Глава 4. БАЙКЕР ИЗ СКЛЕПА.

Албанцы выскочили именно оттуда, откуда ожидалось.

Десять косоваров со стволами наперевес спустились с невысокого откоса и остановились, обозревая открывшуюся их взору картину — нагромождение полуразрушенных домов, кучи битого красного кирпича, извилистые линии рвов.

В центре композиции находился полукруглый форт, доверху увитый плющом.

На таком импровизированном полигоне Владислав мог играть в прятки несколько суток подряд. Однако этих нескольких суток у него в запасе не было — через час-другой все вокруг будет оцеплено полицией и частями регулярной македонской армии. Еще и натовские «друзья» подтянутся со своей тепловизионной техникой.

Следовало действовать быстро и нестандартно.

Рокотов тщательно прицелился и нажал на спусковой крючок. «Хеклер-Кох» мелко задрожал, выплевывая девятимиллиметровые пули, и защелкал. Звук шел даже не со среза ствола, откуда вырывались облачки пороховых газов, а сбоку, где затвор бился об ограничитель прорези ствольной коробки.

Веер пуль, летящих с дозвуковой скоростью, прошел по группе столпившихся албанцев. Несмотря на приличное, метров в шестьдесят расстояние, Влад попал. И попал очень удачно. Одного косовара развернуло на месте, и он, нелепо расставив руки, впечатался в глинистый откос, второй выронил штурмовую винтовку и заверещал, держась за раздробленное колено, третьего сложило пополам, и он боком свалился под куст шиповника.

«Три из десяти…» — Биолог нырнул за выступ траншеи, откуда вел огонь, и перебежал за обвалившуюся десятки лет назад стену амбара.

Албанцы начали палить во все стороны. Не видя противника, они изливали свою злобу в длинных и беспорядочных очередях. Пули крошили кирпич, с противным визгом рикошетили от валунов, взметали облака песка и вырывали полосы дерна.

«Ну-ну, — совершенно спокойно отреагировал Влад, — тратьте-тратьте боеприпасы… Их у вас ограниченное количество, так что чем больше постреляете, тем быстрее останетесь ни с чем…»

Видимо, эта прогрессивная мысль пришла в голову не только ему одному.

Раздалась гортанная команда, и стрельба мгновенно стихла. Снова грубый голос отдал непонятные русскому приказания.

Рокотов осторожно заглянул в щель между кирпичами.

Косовары в количестве семи оставшихся в живых разделились на две группы — одна пошла цепью с запада, другие четверо двинулись по низинке, охватывая форт полукругом.

«Ничего у вас не выйдет, — Владислав мысленно показал албанцам язык, — народу не хватит. Женилка у вас, граждане сепаратисты, не выросла… Вам только в солдатики под столом играть или с мирными сербами расправляться. Всемером туточки делать нечего. Однако мне сей волюнтаризм на руку».

Биолог съехал на пятой точке ко дну глубокого рва, еще раз огляделся и, плотно зажмурив глаза, шагнул в темный проем подвала, что расположился прямо под развалинами форта. Постоял с закрытыми веками секунд пятнадцать, медленно открыл глаза и приставным шагом, держась стены, отправился по наклонному коридору под землю.

 

Начальника службы безопасности консульства США в Санкт-Петербурге все за глаза называли «Бешеной Мэри». Эта молодая, но уже начинающая жиреть американка с бесцветным и угреватым лицом напросилась на службу в Россию по собственной инициативе. Ее идеалом была мадам Олбрайт. Мэри с упоением зачитывалась докладами Госсекретаря и пожелала самолично убедиться в тупости и продажности славян, населяющих огромную территорию между двумя океанами, чтобы иметь представление о том, как с ними следует обходиться в будущем, когда ее карьера достигнет соответствующих высот в Государственном Департаменте.

Можно сказать, что Россия не обманула ее ожиданий.

Попав на должность шефа консульской охраны, «Бешеная Мэри» тут же столкнулась с тем, о чем столь красочно повествовали и Збигнев Бжезинский, и сиятельная старуха Мадден, и спецпосланник Президента США Ричард Холбрук, и осторожный в оценках Строуб Тэлбот. А именно — с повальным взяточничеством, стукачеством «из любви к искусству доноса», преклонением перед всем заокеанским, охаиванием своей страны и своей истории, тягой к мелкому воровству и абсолютнейшей беспринципностью. Не было чиновника, который за небольшую сумму не стал бы топтать интересы собственной страны. Прокуроры, судьи, оперативные сотрудники милиции, таможенники, работники аппарата губернатора — все в едином порыве по первому свистку американского консула выполняли любое, даже самое дикое поручение. Им в помощь стройными рядами выступали и сидящие на «подкорме» журналисты с бегающими глазками и полупедрильной внешностью. Оболгать кого-нибудь — извольте, облить грязью со страниц газет или с голубого экрана — пожалуйста, возбудить дело о клевете — только скажите! Городской прокурор с манерами застигнутого на месте преступления педофила лично предлагал консулу свою посильную помощь в обуздании тех немногих репортеров, что отказывались ложиться под танк со звездно-полосатым флагом на башне.

Но все оказалось далеко не так просто, как выглядело поначалу.

Помимо изгибающихся в угодливых поклонах чиновников всех мастей, в городе проживали еще почти пять миллионов человек, не испытывающих перед американцами и их образом жизни никакого почтительного раболепия. Просто с ними граждане США почти не сталкивались, вращаясь в кругу жеманных и нечистых на руку личностей. Консульство и приютивший его город жили в разных плоскостях, поглядывая друг на друга сквозь преграды пуленепробиваемых стекол автомобилей с красными дипломатическими номерами и тройные пакеты окон здания на Фурштадтской улице.

Начало операции в Югославии заставило эти две силы перейти на уровень непосредственного контакта.

Консульство забросали пакетами с собачьим дерьмом и банками жгучего краснодарского соуса. Окрестные продавцы томатной приправы были в восторге и срочно увеличили объемы закупаемых партий, чем сильно потрафили отечественному производителю.

Троим охранникам из числа американских морских пехотинцев набили морду в гостинице «Астория», где те опрометчиво решили поужинать. Несмотря на рассказ сильно отмудоханных «тюленей» о схватке с группой бритоголовых громил, инцидент был гораздо прозаичнее — против элиты американской армии выступил всего лишь один невысокий и внешне невыразительный мужичонка, к тому же находившийся в изрядном подпитии. Мужичонка работал в «Астории» водопроводчиком, куда он устроился после увольнения из армии. Воинская специализация лучшего друга унитазов и раковин обозначалась литерой «В-0080/334». Для тех, кто понимал язык безликих цифр, все вставало на свои места — капитан запаса десять лет служил инструктором — спецназа внутренних войск по рукопашному бою и за свою жизнь выпустил в свет немало сильных бойцов. Американцы супротив него были то же, что хулиганистые подростки. Набил походя морду и отправился дальше по номерам, помахивая разводным ключом.

Несколько неприятностей произошло и у журналистов, исповедовавших принцип «необходимости наказания тирана Милошевича». Группку манерных педерастов, составлявших костяк редакции «Новейшей газеты», не пустили на бриффинг командира питерского СОБРа, в помещении «Невского Времени» кто-то ночью забросал столы сотрудников тухлыми яйцами, политического обозревателя Женечку Гильбовича поймали в собственном подъезде и от души измазали голубой масляной краской.

Спрессованные в одну неделю события вызвали резкое недовольство Вашингтона. Прокурора города Сыдорчука вызвали к консулу на ковер и сурово отчитали. Но в сложившихся обстоятельствах этот законник, издерганный обвинениями прессы во взяточничестве, был бессилен. Времена резко изменились, и проституирующего прокурора не поняли бы даже его коллеги. Ибо одно дело — срубать денежку в повседневной жизни, и совсем другое — откровенно растоптать общественное мнение и пойти против воли губернатора, выступившего с резкой критикой балканских инициатив НАТО.

Сыдорчуку напомнили об «окладе», который он регулярно получал в помещении американского культурного центра, и о видеозаписях этих встреч.

Однако это не помогло.

Прокурор лепетал что-то об «указаниях сверху» и как максимум обещал не давать хода делам, где окажутся замазанными граждане США или обслуживающий персонал консульства.

На том и порешили, пригрозив пошедшему пятнами Сыдорчуку скандалом в подконтрольной американцам прессе. Тело в синем мундире кивало, икало и напоследок испортило воздух. Прокурора-вонючку выставили за дверь.

Свое слово глава городского надзора сдержал. Когда писателя и публициста Ивана Вознесенского избили сначала сотрудники местного отделения милиции, а потом охранники консульства, Сыдорчук дал негласное указание волокитить уголовное дело и спустить его на тормозах. Районный следователь так и поступила — подшивала в папку разные ненужные бумаги, разговаривала с Иваном исключительно через губу, свидетелей не допрашивала, русскую обслугу консульства к себе не вызывала. Вознесенский ходил по кругу от райотдела до прокуратуры и обратно, и постепенно у него сложилось мнение, бытующее среди большинства россиян, — «Все менты сволочи, а прокуроры — еще хуже!»

Но «Бешеной Мэри» этого было мало.

Избитый писатель славянофил не успокоился, продолжал строчить свои заметки, печатать их в патриотически настроенной прессе и откровенно издевался над образом американского «солдата-миротворца».

Видимо, с первого раза Иван не понял.

Требовалось повторить урок.

Но уже так, чтобы Вознесенский на пару месяцев оказался бы прикован к больничной койке…

«Бешеная Мэри» перевела взгляд с резной спинки кресла на лицо своего заместителя Игоря Сайко.

— Вот что, — по-русски американка говорила бегло, с едва заметным акцентом, — вы побывали у следователя?

— Безусловно, — Сайко отвечал быстро, с хорошей артикуляцией, что выдавало в нем наличие филологического образования. Помыкавшись после Университета несколько лет без достойной работы, он пристроился в консульство, быстро занял должность заместителя Мэри по работе с русскими сотрудниками и крайне дорожил местом. Лишне говорить, что столь стремительный взлет был обусловлен тягой и любовью Игорька к «художественному стуку», в чем он превосходил самого подготовленного «дятла» из спецконтингента бывшего КГБ. Благодаря его усилиям шестеро из двадцати охранников были уволены, а он сам занял престижный пост личного помощника американки. — Все идет по той схеме, что нам была известна заранее. Я отвез следователю письменный отказ Госдепа о предоставлении списка русских сотрудников, и она была вынуждена с этим согласиться.

— Вы подготовили выступления наших друзей?

— Да. Послезавтра выступит Юлий Рыбаковский, а через пять дней состоится большое интервью Руслана Пенькова. Там он, как мы договорились, упомянет о Вознесенском в уничижительном смысле. И свяжет его с людьми, давшими заказ на убийство его патронессы.

«Бешеная Мэри» благосклонно кивнула. Гражданин Пеньков в городе был личностью известной — худосочный «пассив» подвизался в мелких псевдодемократических изданиях и славился тем, что за деньги готов был сплясать джигу на похоронах собственной мамы. Меньше года назад он был легко ранен киллерами, пристрелившими надоевшую всем депутатшу Госдумы, из чего соорудил дичайшую историю о своем героизме и раздул свою популярность до немыслимых размеров. Теперь он нацелился пройти в депутаты вместо «безвременно ушедшей святой женщины» и появлялся на телеэкранах через день, призывая голосовать за демократические ценности, к которым сам имел весьма косвенное отношение. Ну, если только не считать его принадлежности к сексуальным меньшинствам.

— Провести аналогию с убийцами — это хорошо. Но недостаточно.

— Подключить еще журналистов? — Сайко изобразил почтительное внимание.

— Не стоит… Слишком большой шум вокруг имени Вознесенского нам не нужен. Достаточно нескольких упоминаний.

Игорь понимал, куда клонит американка, но предпочитал раньше времени не произносить нужные слова. Пусть она сама первая выговорит фразу о «физическом методе» решения вопроса. Тогда Мэри станет должником, а не наоборот.

Начальница потеребила пальцами нос. Орган обоняния у нее был сливообразен и хорошо гармонировал с нездоровой пористой кожей и пятнами от так и не выведенных «клерасилом» прыщей. Несмотря на то что Мэри уже было за тридцать, белые точки на ее почти квадратном лице не переводились. Гамбургеры и хот-доги, коими она питалась с детства, отнюдь не способствовали нормализации обмена веществ. От этого она еще и сильно потела, распространяя вокруг себя стойкий кисловатый запах, с которым не могли справиться ни тальк, ни дезодоранты. Естественно, все русские сотрудники делали вид, что этого не замечают, и по мановению ее пальца с обгрызенным ногтем были готовы прыгнуть к ней в постель. Но это происходило крайне редко — обрюзгшая американка почитала себя записной красавицей и очень избирательно допускала мужчин к своим жировым отложениям на бедрах и пояснице.

Сайко такая честь пока не выпадала.

— М-м, — протянула «бешеная Мэри», делая вид, что думает. — Как вы полагаете, тот метод внушения, что уже состоялся, сработает снова?

— Возможно, — Игорь проявил себя дипломатом.

— Сколько это может стоить?

— Это зависит от заказа.

— Двух тысяч долларов хватит? — напрямую спросила начальница.

— Да, — Сайко мгновенно подсчитал, что сможет нанять парочку исполнителей всего за пятьсот. У него на такой случай были на примете несколько приятелей, двое из которых служили в патрульно-постовой службе и ничего не боялись, надежно прикрытые мундиром и корпоративной солидарностью. Две тысячи минус пятьсот — получается полторы чистой прибыли.

— Да, — повторил Сайко.

— Завтра я вам выдам деньги на расходы. Срок — три дня. Уложитесь?

— Постараюсь, — Игорь потупил глаза, чтобы их радостный блеск не выдал его удовлетворения.

— Да уж постарайтесь, пожалуйста… — Мэри оценивающе посмотрела на заместителя.

В субботу у нее образовался свободный вечерок, и она подумала, не пригласить ли Сайко на чашечку кофе.

А там…

 

Капрал Жан Кристоф Летелье отдал честь полковнику Симони, четко развернулся через левое плечо и, грохоча начищенными до зеркального блеска шнурованными ботинками, покинул кабинет командира базы.

Полковник любил подтянутых и резких в движениях подчиненных. Бернар Симони сам прошел всю карьерную лестницу от начала до конца, впервые понюхав пороху в шестидесятых в Индокитае, и относился к себе не менее строго, чем к младшим по званию.

В Джерче Петров, западную половину македонской столицы, французский полк перебросили из Греции в середине марта, еще до начала операции «Решительная сила», и вот уже почти два месяца пехотинцы ждали того момента, когда они в составе миротворческого контингента пересекут границу с Косовом. А пока — отрабатывали разминирование, блокировку отдельно стоящих зданий и целых микрорайонов на выделенном македонским правительством полигоне, взаимодействие с батальоном непальских стрелков, учились немногим сербским и албанским фразам, изучали историю края и традиции населявших его народов.

Нельзя сказать, что все французы безоговорочно поддерживали методы своего «старшего брата» из-за океана. Но воинская дисциплина есть воинская дисциплина, и насмешки в адрес самодовольных американцев позволялись лишь в курилке или за бутылочкой вина в соседнем ресторанчике. Внешне контингент НАТО был сцементирован в единую массу и готов выполнить любую задачу.

Жан Кристоф пересек плац, на котором командиры взводов гоняли вновь прибывших новобранцев, и зашел под навес обеденного зала столовой. Сегодня была его очередь выступить дежурным по кухне. Летелье переоделся в хрустящий накрахмаленный халат, привычным движением, как берет, сдвинул налево поварской колпак, распрямил лацканы и шагнул в пышащее жаром помещение с двумя десятками плит и котлов.

Сегодня было воскресенье. Из чего следовало, что на обед предполагается луковый суп с сыром, бефстроганов, жареные сардины и четыре вида салатов. На сладкое — фруктовый торт и вишневое варенье со свежеиспеченными булочками.

Капрал сверился с красочным меню на стене.

Все верно. Дни недели можно было отсчитывать согласно ассортименту блюд.

Жан Кристоф улыбнулся в усы и похлопал по плечу подскочившего молоденького поваренка, несколько дней назад прибывшего из Марселя.

— Вольно, солдат… Давай, показывай раскладку продуктов.

Поваренок выволок с нижнего стеллажа огромную расходную книгу и раскрыл ее посредине. Летелье углубился в чтение, проводя пальцем по строчкам и беззвучно шевеля губами. Он крайне ответственно относился к любому делу — будь то антипартизанская операция или составление отчета о месячном расходе гуталина во вверенном ему подразделении. При этом он никогда никого зря не наказывал, внимательно выслушивая подчиненных и принимая их аргументы, если они были действительно обоснованы. За что пользовался у солдат уважением не по приказу, а по жизни.

 

В подземелье было сыро и пахло болотом. В дождливые дни сюда затекали сотни литров воды, которые благополучно впитывались трухой напополам с песком. На полу буйно цвел белесоватый от отсутствия солнечного света мох. Нога ступала будто бы по мягкому и скользкому ковру. Стены, сложенные из огромных нетесаных валунов, тоже были осклизлыми.

«Зданию лет сто пятьдесят — двести… Вернее, его подземной части. Форт и дома посовременнее будут, эдак конца прошлого века. — Влад дважды свернул налево и выбрался в широкий и низкий коридор, охватывающий форт по всей окружности. Сквозь полузасыпанные колодцы вентиляции пробивался слабый свет. — Есть еще как минимум один этаж подо мной. Но туда мы не полезем. Не время заниматься археологическими изысканиями. Надо лаз какой-нибудь найти и выйти наружу. Чтобы напасть со спины…»

Добыча и загонщики могли блуждать по подземелью часами, так и не встретившись нос к носу. Строители форта прорывали коридоры совершенно бессистемно, просто по мере необходимости выкапывали помещения сбоку или снизу, пробивали проходы как в горизонтальном, так и в вертикальном направлениях. Видимо, форт строился не одну сотню лет, и каждое поколение считало своим долгом добавить нечто от себя. Расширить и углубить, как сказал бы первый президент СССР.

Косоваров не было слышно.

Перед глазами любого сошедшего вслед за Рокотовым под землю открывалось сразу шесть направлений движения — четыре горизонтальных коридора и два отверстия вниз. Семеро албанцев не обладали возможностями перекрыть все выходы подземелья. Поэтому они, вероятнее всего, оставили пост у входа в количестве пары бойцов, а остальные пятеро двинулись в обход, разыскивая выходы или лазы, которые можно было бы закидать гранатами. Либо совершить иные циничные, по мнению Влада, поступки.

Покружив по коридорам с полчаса, биолог обнаружил наклонный проход, ведущий сбоку от проема, через который он и попал под землю, и прополз по нему к поверхности.

Открывшаяся его взору картина полностью соответствовала ожиданиям.

Двое албанцев с напряженными лицами внимательно вглядывались в чернеющий проем, держа наготове штурмовые винтовки «стан».

«Во придурки! — удивился Рокотов, — смотрят со света в темноту и пытаются там что-то разглядеть… Совсем мозги от анаши скукожились. Правильно говорят, что от наркотиков люди тупеют. Если б не помощь Америки, сербы да-авно бы всех сепаратистов к стенке поставили. Вояки, мать их…»

Косовары бдели. Нахмуренные брови, побелевшие пальцы на рукоятках винтовок, мокрые от пота лбы — все выдавало нешуточное нервное напряжение.

И немудрено.

Нападение на группу, случившееся на хуторе, стало для бойцов УЧК полной неожиданностью. Они привыкли к тому, что в Македонии им опасаться нечего, если только не совершать преступлений против коренного населения. Полиция милостиво относилась к вооруженным отрядам, ведущим «освободительную борьбу», строго соблюдая договоренность о нейтралитете. Косовары чувствовали себя здесь вольготно и сыто, развернули торговлю героином и вербовку проституток, в общем — занимались привычным делом. Отдыхали, вкусно ели и пили, курили травку, сопровождали своих командиров в необременительных поездках.

И вдруг выскочила, будто из преисподней, фигура в камуфляже, уничтожила за полминуты половину отряда и сбежала на «мерседесе» командира. Сам командир с братом и двое американцев остались лежать на хуторе.

Спустя час — потеря еще троих.

И главное — неизвестный пользовался бесшумным оружием, сводившим на нет численное превосходство албанцев. Сложно преследовать противника, если он имеет возможность послать пулю в полной тишине и никак не обнаружить собственного местоположения.

Один из бойцов оторвал руку от цевья винтовки и вытер пот. Второй на секунду отвлекся и шикнул на своего молодого товарища.

«Пора», — решил Влад.

Оба албанца находились примерно на одной линии.

Рокотов прицелился в старшего и нажал на спуск.

Голова косовара взорвалась. Пуля прошла через левый висок, оболочка из тонкой меди развернулась «розочкой», и из нее вырвался свинцовый сердечник, ударивший изнутри черепа в правое ухо. Куски мяса и осколки костей в фонтане крови и мозговой жидкости брызнули на лицо молодого албанца.

За три десятых секунды боец оказался залит кровью своего напарника с ног до головы.

Владислав передвинул ствол вправо.

Двадцатилетний косовар со скрежетом выметнул съеденный завтрак, бросил винтовку и выпучил глаза.

«Хеклер-Кох» кашлянул.

Две пули вошли одна над другой — в солнечное сплетение и в основание горла, в ложбинку между ключицами. Албанца впечатало в стену траншеи. Тело на мгновение нелепо стояло под углом, а затем медленно рухнуло навзничь.

Биолог быстро выбрался из укрытия и проверил подсумки убитых.

Гранат не оказалось.

«Плохо. Парочка противопехотных мне бы совсем не помешала… Ладно, будем справляться тем, что есть в наличии. — Рокотов выглянул из траншеи. Остальных косоваров видно не было. — Теперь надобно забраться повыше…»

Владислав нажал на спусковой крючок «стэна», направив его ствол в грудь старшего албанца. Винтовка отозвалась дробной очередью, десятиграммовые пули разворотили тело до позвоночника.

Биолог бросил «стэн» и, пригнувшись, побежал к виднеющемуся в сотне метров двухэтажному строению с башенками по углам крыши.

 

Российский Президент уперся взглядом в пробивающуюся между плитками дорожки весеннюю травку и склонил свою дынеобразную голову.

В десятке шагов от скамейки застыли охранники. Единственные, кому Глава Государства мог безоговорочно доверять. Служба Охраны после ухода ее бывшего руководителя перестала быть общероссийской финансово-лоббистской структурой, сотрудники вернулись к исполнению своих прямых обязанностей. Правда, начальник охраны после увольнения ушел в политику и принялся писать книжки, в которых сладострастно топтал своего бывшего шефа, но это было уже не важно. Обиженного генерала с лицом, про которое говорят в народе — «за полдня не обгадить», мало кто слушал. Кропает мемуары, старается выглядеть несправедливо обиженным — ну и пусть. Чем бы дитя ни тешилось…

Соратники разбежались.

Одни ушли в бизнес, другие — под крыло столичного мэра, этого приплюснутого кепкой злобного карлика, третьи уехали за границу, четвертые болтаются где-то на обочине власти, пятые пооткрывали институты и фонды собственного имени, шестые тщатся на волне народного недовольства вернуться на белом коне. Никому не дает покоя ни властное кресло, ни протирающее его седалище. Каждый норовит пнуть побольнее, выступить с разоблачением, затмить своим «знанием» предыдущего оратора, обвинить Президента в очередном смертном грехе…

Даже премьер туда же.

«Старая сволочь…» — вяло подумало Первое Лицо.

Попав на должность председателя правительства, этот бывший разведчик, бывший экономист, бывший журналист и бывший дипломат тут же затеял собственную игру. Спелся с красным большинством Думы, набрал себе соответствующих замов и помощников, отгородился от прессы, демонстративно пренебрежительно стал отзываться о Президенте.

Словно уже сам руководит страной.

Презлым заплатил за предобрейшее.

Поздно очухался Президент, ох поздно! Надо было раньше внимательно изучить досье премьера, затребовать независимое исследование, подключить к этому неангажированных специалистов.

Но лучше поздно, чем никогда.

Неделю назад такой документ Главе Государства предоставили. Посмотрел Президент на пять страниц машинописного текста, и чуть ему плохо не стало. Все с ног на голову.

Оказался премьер совсем не таким, как фигурировал в официальном деле. Мелочен, злопамятен. Но если б только это! Хуже всего было то, что все его успехи и достижения оборачивались сплошным надувательством.

За время его пребывания на посту директора Службы Внешней Разведки были расшифрованы сотни российских агентов. Почему, как — ответа нет. Одни победные реляции и доклады об «усилении кадрового состава». Мол, заботился директор о профессиональных кадрах, в обиду их не давал, усиливал ряды грамотными специалистами и прочее. А иностранные агенты «сыпались», как перезрелые груши…

Взялся решать проблему Ирака — и тут не слава Богу! Вместо снятия санкций с Багдада — новые бомбардировки, сотни жертв. Как с Олбрайт ни встретится, так обязательно через неделю американские самолеты наносят удар. Совпадение? С чего бы это?

Добило, конечно, Косово. Президент до последнего дня все же надеялся, что многомудрому премьеру удастся перевести разговор с Западом на мирные рельсы. Можно потребовать от Милошевича уступок, даже введения ограниченного контингента наблюдателей, надавить авторитетом России.

Надавил!

Да так, что после прямого телефонного разговора с Мадлен та помчалась к Биллу с воплями о необходимости бомбить, бомбить и бомбить. Российский премьер вместо конструктивных предложений намекнул, что его страна будет проводить политику невмешательства в дела НАТО. Естественно, штатовцы не смогли удержаться от демонстрации силы.

И все это премьер выдает за успехи своей дипломатии. Снюхался с этой жабой из Госдепа, лобызается на международных саммитах, распевает с ней дуэтом песенки из «Вестсайдской истории». И по-тихому отправляет собственную страну на задворки.

Ничего, указ подписан, завтра премьер вылетит из кресла, как мяч из-под ноги форварда.

Следующий кандидат уже назначен.

Правильный, безынициативный генерал, политрук из пожарников. Правда, говорят, что он не справляется ни с каким порученным ему делом, но сие требует проверки. Можно дать ему месяц-два на раскачку и спросить результат. Провалит заданный урок — пойдет на вольные хлеба, сдюжит — останется премьером до следующих выборов.

Президент наклонил голову в другую сторону.

 

Дед Марко грозно посмотрел на Ангелину, обвел тяжелым взглядом остальных девятерых родственников, чуть задержался на понуром Джуро и хлопнул тяжелой ладонью по столу.

— Вы что себя ведете, как на похоронах?! — Родственники опустили глаза долу.

— Тьфу на вас! — Марко резво вскочил со стула и вышел на веранду, хлопнув тяжелой дубовой дверью.

Настроение у Джуро и всех остальных оставляло желать лучшего. От Владислава уже почти неделю не было никаких известий. Хотя пять дней назад он был жив и здоров, как сообщила по телефону женщина по имени Петра.

Тогда деда чуть инфаркт не хватил. За двадцать минут после неожиданного звонка он поднял на ноги половину генерального Штаба Югославской Армии, добившись даже личного разговора с командующим косовским фронтом. К своей чести, генерал не стал выяснять источник информации и переспрашивать Марко по десять раз, а мгновенно отдал приказ лучшей десантно-штурмовой группе сербского спецназа. В течение трех часов операция по спасению была подготовлена и с блеском проведена. Двадцать две сербские заложницы и тридцать младенцев доставили сначала в Иванград^[30], а затем в госпиталь под Биело Поле^[31]. Теперь ими занимались сербские, русские и швейцарские врачи из международной гуманитарной организации. А также сотрудники югославской службы безопасности.

Влад остался один на один с бандой террористов в подземном лабиринте и пока не проявлялся.

Марко ударил кулаком по столбу, поддерживающему крышу веранды.

Вместо того чтобы радоваться успехам своего товарища, Джуро и остальные члены маленького отряда устроили по командиру тихую панихиду. Ходили по дому, как в воду опущенные, старались не смотреть деду в глаза, собирались группками и о чем то шушукались.

В результате обозленный Марко отправил всех по домам, лично передав каждого с рук на руки родителям в Блажево.

Джуро остался на ферме в гордом одиночестве.

Но это не помогло. Страдания молодого серба разделяла и тетушка Ангелина, и вся остальная родня.

— Сопляк! — Дед Марко хмуро уставился в небо, затянутое с самого утра низкими серыми облаками. Он и сам не находил себе места от беспокойства за жизнь Влада, но старался на людях этого не проявлять.

Однако членов семьи показное равнодушие деда не обманывало. Все знали, что творится у него в душе, и все испытывали те же чувства. Готовы были рисковать жизнью, чтобы оказаться плечом к плечу с русским биологом, выступающим в одиночку против превосходящего его противника и против всей западной военной машины.

Загадочна славянская душа…

У Владислава была возможность беспрепятственно выехать из Югославии. Дед бы помог. С его родственными связями во властных структурах это было не сложно. Достаточно позвонить племяннику в Куманово или двоюродному брату в Белград, чей зять служит большой, шишкой в Министерстве иностранных дел. И все, проблема была бы решена.

Ан нет!

Русский попер через все Косово к какой-то ему одному известной цели. Теперь Марко знал, к какой. И не мог осуждать Владислава за то, что он скрыл данные о подземной лаборатории от своих друзей. Правильно сделал. Иначе перевозбужденные сербы отправились бы вместе с ним и благополучно запороли бы операцию где-нибудь в середине Косова, сцепившись в лобовой схватке с албанским отрядом. Тем более что боевого опыта у них не было никакого. Ну, и здоровье еще. С противоастматическими баллончиками, в очках по десятку диоптрий и на плоских, как блин, ступнях много не навоюешь.

Отряд клоунов, ощупывающий путь рукой и задыхающийся через каждые сто метров…

Влад — другое дело. Собранный, хваткий, прекрасно знающий природу, мгновенно соображающий, шутя ломающий рукой двухдюймовую доску. Марко видел, как его русский гость тренировался утром. Старику хватило пары минут, чтобы понять уровень подготовки бойца. Сам по молодости баловался и боксом, и французской борьбой, как до Второй мировой войны именовали джиу-джитсу. Даже теперь, в семьдесят восемь, Марко легко укладывал на бок молодого бычка и за один присест колол два-три кубометра дров. Есть еще порох в пороховницах, есть.

Старик глубоко вздохнул и почувствовал колотье в груди.

Нервы.

Чай, не молодой уже. Вредно все через себя пропускать. Один инфаркт уже был, только второго не хватает.

— Иди, поешь… — сзади бесшумно вырос Джуро.

— У меня аппетит пропадает, когда я ваши постные физиономии вижу, — проворчал Марко. — Думаете, не знаю, что вы без конца и края обсуждаете? Ах-ах, бедный Влад! Как он там? Ай-ай-ай! Что же делать? Как евреи, право слово… Те тоже все время жалуются. — Евреев дед недолюбливал. За что — никогда не рассказывал. Видимо, была какая-то история во времена его молодости, когда он работал в сапожной мастерской на хозяина по фамилии Цукер. Домашние старались иудейскую тему не затрагивать, иначе Марко свирепел, краснел и уходил к себе в кабинет. — Тете Розе не досталось кусочка фаршированной рыбки! — дед блестяще спародировал местечковый еврейский акцент.

— Тебе на сцене выступать, — заявил Джуро, — а не коров выращивать.

— В нашей семье прирожденных комиков двое, — нашелся Марко, — ты и твой папаша… Я тебе не рассказывал, как твой отец по молодости ходил свататься к одной девушке, но перед этим переел горохового супа?

— Не-ет…

— Тогда слушай…

Дед Марко был большим мастером устного народного творчества. Заодно веселая история должна была хоть немного отвлечь Джуро от мрачных мыслей.

 

Рокотов положил цилиндр глушителя на кирпич и выстрелил.

Один из столпившихся возле двух мертвых тел албанцев подскочил, как ужаленный осой в причинное место, и тоненько завизжал, держась обеими руками за низ живота. Получив свинец точно в мочевой пузырь, косовар от боли ничего не соображал. Умирать он будет долго и мучительно, на своем примере демонстрируя товарищам ужасы подобных ранений. Влад перенес огонь на остальных. По молодости и глупости бойцы УЧК спрыгнули в траншею, где спрятаться им было негде, и сами попали в ловушку. Рокотов расположился на господствующей точке метрах в сорока от входа в подземелье и контролировал все подступы к нему.

С такого расстояния он не боялся промахнуться.

Второй албанец схватил пулю в затылок, третий — в основание шеи, четвертый был отброшен динамическим ударом в грудь, когда пуля расплющилась о затворный механизм висящей на груди М-16. Биолог тут же скорректировал стрельбу и вогнал в живот упавшему очередь.

Последний косовар с диким криком исчез в темном проходе. Через секунду крик повторился, но уже значительно глуше — боец провалился в вертикальный тоннель, не заметив открытого люка. Лететь ему предстояло метров семь и приземлиться на торчащие из глины металлические штыри, оставшиеся от рассыпавшейся много лет назад винтовой лестницы. Так оно и произошло.

Девятнадцатилетний террорист, уже убивший на своем веку трех безоружных сербских крестьян, повис на перекрученных ржавых арматуринах, как наколотая сразу на несколько игл трепыхающаяся бабочка. Ему сильно не повезло, ни один штырь не задел жизненно важного органа, и албанец остался в сознании, испытывая страшную боль и наблюдая, как его разодранные кишки медленно сползают по ребристой поверхности чешуйчатого от старости железа. Аллах отказал в милости легкой смерти преступившему законы ислама бойцу УЧК. Как отказывал почти всегда злобным и тупым убийцам.

Владислав перевел дух.

Схватка закончилась быстро и удачно, ведь против него выступали не старые подготовленные солдаты, а молокососы, умеющие только мучить пленных и выступать в качестве охраны у наркобоссов.

Рокотов внимательнейшим образом обозрел окрестности и прислушался. С момента тарана вертолета «мерседесом» минуло сорок семь минут. В любую секунду на театре развернувшихся военных действий могла появиться полиция.

Биолог быстро спустился с крыши здания на землю и бегом направился на восток. Туда, где протекал Вардар и, если судить по карте, расстилались поля.

Спустя час он оказался в десятке километров от места последнего боя, пересек три поляны с цветущим молочаем, форсировал два ручья и прополз по кукурузному полю.

Начинало темнеть.

Влад добрался до стоящего особняком здоровенного ангара с бетонной площадкой перед воротами. Метрах в трехстах от него начинался город. Зайдя с тыла, Рокотов по металлической лесенке взобрался на крышу и распластался на теплых алюминиевых листах.

Погоня отсутствовала.

Но и оставаться на ровной поверхности было крайне опасно. С любого пролетающего вертолета лежащую фигуру обнаружили бы даже ночью. Рокотов добрался до вентиляционного люка, подцепил его лезвием мачете и вскрыл, как консервную банку. Просунул голову внутрь, посветил фонариком.

Огромный склад, заваленный строительными материалами.

«Сойдет», — решил биолог, будто у него был иной выбор.

Спрыгнул с пятиметровой высоты и посмотрел вверх. Неплотно прилегающая крышка люка особенно не выделялась.

За полчаса он внимательно обследовал свое новое убежище и остался доволен. На складе стоял крепкий дух олифы, смешанный с вонью свежего рубероида и запахами краски. Собакам тут делать было нечего.

В углу обнаружилась куча войлочных листов. Владислав откопал себе место у стены и забрался, как в кокон, предварительно поставив у ворот легкий алюминиевый уголок из прислоненной неподалеку связки. При открытии створки уголок свалится, сыграв роль примитивной сигнализации. Злого умысла никто не заподозрит — ну, вывалился и вывалился из неплотно собранной пачки. Бывает. Хорошо, что легкий уголок, а не чугунный рельс. Даже если кому по башке и врежет, ничего не будет, кроме матюгов в адрес нерадивого кладовщика или растяпы грузчика.

Рокотов блаженно растянулся на войлоке и задремал.

 

Три палубных истребителя бомбардировщика «F/A-180 Хорнет» с промежутком в минуту стартовали с авианосца в Эгейском море.

Построившись равнобедренным треугольником, самолеты легли на курс «ноль-один-пять». До цели им было лететь около полутора часов.

Продолжение следует...