да тут герла одна прицепилась, как репей. Ну нюшка. Короче, ты там наших пацанов собери. Будем фраеру угол отворачивать. Понял меня? Понял?! Ну все. Да иду, иду уже…

В аэропорту толпа быстро рассосалось. Пассажир с «дипломатом» не пошел к стоянке автомобилей, пошел к остановке городского транспорта. С народом было спокойней.

Он сел в автобус на переднее сиденье, к стеклянному окну, ведущему в водительскую кабину, завешенному какой-то грязной занавеской. Если всматриваться в стекло, можно было видеть салон и видеть пассажиров.

Вроде все спокойно.

На компанию пришибленно сидящих парней он внимания не обратил. Парни как парни — обыкновенные, какие теперь на каждом шагу встречаются, то ли урки, а может, студенты юрфака.

Ноздря и Харя с приятелями сидели непривычно тихо. Как мальчики-отличники образцово-показательной гимназии перед инспекторами РОНО. И даже на пол не сплевывали.

— Не стыдно вам, молодые люди? Расселись, а бабушки вон стоят, — возмутилась какая-то бабушка.

«Заткни пасть, корзина», — хотел сказать Ноздря. И даже рот оскалил, показав гнилые зубы. Но его толкнул в бок Харя.

— А? Ладно, бабка, садись. Хрен с тобой.

И встал и стоял, чуть не лопаясь от гордости. Мужик с чемоданом доехал до конца маршрута. И пошел на остановку пригородного автобуса вместе с толпой садоводов.

— Все, счас слиняет, — растревожился Харя. — Надо его здесь вязать.

— Здесь люди.

— А хрен с ними.

Они подошли к остановке и быстро и ловко обступили мужика. Ноздря мигнул, и они, мгновенно и разом, схватили его за руки. Ноздря за левую. Харя с приятелями за правую. А Лысый упал на землю и обхватил клещами его ноги.

— Вы что?! — свирепо прохрипел мужик. Он не ожидал нападения. Он совершенно не ожидал нападения! По крайней мере вот так, ясным днем, в толпе людей!

— Эй, вы что с ним делаете? — возмутился кто-то из пассажиров, ожидавших автобус.

— Заглохни, фраер, пока тебя не покоцали! — доходчиво объяснил Харя, сверкая глазищами.

Все всё поняли и стали внимательно смотреть на дорогу.

Мужика приподняли и, растягивая за руки и за ноги, спиной по земле потащили к ближайшим кустам.

«Помоги…» — хотел крикнуть он.

Но Ноздря ловко ткнул его кулаком в зубы. Тот затих, забулькал кровью. И вдруг, словно очнувшись, стал биться, метаться из стороны в сторону, вырывать руки и ноги, кусаться.

— Ах гад! Ты так!

Пленник вырвал правую руку и ударил близкого к нему Харю. Как-то по особому ударил, потому что не сильно, но тот вдруг громко вскрикнул, зажался и стал прыгать на одной ноге.

— Гад, гад, гад…

Воспользовавшись секундным замешательством, мужик резко дернул левой ногой вперед и тут же изо всех сил назад и, освободив ее, всадил каблук ботинка в живот кого-то из подручных Хари. Тот взвыл, схватился за ушибленное место и упал там, где стоял. Упал лицом в грязь.

Левой рукой пленник действовать не мог, левая рука его была пристегнута к «дипломату», который, отодвинувшись подальше, держал Ноздря.

Исход боя был предрешен. Мужик освободил правую руку и левую ногу и с секунды на секунду должен был встать, и пытался встать, и встал бы, если бы подкравшийся к нему сзади на коленях Харя не ткнул ему в бок перо. Харя ткнул перо еще раз и еще… Мужик схватился за бок и стал падать. Но даже рану не зажал. Он пытался дотянуться до «дипломата». Он тянулся к «дипломату», подтягивая его пальцами левой руки за цепочку, а Ноздря тянул к себе и отступал.

— Жмурь его падлу, жмурь!

Дело довершил Харя. Он подпрыгнул и еще раз, с размаху всадил черную от крови заточку мужику в шею. Фонтаном брызнула кровь. Все отскочили, чтобы не испачкаться.

Люди на остановке продолжали смотреть на дорогу, предпочитая не знать, что происходит за кустами.

Покойника быстро обшмонали, вывернув карманы, задрав пиджак.

— Гля, шпалер!

Под левой подмышкой из заплечной кобуры торчала рукоять пистолета. Пистолет вытянули, рассмотрели.

— Клевый ствол!

— А со жмуррм чего делать будем?

— Ничего не будем. Угол выпотрошим и ноги сделаем.

— Ага, попробуй.

Харя поковырял «дипломат» ножом. Потыкал сверху и с боку. Потом нашел, поднял камень и несколько раз ударил им сверху.

— Слышь, он, блин, железный!

— Да ты че?

— Ну гадом буду! От него перо отскакивает.

— Тогда давай его весь заберем.

— Как? Он же на браслете!

— Вот падла! — выругал Харя досадившего ему мертвеца.

По дороге проехала легковая машина. Кто-то из людей на остановке попытался проголосовать ее. Кто-то, осмелев, побежал назад к конечной остановке городского маршрута.

— Ну все, капнут суки. Ментам капнут. Обрываться надо, пока не поздно.

— Закройся!

— Чего делать-то будем? Чего? Харя нехорошо оскалился и, прижав коленом руку мертвеца к земле, стал резать ему запястье.

— Чего стоишь? Камень давай! Да не этот — больше. Вон тот. Сюда подложи — сюда. Камень подсунули под руку.

— Теперь бей. По кости бей! Бей — сказал! Шестерки, суетясь, колотили по руке камнями, дробя кость.

— Все!

Кольцо наручника слетело с обрубка руки.

— Ходу!

Они, часто оглядываясь и петляя, побежали к ближайшим лесопосадкам.

— Дальше куда?

— Туда! Там железка должна быть.

— Откуда ты знаешь?

— Я сюда телок возил.

Они перебежали поле, пересекли проселочную дорогу и параллельно ей, по кустам, вышли к железке. Где затаились в каком-то полуразрушенном сарае.

— Кровь замой!

— Где?

— Вон там, в луже.

— Смотри, поездуха!

Все разом дернулись к двери.

— Стоять!

— Ты че! Он счас уйдет!

— Туда нельзя! Там нас менты ждать, будут!

— Где?

— На байдане! Они приходящие электрички будут шмонать! Нас искать!

— Точно!

— А чего тогда? Куда драпать будем?

— Туда! — ткнул Ноздря в противоположную от города сторону. — У меня там хата есть. До завтра отсидимся, а потом посмотрим…

До завтра они ковыряли злополучный «дипломат». Тыкали ножом, давили, били молотком, лазили в замочную скважину гвоздем.

— Ну ты глянь, сволочь!

— Его бы зубилом, — вздохнул один из шестерок Хари. Проучившийся пять дней в ПТУ.

— Чем?!

— Ну, зубилом.

— Это чего? Фомка, что ли?

— Сам ты фомка! Это… это… Это такая фиговина, которой… По которой молотком долбают.

— На хрена?

Птушник развел руками.

Молодые гангстеры были из нового поколения, не знавшего заводов. Из инструментов они знали только фомку и кастет.

— Ну все, счас я его! — заорал Харя, побежал за топором и долбанул им сверху по «дипломату».

Топор отскочил. На боку «дипломата» осталась глубокая вмятина. И все.

— Хрен! Не расколупать нам этой коробки, — авторитетно заявил Ноздря. — Надо громилу искать.

— Где ж его взять?

— Я знаю одного, — обрадовался кто-то из шестерок. — Классный мастер. Два червонца оттянул! Часовщик кличут…

Громилу звали Часовщик, потому что он чинил часы. Постоянно чинил, сколько себя помнил. И даже на зоне чинил. Карманные, наручные, будильники… Но только если они были механические. Потому что электронные не чинил.

Он брал сломанные часы, починял и… ломал их; Чтобы тут же снова начать чинить.

Его не интересовал результат, ему был важен процесс. Он ремонтировал часы для того, чтобы тренировать руки. Ему нужны были очень чувствительные и ловкие руки, которые в его профессии были инструментом. А любой инструмент без работы ржавеет.

Он давно отошел от дел, но пальцы содержал в исправности. Как отставник-слесарь заветную монтировку.

Когда к нему в дом вломился Ноздря со своими бандитами, он сидел над очередными часами. И даже глаз от шестеренок не поднял. Не его полета были визитеры, чтобы перед ними расшаркиваться. Мелюзга были. Шпана.

— Ты, что ли, Часовщик? Часовщик молчал.

— Слышь?..

— У тебя что, часы сломались?

— Работа есть.

— Есть работа — иди работай.

— Кончай ломаться! Ты же классный шныпарь! — вспылил Ноздря.

— Был.

— А теперь?

— Теперь часовщик. Часы сломанные есть?

— А вот я сейчас!.. — полез из-за спины Ноздри разволновавшийся Харя.

— Заткнись! Мы знаем, ты классный шныпарь, а у нас работа.

Ноздря грохнул на стол «дипломат». Часовщик бросил на него быстрый взгляд.

— Штука.

— Без базара!

— Баксов.

— Да ты что, охренел?..

— Две.

— Что две?

— Две штуки баксов! Штука за работу, штука за гнилой базар.

— Ах ты… — совершенно рассвирепел Харя.

— Заглохни, я сказал! — рявкнул Ноздря. — Две штуки много.

— Тогда поищи, где меньше.

Часовщик надвинул на глаз увеличительное стекло и отвернулся. Он не боялся Ноздрю с компанией и демонстрировал это, поворачиваясь к ним спиной.

— Ладно, банкуй.

Часовщик придвинул «дипломат» к себе.

— Чем это вы его, кувалдой, что ли? — показал он на вмятину.

— Топором, — ответил присмиревший Харя.

— Им бы тебе по башке! Чтобы мозги вправить. Это же вещь. Штучная, можно сказать. А ты…

Часовщик уважительно ощупал «дипломат». Осмотрел замок.

— Сюда лазили?

— Ну…

— Чего «ну»? Лазили или нет?

— Ну аче?..

— Руки бы вам… Ладно, идите на кухню, я работать буду…

Часовщик работал час, два и еще четыре. Он пыхтел, кряхтел, вздыхал, гремел инструментами. Иногда приходил на кухню, наливал из-под крана полную кружку воды и залпом выпивал.

— Ну, чего там?

— Ничего!

И уходил.

— А если он вскроет, и того… не скажет? — пугался Харя. — Пойду посмотрю…

— Сиди! Шныпари знаешь что с теми, кто их секреты подсмотрел, делают?

— Что?

— Глаза выкалывают!

— Е…

Замок сдался, когда на улице было уже темно.

— Где вы там? Я все сделал.

Все повскакивали со своих стульев и побежали в комнату.

— Что там?

Часовщик откинул крышку «дипломата».

Бандиты прихлынули к столу, налезая друг другу на спины.

— Чего там, чего? Бабки? Скока? Много?..

Но бабки из «дипломата» не посыпались. Бабок в «дипломате» не было!

— А дукаты где? Ты же говорил…

— Ах он!.. — смачно, в три этажа, выругался Ноздря. — Ах он!!.

— Ты же говорил… Мы же из-за них жмура на себя повесили!..

Бандиты были оскорблены в лучших своих чувствах.

В любви к деньгам.

— А может, не деньги, может, там рыжье.

Бандиты снова сунулись в «дипломат», перерыв его потроха.

Золота не было. Были десять попарно упакованных мобильных телефонов, какой-то блокнот и большая пачка оконной замазки в заводской упаковке.

— Может, в блокноте чего есть?

— Ни черта там нет — цифры какие-то и буквы. Страницы блокнота действительно были исписаны бесконечными рядами цифр и букв, без пропусков и знаков препинания. Ерунда какая…

— Надо под подкладкой посмотреть.

— Точно!

Шестерки вспороли ножами подклад «дипломата».

Пусто.

— А если в пластилине?

— В замазке, что ли?.

— Ну!

Пачку замазки разрезали пополам, потом еще надвое и еще, чтобы посмотреть, не спрятано ли там что-нибудь внутри.

— Не-а. И тут нету!

Похоже, мужика зажмурили зря. И с убытком в тысячу баксов. Потому что мобильники дороже штуки не продать.

Наколол их тот фраер!

Мобильники покидали обратно в «дипломат». Изрезанную замазку бросили на столе.

— Эй, мы так не договаривались, — ворчливо сказал Часовщик. — Все свое уносите с собой.

Поднял упавший на пол кусок замазки, на мгновенье придержал его в руке, задумался, размял между пальцами.

— Так это не замазка.

— А чего?

— Пластид.

— Это который типа динамита? Че, точно? Тогда мы его берем!

Шестерки быстро собрали замазку.

— А он не рванет?

— Без взрывателя — нет. Хоть в печку его суй. Это было уже чуть лучше. Взрывчатка товар ходовой, а по нынешним временам — как семечки.

— Все, мы на хату.

— А ты, — ткнул пальцем Ноздря в Хрипатого, — останешься в городе, посмотришь что да как. Если что, нам брякнешь.

— Как же я брякну-то?

— По мобиле. На, держи.

Вытащил из «дипломата», сунул в руки две трубки. Трубки были массивными и навороченными, как коттеджи на Рублевке. Но почему-то молчали.

— Так они же не работают!

— Заработают. Отстегнешь фирмачам бабки, и сразу заработают. Одну мобилу оставишь себе. Вторую отдашь Червонцу.

— А ты, — ткнул в Червонца, — привезешь ее на хату. Сразу привезешь!..

Хрипатый позвонил вечером.

— Че, слышно? Мне классно слышно, как, блин, рядом! Мой номер запишите!

Хрипатый был в восторге — у него свой мобильник появился, совсем как у крутого.

— По делу базарь.

— А че, все как надо. Легавых на хатах не было. Слышь вы, если что, перезванивайте. Ага?

— Перезвоним.

Они перезвонили через полчаса. Что-то хотели его попросить. Набрали номер, услышали голос.

— Але. Я это. Блин, в сортире сижу. И вас слушаю.

Кайф, блин, полный!

Он продолжал радоваться своему приобретению.

— А ты где сидишь?

— Дома. А чего? Легавых не было. Чего очковать…

Ну баран!

— Немедленно снимайся с хаты и шуруй сюда, а не то…

Связь прервалась.

— Набери его еще раз. Ну че ты по кнопкам шаришь? Там автодозвон есть. Вон та кнопка, придурок! Да не та, а вон та…

Перехватил трубку и нажал кнопку автодозвона.

Но телефон молчал.

— Тогда кнопками набери.

— Да молчит. Все равно молчит. Он че, отключился, что ли?..

Хрипатый не отключался, но звонка не услышал. Не успел. Потому что в мгновенье, когда до трубки дошел сигнал вызова, в корпусе замкнулись два проводка и страшной силы взрыв сотряс типовую девятиэтажку. Вздрогнули плиты перекрытий, съехала с мест мебель, посыпались со стен полки. Из окна на седьмом этаже вырвался огненный вихрь, вылетели, рассыпаясь брызгами осколков, рамы, разметались по сторонам, повисли на деревьях обрывки штор, какие-то тлеющие тряпки и обгрызки полиэтиленовых мешков.

Хрипатый остался сидеть на унитазе. Вернее, на том, что осталось от унитаза. Осталось сидеть то, что осталось от Хрипатого. На фаянсовом остове унитаза сидела нижняя часть Хрипатого — сидели ноги со спущенными на колени штанами и часть туловища. Головы не было. Голова была разнесена взрывом на сотни мелких кусков.

Хрипатый умер. Умер в лучший момент своей жизни, когда, сидя дома, разговаривал по навороченному, доставшемуся ему бесплатно мобильнику.

Продолжение следует...