Глава тридцать четвертая

Все были на месте, так что можно было начинать.

— Нам поручили важное дело! — сказал Иван Иванович своим подчиненным. Его подчиненными были генерал и майор. Генерал Трофимов и майор Проскурин. — Нам нужно... ну это, прибирать, что ли?..

Генерал с майором ухмыльнулись. Про себя.

— То есть я хотел сказать “почистить”. Да — почистить! Нам — почистить...

Не нам, а вам, хотел было сказать майор Проскурин, но промолчал, потому что начальникам, согласно Уставу, перечить нельзя.

— Какие у вас предложения?

Командир из Иванова был не очень — как из поноса пуля. Он не знал, как держать себя, как говорить и что говорить. Ну ничего, не боги горшки обжигают. Это дело наживное.

— Ну чего теперь делать-то будем? — почти жалостливо спросил Иванов.

— Обычно первым свои предложения высказывает вышестоящий командир, — заметил майор Проскурин.

— Я, что ли? — переспросил Иванов.

— Так точно — вы. У вас есть какой-нибудь план?

— План?.. Ну да, конечно, есть, — довольно бодро ответил Иванов.

Генерал с майором с большим интересом приготовились слушать.

— План будет такой... Надо найти там рядом кафе или ресторан и посадить того, кто это будет делать, за крайний столик. Когда этот, ну как его... объект будет выезжать из гаража, надо будет позвонить по телефону... Только очень важно, чтобы он заранее заплатил официанту! — отметил Иванов, подняв вверх указательный палец. И добавил слышанную им в каком-то военном кинофильме фразу: — Обращаю на это ваше особое внимание!

Генерал с майором ошалело переглянулись. Они никак не могли понять, то ли их новый начальник издевается над ними, то ли говорит всерьез...

— Но там нет поблизости кафе, — сказал майор Проскурин.

— Как нет? — расстроился Иванов.

— Там вокруг жилые дома. Кроме того, у него несколько машин, которые выезжают одновременно, так, чтобы нельзя было узнать, в какой он находится в данный момент.

— А что же тогда делать? — совершенно растерялся Иванов.

— Наблюдать за домом и подходами, собирать информацию о привычках, контактах и маршрутах объекта и его близких, искать среди охраны и прислуги потенциальных информаторов, — изложил майор типичный набор первоочередных действий. — А главное, думать.

— Ну хорошо, я согласен — думайте, — согласился Иванов.

— А почему мы, а не вы? — не удержавшись, спросил генерал Трофимов.

— Ну вы же мои подчиненные... — промямлил Иванов. Вот гад!

— А если мы откажемся? — спросил генерал.

— Тогда я... Тогда я скажу, что вы не хотите выполнить мой приказ, — ответил Иванов — И что мы из-за вас ничего не сделаем!

Это был удар ниже пояса. Жалобы Петру Петровичу могли выйти боком. Еще каким боком!..

Генерал стиснул зубы.

Быстро он привыкает к своей новой роли. Если так дальше пойдет, то он скоро станет гонять их по плацу, как новобранцев, обучая строевой подготовке!..

— Хорошо, мы попробуем что-нибудь придумать, — пообещал генерал.

Но Иванову не понравилось, что он сказал. Не понравилось слово “попробуем”. Он действительно быстро вживался в роль командира.

— Что значит “попробуем”? — возмутился он, — Я обещал все сделать через неделю!

— Но это нереальные сроки, — возразил генерал.

— Как нереальные? — начал свирепеть Иванов. — Я же обещал! Значит, надо сделать! Меня, когда на аварии вызывали котлы чинить, не спрашивали, сколько я хочу их делать!..

— Ну хорошо, — сдался генерал. — Через неделю.

Но Иванову этого уже было мало.

— Как нужно говорить в армии, когда вы согласны? — вдруг спросил он.

— В армии? — удивился генерал. — Нужно говорить — есть!..

— Ну вот и говорите, — потребовал Иванов. И, видно, снова вспомнил какой-то фильм. — Совсем распустились тут... в тылу!

Обалдевшие генерал Трофимов и майор Проскурин глядели на не на шутку разбушевавшегося Иванова и только диву давались — откуда что берется.

— Будете докладывать каждый день лично мне!.. Да, кажется, это была киноэпопея “Освобождение”.

— Мы должны выполнить приказ любой ценой!..

А Иванов говорил, по всей видимости, за маршала Жукова.

— Я не позволю вам сорвать операцию! Вы мне головой ответите...

Подчиненные невольно подобрались. Дальше шли слова про трибунал, Ставку, Сталина и про то, что позади Москва. Эти слова были не в тему, и Иванов скис.

— У меня все, — произнес он заключительную цитату из Жукова. — Все свободны.

— Разрешите идти? — четко проговаривая слова, спросил генерал Трофимов.

— Что? Ах да, идите.

— Есть! — одновременно сказали генерал с майором.

А про себя сказали... Про себя такое сказали!.. Ну Иванов!.. Чтоб этого Иванова!..

Глава тридцать пятая

Юрий Антонович пил горькую. Он тоже узнал про Иванова. Узнал, что Иванов в России и что пристрелил на улице Мичурина трех человек.

Но Юрия Антоновича меньше всего волновали те три покойника. Ему не было дела до других, его волновала его судьба! Он не верил в то, что Иванов вернулся в Россию просто так, он был уверен, что тот вернулся за ним! Именно за ним!

А раз так, то его дни сочтены!

Ну как тут не запить?

И он запил. Начал с дорогих французских коньяков, кончил водкой из ближайших ларьков, за которой бегали люди из его охраны. Потому что не все ли равно, что пить, если пить не для поддержания знакомства или веселья, а чтобы забыться!

— Давай сбегай по-быстрому к остановке, — будил он в два часа ночи кого-нибудь из челяди.

— А что покупать?

— Что угодно, лишь бы покрепче. И “спикере” какой-нибудь.

Юрию Антоновичу приносили очередную бутылку, он сковыривал пробку и глотал крепленую муть прямо из горла, закусывая высохшим от старости батончиком.

— Чего это он? — удивлялась его охрана. — Совсем крыша поехала! Если так приспичило выпить, мог бы в ночной клуб съездить. При таких-то деньжищах!

Слугам было трудно понять барина, дующего из горла сомнительного происхождения пойло. Они не понимали, что он пьет не для кайфа, а для анестезии сознания.

Но водка помогала плохо. Водка не избавляла от страха. От гипнотического страха, который испытывает травоядное животное перед питающимся ею хищником. Иванов в этой пищевой цепочке был хищником, Юрий Антонович — жертвой.

— Давай сбегай еще, — просил он. — И вот что еще, притащи сюда девочек. Только не одну, а много.

Юрий Антонович надеялся заглушить мешающий ему жить инстинкт самосохранения другим, не менее сильным инстинктом — инстинктом размножения.

— Да где же я их возьму в такое время? — удивлялся охранник.

— Где хочешь, там и возьмешь? А если не найдешь, то я тебя вместо них!

От в дым пьяного и, кажется, свихнувшегося хозяина можно было ожидать чего угодно. Можно было ожидать и того, что он начнет пользовать охрану как проституток.

— Хорошо, сделаю.

По-быстрому найденные девочки были примерно такими же, как купленная в ближайшем киоске водка, — сомнительного происхождения.

— Здравствуйте, девочки! — радостно приветствовал их еле стоящий на ногах владелец особняка. И сразу лез целоваться.

Девочки визжали и для порядку, но так, чтобы не уронить качающегося кавалера, отбивались.

— И-дем-те в спальню, — предлагал Юрий Антонович.

И, как ему казалось, тащил девиц за собой. Хотя на самом деле его несли, подхватив под руки, они.

В спальне он быстро, как водку из горла, употреблял девиц по назначению и засыпал.

Но скоро просыпался. От страха просыпался. Потому что ему снился Иванов, который хватал его за горло и душил. Или гнался за ним с окровавленным топором, а Юрий Антонович никак не мог от него убежать, потому что его ноги приклеивались к полу...

Он просыпался и долго лежал среди обложивших его голых девиц, не в силах прийти в себя от только что виденного кошмара.

Инстинкт самосохранения был сильнее желания продолжить свой род.

— Гоните их к чертовой матери! — приказывал он охране. — И принесите водки.

Испуганных девиц выставляли вон, всучив пару сотен долларов. И бежали в ларек...

Но однажды на Юрия Антоновича снизошло озарение. В туалете снизошло, когда он стоял на коленях перед унитазом. То ли водка в этот раз попалась уж совсем “левая”, то ли он допился до такой степени, что организм перестал принимать алкоголь, но только ему стало плохо. Так плохо, что не передать. Он то сидел на импортном за штуку баксов санфаянсе, то стоял перед ним. А потом снова сидел.

Испуганная охрана вызвала “Скорую помощь”. Страдальцу промыли желудок и поставили капельницу.

— Я буду жить? — тихо спросил перепивший пациент.

— Нет, если будете продолжать в том же роде, — щелкнул себя по шее пальцем врач.

Умирать от водки было менее обидно, чем от рук Иванова, но могло случиться раньше, чем если от рук.

— У вас что, горе какое-то случилось? — спросил врач.

— Случилось, — кивнул белый как смерть пациент. — Вернее, должно случиться.

— Ну так развейтесь — в театр сходите, съездите куда-нибудь. Все лучше, чем пить, — посоветовал врач.

Съездить...

А может, действительно съездить?.. Вернее, уехать отсюда к чертовой матери! Совсем! Сбежать куда-нибудь на далекие острова, жениться на аборигенке и заделаться местным жителем. Хрен он тогда где его найдет!

Конечно, бизнес... Если уехать отсюда больше чем на месяц, то бизнес начнет хиреть, быстро сойдет на нет, и он станет таким же, каким был несколько лет тому назад, — станет нищим... Управлять делами оттуда невозможно, так как конъюнктура рынка постоянно меняется. Перепоручить их кому-нибудь другому — то же самое, что бросить. Все разворуют, а что не смогут — пустят по ветру. Нет, настоящий бизнес возможен только там, где ты находишься.

Именно поэтому он никогда не думал о бегстве.

Но то было раньше. Когда он еще не знал, кто такой Иванов, и не знал о партийном золоте. А теперь...

Теперь он знает, на что способен Иванов, и знает, что он в России...

Так, может, дьявол с ним, с делом! Жизнь дороже денег! В конце концов можно работать таксистом где-нибудь в Бразилии. Лучше быть там таксистом, чем здесь покойником!

Может, так?

Юрий Антонович приободрился.

Что это он нюни распустил? Не все еще потеряно, особенно если выбирать не Европу, а какую-нибудь африканскую или южноамериканскую глушь. В Европе Иванов его найдет — вон он как во Франции резвился, — а вот дальше пусть попробует.

Только надо уходить быстро и тихо, никак не выдавая своих намерений. Магазины, склады, производство продать, конечно, не удастся, придется бросить. Дома, квартиры, машины тоже. Продажа фондов, недвижимости и дорогих вещей может выдать его с потрохами. То есть большая часть нажитого пропадет.

Сколько у него есть свободной наличности?..

Тысяч сто пятьдесят — двести? То есть практически ничего. Для жизни там ничего.

То есть, значит, все-таки таксистом...

Но если срываться не завтра, то можно попытаться вытащить из дела часть оборотного капитала, перевести его в какой-нибудь зарубежный банк или наличность и...

Юрий Антонович нашел выход. Точно такой, какой находят травоядные животные, учуявшие вышедшего на охоту хищника. Он собрался бежать — куда угодно, лишь бы подальше от острых зубов идущего за ним по пятам зверя!..

Но Юрий Антонович, кроме того, что был “травоядной жертвой”, был еще бизнесменом и поэтому, пускаясь наутек, пытался прихватить с собой деньги. Безусловный рефлекс — сохранение жизни — оказался слабее вновь приобретенного условного рефлекса — желания спасти свои деньги.

Заяц-русак, олень, степной суслик на его месте спасались бы бегством, не думая ни о чем другом! Спасались бы как есть, налегке, не пытаясь тащить за собой гнездо, лежку или корм. Бежали бы без оглядки...

Юрий Антонович не побежал без оглядки. Он побежал с оглядкой.

На чем и сгорел...

Глава тридцать шестая

На полу стоял большой деревянный ящик. В ящике был насыпан мелкий, хорошо просеянный песок. Причем насыпан неравномерно, где-то холмиками, где-то ямками. На холмиках и в ямках тоже стояли склеенные из картона домики. Очень похожие на настоящие домики, потому что с дверями, крылечками и небольшими, затянутыми целлофаном оконцами. Дома были окружены сделанными из выструганных палочек изгородями и воткнутыми в песок веточками, которые должны были изображать кусты и деревья. От одного бортика ящика к другому шла выложенная пластмассовыми квадратиками дорога. Вдоль нее вертикально стояли вбитые “в грунт” карандаши, изображавшие осветительные фонари. И были две ярко раскрашенные будочки автобусных остановок.

Конечно, весь этот огород можно было не городить, а просто развернуть на полу карту-десятиметровку, составленную на базе сделанного с высоты километра аэрофотоснимка. Ну или создать на компьютере трехмерную модель местности. Но заказчик плохо ориентировался в картах и не жаловал компьютеров. Ему желательно было все увидеть как есть, в максимально приближенном к натуральному виде. Для чего пришлось колотить ящики, таскать песок и резать картон.

— Вот здесь объект и обитает, — сказал майор Проскурин.

— Здорово! — восхитился Иванов, в котором на мгновение проснулся ребенок. — А двери открываются?

— Нет, двери не открываются, — ответил слегка удивленный вопросом майор.

Иванов наклонился над макетом, рассматривая и трогая пальчиком домики, заборчики и деревца. Все было сделано очень здорово, а главное, абсолютно соответствовало масштабом и деталями оригиналу. Чего Иванов не оценил.

— Это дом объекта, — ткнул в один из домов длинной указкой майор Проскурин. — Три этажа плюс подземный гараж. Пустых домов в округе нет — все заселены, в каждом дворе собака, охрана и видеокамеры. Теперь подъезды...

Майор поставил на дорогу игрушечную машинку.

Иванов был в восторге.

Машинка поехала по дороге, огибая дома, на секунду замерла возле ворот, майор раскрыл пластмассовые створки, и машина вкатилась во двор.

Иванов чуть в ладошки не захлопал.

Ну угодили работнички начальству! Просто от души!

— Теперь посмотрим местность в другом масштабе.

Второй макет стоял рядом с первым. Но второй макет был выполнен в более крупном масштабе — один к тридцати. На нем был всего один дом, склеенный настолько реалистично, что на окнах был виден даже переплет рам.

— Дом огорожен двойным забором, — показал майор. — Первый бетонный, высотой два с половиной метра, второй — дощатый, с пропущенной по верху колючей проволокой.

— Здесь, здесь, здесь и здесь, — начал тыкать указкой в забор майор, — установлены видеокамеры. Ну, естественно, сигнализация, охрана... В общем, все как положено.

— Перехватить объект на маршруте возможным не представляется, Я уже сообщал, что машин выезжает несколько, выезжают из подземного гаража, так что увидеть, кто в них сел, невозможно, причем иногда они идут порожними, то есть без объекта.

Майор еще раз показал маршрут движения кортежа.

— Стрелять через окна невозможно, все они забраны жалюзи, часть стекол пуленепробиваемые...

— А что же делать? — растерянно спросил Иванов.

— Мы рассмотрели все возможные варианты, реалистичным представляется один.

Майор быстро взглянул на генерала Трофимова. Тот кивнул.

Майор достал еще одну детскую игрушку — небольшую модель самолета.

— Подлет производится в зависимости от направления ветра с юго-востока или севера, — сказал майор.

Майор поднял вверх руку с самолетиком и, “полетев” от самой двери, стал опускать руку, идя на снижение.

Иванов удивленно хлопал глазами.

— Сброс исполнителя происходит с высоты шестьсот пятьдесят — семьсот метров. Примерно вот здесь.

Самолетик завис над макетом поселка. Майор взял в левую руку маленькую куклу, пронес ее над поселком и поставил на дом.

— Приземление производится непосредственно на крышу дома. Крыша плоская, размером пятнадцать на тридцать метров, без антенн и пересекающих ее проводов, что позволяет справиться с этой задачей даже не очень опытному парашютисту. Купол парашюта будет выкрашен в черный цвет, чтобы не привлекать внимание охраны. Таким образом мы сможем легко миновать заборы, сигнализацию и охрану.

Это было красиво. Было как в кино.

— Здесь расположен люк на крышу, через который можно попасть на третий этаж дома.

Майор показал фотографию люка, снятую откуда-то сверху, с обведенной ручкой замочной скважиной.

— Мы установили “сорт” замка, поэтому его можно будет открыть с помощью отмычек. Если это по тем или иным причинам не получится, например, если изнутри люк будет закрыт на засов, можно будет попасть во внутренний двор, вырезав одно из стекол оранжереи.

Майор показал на небольшой, отблескивающий натянутым целлофаном купол посредине крыши.

— Спустившись на веревках вниз, нужно будет пройти по третьему этажу до лестницы...

Майор наклонился над макетом и снял с дома крышу, открыв взгляду внутренний макет третьего этажа.

— Эти и эти комнаты, — ткнул майор указкой, — обычно пустуют. В крайних проживает обслуга, но они в этот момент будут спать. По лестнице нужно будет спуститься на второй этаж...

Майор снял с дома и отложил в сторону третий этаж, открыв доступ ко второму.

— Вот здесь расположен пост охраны. Если там никого не будет, то нужно будет пройти по коридору в левое крыло здания...

— А если будут? — спросил Иванов.

— Если на посту будет охрана, то она зачищается и далее исполнитель действует, как если бы ее не было. То есть проходит в левое крыло, где расположены кабинет и спальня объекта. Окна их выходят во двор, но свет в помещениях лучше все-таки не включать. На этот случай у исполнителя будут приборы ночного видения. Далее он проникает в спальню, зачищает объект, убеждается, что тот мертв, и спускается вот по этой лестнице в гараж, где садится в одну из машин. Ключи он находит непосредственно в гараже либо в одежде объекта или использует отмычки. После чего выезжает во двор, таранит ворота и едет по улице вот до этого места и сворачивает на грунтовую дорогу, где в ста метрах от поворота его будет ждать наша машина. Вот так примерно все это будет выглядеть. Ну как?

— Здорово! — восхитился Иванов. — А кто все это будет делать?

— Как кто? — удивился майор Проскурин. — Вы...

— Я? — ахнул Иванов. — Да вы что?! Там же самолет!.. Там прыгать надо! А я не умею с парашютом!

— Мы это предусмотрели. Вы пройдете ускоренную парашютную подготовку, включающую тридцать учебных прыжков.

— Тридцать! — побелел Иванов. — Ни за что! Я высоты боюсь.

— Но там не будет высоко — всего шестьсот пятьдесят метров, — успокоил его майор.

— Все равно — нет! Я не буду прыгать! Я не могу!

— А кто же будет? — задал резонный вопрос генерал Трофимов.

— Ну я не знаю... — пожал плечами Иванов. — Вы...

— Но план разработан под вас, — напомнил майор Проскурин. — “Кто-нибудь еще” такое сделать не сможет!

— Я тоже не смогу... Я не имею права!

— Почему? — удивились генерал с майором.

— Потому что я... — пытался Иванов найти какую-нибудь позволяющую ему не прыгать с самолета причину. — Потому что я командир! Я этот... главный! Я должен сберечь себя для следующих операций!

Во дает!

— И все!.. И не уговаривайте меня! Будете прыгать сами. Можете считать это приказом. Моим!

Генерал Трофимов и майор Проскурин угодили в ловушку, которую они столь любовно готовили другому.

— А если вы откажетесь, то я скажу Петру Петровичу, что вы сорвали придуманный мною план, и вас это... вас накажут! — с угрозой сказал Иванов, притопнув ножкой.

— Это какой план? — удивился генерал, потому что ничего такого Иванов не говорил.

— План, как попасть к нему в дом, — показал Иванов пальцем на макет дома объекта.

— И как вы предлагаете туда попасть? — поинтересовался генерал.

— Я?.. А я с самолета на парашюте предлагаю! — выпалил Иванов.

Мышеловка захлопнулась. Вернее, генерале— и майороловка. Формально Иванов был прав — формально план операции был придуман по его просьбе, его подчиненными и одобрен им, как вышестоящим начальником. После чего план становился руководством к действию, и командир имел право требовать его исполнения с подчиненных.

— Но это невозможно, — попытался возразить генерал Трофимов. — Мы вряд ли сможем выполнить такой приказ.

— Ну тогда найдите кого-нибудь. Почему я должен за вас думать?

— Но...

— Вы это... не возражайте. Вы лучше повторите приказ, — снова вспомнил Иванов какой-то военный фильм.

— Есть найти исполнителя для проведения акции, — повторил генерал.

— Ну вот и ищите! — прикрикнул Иванов. — Вам приказали — вы делайте...

Генерал Трофимов и майор Проскурин готовы были разорвать Иванова, но вынуждены были стоять навытяжку. Лучше бы они его раньше втихушку удавили!..

— И не говорите мне больше так, — выговаривал им Иванов. — Распустились тут в тыл...

Нет, это он уже, кажется, говорил. Нужно что-то другое...

А... вспомнил.

— Я вас под трибунал!.. В штрафную роту — рядовыми! — вспомнил-таки Иванов подходящую цитату. — Мы должны оправдать оказанное нам высокое доверие...

Нет, впрочем, это не оттуда, но из какого-то другого фильма... Надо что-то другое... Ага!..

— Как стоите! — гаркнул Иванов.

Генерал с майором совсем растерялись. Во дает Иванов! Раньше из себя гражданского тихоню строил — мямлил, сопли жевал. А тут так раскомандовался, как будто всю жизнь в армии!..

А может, и всю жизнь!.. Кто его знает. Может, у него не сейчас командный голос прорезался, может, он всегда был!..

— Смирно! — скомандовал вошедший во вкус Иванов.

Но генерал Трофимов и майор Проскурин и так стояли по стойке “смирно”. Смирнее было уже некуда.

— Дисциплина есть основа армии!.. Пуля дура, штык молодец!.. Приказы командира не обсуждаются!.. — повторил Иванов все, что знал из военной жизни.

Генерал с майором моргали глазами. Они, может быть, не моргали бы, но за Ивановым стоял Петр Петрович со своими держимордами и упрятанные в далекий дом отдыха жены и дети.

— Да я вас!..

На чем все цитаты исчерпались. Кроме одной, самой последней.

— Не слышу ответа! — процитировал Иванов какого-то грозного кинематографического военачальника.

А какой может быть ответ, если не было никакого вопроса? Но генерал Трофимов и майор Проскурин не один год прослужили в армии и знали, как надо отвечать, когда не знаешь, что отвечать.

— Так точно! Виноваты! Будет исполнено! — отрапортовали они универсальной в вооруженных силах формулировкой. — Разрешите быть свободными?

Иванов разрешил. Все-таки он был не очень строгим начальником. И был отходчивым начальником. Он провинившихся подчиненных даже в штрафную роту не сослал...

— Ладно, идите.

Генерал Трофимов и майор Проскурин уже привычно развернулись на каблуках и пошли к выходу.

Сделаем, куда деваться... Сделаем! Но только так сделаем, что не обрадуешься. Но и не подкопаешься...

Глава тридцать седьмая

В гостинице “Славянская”, на четвертом этаже, там, где снимали номера французские тележурналисты, царил легкий переполох. Полуодетые французы выбегали из своих номеров и врывались в соседние апартаменты.

— Ты слышал?.. Ты уже слышал? — кричал какой-нибудь Пьер своему коллеге по работе. — Иванов нашелся! Иванов здесь, в России!

— Да уже знаю! — так же возбужденно орал в ответ Жан или Жак. — И он снова убивает! Он убил трех человек!

Боже мой, какая радость!

Ну то есть, конечно, не радость, потому что убиение людей не может быть поводом для веселья, но сам факт... Сам факт появления Иванова был очень кстати.

Творческая группа французских телевизионщиков хорошо поработала в России, накопав массу неизвестных на Западе фактов о деяниях Иванова, совершенных на Родине, взяв полтора десятка интервью и забив несколько кассет панорамами мест преступлений.

Материала было много, даже слишком много. Но не хватало какой-то изюминки, чего-нибудь такого, что могло расшевелить зрителя, пощекотать ему нервы. И вот она, кажется, появилась...

— Надо найти русского следователя, который давал нам интервью. Старкова. Он, кажется, говорил, что Иванов проявит себя. Он оказался прав!..

Старкова нашли и поставили перед объективом видеокамеры.

— В прошлый раз вы сказали, что Иванов обязательно должен совершить новое преступление. И скоро совершить.

— Говорил, — согласился Старков.

— Вы оказались правы! Он убил трех человек!

— Конечно, прав, — не стал скромничать Старков. — Я хорошо знаю его. Я настроился на него. Иванов не может не убивать, он — идеальная машина, созданная для убийства. Это его призвание, его работа, его хобби. Вряд ли он переключится на разведение гладиолусов или кулинарию.

Французы дружно засмеялись.

— Что вы можете сказать о его новом преступлении?..

Теперь Старков знал, что от него хотят услышать французские киношники. Им необходимо продолжение интриги. Им требуется многоточие.

— Да, он убил еще трех человек, — кивнул в объектив видеокамеры отечественный Шерлок Холмс. — Но три жертвы — это, смею вас заверить, немного. Это не масштаб Иванова. Что такое три трупа для преступника его уровня — так, семечки. Я расследовал не одно совершенное им преступление и могу со всей ответственностью заявить, что это преступление не более чем разминка перед чем-нибудь более серьезным. Как настоящий профессионал, он понимает, что тот, кто хочет оставаться в форме, должен тренироваться. Как пианист, который каждый день должен играть гаммы. Как балерина, которая, если не постоит у станка хотя бы три дня, не сможет исполнить сложный пируэт...

Поучаствовав в двух десятках телевизионных и радиошоу, бывший следователь-“важняк” Старков насобачился говорить красиво.

— Так вы хотите сказать, что убийство трех человек для него лишь тренировка? — поразились французы.

— Именно так, — кивнул Старков, — Для того чтобы не разучиться играть, надо играть. Для того чтобы не разучиться убивать, надо убивать! Именно поэтому он берется за выполнение столь простеньких заказов. Он поддерживает себя в форме!

Это было сказано здорово — убивать людей ради того, чтобы не разучиться их убивать. Это французам понравилось.

— Уверен, что это дело было для него проходным. И не сегодня завтра мы услышим о нем снова, — уверенно заявил Старков. — Голову даю на отсечение.

Последняя фраза вызвала новый всплеск оживления. Шутки про отсечение головы во Франции всегда имели успех.

— То есть вы думаете, что он не станет прятаться после этого убийства и что он пойдет на новое преступление? — все же переспросили французы, чтобы усилить концовку интервью.

— Я не думаю — я знаю, — заверил их бывший следователь-“важняк”. — Он вышел на охоту, и, значит, никто не может себя чувствовать в безопасности. Не вы, не я — никто! Иванов на свободе, Иванов среди нас. Рядом с нами. Может быть, именно в эту минуту он выбирает очередную жертву. Вернее, несколько жертв. Потому что одной ему будет мало. И трех — мало! Матерый волк никогда не убивает одного барана, даже когда ему нужен для утоления голода только один баран, — матерый волк режет целое стадо!..

Французы выключили камеру и зааплодировали. Это было именно то, что нужно. Что нужно для успеха фильма — хищник вышел на охоту, хищник ищет новые жертвы. Продолжение следует!..

И если так получится, что Старков окажется прав и на этот раз!..

Продолжение следует...