На южном фронте без перемен. Часть 1. Первомайский.  Глава 19

    И второй день сражения начался буднично.
    По привычке я отправился в кустарник для отправления естественных надобностей, но вскоре понял, что это может стать экстремальным занятием — в воздухе нет-нет, да свистели шальные пули. Поэтому засиживаться я не стал, а быстро отправился на позиции к Рустаму. Впрочем, он встретился мне еще по дороге.
    — Тут корреспондент с «Красной Звезды» приезжал, — довольно улыбался Рустам, — обещал про меня написать.
    Зариффулин похлопал меня по плечу, и ушел завтракать. Рустам выглядел настолько довольным, что я даже позавидовал ему. Правда, по дороге на позицию завидовать перестал.
    «А что могли бы написать в газете обо мне?», — подумал я. — «Что я такого сделал? По большому счету — ровным счетом ничего. Я даже свои обязанности толком не исполняю. И что написал бы корреспондент? Наврал бы с три короба, а мне потом было бы очень совестно перед товарищами. И я бы ходил и молился, чтобы эту газету никто не прочитал. А все равно, по закону подлости, как раз ее бы и прочитали. Оно мне надо?».
    Успокоив себя такими уничижительными рассуждениями, я вновь расстроился, когда увидел, что и танк, и «Шилка» от нас уползли. Мой левый фланг полностью оголился.
    «Вот, блин!» — пришло мне в голову. — «Как обычно: все самое интересное происходит на другой стороне».
    Я залез в свой окоп, внимательно осмотрел поселок в бинокль, не заметил ничего нового, и отправился бесцельно бродить по позиции.
    Впрочем, вскоре три орудия Зариффулина открыли беглый огонь. Я решил не отставать. Так как никаких конкретных указаний не было, и видимых целей не наблюдалось, я подошел к делу творчески. Мне пришло в голову, что простреливать Первомайский можно на всю его глубину. Для этого, не меняя установок угломера, достаточно менять прицел на сто метров, чтобы полностью прострелять одну узкую полосу. Затем можно изменить угломер, и таким же макаром прострелять другую полосу, затем третью… На сколько хватит снарядов, или пока нас не заставят прекратить огонь. Сказано — сделано! Шиганков заряжал, я наводил, и производил выстрел. Под шумок я выпустил по поселку и те десять снарядов, в которые мы не смогли вкрутить взрыватели.
    Однако наедине с расчетом и орудием я оставался недолго. Откуда ни возьмись, появились капитан Донецков, пара папоротников, и контрактники.
    — Куда стреляешь? — спросил меня капитан.
    Я объяснил. Он заржал.
    — Давай я буду наводить, — сказал мне Донецков, — есть цели поважнее.
    Я молча отошел от пушки. Шиганков привычно загнал снаряд в казенник, Донецков принялся наводить, папоротники и ваучеры сгрудились возле него, как будто думали что-то разглядеть.
    В этот момент я явственно услышал свист пули. Публику перед орудием смело в мгновение ока. Сам я прыгнул за бруствер. Некоторое время мы все выжидали, потом капитан все же подбежал к пушке, произвел выстрел, и снова укрылся, от греха подальше.
    Орудия Зариффулина стрельбу прекратили. Как оказалось, вследствие полного использования боеприпасов. Потерявший бдительность комбат приказал подогнать «Уралы» прямо к своей позиции, чтобы здесь, на месте, снаряды и выгрузить. За это мы чуть было не поплатились.
    Только машины стали останавливаться около орудий, как со стороны Первомайского дали очередь из АГС. К счастью, с недолётом — она прошла перед окопами. Личный состав рванул в укрытие как спринтеры. Аншаков мчался так, что, зацепившись за снарядный ящик, метра три летел в воздухе, и, грохнувшись, не мог толком подняться: хотя ноги крутились как у перевёрнутого велосипеда.
    Не дожидаясь второй серии, с позиции удрали «Уралы». Они не смылись полностью, а просто остановились достаточно далеко. Не знаю, что на меня нашло, но я побежал к ним.
    — Вася, — сказал я водителю, — совершим подвиг? Давай-ка вернемся на позиции. Вон там есть место за укрытием, там нас не должны достать. Главное, быстро проскочить открытый участок, и все. А то стрелять надо, а снарядов нет.
    Водитель долго не раздумывал.
    — А что? — весело ответил он. — Подвиг, так подвиг! Поехали!!
    Я запрыгнул в кабину, машина развернулась, и мы устремились обратно к Рустаму. Но не доехали. Навстречу бежал он сам, и махал руками, останавливая нас.
    — Назад! — закричал он, преодолевая одышку. — Назад! Поставь машину, где сейчас стоял. На руках боеприпасы будем носить. Нечего геройствовать!
    «Хорошо, как скажешь». Я выпрыгнул из кабины, и отправился руководить расчетом Волкова. «Урал» задним ходом поехал обратно.
    Больше по нашей батарее не стреляли, и вскоре она возобновила свою работу. У бойцов внезапно появился азарт: раз по ним стреляют, значит, батарея задела «чехов» за живое. Явно прибавилось желания, как, впрочем, и дрожи в коленках.
    Внезапно появившийся энтузиазм в нашем расчете выразился в героическом поведении Лисицына и Шиганкова. Хотя им пришлось таскать снаряды издалека, и они взмокли как два папы Карло, но прониклись духом ответственности и помалкивали.
    Остаток дня прошел в периодически возобновляемой стрельбе. Так как противника мы, кроме невразумительного обстрела утром, не ощущали, то рутинная огневая работа начала утомлять. Ну, сами поймите, стрелять, стрелять и стрелять, не видя ни малейшего результата своей работы… Это сложно.
    Впрочем, бойцы выглядели довольными. Во всяком случае, гораздо более довольными, чем в части. Их не смущали ни отсутствие нормального зимнего обмундирования, ни отсутствие бани, ни довольно скудное питание, (хотя, честно сказать, и в части кормили не лучше), ни вполне реальная опасность быть убитым или искалеченным. Что ж, я знал ответ. Здесь было гораздо больше свободы, чем в части, и не было местных. Это безоговорочно перевешивало все трудности и опасности.
    У меня же настроение было совершенно противоположным. Я очень сильно хотел вернуться в Темир-Хан-Шуру. Объяснение элементарное: давно не мылся, у меня все чесалось, от меня дурно пахло. Но ладно — это терпимо. Это бы я еще перенес. Но колени! Увы, колени не только не заживали, они болели все сильнее и сильнее. Да что говорить, если я уже не мог нормально сидеть!
    Мне пришлось часами ходить взад-вперёд по позиции: присесть не мог, лежать — негде. Вот я и наматывал километры.
    Можно воевать, когда ты здоров! А когда нет?