На южном фронте без перемен. Часть 4. Новогрозненский. Глава 5

    Степан презентовал мне два новых солдатских одеяла. Одно я постелил на сиденье, чтобы было помягче и теплее, а вторым укрывался. В роте Бандеры появились вши, он ругался, матерился, издевался над солдатами, приказывая пересчитывать количество вшей на ночь и докладывать ему об их наличии, но практически сделать не мог ничего.
    Нужны были хорошая баня, и чистое белье. У нас не было ни того, ни другого. Меня лично утешало пока только то, что у меня вшей еще не было. Но, как я подозревал, это было временное явление. Не знаю, с какой стороны, но вши обязательно появятся. Нельзя жить среди вшивых, и не подхватить эту заразу.
    Прошлой ночью, как и предрекали умные люди, нас посетил товарищ прапорщик. Как надо было нас покормить, так этой сволочи нет, а как он услышал, что у нас что-то появилось, а скорее — догадался, так сразу и приперся.
    Первое, что он увидел, был телевизор. Папоротник сразу же его схватил в обнимку, и унес в свою машину, потом он полночи бегал с фонарикам по кустам. Мне не хотелось с ним встречаться и объясняться. Он, видимо, тоже не жаждал со мной встретиться. Чтобы не наговорить друг другу лишнего, мы оба от встречи благоразумно уклонились.
    И все-таки он не такой сообразительный, как я думал. Продукты были спрятаны в пустых снарядных ящиках, на которых спал в «шишигах» личный состав. Прапор, бесполезно облазивший все соседние кусты, и даже слегка залезший на территорию Бандеры, где его чуть было не пристрелили, так и не допер, где же мы прячем от него добычу.
    Крайне раздосадованный, он, уезжая, пообещал всем моим бойцам дисбат. Уж этот-то молчать точно не будет! Пойдет докладывать о своем подвиге начальству. С замполитом нашего сводного батальона они вообще спелись. Не понимаю, что нашел в нем замполит? Нравится, когда так лебезят? Но ведь уж слишком откровенно! Это попахивает неискренностью. А это всегда опасно…
    Боев и Эйнгольц выглядели весьма расстроенными. Именно на них обрушился весь пыл однообразной риторики неистового папоротника.
    — Не дрейфьте! — сказал я им. — Все утрясется. Никто вас ни в какой дисбат не загонит. Иначе тут почти всех пришлось бы пересажать, а некоторых — и расстрелять!
    Мои слова показались напуганным бойцам довольно логичными и убедительными, и они несколько расслабились.
    — А можно еще раз в город сходить? — спросил меня неугомонный Восканян.
    — А что ты там забыл? — ответил я вопросом на вопрос.
    — Да сахару надо бы поискать…
    — Ну, тогда уж и дрожжи сразу ищи! — произнес я под громкий одобрительный смех.
    Армян расценил это как молчаливое разрешение, и полез в кузов собираться.
    — Кто с тобой пойдет? — спросил я снова.
    — Я пойду, — ответил за армяна Абрамович. — И Шурик пойдет.
    — И я пойду, — сказали в унисон Боев и Адамов.
    — Нет, — ответил я решительно. — Ты, Адамов, останешься. Надо лес обстрелять.
    Периодически мы стреляли в сторону леса, и это меня очень радовало. Во-первых, худо — бедно личный состав овладевал навыками практического ведения огня, а, во-вторых, я отстреливал все мины, в которых у меня были сомнения. Как я надеялся, вскоре появится начальник артиллерии, и подбросит мне свежих боеприпасов.
    Кстати, Вася каждую ночь палил осветительными минами из своих ПМ, но мне казалось, что это лишний и бессмысленный перевод ценного имущества. До сих пор продолжали гореть многие дома, так что местность и так была довольно сильно освещена.
    После стрельбы я пошел передохнуть в кабину. И так мне сладко отдыхалось, что я проспал до самого утра.
    А утром, как я и догадывался, наше имущество пополнилось еще массой полезных вещей.
    Нет, увы, сахара не было, равно как и дрожжей. Да и Бог с ними! Принесли еще пару куриц, и снова мешок муки.
    — На мельницу вы, что ли, ходите? — пошутил я по этому поводу.
    Вообще-то это было здорово. С хлебом у нас всегда были проблемы. То, что привозил старшина, назвать хлебом у меня язык не поворачивался. А зачастую он не привозил и этого. Так что приходилось перебиваться чем Бог послал. Чаще всего — ничем. А теперь у нас появилась возможность печь нормальные лепешки. Тем более что целую канистру масла, а также противни мои бойцы добыли путем опасных приключений еще в первую ночь реквизиций и контрибуций.
    Но, как говорится, не хлебом единым жив человек. И у Сомика, и у Бичевского появилось по автомагнитоле и куче кассет. Конечно, все это было откровенное старье. Но ведь оно работало! Оно издавало музыкальные звуки, которые не резали уши. И уж, за неимением лучшего, можно было слушать и группу «Мираж», чем не слушать вообще ничего. Кроме того, мои подчиненные проявили здравый смысл, и достали то, в чем они действительно больше всего нуждались. Даже больше, чем в еде, (которую Чорновил, будем к нему справедливы, все же иногда нам привозил). Бойцы достали одеяла и матрацы!
    У меня уже были два — подарок от Степана, так что я отказался от предложенного мне мягкого и пушистого одеяла с двумя нарисованными пандами.
    А вот Сомик повесил у нас в кабине ковер с какими-то голыми купальщицами. Я не возражал. Я только посмеивался про себя, как цветет и пахнет мой водила. Еще бы! Он становился просто зажиточным господином: ковры, музыка, персональное одеяло, какие-то безделушки, в виде чертиков, повешенные на лобовом стекле…
    Да ладно этот Сомик! Кузова «шишиг» на глазах превращались в малогабаритные квартиры. Матрацы, одеяла, посуда. Продукты, бытовые приборы…
    Мне казалось, что даже лица у моих подчиненных стали шире и толще. Осада Новогрозненского явно пошла им на пользу. Они даже начали задумываться о духовном. Так, например, Адамов пожаловался мне, что ни в одном доме не нашел ничего подходящего для чтения.
    — Дикари-с, — заключил он.
    Бандера с ухмылкой сообщил мне, что телевизор у папоротника отобрал замполит, посоветовал ему заткнуться, передал имущество связистам, телевизор уже починен, и круглосуточно функционирует у рэбовцев. Старшина же, отошедший от такого шока, теперь кусает локти, что не может лично прошвырнуться по Новогрозненскому, так как рядом замполит, и такое превращение старшины из поборника нравственности в откровенного мародера может быть неправильно понято.
    Я передал бойцам рассказ Степана, и они окончательно успокоились.
    — Ну, — сказал Эйнгольц. — Насколько я знаю нашего старшину, теперь нам придется еще хуже. Теперь он нас будет заставлять ходить за добычей. Вот увидите, он под это дело еще и пустую машину выбъет.
    — Или отобьет у противника, — пошутил Боев.
    Тут я вспомнил о Молчанове и танке. Танк у него все-таки отобрали. И это его очень злило. Ну а что поделаешь? Ничего не поделаешь…
    Тем временем наше пребывание у города явно подходило к концу. Стрельба давно прекратилась, дома догорели, да и набеги солдат федеральных войск на городское население наше начальство весьма напрягали. Жители откровенно боялись возвращаться, так как город кишел военнослужащими всех мастей, и что от них ждать, местные не знали. Не знали, и опасались.
    В общем, как я чувствовал, скоро нас должны были отправить куда-нибудь подальше от населенных мест.
    Я высказал свои подозрения бойцам, и они срочно активизировались под лозунгом: «Хватай все что есть, потом разберемся»!
    Но, во-первых, не мы одни такие умные, а, во-вторых, в город начали возвращаться беглые жители, и это резко сузило бойцам район «поисков» — чтобы там не говорили местные, а в жилые дома наши солдаты не заходили. Так что последние походы за «зипунами» оказались практически бесплодны. Из еды не достали вообще ничего, и принесли только две большие лопаты, которые я заказывал. Шанцевый инструмент нам был нужен не меньше, чем продовольствие.