Глава 38

— Ничего не выйдет! — сказал Папа. — Он отказался от встречи с тобой. Он сказал, что не видит в ней смысла.

— Но ты обещал!

— Я — обещал. А он — нет! Я свое обещание сдержал. Передал ему то, о чем ты меня просил. Я сказал, он послушал. А за то, что ты ему неинтересен, я не отвечаю. Так что давай считать, что мы квиты...

Майор Проскурин досадливо, но совершенно бесшумно хлопнул кулаком по столу и, бесшумно шевеля губами, выругался матом.

Генерал Трофимов, прослушивающий телефонный разговор в соседней комнате, тоже ударил по столу и тоже высказался, но вслух.

— ...его раздери!

Второй помощник атташе по культуре посольства США Джон Пиркс отказался от предложенного ему контакта. Поставив под угрозу всю разработанную и проводимую генералом в жизнь многоходовую комбинацию. Видно, Джон Пиркс, проходящий по документам, как Дядя Сэм, что-то заподозрил. Или проявил чрезмерную осторожность. Или...

Или плохо сыграл отведенную ему роль Корольков. Вполне может быть, что Корольков! Он в этой связке самое слабое звено. Его ни проинструктировать, ни проконтролировать, ни наказать нельзя. Он сам по себе. И преследует собственные цели. Поди решил приберечь полезные связи для себя. Тем более что его услуги уже оплачены. Смертью Туза.

Отсюда нельзя исключить, что при передаче информации он что-нибудь упустил. Или исказил. Или вообще ничего не сказал, когда встречался с Пирксом. Потому что встречался — точно...

Генералы и майоры расстраивались, матерились и портили кулаками казенную мебель. Иван Иванович был спокоен. Он с отсутствующим видом держал возле уха гудящую длинными гудками трубку и ждал. Его эти игры волновали мало. Ему что велели, то он и говорил. Если не велели — ничего не говорил. Сейчас ничего не велели.

— Жди здесь! — крикнул майор и как ошпаренный выскочил из комнаты. В соседнюю комнату. — Он отказался!

— Слышал.

— Почему? Ведь должен был. По всем статьям должен!

— Это по-нашему — должен. А по его, выходит, нет!

— И что теперь будем делать?

Делать было нечего. Агент внешней разведки чужого государства — не девушка, отказавшая кавалеру в свидании. К ней второй раз не придешь и не извинишься за то, что не понравился в первый.

— Если это Корольков, то можно попробовать надавить.

— А если не Корольков?

— Тогда Пиркс обрубит хвосты.

— Может, с другой стороны зайти?

— С какой?

— Например, со стороны швейцарского консульства.

— Это надо всю игру переиначивать... И зачем тогда, спрашивается, Королькову с Тузом помогли?

— В виде шефской помощи над криминальными структурами!

— Да-а, наделали делов. Вместо дела...

— Так, давай сначала. Нам нужен Пиркс. Подвести к нему Иванова может только Корольков. Иванов силовыми методами вынудил Королькова довести до сведения Пиркса его просьбу о визе и его готовность оплатить визу услугами. На нашу приманку в форме Иванова Пиркс не клюнул. И встретиться с ним отказался. Почему — мы не знаем. Корольков, являющийся связным между ним и нами звеном, нам неподконтролен. Что он говорил и чего не говорил, мы не знаем. Отсюда вопрос, кто фактически отказал Иванову во встрече — Пиркс или Корольков? Как это можно проверить?

— Продублировать информацию.

— С тем же результатом?

— Продублировать на новом качественном уровне. Так, чтобы быть уверенным, что отказник не Пиркс.

— То есть поманить Дядю Сэма сладкой косточкой? Такой, от которой он не сможет отказаться?

— Точно!

— А не рискованно? То, что легко идет в руки, вызывает подозрение. А он в нашем деле не новичок. Начнет по своим каналам проверять.

— Ну и пусть проверяет. Что он может узнать? Про кровь, что тянется за Ивановым? Очень хорошо, что узнает. Мокрые дела — лучшая характеристика для разрабатываемого агента. Потому как компромат. За который уцепить можно. А здесь компромата на десятерых хватит! А больше того он ничего узнать не может. Потому что больше этого никто ничего не зна-бт. У нашего Иванова такая репутация — не подкопаться. Хоть проверяй, хоть не проверяй. Его мертвецы его рекомендуют лучше, чем президент их Штатов. Ну что, может, попробуем?

— Может быть... В конце концов, терять нам, похоже, нечего.

— Чем поманим?

— Чем-нибудь таким, что он проверить сможет. Чтобы убедиться в реальной полезности Иванова.

— Агентурой? Или, может, техническими разработками?

— Нет, здесь проверка на недели растянется.

— А если... А если мы им что-нибудь под спутник подложим? А?

— Под спутник? Это конечно... Спутники, они каждый день летают.

— Подсунем им оружие. Ракетку какую-нибудь среднего радиуса действия. И тоща они... И тогда он...

— А ну давай дуй к Иванову.

Иванов как сидел, так и сидел.

— Сейчас будем звонить Королькову. Скажешь ему... Иван Иванович поднял трубку.

— Это снова я.

— Чего надо?

— Нужна встреча с человеком, который делает визы.

— Я же сказал тебе, что он не хочет.

— Может, ты ему плохо про меня объяснил?

— А ты поди проверь.

— Я не шучу! Я сделал то, что ты просил. А ты...

— Я тоже сделал. И тоже то, что ты просил. Только тоя кому я передал то, что ты меня просил, — до лампочки.

— Значит, плохо передал.

— Как сумел.

— "Как сумел" меня не устраивает.

— Опять стращать будешь? Своим винтарем.

— Не только.

— А чем еще?

— Тем, что если ты нас не сведешь, я до него сам доберусь. И сравню, что говорил тебе я и что говорил ему ты.

— Не доберешься!

— Доберусь!

— Как?

— Посольство Швейцарии одно. Отдел, где визы в паспорта проставляют, — тоже один. И работает в нем не так много народу, чтобы не отыскать того, с кем ты дружбу водишь.

— Кто же тебе скажет...

— Мне... скажут!

— Ну и глупо будет, — забеспокоился Папа. — Потому что тогда ни мне, ни тебе.

— А тебе уже не надо.

— Почему?

— Потому что покойники в Швейцарию не ездят. Они не выездные.

— Пугаешь?!

— Ты же знаешь, я не пугаю. Я делаю. Если обещаю. Тебя убить — тебе я обещаю. Твердо, — раздельно проговаривая слова, сказал вошедший в образ Иванов. Так сказал, что даже майор Проскурин поежился.

— При чем тут я? Если это он, — поддался на угрозу Папа. Потому что исходила она из уст человека, который уже убивал. Умел убивать. И которому терять было нечего. — Это же он не согласился, а не я. Его и мочи.

— Кого? Ты мне скажи, кого...

— Он все равно не согласится встречаться.

— А ты ему скажешь, что мне есть чем его заинтересовать.

— Я говорил.

— Еще раз скажешь. И еще назовешь ему один номер.

— Какой номер?

— Не важно какой. Он поймет, какой. Скажешь, что за гражданство его страны я выложу еще больше.

— Гражданство? Ты говорил — за визу.

— Было — за визу. Теперь — за гражданство. Эти цифры меньше, чем на гражданство, не тянут. Мне не нужна виза. Мне нужно гражданство.

— Зачем?

— Мне в этой стране тесно жить.

Папа замолк. Заявка на гражданство была серьезной заявкой. Очень серьезной заявкой. Миллионной заявкой. Потому что когда Папа, по случаю, вел толковище за чужой паспорт, меньше миллиона баксов, вложенных в их экономику, с него не запрашивали.

Раз Иванов замахнулся на гражданство, значит, у него есть товар. Который тянет на зеленый «лимон». И та виза была не более чем туфтой. Поводом для встречи. На которой он начал бы базар за гражданство. Использовав его, Пану, как повод для знакомства с Импортным. С Джоном.

А теперь, когда Импортный дал от ворот поворот, Иванов выложил козырную карту, которую берег на конец игры. Но не последнюю, потому что другие приберег для встречи...

— Потревожь его, — показал на Трубку майор Проскурин.

— Ну ты что там, умер? До меня, — спросил Иванов.

— А если я откажусь? — снова спросил Папа.

— Я его все равно найду. И скажу, что ты был испорченный телефон. Между мной. И им. И из-за этого он не узнал то, что очень хотел узнать. И он сильно тебя за это не полюбит. Впрочем, тебя это волновать уже не будет... Круто Папу взяли. За жабры. Не дохнуть.

— Ладно, я понял. Я попробую поговорить с ним еще раз. Говори цифры.

— Ноль. Двенадцать. Сорок один. Запомнил?

— Запомнил.

— Повтори.

— Ноль. Один. Два. Четыре. Один.

* * *

— Ноль. Двенадцать. Сорок. Один, — сказал Папа.

— Куда вы звоните?

— На вокзал. В пригородные кассы, — сказал Папа. Что означало, что он будет ждать у пригородных касс.

Так его учил Импортный. Чтобы на «хвост» не сели менты. Вернее, чекисты, которые в сто раз хуже ментов.

Похоже, Джон клюнул. Потому что сказал «Куда вы звоните». Если бы он не захотел встречи, он сказал бы «Вы не туда попали». Как говорил почти всегда.

Видно, те цифирьки не простые. Видно, они что-то значат. Что-то такое особенное...

— На вокзал, — сказал Папа водителю. — Остановись здесь.

— Но до вокзала еще...

— Не базлай. Вставай где сказали.

Машина припарковалась в неположенном месте. Но это было неважно. Папа не парковался там, где надо. Папа парковался где удобно.

— Жди здесь. И вы ждите, — остановил Папа охрану.

— Мы не должны...

— Вы не должны делать, чего я вам не сказал. Я не сказал идти. Я сказал ждать. В машине.

Охрана захлопнула дверцы.

Папа пошел один.

Папа редко ходил один. Обычно Папа ходил с охраной. Либо под конвоем. Один он ходил только на сходки авторитетов. Так было положено. Ходить одному и пустому, без шпалеров и перьев. И еще ходил один сюда, на вокзал. Но не из-за того, что уважал Импортного так же, как авторитетов. И не из-за того, что за Импортным стояла самая богатая в мире страна. Просто Импортный был выгоден Папе. Потому что согласился на условия Папы. На розницу. Когда ты мне, я тебе. Без всякого протокола и росписей в ведомости.

А еще за Импортным стояли новые возможности. Которых Папа не понимал, но чуял нутром. Папа всегда чуял опасность и чуял выгоду. И потому принял правила предложенной игры. Со звонками, перезвонками, объявлениями в газетах, контрольными, когда никуда не идешь, но идешь, где надо и когда надо, встречами и прочими заморочками.

И еще с пригородными, как сегодня, кассами.

Папа шел не спеша, мелким ровным шагом. Как ходят в камере и ходят на прогулках. Потому что ходят не на расстояния, а на время. На срок.

Вот они, пригородные кассы. Вход. Пятое окошечко. Здесь, надлежало ждать. Но не более пяти минут. Потом уйти. Но если уйти, то обязательно пройти мимо газетного киоска.

Мудреные у них правила. Не как у людей.

Папа не ждал пять минут. Папа ждал две минуты. Потому что через две минуты через зал, ни на кого не глядя, проследовал Джон. Не тот Джон. Другой Джон. Которого тот обычно посылал на встречи вместо себя. Джон купил билет и прошел на платформы.

Папа тоже купил билет и тоже прошел на платформы.

Затем они стали ждать электричку. Сели в электричку. Проехали две остановки. Сошли с электрички. И снова стали ждать электричку, которая должна была проследовать в обратную сторону.

Стали ждать, сев на одну скамью и читая газеты.

Детский сад какой-то! Игра в казаки-разбойники.

А может, и нет; Потому что раньше за такой детский сад прокурор лепил вышак. А Папе, за все его грехи, по совокупности, давали максимум червонец. Так что, может, и верно, что на двух электричках и без охраны.

— Рассказывайте, — сказал, не отрываясь от газеты, Джон.

— Вначале ты. За тобой должок.

— Toт человек, который вы спрашивали, заключал сделку с нашими бизнесменами на семьсот тысяч наших долларов.— Это точно?— Это точно.— От гад, а мне сказал — на сто! Сказал, что ему опять не светит, потому что импортные барыги сбили барыш и сделка пошла не в цвет! Ну на катушках фраер! А прикидывался лохом!

— Он торговал нитками? — удивленно переспросил Импортный.— Кто сказал?— Вы сказали. Про катушки.— "На катушках" значит шустрый. Как электровеник. Чересчур шустрый. Ну ничего, теперь я ему резвости поубавлю.— Моя информация принесла вам... баришь?— Не баришь, а барыш.— Я не вполне знаю ваш русский язык.— Феню, что ли?— Какую Феню?— Такую феню. Тебе, Джон все равно не понять.— Я не Джон.— Все вы Джоны. По фене.— Я не понимаю...

— Ладно, хватит порожняк гонять. Чего ты еще за вашу Америку скажешь?— Больше ничего. Теперь вы.— Я пропущу ход.— Но вы прошлый раз говорили фифти-фифти. Я свое фифти сказал.— Не сказал! Ты мне за цифры не сказал!— За какие цифры?— За ноль, один, двенадцать, сорок один.— Но я еще ничего о них не знаю. Я не могу платить за то, что не знаю. Такой бизнес не бывает!— Это у вас не бывает. А у нас только такой и бывает!— Какую информацию вы хотите иметь за цифры?— Не информацию. Теперь не информацию. Мне нужно перетащить через нитку одну посылку. Так, чтобы без церберов на таможне.— Опять нитки-катушки?— Нитка — это граница. По-нашему. Через границу перетащить.— Но я не распоряжаюсь вашей таможней, Я не знаю, как можно без таможни.— Ты знаешь как! Ваш посольский багаж не шмонают.— Большая посылка?— Маленькая. Килограммов двести.— Что в этой посылке?— Я же не спрашиваю, зачем тебе знать те цифры. В общем, мне эта посылка нужна. А тебе нужен человек с цифрами. За посылку получишь человека.— Кто тот человек?— Никто. Мочила.— Он водолаз? Военный? — заинтересовался Джон.— Он киллер, если по-вашему. Который народ жмурит.— Жмурить — это закрывать глаза? Он врач по глазам?— Достал ты меня, Джон.

Папа перестал забавляться глупостью американца. Папа начал кипятиться на его тупость.

— Короче мочила — против того, что я сказал.

— Зачем он убивает людей?

— Не впрягайся, Джон. Не твоего ума дело, кого и за что он мочит. Это наши дела. Твои — мне посылку перекинуть. И мочилу с цифрами получить.

— Мне нужна фамилия того человека.— Зачем?— Мы должны проверить.— Что проверить?— Мы не можем вступать в контакт с непроверенными людьми. Это опасно. Нам. И вам тоже.— Ну да! Я тебе фамилию, а ты меня побоку.— По какому боку?— По правому! Кинешь ты меня со своим фраером-бугром, и поминай как звали!— Я не понимаю, куда кинуть и куда звали. Но если нет фамилии — мы не можем посылку. Мы должны проверить.

«А черт его знает. Может, действительно пусть проверяет? Кто его знает, откуда этот Иванов взялся. А у этих все вокруг куплено-перекуплено. Эти все узнают, если захотят».

— Ладно, Джон, — хавай. Иванов ему фамилия. Он тьму народа напластал. И моих тоже. На Северной и в Федоровке. Валяй, узнавай. Можешь у мусоров спросить.— У сборщиков мусора? Почему они знают...

Подошла электричка.Папа встал и прошел в вагон.Импортный тоже встал. И тоже прошел. Совсем в другой вагон.

"Встреча происходила на платформе 27-го километра с 17.23 до 17.35 местного времени, — подробно писал в докладной записке работник аппарата посольства США второму помощнику атташе по культуре посольства США Джону Пирксу. — Во время встречи агент Дикобраз вел себя агрессивно, навязывал свой стиль общения, использовал в оборотах речи так называемую, трудно поддающуюся однозначному толкованию феню...

Значение известных цифр агент Дикобраз объяснить не мог, ссылаясь на некоего Иванова, от которого про них узнал. Обеспечить мой контакт с Ивановым отказался, требуя встречную услугу в виде провоза через границу груза неизвестного мне содержания...

При характеристике Иванова неоднократно использовал слова «мочила» и «жмурит», буквально обозначающие: «мочила» — человек, совершающий убийство, и «жмурить» — лишать кого-либо жизни. Утверждал, что он уничтожил нескольких его приближенных. Рекомендовал проверить достоверность данной информации через органы правопорядка...

P.S. 1. Ценность агента Дикобраза представляется сомнительной в силу его чрезвычайной агрессивности, самовлюбленности, непредсказуемости в поступках, недостаточной осведомленности и склонности к использованию контактов в корыстных целях, связанных с нарушением законов...

При работе с агентом Дикобраз наиболее целесообразен пассивно уступающий стиль общения. С целью максимального использования характерологических свойств агента во время контактов следует передавать ему инициативу, демонстрировать непонимание отдельных положений беседы, тем давая возможность утвердиться в его превосходстве над собеседником...

P.S. 2.

Для контактов необходимо владение языком криминальных российских структур, так называемой фени..."Джон Пиркс убрал листы доклада в специальную папку и убрал папку в свой личный сейф.Агент по кличке Дикобраз ему не нравился. Как человек. Но устраивал как агент. Он лучше, чем кто-либо другой, ориентировался в криминальной среде, которая в этой стране самым тесным образом соприкасалась с официальной властью. Не будучи осведомленным о делах, происходящих в уголовном мире, невозможно было прогнозировать развитие событий в официальной политике.

Джон Пиркс получил в свое распоряжение очень ценный источник информации. Правда, очень трудный источник, который работал не за деньги, а за встречные услуги. Этот источник, в отличие от многих других, знал себе цену: Потому что сам назначал эту цену.Но пока затраты окупались.А после обнародования известных цифр их себестоимость стала еще меньше. Намного меньше. Потому что те цифры обозначали номер ракетной части стратегического назначения. Которая находилась в состоянии расформирования. Но тем не менее о ней знали очень немногие.

Агент Дикобраз знал! Вернее, некто Иванов знал, который ему эти цифры назвал. Теперь следовало установить, кто этот Иванов. И по какому поводу он объявился подле агента Дикобраза. Потому что в случайное везенье Джон Пиркс после одного своего громкого провала в Африке не верил.

Информация не кошельки, которые находят на тротуарах прохожие. Информация когда информация, а когда и приманка, под которой скрывается острое жало крючка.Как бы ни было заманчиво предложение агента Дикобраза, спешить с выводами было нельзя.Джон Пиркс вытащил свой ноутбук, ввел пароль, нашел и раскрыл каталог, обозначенный английскими буквами MVD. Каталог был не маленький.

Джон Пиркс остановился на файле MVD-12. Двенадцатый работал в Министерстве внутренних дел и оказывал небезвозмездные информационные услуги агенту Кроту, которого считал представителем мощной преступной группировки. Вначале двенадцатый боялся злоупотреблять своим служебным положением, потом пообвык и даже решил, что ему повезло, потому что его группировка платила хорошо и регулярно и не просила воровать вешдоки и вырывать из дел страницы.

Джон Пиркс вызвал одного из своих помощников. По культуре.

— С Двенадцатым работаете вы? — спросил он.— Да, сэр.— Мне необходима информация по Иванову Ивану Ивановичу, предположительно проходящему по расследуемым делам Министерством внутрених дел на улице Северная и в поселке Федоровка, — сказал Джон Пиркс.— На чем следует сконцентрировать внимание?

— На реальности его существования. Которое можно подтвердить знакомством с уголовными делами. Там должна быть кровь. Если он тот, за кого себя выдает. Если он «мочила».— Простите, кто?— "Мочила" — это убийца. Вы плохо знаете язык страны пребывания. Вы не знаете феню. Я должен предупредить вас, что буду ставить вопрос о возвращении вас в Штаты с формулировкой «профессиональное несоответствие».— Когда мне доложить об овладении языком «феня»?— После... После того, как вы встретитесь с Двенадцатым...

Глава 39

— Ты знаешь, что мне снова оттуда звонили? — показал начальник следственного отдела пальцем в потолок.

— Из столовой, что ли? — спросил следователь Старков, имея в виду буфет на четвертом этаже, расположенный над кабинетом начальства.

— Кончай юродствовать! Знаешь, о чем спрашивали?..

Старков знал. О деле Иванова, конечно. О чем еще. Последнее время все как с цепи сорвались. В последнее время все интересовались только Ивановым. Как будто других преступлений в стране не совершалось.

— А я здесь при чем? — пожал плечами Старков. — Я теперь в этом деле самая мелкая сошка. Надо мной теперь десять особо важных следователей понаставили. Так что вам лучше к ним.

— Не прибедняйся. Ты все равно в этом деле больше всех... Потому что раньше всех. Наверняка какие-то свои соображения имеешь. Так ты не жмись, поделись с начальством.

— У меня теперь другое начальство.

— Теперь другое. А потом прежнее будет. Так что тебе нос задирать не резон. Ты пойми, они там охренели все! Каждый день достают. Интересуются. То один, то другой. Сегодня, знаешь, кто звонил?

— Кто? Неужто министр?— Что министр. Бери выше. Тот, кто за распределение жилплощади отвечает. Министров на моем веку штук пять сменилось. А он на своем месте как сидел, так и сидит. Чуешь?— А ему Иванов зачем?— Не знаю. Но прилип как, понимаешь, репей к заднице!— Банный лист, — поправил Старков.— Ну пусть лист. Мне от того не легче. Мне квадратные метры на отдел выбивать надо. Не могу я его в этом деле обойти.— Вашему зятю?

— Капитану Митрохину. А ты, между прочим, много на себя берешь. Я в твои годы начальству умел только «есть» говорить. Понял?— Так точно. Разрешите идти?— Погоди. Может, все-таки скажешь мне чего нового.— Не скажу, — ответил Старков. — Не успею. Мне идти надо.— Куда?— На встречу с секретным сотрудником.— Со стукачом?— С секретным сотрудником.

Следователь Старков повернулся «кругом» и вышел.«Много на себя брать стали, — подумал начальник следственного отдела. — Ну да, зять. А что, ему на улице жить оттого, что он зять? Ну все, чуть что, в морду тычут. Ни хрена не боятся. Потому что ни хрена не получают...» «И этот туда же, — удивлялся Старков. — Чего им этот Иванов всем дался? И даже этому, который квартирами заведует. А ему не предлагает...»Старков вышел на улицу и пошел в пивную. Чтобы горе залить. Пивная теперь называлась пабом. Грязь в ней была та же, что и прежде. Но теперь считалась английской. Пиво было — бочковое. Но в меню значилось как немецкое, чешское и голландское.Старков протиснулся сквозь народ и сел в самом конце стойки. К нему придвинулся еще один посетитель.

— Можно с вами? — спросил он. Старков кивнул.

— Пиво хорошее, — сказал тот для затравки разговора.— Точно, дрянь, — согласился Старков. — Чего скажешь?— Про что?— Про Иванова.— Ничего не скажу. Я, как вы просили, интересовался. Никто ничего не знает. Пришлый он.— А зачем людей Папы в Федоровке кончил?— Точно не знаю. У них с ним какие-то свои разборки были. Вроде как Папа его захомутал, чтобы что-то такое узнать. А он братву перемочил и ходу. И теперь никак не отцепится...

Насчет «не отцепится» Старков отметил, но виду не подал Чтобы цену информации не набивать...

— Чего Папа у него узнать хотел, спрашивал?— Спрашивал. Всякую ерунду мелют. А тех, кто мог что-нибудь знать, он там положил... А потом Шустрого.— Разве Шустрого тоже он?— А кто? Конечно, он! Шустрый его тогда в Федорово здорово обидел. Вот он его и нашел.— Уверен?— Конечно! Вся братва так считает. «Неужели еще и Шустрый, — расстроился Старков. — Ну отчего этому Иванову неймется?!»— Что же ему. Шустрого мало показалось, что он за других взялся? — спросил следователь, возвращаясь к «никак не отцепится», как к совершенно второстепенному вопросу.— Ну! Шмаляет одного за одним. Вначале пугал. Шнырю руку прострелил, Гнусавому ползадницы снес. А теперь по-настоящему мочит.

— Да ну? Я слышал только про раненых, — удивился Старков, хотя что про раненых, что про убитых узнал впервые.— Я тебе точно говорю! Не меньше двух зажмурил! Одного так прямо у порога Папиного дома. А ты чего, не знал? — насторожился осведомитель, прикидывая, какой куш можно сорвать со следака за тех двух жмуриков.— Да знал, конечно. Только думал, кто другой, не Иванов.— Нет, не другой. Иванов. Он в Папу мертво вцепился, как оперативный кобель...

Вернувшись в кабинет, Старков отсмотрел сводки происшествий за последние две недели. Никаких убийств с использованием огнестрельного оружия он не обнаружил. Получается, врал сексот? Или они своих покойников по-тихому закапывают? А если закапывают, то, значит, не хотят привлекать к себе внимания. Почему?Старков еще раз внимательно прочел сводки, выделив из более мелких происшествий стрельбу в туалете ресторана «Вечерний». Странное какое-то происшествие. Не грабеж, не убийство...Старков позвонил в ближайшее к месту происшествия отделение милиции.

— Что сказал? — переспросил ведший расследование инцидента следователь. — Ничего не сказал. Ничего не видел, ничего не слышал, никого не подозревает. В общем, сел на унитаз, задумался, а когда хотел уходить, заметил в ноге дырку.— Может, с ним еще раз переговорить?— Без толку. Ничего он не скажет. Не по чину ему правду ментам докладывать.— Бывший зек?— Рецидивист. Три ходки. Ныне один из подручных Королькова.— Королькова?— Ну.— Точно Королькова?— Точно...

Значит, не ошибался сексот. Значит, действительно Иванов вцепился в Королькова по кличке Папа. И если организовать за тем наблюдение, то есть шанс отыскать возле него Иванова. Небольшой шанс, но шанс, которого раньше не было!

Глава 40

— Может, все-таки передумаешь? — в последнее мгновенье проникновенно спросил начальник следственного изолятора. — А то у нас тут не профилакторий. Здоровья не прибудет. По-человечески советую.

Капитан Борец недобро ухмыльнулся. По поводу фразы о человечности.

— Зря! — сожалеюще вздохнул начальник сизо. — Очень зря! Все, Кравчук. Можешь забирать его.

Надзиратель прошел в кабинет и встал за спиной капитана.

— Встать! Капитан встал.— Шагай давай! — подтолкнул капитана в спину, в сторону двери. — Ну, шевелись!

Капитан обернулся и посмотрел на надзирателя. Так, что тот отступил на шаг.

— Я говорю, идти надо, — совсем другим тоном сказал он. — Направо. Теперь налево. Прямо. Лицом к стене.

Загремел засов. В коридор дохнуло жарким, спертым воздухом.

— Заходи!

Капитан шагнул в камеру. И услышал, как за спиной со скрежетом захлопнулась тяжелая металлическая дверь, отсекая его от той, прошлой жизни.

— Ну что, заходи, мил человек, — сказал приторно добрый голос. — Кем будешь?

Капитан не ответил, прошел в глубь камеры и громко спросил:

— Где мое место?— У параши, — ехидно хохотнул кто-то.

Другой ткнул в плечо и показал на пол под нарами.

— Можно там. Под нарами кто-то зашевелился и высунул голову.— Занято тут.

Капитан быстро осмотрелся, нагнулся к первому ярусу коек, сбросил с них чьи-то вольготно развалившиеся ноги и сел.

— Чего это он? — удивленно спросили сзади.— Никак борзый? Слышь, Носатый, здесь борзый явился.

Камера зашевелилась, с нар свесились головы, из-под нар проглянули любопытствующие глаза.Перед капитаном встал Носатый.

— Ну ты чего? — спросил он. — Правил наших не знаешь? Не знаешь — спроси. Тебе люди добрые скажут.— Новеньким место под нарами, — быстро подсказали в толпе, обступившей Носатого.— Ну вот...— Я сквозняков боюсь, — объяснил капитан и отвернулся, не желая продолжать разговор.

Камера замерла. В предощущении крупного скандала. Носатый махнул головой. Несколько стоящих подле него парней сорвались с места, подскочили к капитану.

— А ну, сойди с места! — с угрозой сказали они. Потянулись, ухватились за плечи и локти.— Руки! — резко сказал капитан.— Что?!— Руки! Я сказал!— Да его, похоже, учить надо! — удивился кто-то и ударил капитана кулаком в лицо.

Тот мгновенно отклонился, перехватил руку и, до хруста вывернув ее, отбросил от себя.

— А-а! — заорал нападавший, качая и щупая травмированную руку. — Чуть не сломал. Гад!

Его приятели в едином порыве обрушились на обидчика, но все и разом достать его не смогли. Мешал нависающий сверху второй ярус нар. Капитан несколько раз точно и расчетливо ударил ногами в лодыжки и коленные суставы наступающих врагов. Те, взвыв, отпрыгнули, но тут же снова набросились на капитана. Несколько нападающих с двух сторон, не обращая внимания на удары, упали на ноги, ухватили их, прижали к себе и потащили капитана вниз, на пол. Другие, используя момент, били обездвиженную жертву по корпусу и лицу.

Возле двери камеры стоял надзиратель и, приблизив ухо к глазку, слушал, что там, внутри, происходит. Слушал, но ничего не слышал.На полу нападавшие, усевшись на ноги и грудь, стали сильно и методично бить поверженное тело. Теперь они были уверены в успехе, потому что даже лев бессилен перед стаей шакалов. И еще потому, что они не раз применяли этот, беспроигрышный, все против одного, прием. И всегда выигрывали.

— Врежь ему! Как следует врежь!

Нападавшие торжествовали победу в форме бесконечных, по уже не сопротивляющемуся телу ударов.Но капитан, несмотря на суету возле его тела, был жив. И был в относительном порядке. Его дракой испугать было трудно. Как будто не били его в бесчисленных, без правил спаррингах. И не били на боевых. Более жестоко били, потому что профессионально. А эти... Эти тоже, конечно, бьют, очень больно бьют, но не убивают, потому что не умеют. И потому что их слишком много для нормальной драки. Они даже подступиться не могут, сами себе мешая.Ничего. Представится момент. Рано или поздно представится. В бою главное — дождаться своего мгновения. Когда ни раньше, ни позже. Когда в самый раз...

— Ей, вы! Смотрите не перестарайтесь! Не убейте его! — забеспокоившись, напомнил Носатый.

Его подручные на мгновенье остановили занесенные для удара руки и ноги. И наклонились к бездыханному телу. Тем дав капитану передышку.

— Может, точно, убили?

Один наклонился к самому лицу. Ну, значит, с него и следовало начинать. Как с самого неосторожного.

— Ну что, дышит?

— Вроде да...

Капитан резко поднял голову и вцепился врагу зубами в подбородок. Со всей силы вцепился. Так, что не оторвать. Он чувствовал заполняющую рот чужую кровь и чувствовал, как зубы скрежещут по кости.Укушенный враг дико закричал и рванулся вверх, увлекая за собой капитана и ослабивших хватку, растерявшихся от неожиданного и жесткого нападения врагов.

— Стоять! — что есть сил заорал капитан, памятуя, что в рукопашке надо брать врага за глотку.

Мгновенным рывком вырвал правую руку из на мгновение ослабевшей чужой хватки и без замаха, лишь бы наделать побольше шума, ударил в чью-то челюсть. И ногой в чей-то пах. Враги отхлынули. И вновь приблизились.Капитан получал жестокие удары, но шел, лез вперед. Его сбивали с ног, но он, стоя на коленях, рыча и разбрызгивая по полу кровь, вновь подымался и вновь, принимая несколько чужих ударов, отвечал одним своим. Но гораздо более опасным. Потому что расчетливым.Капитан бился отчаянно, без оглядки на смерть, так, как его учили. Уголовники не были способны на такую драку и потому были слабее.Еще несколько разящих ударов, и дикий крик:

— Гады-ы-ы!

Враги, спасая каждый свою шкуру, отхлынули в стороны. Капитан выпрямился в рост, стер с лица кровь и, выплюнув выбитые зубы, сказал:

— Ну что, падлы, кто еще хочет? Кто умереть хочет? Никто из стоящих напротив него врагов не шелохнулся.

Не привыкли они к такому. Привыкли к униженным ползаньям по полу и мольбам о пощаде.

— Ша! Хватит бузить! — тихо, но так, что все услышали, сказал Носатый. И, повернувшись к капитану, добавил: — Ладно, лежи. Больше тебя не тронут. Ты мне нравишься.

Жильцы камеры, утираясь и кидая злобные взгляды, разошлись по своим местам. Капитан остался лежать на том месте, которое завоевал.

— Ну ты чего? — насели на Носатого несколько его битых приближенных. — Ты чего ему поблажку дал? Он же нас гад...— Это не я поблажку. Это вы. Гуртом справиться с одним фраером не смогли.— Да мы... Мы его...— Не сейчас, — тихо сказал Носатый. — Ночью.— Ну тогда все! Я его в бараний рог сверну!— Не свернешь.— Почему?— Потому что мы его не мочалить будем. Мы его мочить будем!— Ты же говорил, надо только пугать.— Такого не испугать. Такого кончать надо!

— А как же...— Перебьются. Не все ментам масленица. Загремел засов. Дверь открылась.— Ну, что за шум? — спросил надзиратель.— Меня здесь били, — громко сказал капитан, сглатывая и сплевывая кровь.— Кто бил?— Все. Я прошу перевести меня в другую камеру.— Врет! Он споткнулся и упал. Лицом на шконку. Мы все видели, — загалдели в камере сразу десятки голосов.— Осторожней надо быть. Не дома, — сказал надзиратель и захлопнул дверь.— Так ты еще стукачок, — тихо сказал кто-то. Ночью капитан не спал. Ночью капитан лежал с закрытыми глазами. И слушал, что происходит в камере. Мимо него проходили, его окликали, задевали, но он ни на что не реагировал.— Ну что, спит? — спрашивал кто-нибудь.— Вроде да. Но, может, и нет.

«Нет, спать нельзя. Нельзя! Как в секрете. Или на марше... Нельзя спать. Главное, не спать...»

Чтобы не задремать, капитан вспоминал события прошлого. Которые казались ему очень далекими. Такими же, как вчерашний день. Потому что сегодняшний был совсем другим.Ближе к рассвету, когда камера крепко спала или делала вид, что спит, от окна к входу бесшумно скользнули несколько теней. Они приблизились к месту, где лежал капитан.

— Вяжи ему ноги, — тихо сказал один.

— Да тише вы! А то он проснется.

— Не дай Бог!

На ноги мягко легли связанные в ленту полотенца. И капитан понял, что пришло время драки. На этот раз смертельной драки. Возможно, последней драки. Потому что за дешево отдавать свою жизнь он был не согласен. И несколько врагов на тот свет с собой прихватить сможет. Обязательно.Как только они придвинутся к лицу, повернусь и выставленными пальцами ударю в глаза. Так, чтобы наполовину вогнать. Следующего достану кулаком в переносицу. А дальше... Дальше поглядим.

Шанс на месть есть. И возможно, даже на победу есть. Потому что он боец, а они дерьмо. И если убить одного-двух, остальные забьются в углы и запросят капитуляцию. Главное, убить. Одного. Лучше двух...Капитан почувствовал чужое дыхание на своем лице.Вот оно. Началось! Теперь или — или.Он резко открыл глаза, увидел близко испуганные лица и увидел черные провалы глазниц, в которые ему надлежало вбивать пальцы...Ну...

Капитан мгновенно просчитал траекторию удара, напряг мышцы, но ударить не успел. Потому что снизу, в щель между досками нар и сквозь матрас в его тело сильным толчком вогнали тонкую, острую, стальную спицу. И тут же еще раз. И еще...

Капитана пронзила резкая, парализующая его тело и его волю боль. Но все же он, продолжая последнее в своей жизни движение, выбросил, протянул в сторону мутнеющих и затухающих перед глазами лиц растопыренные пальцы. Он тянулся к лицам своих врагов, хрипя и закатывая глаза. Но все равно тянулся. Пока не умер.Капитан умер, так и не рассказав никому своего секрета.Умер достойно, как подобает настоящему бойцу.Умер совершенно зря.

— Это из сизо. Дежурный... Ваш этот, подозреваемый... по фамилии Борец вчера умер.

— Что? — вскричал в телефонную трубку подполковник Громов.

— Умер.— Когда?— Ночью.— Как это случилось?— Точно неизвестно. Его утром нашли. Еще теплого.— Но причину смерти... Причину-то хоть установили?— Скорее всего убийство. Он был очень сильно избит. На нем живого места не было. Но причиной смерти явилась рана на спине.— Зарезали?— Да. По всей видимости, зарезали.— Что, значит, по всей видимости? Вы орудие преступления нашли?— Нет. Обыск ничего не дал.— А свидетели?— Свидетелей нет.— Человека убили в помещении, где содержится полета человек, а свидетелей нет?!— Нет.— Я немедленно выезжаю.

Подполковник направился к двери, когда телефон зазвонил снова.

— Подполковник Громов?— Да. Я.— Это мы с вокзала вас беспокоим.— С какого вокзала?— Из отделения милиции. Мы тут нашли разное. Что вы просили.— Что разное?— Много разного чего. Вы бы приехали, отобрали, что вам надо, а то у нас помещение маленькое. Если хранить.— Что вы нашли? Вы можете назвать конкретно. Ну хоть несколько предметов.— Могу. Нож нашли. Кошелек. Связку ключей. Дискеты...— Дискеты?!— Ну да. Но всего несколько штук. Так что если там больше было...— Где нашли?— У бомжей. Которые на вокзале живут.— А они где?— Они? Они какую-то чушь рассказывают. Что, мол, нашли на платформе пакет с едой. Ну там с консервами, хлебом, колбасой. Стали есть, а внутри, в хлебе, дискеты. Заврались совсем. Украли поди, а теперь с испугу придумывают.— Где сейчас дискеты?— Дискеты. Вот они. Возле меня лежат.— Никуда их не девайте. Вы слышите, никуда. Я выезжаю...

Так вот, значит, он куда их девал! В хлеб девал! Пистолет в канистры, как в сейф, а дискеты в пакет с едой. Где никто искать не догадается. А когда прижало — отбросил пакет подальше. Канистры бы или сумку, конечно, заметили, а мятый пакет кому нужен. Только если бомжам.Умен Борец... Был. Потому что уже умер. По-глупому умер.Всего-то ночи не дождавшись сообщения о найденных дискетах. Всего лишь нескольких часов.И теперь, значит... Теперь, значит, еще одним конкурентом стало меньше. А золото... Золото стало ближе. На одного конкурента.

Продолжение следует...