На южном фронте без перемен. Часть 8. Агишбатой. Глава 3

    Не успели мы толком поесть — (хотя есть-то особо было и нечего) — как пехота поднялась на ноги и начала строиться.
    — Заканчивайте! — громко сказал я своим. — Сейчас, видно, тронемся.
    На всякий случай я связался по «Арбалету» с Санжаповым. Связь была; комбат подтвердил, что сейчас выступаем. Я сказал — «Вас понял!» — и отключился.
    Пехота двинулась, а мы пристроились в хвост. Хотя оказались не последние. За нами пристроился капитан Гафуров и три его солдата. Двое из них тащили носилки.
    Сначала дорога шла под гору, укатанная, широкая, идти было легко, и я недоумевал, почему по ней нельзя таки проехать? Однако, когда дорога, наконец, свернула, я понял — в чем тут дело. Путь упирался в почти отвесный подъем. Он был не очень высокий — этот подъем — но заехать туда не смог бы даже МТЛБ. Слишком крутой угол — машина просто-напросто бы опрокинулась. Солдаты, кряхтя, и подталкивая друг — друга, взбирались на кручу. Меня кольнула тревога за моих минометчиков. Как же они — с такой тяжестью на плечах, сумеют подняться? Однако поднялись. Тем, кто тащил на себе плиту, помогали сержанты. Я шел последним, вместе с капитаном — медиком. И с его солдатами и произошла заминка. Особо дохлые какие-то бойцы оказались у Гаджи. Никак не могли затащить наверх носилки. Капитан попросил о помощи. Я остановился, и помог сначала втянуть носилки, а потом и самих солдат.
    Пока мы ковырялись, колонна взяла такой темп, что я уже увидел только ее хвост. Мне почему-то показалось, что она пошла направо — наверх, в гору.
    — Куда идти? — спросил меня капитан.
    Я указал рукой на вершину:
    — Кажись, туда…
    — Ох-ты, е-мое!… - воскликнул Гафуров. — Как туда забраться?
    Мы полезли наверх. Но это была настоящая гора! Приходилось даже цепляться руками за траву и кусты. Подъем занял у нас очень много времени. И когда мы все-таки взобрались, пот лил с меня градом. Мало того, внезапно я обнаружил, что около меня горит сухая листва. Этого еще не хватало!
    — Что это? — спросил кто-то из солдат, показывая рукой на огонь.
    — Наверное, точно наши прошли, — обратился я к капитану. — Смотри, небось окурок бросили, придурки! Вот все и загорелось!
    — Лес загорится — никому мало не покажется! — рассудительно сказал медик и начал сбивать пламя. Я тут же присоединился к нему. Солдаты бросили носилки, а принялись нам помогать. Это заняло еще некоторое время.
    Когда мы закончили борьбу, до меня дошло, что я не то что не вижу колонну, я ее даже и не слышу! Я взялся за «Арбалет», и попытался связаться с комбатом. Однако тщетно! Рация работала, но вместо связи стоял исключительно треск. Ситуация совершенно вышла из-под моего контроля. Я здесь! Мои бойцы — там! Ладно, Гаджи, его личный состав с ним. А вот мне что делать?
    — Давайте искать следы движения! — предложил я в отчаянии. — Давайте разойдемся в стороны, (только недалеко!), и посмотрим. Если здесь прошла колонна, это будет видно!
    — А что именно? — спросил кто-то из «дохлых» медбратьев.
    — Поломанные ветки, раздавленные предметы, брошенные окурки… Да мало ли что! Если здесь прошла толпа — наверняка будет мусор и разрушения!
    Мы разошлись! Вскоре я услышал голос Гаджи:
    — Паша, иди-ка сюда!
    Странно, но звал он меня явно откуда-то в стороне от дороги, которая, между прочим, здесь, наверху, все-таки была, что и поддерживало во мне уверенность, что мы находимся на верном пути.
    Я отправился на зов.
    — Смотри, что я нашел! — уже намного тише, почти вполголоса, сказал мне капитан. — Здесь был лагерь!
    Я осмотрелся. В стороне от дороги, хорошо замаскированный… Да, точно! Во-первых, была довольно глубокая и просторная пещера, причем рукотворная. Во-вторых, кругом были разбросаны хорошо мне уже знакомые желтые турецкие банки из-под масла, и остатки сухпайков. А около пещеры стояло эмалированное ведро, наполовину наполненное водой.
    К нам подтянулись солдаты.
    — Можно ли это пить? — спросил один из них.
    Правда, за последний час мы одолели два серьезных подъема… Пить хотелось страшно.
    — Ну, вряд ли здесь специально оставили отравленную воду, — сказал капитан. — Вряд ли они вообще ее оставляли. Это, скорее всего, дождевая вода… Наверняка кишит микробами… Живот может заболеть…
    Но жажда явно пересилила. Все отпили из ведра — даже Гаджи. Стало немного легче физически, но, конечно, не морально.
    Мы снова разошлись. Однако мысль о том, что здесь, видимо не так уж давно были боевики, напрягала. Почти тут же с безумными глазами ко мне прискакал один из бойцов.
    — Там — чехи!! — задыхаясь, прохрипел он.
    — Они тебя заметили? — быстро спросил я его.
    Он отрицательно замотал головой.
    — Точно нет?
    — Нет, точно нет. Я тихо…
    Я пошел с ним. Пройдя небольшое расстояние, я услышал шум, и замер. Да, явно говорили. Правда, по-русски. Но это ничего не значит!
    В просвете стеблей мелькнула фигура. Я замер. Это был человек с автоматом, в черной бандане и джинсовой куртке такого же цвета. Он постоял ко мне спиной, затем удалился. Ступая как на цыпочках, я вернулся обратно, наткнулся на Гаджи, объяснил ему ситуацию, он подхватил своих бойцов, крутившихся рядом, и мы осторожно двинулись обратно. Потом прибавили ходу, а потом бросились бежать со всех ног!
    Как оказалось, кто-то из бойцов нашел тропинку, которая и вела на гору! (А мы-то поднимались напрямую, олухи!). Вот по этой тропинке мы и мчались вниз, я опять бежал последним, но все равно моя голова непрерывно стремилась обогнать ноги!
    Скатившись вниз, мы все с облегчением, но и с тревогой посмотрели друг на друга — «что же делать дальше»?
    А дальше… Дальше из-за угла, (только не оттуда, откуда мы пришли, а как раз оттуда, куда направлялись), вынырнула БМП. Естественно, что это была не наша машина. Но то, что федеральная — однозначно!
    — Кажется, это вас надо было найти? — вежливо осведомился бородатый старлей, не слезая с брони. — Старшего лейтенанта, капитана, сержанта и трех рядовых?
    — Да, нас! — обрадовано закричал капитан. — Вы кто?
    — Мы уральские, — неопределенно ответил бородатый. — Давайте на броню, и поехали…
    — Кстати, — обратился старлей к нашему медику. — Нам срочно нужна ваша помощь. У нас там чех пленный, тяжело ранен. Надо бы его спасти как-то! Живой-то он более ценен, чем мертвый!
    — Тогда чего ждем? — спросил Гаджи. — Давай, поехали!
    — Только смотрите, парни, — сказал я. — Там, наверху, чехи!
    — Какие чехи? — озадаченно спросил старлей. — Откуда они тут?
    — Да, да! — поддержал меня капитан. — Мы их лежку, похоже, нашли. И видели живьем… Мы вот там были, там их видели, и сюда рванули со страшной скоростью.
    Старлей хмыкнул. Мы передернули автоматы, и устроились на броне так, чтобы удобно было стрелять вправо вверх. Машина понеслась. Я тщательно вглядывался в лесной массив, не мелькнет ли что? Но нет, все было тихо и спокойно.
    Дорога пошла вверх, и мы, можно сказать, снова поднялись туда, откуда совсем недавно спустились. Только конечно, намного дальше к северу. БМП вырулило на поляну. Народу здесь было много. В основном люди сгрудились в круг возле чего-то или кого-то. Но гораздо больше, чем это что-то или кто-то меня поразил один из бойцов. Он был в черной джинсовой куртке и черной бандане.
    Я хлопнул себя по лбу и захохотал. Вот тебе и чех! Это же наши!
    Но, честно говоря, разве это нормально? Какого черта носить гражданку в Чечне и бегать при этом с оружием? Откуда я знаю, кто он такой? Говорит по-русски? Так чехи все говорят по-русски. А на лице у него не написано, какой он национальности. Опять же, тут и бандерлоги орудуют, и приебалты, и даже русские. Всякая наемная сволочь! Как я могу отличить этого бестолкового солдата от боевика? В таком виде — никак. И если бы ситуация сложилась по-другому, вполне может быть, что я выстрелил бы в него, искренне полагая, что передо мной противник…
    Старлей и Гаджи растолкали толпу. Я воспользовался этим моментом и протиснулся за ними. На земле скорчился в беспамятстве крепкий, здоровый и немолодой боевик. Голова у него была в крови. Медик опустился на колени, послушал пульс, осмотрел рану, повертел головой раненого из стороны в сторону…
    — Нет, ребята, — сказал Гаджи, вставая с колен. — Это все. Он не жилец. И в сознание, скорее всего, уже не придет.
    — Вот, блин! — разочаровано воскликнул кто-то из местных офицеров. (Звание определить было невозможно — все звездочки с погон были тщательно убраны. Я и старлея-то определил только по тем пятнам, которые остались от звездочек на выгоревшем хэбэ).
    — Да что мы могли сделать? — добавил кто-то. — Выскочил этот козел из кустов, давай стрелять! Вот с ходу и вмочили по нему. Кто бы стал в такой ситуации разбираться? Как попали, так и попали.
    Я снова попробовал выйти на связь по своей рации. И, о чудо! Она заработала!
    — Где вы есть? — завопил Санжапов.
    Как мог, стараясь говорить короче, я описал наше положение.
    — Ну, двигайтесь вперед, — приказал мне комбат. — Вам навстречу уже Франчковский пошел.
    Я передал приказ Гаджи и его солдатам, и мы тронулись. Дорога здесь была одна, заблудиться было бы трудно. Не прошло и десяти минут, как на нас вынырнул недовольный Франчковский.
    — Нашлись, наконец, — саркастически заметил он, но осекся, увидев взгляд капитана. На меня ротный точно наорал бы. Но наорать на капитана, да еще местного, кавказского… Это чревато неприятностями. Франчковский пожевал губами, и ничего больше не сказал.
    Мы прошли еще метров двести — триста вверх, и обнаружили всю нашу часть! Недалеко от нас ушли ребята, как оказалось. Выдохлись, если сказать честно. Мои минометчики, например, отреагировали на мое возвращение крайне вяло. Честно сказать, вообще никак не отреагировали.
    Мы еще немного посидели, а потом все разом поднялись, и снова пошли вперед.
    Вскоре впереди началась стрельба, которая, впрочем, также быстро и смолкла.
    «Еще что ли одного чеха завалили?» — подумал я. — «Чего они так любят по одиночке выскакивать и стрелять в нас?».
    Однако я ошибся. Дело было почти наоборот. Мы, оказывается, вышли к какой-то усадьбе. Тут было два — три дома. И все. У нас на Дону такое поселение назвали бы хутором. Но какой хутор в Чечне? А назвать аулом эти три дома у меня язык не поворачивался.
    Ну, неважно. Как только наши вышли к этим домам, оттуда в лес рванули люди. Вот по ним и велась стрельба. А так как никакого ответного огня не последовало, то стрельба быстро прекратилась. Наша доблестная пехота кинулась в дома. Искали воду. А потом увидели ульи. И понеслось… Нашлись специалисты — пчеловоды, и началась импровизированная добыча меда.
    Санжапов хотел было что-то кричать, потом промолчал, потом плюнул, и объявил привал. Из ближайшего дома Абрамович вынес трехлитровую банку воды. Пили мы все, потом за водой сходил Восканян. Потом Солохин принес немного меду. М-м-м… Вкусно!
    Потом мы все-таки тронулись дальше. По ходу движения стоял третий дом, мы прошли прямо через него. Я подобрал на полу набор акварельных красок: подумал, что это можно отдать разведчикам. Картина внутри дома была уже привычной, все вещи свалены на полу, многое разбито. Нагадить, правда, никто не успел. Времени, видно, не было.
    Дальше мы вышли к забору из сетки-рабицы. Пехоты прошла много правее, тащиться в тот проход было далеко, а сил оставалось немного. Мы пошли напролом. Раскачали металлические столбики, к которым крепилась сетка, свалили их, и прошли прямо по ней. За забором снова был крутой подъем. Просто подъем — ни тропинки, ни дорожки… Ничего.
    Я оглянулся, и меня разобрал неудержимый смех. Бедняга Данилов, со своим стволом за плечами, забрел куда-то в сторону от того пролома, что мы сделали, и пытался перелезть прямо через сетку. Он добрался до середины, и она упала на него. Теперь он лежал под ней, и вяло дергал лапами, так как ни подняться, ни стряхнуть с себя рабицу у него уже явно не было сил.
    Услышав мой хохот, бойцы стали оглядываться, а потом и сами начали хохотать. Мы смеялись, и смех превращался в истерику. Мы ржали, и не могли остановиться. Из моих глаз текли слезы, но я продолжал хохотать, хотя от смеха уже начал болеть живот.
    Все попадали на землю и снова смеялись. Это была некая компенсация за тяжелый, очень трудный и нервный день. Когда все-таки все утихли, я, Боев и Абрамович вытащили Данилова из-под завала, и мы ринулись на штурм горы. Еще несколько минут мата, проклятий, тяжелого дыхания и стука крови в голове, и наша батарея взобралась наверх. Здесь уже была ровная зеленая поляна. За ней, правда, был еще один подъем. Однако он был настолько пологий, по сравнению с теми, что мы сегодня уже преодолевали, что его вполне можно было и не брать в расчет.