Они шагнули на крыльцо, потянулись руками к двери. Мой указательный палец уперся в слегка выступающую над другими сигарету. Вообще-то это была не сигарета, а пусковая кнопка, а сама пачка заряжена не табачными изделиями, а хитрой электроникой. Да и была она не пачкой, а электронным дистанционным пускателем. Легкий нажим. Полторы сотни сопротивлений, микросхем и конденсаторов преобразовали движение моего пальца в радиоэлектронный импульс, который, сорвавшись со стержня антенны (расположенной рядом с кнопкой сигареты), достиг микроприемников. Те дешифровали принятый сигнал, превратив его в слабый, но достаточный для взрывателей электрический разряд. Взрыватели одновременно сработали. «Пластик» взорвался, разом обрезав удерживающие люльку тросы. Микровзрывы были очень тихие и очень действенные. Они разрушили только трос и ничего вокруг. Люлька вздрогнула и бесшумно рухнула на ничего не подозревающие головы обреченных мною на смерть людей. Они даже не почувствовали боли, когда триста килограммов металлических труб, досок, краски и полупустых, привязанных к раме ведер раздавили их. Специального состава взрывчатка сгорела, не оставив никаких следов, кроме распушенных концов непонятно по какой причине оборвавшихся тросов. Кое-что могла бы объяснить специальная экспертиза, но кто ее в этой глуши будет делать.
Я вытащил из пачки пускателя сигарету, закурил и пошел себе подальше от места случайной трагедии. Не люблю я наблюдать размозженные трупы. Пройдя два квартала, я остановился у «своего» «Москвича», на всякий случай осмотрелся вокруг и, запустив мотор, неторопливо, соблюдая все дорожные правила, покатил к объекту № 2.
Время 9.15. Пока в графике.
Подкарауливая следующую жертву, я сидел в небольшом кафе за столиком возле окна и изжевал уже вторую порцию сосисок с гарниром. Сосиски были противные, гарнир им соответствовал. При такой нерасторопности будущего покойника я мог запросто заработать хронический гастрит из-за чрезмерного потребления недоброкачественных продуктов. Счастливы простые люди: они едят где и когда хотят и, главное, что хотят. Мне бы отодвинуть тарелку с недоеденной пищей, вписать пару ласковых предложений в одноименную книгу и пойти в ближнюю поликлинику промывать надорванный желудок. Но не могу. Очень мне это кафе нравится… расположением входной двери и окон. Еще два стакана чаю с пирожком — и придется уходить, перенося операцию на вечер. А это значит еще по меньшей мере одна порция сосисочного яда внутрь. Уж лучше бы сейчас отмучиться, но я не могу обращать на себя внимание чрезмерным аппетитом. Люди в моем положении не должны претендовать на пищевые рекорды из Книги Гиннесса. Им излишнее любопытство, чем бы оно ни было вызвано, дивидендов не приносит. Но мне повезло. На последнем глотке чая объект объявился. Машина остановилась возле тротуара на своем обычном месте. Теперь от ее дверцы до двери подъезда жертве нужно было пройти пятьдесят метров.
Я вывалился из кафе и, играя изрядно подвыпившего гражданина, пошел вдоль стены дома. Возле самого подъезда мне стало плохо. Я прислонился к двери и схватился за горло. Вот и долгожданное освобождение от ужасных общепитовских сосисок, плавающих в общепитовском же чае. Уж как-нибудь без поликлиник обойдемся, своими силами. Вот сейчас! Вот-вот!
Но мне помешали.
— Ну-ка ты, дерьмо бутылочное, вали отсюда! — крикнул приблизившийся телохранитель и брезгливо отбросил меня в сторону.
Что от него и требовалось.
С трудом удержав тело в равновесии, а сосиски в желудке, что доказал судорожным зажиманием рта ладонью и подозрительными бульканиями (а зачем мне показывать полное лицо, если можно только половину?), я отскочил на два шага, больно наступив каблуком на ногу объекту покушения. Одновременно незаметным движением свободной руки я ткнул его сквозь одежду в бедро тонкой иглой небольшого, зажатого меж пальцев шприца-тюбика. Боль в отдавленной ноге должна была отвлечь его внимание от игольного укола. Сильная боль перекрывает более слабую.
Объект раздраженно оттолкнул меня. Я, бормоча извинения, отлетел на тротуар. От удара, вызванного падением, сосиски вывалились наружу. Это должно было охранить мое здоровье и оберечь от нежелательной разборки с телохранителем. Кому охота возиться с опустившимся, к тому же облитым блевотиной алкашом? Реальной опасности, кроме возможности испачкаться в содержимом его желудка, такой представлять не может.
— Пошел вон! — прорычал телохранитель и дал мне крепкого пинка в выступающий зад.
Тоже мне, хранитель, пинка дал, а нападения на хозяина не заметил!
Чертыхаясь, постанывая и утираясь, я покидал поле боя. Выигранного боя! Мой подопечный еще ходил, еще чувствовал, но был уже покойником. Поступившее в его кровь «лекарство» начало уничтожать его организм изнутри.
Он умер через три часа от внезапно случившегося сердечного приступа, хотя до того на сердце не жаловался. Бывшие при нем близкие и друзья ничего сделать не успели. Да и не смогли бы. Он был обречен. Как говорится, медицина в данном случае бессильна. Его смерть пришла не тогда, когда он умер, и даже не тогда, когда столкнулся на улице со случайным алкашом, а много раньше, когда он услышал о странном, не входящем в реестр службы безопасности учреждении. Вот тогда он и скончался.
Но я кончины своего подопечного не ожидал. Я спешил. Бросив «Москвич», уже на других, но опять-таки «своих» «Жигулях» я мчался на следующую сценическую площадку, где мне предстояло разыграть третье трагическое действо. Пока в графике. Опережение семь минут. Признаков слежки Нет.
Только бы не нарваться на опасную своей непредсказуемостью случайность.
В какой-то степени происходящее повторяло недавнюю эпопею на судне. Тот же принцип: один день — один покойник, но совсем другие масштабы. Тогда я стриг верхушки и располагал днями, сегодня выкорчевывал корешки и чувствовал себя тесно даже в рамках часов. Еще имелось одно существенное отличие. Там мы были одни. Здесь приходилось действовать в окружении прохожих, соседей и других не имеющих отношения к моей мести людей. Здесь я пусть не юридически, но морально отвечал за каждую миновавшую цель шальную пулю. Я не боялся лишних трупов, я не желал бесполезных трупов. Мне было довольно запланированных.
Третьего мафиозного главаря я добыл с крыши его же дома. Нет, я не прыгал сверху Тарзаном ему на плечи, не ронял с карниза кирпичи. Я, поднявшись на заранее отпертый чердак, запустил в опять-таки заранее просверленное в вентиляционном стояке отверстие сдвоенную тонкую трубку. В одной половинке был запрессован глазок микрокамеры, в другой не было ничего. Аккуратно опуская ее вниз, я подсчитывал стравливаемые с катушки сантиметры. Кажется, все. Теперь воткнуть ближний конец видеошнура в гнездо, расстегнуть верхнюю панель, открыть монитор, включить питание, отрегулировать настройку. Сделано. На тусклом экране я различил лохмотья висящей по стенам пыли и светлый узор точек от декоративной вентиляционной решетки. Так, понятно. Для того, чтобы хоть что-то увидеть, надо развернуть камеру на 180 градусов. Я тронул ручку горизонтального смещения. Решетка вползла в экран. Сквозь нее я различил дверь, сливной бачок, унитаз.
На месте.
И снова ожидание. Десять минут, двадцать, сорок… Минуло расчетное время. Пошел наработанный запас. Час, десять, час двадцать… Открылась дверь. Вошла средних лет женщина. То ли супруга, то ли гостья хозяина. Развернулась к камере спиной, задрала юбку. Я воспитанно отвернулся от монитора. Вообще-то зря. Наблюдатель не должен отрывать взгляд от зоны наблюдения, что бы ни увидел. В данном случае я допустил нарушение инструкции. Ушла. Закрыла дверь. Снова ожидание. Час тридцать… сорок… пятьдесят. В ход пошел неприкосновенный резервный час. Он что, вообще в туалет не ходит? В принципе?
Вновь открылась дверь. Ну наконец-то! В невеликий объем туалета ввалилась массивная туша третьего претендента на смерть. Отдуваясь и ворча, он расстегнул штаны и опустил седалище на хрупкий фаянс унитаза.
— Уф-ф!
Авторитет пыхтел, пыжился и обливался потом.
— Ну, ты скоро? — кричала из-за двери, судя по обращению, супруга.
— Счас. Еще попытаюсь. Счас.
Мне стало жаль страдающего запором преступного вожака, и я достал из сумки небольшой, внешне похожий на аэрозольный, баллончик. На нем для маскировки даже было написано что-то вроде «Дезодорант для ног. Не распылять вблизи огня, не давать детям» и пр… Но это был не дезодорант. И предназначался он не для ног.
— 0-о-ох, — охал, стонал и проклинал судьбу пищеварительный страдалец. Ну, потерпи еще. Немножко осталось!
Я присоединил баллон к свободному патрубку и открыл вентиль. Смертельный даже в малых дозах газ с шипением вырвался в трубку и по ней потек вниз, к расположенному тремя этажами ниже туалету.
Я видел, как вначале вздрогнул, а потом сразу обмяк сидящий на унитазе человек. Проблема кишечной непроходимости его больше не волновала.
— Ты скоро? Я не буду ждать! — возмущалась, кричала, негодовала не ведающая, что творит, жена. — Ты слышишь? Слышишь?!
Он не слышал. Его уже не было в туалете, в квартире, на земле. Его легкая, не ведающая запоров душа выпорхнула из тучного тела и вознеслась, возможно, через ту же отдушину, откуда поступил газ.
Я вытянул видеощуп, смотал его на бобину, упаковал в чехол. Отверстие в вентиляционной шахте я заткнул и затер специально подобранной под окружающий колер замазкой.
Номер три. Без сучка, без задоринки. Пока мне везло, но лишь потому, что еще живые противники не узнали о безвременной кончине своих товарищей. Мое преимущество было очень шатким и уменьшалось с каждой новой минутой. Мне надо было спешить. На № 3 ушло слишком много времени. Слишком много…
По чердаку я прошел в дальний подъезд, спустился во двор и вышел на улицу.
Машины не было!
Вот это номер! Это называется, вор у вора дубинку украл! И главное, как не вовремя!
Можно было попытаться перехватить любую другую машину, свободную или выкинув из занятой водителя, но, как назло, улица была пуста. Пришлось, вспоминая курсантскую юность, совершать марш-бросок: очень быстрым шагом в людных местах и только там, где никого не было видно, — бегом до ближайшей «своей» машины. Я бежал, но уже понимал, что не в графике, что темп потерян. Я срезал расстояния, проскакивая с улицы на улицу через проходные дворы, обходил долгие кварталы, пользуясь сквозными подъездами. Я хорошо изучил город в дни предшествующей подготовки. Сегодня это сэкономило мне массу драгоценного времени. Даже больше, чем я мог рассчитывать.
В сравнении с машиной я опоздал лишь на три минуты. Поиск и угон, тем более захват новой машины стоили бы мне гораздо больших временных потерь. Я очень правильно рассчитал. Но это меня не спасло… Когда я захлопнул дверцу своей очередной легковушки, у меня еще оставалась возможность наверстать упущенное время. Но на первом же перекрестке в меня въехал неизвестно откуда взявшийся «уазик».
Удар!
Вот она, идиотская роковая случайность, которой я опасался. Ее невозможно учесть, к ней невозможно приготовиться, ее невозможно избежать. Хотя нет, последнее утверждение — ложь! Я не верю в мистические предначертания. По большому счету любая случайность — это оборотная сторона закономерности. Стоит лишь получше покопаться в прошлом.
Там, на чердаке, я проиграл уйму времени. Угнанная машина стоила мне еще трех минут. Если бы я работал не один, такого произойти не могло. Мой напарник просто ожидал бы меня за рулем, не снимая ноги с педали газа. Но я работал в одиночку, и вероятность случайности из-за этого возрастала стократно. Рано или поздно она должна была сработать. Два предыдущих прокола потянули за собой третий. Пытаясь наверстать потерянные минуты, я гнал машину чуть быстрее, чем должен был, и проскакивая перекрестки чуть более рискованно, чем если бы никуда не спешил. Не случись эти две, в принципе одолимые затяжки, не произошла бы роковая третья.
Но и ее можно было избежать, если бы я смирился с дополнительным двух-трехминутным опозданием. Я повторил ошибку прохожего, перебегающего ради экономии тридцати секунд перекресток на красный свет. Я, как на придорожном плакате, сэкономил минуту и поставил под угрозу жизнь. Так что не будем взваливать на рок свои ошибки. Но об этом я размышлял позже. В тот момент столкновения и переворота машины мне было не до отвлеченных материй. От удара о баранку я на мгновение потерял сознание. И именно этого мгновения хватило зевакам, чтобы заполнить своими любопытствующими телами все подходы к дверцам перевернутой машины. Они были искренни, они хотели помочь, но мне от этого было не легче.
Сразу десяток рук потянулись внутрь сквозь разбитые стекла. Они думали, меня волновала жизнь. Но меня в данный момент волновала только набитая спецсредствами сумка. Утрата сумки была бы равнозначна потере жизни. То, что в ней находилось, не предназначалось постороннему взгляду.
— Сумку! Сумку! — требовал я, отталкивая добровольцев-спасателей. — Вначале сумку!
Наверное, они удивились такому невероятному, перед лицом смерти, крохоборству, но сумку дали. Только после этого я позволил вытащить себя наружу. Я не чувствовал боли. Мне некогда было чувствовать ее, мне нужно было покинуть место аварии до того, как сюда прибудет милиция и «Скорая помощь». Я не мог допустить ни забирающего последнее время лечения, ни связанной с наездом проверки документов.
Я продирался сквозь руки, как сквозь колючий кустарник. Я отодвигал руки, я раздвигал руки, я отдирал руки от себя.
— Остановите его.
— Помогите ему. У него шок!
Я не мог выбраться из такой плотной и активной толпы, не применив известных мне приемов. Но я бы не смог избегать жертв, применяя эти приемы. Но я бы раскрыл себя, допустив эти жертвы. И я из охотника превратился бы в дичь. Круг замкнулся. Я оказался обезоруженным. Силовые методы оказались невозможны. Нужно было найти какой-нибудь простой и действенный ход. Что может убедить людей оставить меня в покое? Страх! Чего люди боятся более всего? Потери жизни. Только это может перекрыть все прочие сиюминутные чувства.
— Вы что, с ума сошли?! — заорал я что было сил. — В багажнике двести литров бензина! Он сейчас рванет! Спасайтесь!
Мой вид и мой крик показались убедительными. Люди отшатнулись от машины. Используя их секундное замешательство, я, отбросив в сторону двух ухвативших меня доброхотов-спасателей, кинулся к ближайшей подворотне. Теперь я мог разрешить себе действовать чуть более жестоко. Возможным взрывом я аргументировал свое нежелание оставаться возле разбитой машины.
Все. Вырвался! Ушел!
В одном из ближайших подъездов я позволил себе минутную передышку. В принципе я отделался легко. Серьезно пострадала только левая нога. Вставать на нее было можно, но сгибать в колене затруднительно. Все прочее, несмотря на обилие крови (ей-богу, словно порося резали), было несущественно — так, мелкие телесные повреждения. Хуже дело обстояло с одеждой. Ее просто не осталось. Показываться в этих пропитанных кровью лохмотьях на улице нельзя. Необходимо было как можно быстрее обновить свой гардероб.
Я поднялся на этажи, послушал двери. Отбегая, вернее, отпрыгивая на одной ноге на верхние марши, позвонил в одну, вторую, третью квартиры. Ту, где никто не ответил, вскрыл универсальной отмычкой. Нельзя сказать, что мне повезло, но кое-что подходящее в одном из платяных шкафов я обнаружил. Замыв кровь в ванной, я залепил раны со специальным, состоящим из полусотни лекарственных препаратов покрытием пластырем, заглотил две болеутоляющие из аварийной аптечки таблетки. Через тридцать минут я покинул давшую мне приют квартиру. Свою одежду, сложенную в прихваченный на кухне пакет, я бросил в мусоропровод.
Я довольно удачно выкрутился из случившегося дорожно-транспортного происшествия, но как бы не ценой провала операции. Мой кредит выглядел угрожающе. Частичная трудоспособность заставляла забыть об активных, связанных с бегом и прыжками, лазанием и рукопашным боем действиях. От целого агента нынче осталась едва ли треть.
Случившееся на перекрестке странное происшествие рано или поздно через каналы милиции дойдет до ушей авторитетов. Вполне возможно, что они смогут связать его с эпидемией смертей, постигшей их товарищей. Кстати, последнее обстоятельство — информированность оставшихся в живых об имевших место несчастных случаях — сводит на нет все мои ранее разработанные планы. Вряд ли они теперь будут открыто появляться в городе. А это значит, что прекрасно задуманные и подготовленные четвертый и шестой несчастные случаи останутся невостребованными. Может быть, пятый сработает? Хотя и тут не без сомнений. Следует признать, что операция в том виде, в каком задумывалась, провалена. Спасать ее — только усугублять и без того плачевное положение. Если здание дало трещину, подпорки не помогут. Надо строить новое. Судя по всему, возможности тайной войны исчерпаны и пора переходить к открытым боевым действиям. Не сегодня-завтра противник, догадавшись о происходящем, перейдет к долговременной и глубоко эшелонированной обороне — накопает траншей и дотов, и тогда его из них ни за какие уши не вытянешь.
Вывод один — наступать надо сегодня, пока они не очухались, не сопоставили факты, не сделали выводы. Значит, времени на отдых у меня нет. Ни минуты! Ладно, война так война. Единственное, что меня не устраивало в ведении полномасштабных боевых действий, — это определенная военной наукой цифра потерь при наступательном, на закрепленного противника бое — один к трем. И даже один к одному не подходило. Только, говоря футбольным языком, всухую. Только три — ноль. Пора интеллектуального противоборства прошла, теперь придется поработать руками. А учитывая, что для задуманного дела они коротки, придется удлинить их специальной, усиленного боя винтовкой, взятой из резидентского контейнера. Не хотелось скатываться до такой банальности, но деваться некуда. На разработку и подготовку чего-то более изящного времени не осталось. Будем импровизировать на ходу. Итак, место действия известно, оружие определено, осталось установить сроки.
Чаще всего ликвидаторы, использующие длинноствольное огнестрельное оружие, выполняют работу ночью. Ночью меньше вероятность напороться на способного помешать делу зеваку, легче скрыться, проще замаскироваться в темноте и, наконец, удобнее выцелить жертву в хорошо освещенном проеме окна. Днем в помещении темнее, чем на улице, и определение объекта затруднено.
Я прекрасно обо всем этом знал, не раз и не два читал наставления по специальной стрелковой подготовке и потому поступил наоборот. Вряд ли мои противники настолько глупы, чтобы не додуматься до очевидного — что освещенный предмет в темноте виден лучше и что достать врага проще и безопасней всего издалека с помощью давно изобретенной и хорошо себя зарекомендовавшей в подобных щекотливых делах винтовки с оптическим прицелом. Смотрят же они фильмы, читают книжки про покушения на президентов.
Если хоть толика подозрений закралась в их головы, то могу поспорить: интересующие меня окна ночью будут плотно зашторены. Любой опасающийся мести человек инстинктивно избегает глядящих в темноту окон. Это, если хотите, рефлекс. Темнота всегда таит угрозу. А вот день? Будем надеяться, что их подозрительность не переросла в панику, чтобы, отгораживаясь от мира, превращать квартиру в подводную, без доступа свежего воздуха и солнечного света, лодку.
И еще будем надеяться, что сегодня, сейчас информация в полном объеме до них еще не дошла. А если дошла, то еще не переварилась. Сегодня днем они нападения, наверное, не ожидают, опасность еще не определена, она еще только подразумевается. А вот за завтрашний день поручиться нельзя.
Значит, только сегодня. И только днем! Ночь располагает к подозрительности. Утро разгоняет страхи. С дневным смельчаком дело иметь предпочтительней. Он, убаюканный мнимой безопасностью (кругом день, толпы людей, все видно как на ладони), легче подставляется под выстрел. Трус — никогда. Трусы вообще живут гораздо дольше. Ночного труса мне так просто не взять!
На все прочее — подготовку снаряжения, изменение внешнего антуража и тому подобную работу — я отвел час. Но уже через пятьдесят минут я стучал в двери квартир дома, стоящего напротив нужных мне окон. В четырех квартирах я, представляясь разносчиком срочных телеграмм, наткнулся на хозяев. В пятой было тихо. Я подавил на звонок еще минуты три и, открыв дверь, зашел внутрь. Пусто! Закрыв дверь на внутреннюю защелку, я прошел на кухню, растворил настежь окно, открыл «дипломат». Там лежала винтовка, точнее, ее части: дуло отдельно, затворная часть отдельно, приклад отдельно. С помощью пяти движений и двух винтов я превратил разрозненные запчасти в цельную винтовку, легким толчком поставил на место Оптический прицел, загнал в патронник обойму, накрутил набалдашник глушителя. Сорок секунд на всю сборку! Качественно работают привлеченные Конторой оружейники.
Из того же «дипломата» я вытащил небольшой, вроде велосипедного насоса, цилиндр и, сняв фиксаторы, раскрыл три ножки, каждую из них, состоящую из четырех телескопических колен, раздвинул до полутораметровой длины. Треногу, напоминающую внешним видом фотографический штатив, я поставил на пол у дальней стены кухни. Но приторочил я к ней не фотоаппарат. Вовсе нет. Не для того я сюда пришел, чтобы заниматься художественной фотографией.
Быстро оглядев в прицел окна противоположного дома, я определил зону обстрела и задернул шторку на кухонном окне. Оставшейся щели хватит для того, чтобы держать под контролем требуемое пространство.
Тренога обеспечила значительную свободу действий. Тег перь мне не надо было, изображая дурака, стоять на изготовку с прижатой к плечу винтовкой, рискуя тем, что, когда дело дойдет до выстрела, мое оружие будет трястись в перетруженных пальцах, как бутылка в руках наполняющего стакан алкоголика.
Ждал я, слава богу, недолго. Объект, потягиваясь, почесываясь и зевая, прошел поперек комнаты. Он что, до такого времени спит? Или вовсе в койке живет? Теплая жизнь у мафиозников. Жаль, короткая…
Я прижался глазом к окуляру прицела, прикинул траекторию полета пули, ветер и все прочие, влияющие на результат выстрела объективные и субъективные обстоятельства. Промахнуться я не мог. И не промахнулся бы, если бы объект прошел прежней дорогой. Но он в последний момент изменил свои планы и, не дойдя до спальни, бухнулся в кресло, стоящее за фасадной, то есть ближней ко мне стеной. Я видел его в висящем на дальней стене зеркале и ничего Не мог поделать. Он стал недосягаем для моих пуль.
Я лихорадочно соображал, что предпринять, прекрасно понимая, что предпринять ничего невозможно. У меня была винтовка, а не пробивающая стены базука. Я мог только ждать. Но сколько? Судя по всему, клиент не собирался покидать уютное кресло — включил близкий магнитофон, разложил журналы, накинул на ноги плед. Ну, чисто английский лорд, отдыхающий у камина. Быстро он не встанет. Я бы так согласился месяц просидеть! Я расслабил пальцы, сжимающие ложу винтовки. Можно, конечно, и подождать, лишь бы дождаться.
Но, видно, верна пословица. Пришла беда — отворяй ворота. Во входной двери заскрежетал ключ! Кажется, вернулись хозяева. По идее я должен был немедленно ретироваться. Но как вернуться в этот дом после того, как я своим незваным присутствием в чужой квартире растревожу покой жильцов всех подъездов? Да после такого таинственного-происшествия здесь кошка незамеченной не проскочит. Это тебе не скучающая милицейская засада. Старушки пенсионного возраста работают не за оклад, а за совесть. Отсюда и соответствующий результат. Их бдительности мне не одолеть! Уйти мне сейчас — значит, уйти как минимум недели — на две. Их у меня нет! А если рискнуть? Я еще раз взглянул в окуляр прицела. Сидит, зараза! В моей голове мелькнула шальная мысль. Сколько у меня есть времени до того, как сюда вернутся хозяева? Одна минута, две, три?
Это зависит от их темперамента, физической силы и финансовых возможностей, ответил я сам себе. Если сил и денег в достатке, то вышибут дверь в минуту. Если мало, то, спасая замок, пойдут искать слесаря, на что потребуются уже десятки минут.
В дверь сильно забарабанили. Пожалуй, силы есть. Затихли. А вот денег на ремонт двери нет. Опять забарабанили. Или есть? Черт с ними, пусть стучат!
Я быстро отскочил к раковине, открыл на полную мощность оба, с горячей и холодной водой, крана и сдвинул хобот смесителя за пределы мойки. Мощная струя ударила в пол.
Я снова припал к прицелу. Вот он, сидит в зеркале. Видимый и одновременно недостижимый, А почему видимый? Потому что угол падения равен углу отражения! Потому что мой глаз и его кресло находятся в одинаковом относительно зеркала положении. А зеркало висит на стене. Так? Именно так! Вот и выход! Хорошо меня учили в школе, если спустя столько лет я вспомнил такое бесполезное тогда и столь пригодившееся теперь оптическое правило.
Углы равны! Равны! Быстрым движением я выбросил из винтовки обойму с патронами. Эти, с разрывными пулями, были бесполезны. Их не в кого было послать. А вот эти, вытащенные из «дипломата» запасные, со стальным сердечником, как нельзя кстати! Я тщательно выверил расстояние и углы. Глубоко, два раза вздохнул.
В дверь ломились со все усиливающейся настойчивостью. Все-таки еще и богатые. Не повезло. Выдохнув воздух, я замер, нежно обжал указательным пальцем курок и плавно потянул его на себя. Раздался выстрел. За ним второй. И сразу третий. Стальные пули вошли в стену чуть выше зеркала и, срикошетив, отскочили в сторону. Отскочили под тем же углом, что и ударили. Угол их падения был равен углу их отражения! К великому сожалению сидящего на кресле четвертого мафиозного главаря, этому правилу подчинялись не только световые лучи.
А он думал — спрятался. Думал, я его не достану. Для верности выпуская пулю за пулей, я пересек зеркало сверху вниз, заметив в разлетающихся осколках, как по телу сидящего в кресле человека запрыгали черные пятна дырочек. Дверь затрещала. Я быстро разобрал винтовку, рассовал части по соответствующим углублениям в «дипломате» и, подхватив полусложенную треногу, пошел в коридор.
Дверь охнула и сдалась. В прихожую, весь в щепе и мате, ввалился здоровенный парень, позади него, испуганно прикрывая рот, стояла растерянная старушка. Из соседних квартир вылезали заинтересованные соседи.
Чтобы избежать крупной — один агент против дюжины разгневанных домохозяек — драки, следовало немедленно забирать инициативу в свои руки. Конечно, я бы одолел немногочисленное, по преимуществу преклонного возраста, мирное население, но вряд ли бы эта победа добавила мне славы.
— Ты, бабка, где бродишь? — грозно гаркнул я, памятуя, что лучшая оборона — нападение. — Ты что же делаешь, старая?! У тебя нижние соседи по уши плавают! Кто платить за ремонт будет? Кто, я спрашиваю? Кто?! — Опешившие от неожиданного напора соседи испуганно отшатнулись. — Вот так, одни краны не закрывают, а другие должны аварии ликвидировать! Я в последний раз соглашаюсь! В последний! Так и знайте. Я не нанимался на каждый потоп бегать! У меня своих дел не переделать! — продолжал орать я, спускаясь по лестнице и потрясая, словно гаечным ключом, треногой.
Оглушенная ужасными сантехническими воплями неизвестно откуда взявшегося мужика с «дипломатом» и трубой, старушка впала в столбняк. Это тоже было нехорошо. Просто стоящий, не занятый общественно полезным делом человек может черт знает до каких непредсказуемых действий додуматься.
«Определите человеку задачу ближайших минут, или он это сделает сам, — учили нас, курсантов, психологи. — Человек, не обремененный обязанностями, опасен непредсказуемой инициативой».
В данной ситуации работа была показана всем.
— А вы что столбами стоите? — крикнул я уже снизу. — А ну марш воду собирать, пока стены не размыло! Быс-стро!
При чем здесь стены, я сам не знал, но это и не важно. В приказе главное не содержание, а форма отдачи. Предложенная мной форма — напористая, безапелляционная и даже чуточку нагловатая — соответствовала моменту и, судя по коллективному топоту, возымела действие. Путь был свободен.
Пока они соберут тряпками и отожмут в ведра воду, пока обсудят происшествие, я буду в семи кварталах отсюда, у объекта № 5. А когда они надумают обратиться в местный жэк и в милицию, и вовсе покину город. Уже на подходах к № 5 я почувствовал, что опоздал. От известных мне окон исходило что-то нежилое, покинутое. Не грели они. Я не знаю, что это было — воспитанная сверхчувствительность или справедливое, вызванное всеми предыдущими действиями подозрение. Назовем это интуицией и не будем углубляться в дебри парапсихологических изысков. Я чувствовал, что квартира пуста. И все тут! Но, как говорится, чувства к отчету не подошьешь. Агент не может доверять одному только своему внутреннему голосу, если не хочет услышать встречный, все заглушающий глас начальства. Интуиция — фактическое подтверждение — действие. Такова принятая в любой спецслужбе формула разведывательной и контрразведывательной работы. Опустив ее середину, рискуешь нарваться на неприятности даже в случае последующего триумфа.
Фактическую сторону я мог обеспечить либо продолжительным, тщательным наблюдением, на которое у меня не было времени, либо рискованным, с прямым выходом на противника, контактом. Выходить лично на искомую квартиру я не отважился. Такой риск граничил бы с непрофессионализмом. Всегда, если есть хоть малая возможность, надо стараться между собой и врагом запускать буфер — постороннего, не имеющего о тебе никакой информации человека. Такого я без труда отыскал в ближнем жэке. Вначале я ему показал бутылку, потом липовое капитанское удостоверение. Не знаю, что более возымело на него действие, но подозреваю, что первое.
— После дела, — предупредил я. Агент-сантехник предложил не откладывать операцию в долгий ящик. Его снедал горячий патриотизм и желание помочь в благородном деле.
Я дал подробную информацию и запустил его в пустой подъезд. Он вышел через пять минут.
— Никто не отвечает. Я звонил, стучал, слушал, в замочную скважину смотрел. Нет там никого! — доложил сантехник, косясь на мой полукругло оттопыривающийся карман. — Нижняя соседка говорит: жилец еще час назад со своими дружками и сумками куда-то ушел.
Подтверждались мои худшие опасения. № 5 оказался на редкость трусливым и проницательным человеком. Только заслышав о первых смертях, он, не раздумывая долго, решил сделать ноги из ставшего опасным города. Что это, банальная вендетта, борьба за власть или роковое стечение обстоятельств, можно выяснить потом, на досуге. А пока до добрых времен лучше отсидеться в надежном логове. Наверное, так рассуждал он, спешно пакуя чемоданы.
Исчезновение пятого ставило под сомнение целесообразность четырех предыдущих смертей. Французы мудро говорят: что знают двое, знает и свинья! Здесь, кроме меня, владели запретной информацией еще по меньшей мере двое. Один — очень хочется надеяться — заперся в своем доме-каземате. Второй — ударился в бега. Где его искать?
Я прикинул все варианты и остановился на единственном, обещающем быстрый результат. Или я отыщу его в течение одного-двух часов, или потрачу на поиски всю следующую неделю. Я отправился к стоянке. Не может такой фанатичный автолюбитель бросить свою любимицу-иномарку. Душа не стерпит! Машина была на месте. В ближайшем переулке я устроил моторизованную засаду. Проще говоря, подремывал, сидя в угнанных «Жигулях», удерживая в поле зрения въездные ворота автостоянки. Я пытался восстановить столь необходимые мне в скором будущем силы, набирая тридцати, пятидесятисекундными урывками полноценные часы сна. Распахивались ворота — открывались мои глаза.
Не то.
Не то.
Не то.
А вот это то, что надо.
Продолжение следует...
