НЕОТМАЗАННЫЕ - Последний пасодобль (часть 20)

    На следующий день неожиданно резко сменилось направление ветра. Порывы ветра с горных вершин несли в долину холодные потоки воздуха. Утренняя слякоть мгновенно превратилась в скользкую ледовую корку.
    В палатку с тяжелыми бачками ввалились, чертыхаясь на чем свет стоит, промерзшие Привалов и Свистунов.
    — Когда же тепло-то будет, холод прям собачий! Зуб на зуб не попадает!
    — Ветер продирает до самых костей! — пожаловался с румянцем во всю щеку Привалов.
    — Хватит гундеть, лучше дровишек подбрось, — сердито оборвал его старший прапорщик Сидоренко.
    — Вахам, думаешь, слаще? — высунув нос из спальника, вяло отозвался заспанный рядовой Секирин.
    — А им-то что? Коврики расстелят, на коленях помолятся своему аллаху, и похорошеет сразу! — брякнул, потягиваясь и сладко позевывая, проснувшийся, круглолицый как хомяк, прапорщик Филимонов.
    — Ну, а тебе, Витек, что мешает? Тоже помолись, только лоб не разбей, тоже мне, умник выискался! — буркнул Стефаныч.
    — Не приученс! Пионеры мы! В бога не веримс!
    — Вот отсюда и все наши беды! Что безбожники мы!
    — Да, народ одичал, грубый стал, злой! Ни в бога, ни в черта не верит!
    — Надо же, что натворили, гады! Союз развалили! Россию распродали! Народ обнищал!
    — Это все коммунисты виноваты. Постреляли весь цвет нации, всю интеллигенцию извели под корень, да веру у народа отняли. Одних только священников в «гулагах» загубили десятки тысяч. Откуда вере-то быть? — отозвался Эдик Пашутин.
    - А с чеченами все намного проще! — откликнулся Стефаныч, поудобнее устраиваясь на нарах.
    — Это почему же? — полюбопытствовал Прибылов, держа красные ладони над буржуйкой.
    — У них менталитет иной, в отличие от нашего.
    — Это еще как?
    — А вот так! Соображалка иначе работает. Ты, вот к примеру, что сделаешь, если твоя баба тебе рога наставит. В лучшем случае, обзовешь блядью да пошлешь подальше вместе с ее хахалем.
    — А в худшем? — полюбопытствовал контрактник Головко из спальника.
    — А в худшем — морду набьешь! А чечен на твоем месте зарежет их обоих, чтобы позор свой смыть кровью.
    — Это точно, у джигитов, у них так!
    — Им кровищу пустить, что два пальца обоссать! — отозвался Ромка.
    — Вот еще, чтобы я из-за всякой шалавы срок мотал и на нарах кантовался! Увольте, сэр! — буркнул возмущенный Головко.
    — Вот, видишь, начинаешь рассусоливать, а у него другого просто понятия по этому поводу не может быть. Кинжалом вжик! И точка!
    — Знаете, что меня больше всего поражает? Как у них старших и стариков почитают! Позавидуешь!
    — А у нас, что не уважают старших?
    — У нас уважают? Ну, ты даешь, рассмешил! Ты вот, например, сидишь на завалинке в своей Пристебаловке и семечки лузгаешь, а мимо дед Мазай со своими серыми зайцами, кряхтя, с клюкой ползет. Ты и усом не пошевелишь, чтобы встать, поздоровкаться, о здоровье поинтересоваться и место ему, дряхлому, убогому уступить. Глядишь, еще и пердуном его обзовешь старым.
    — Ну, уж скажешь тоже! — фыркнул обиженно Привалов.
    — У них же с детства приучают почитать старших и во всем слушаться их.
    — Оно и видно, как почитают стариков. Вон, в Автурах неделю тому назад старейшину грохнули!
    — Что ж, встречаются и у них сволочи и поддонки!
    — А у нас как воспитывают? Носятся как с торбой расписной, сюсюкают. Сюси-пуси, как бы не устал, как бы не споткнулся. Конфетки, шоколадки ему в ротик, лучшие сладенькие кусочки. Чуть пискнет, хочу этого, хочу того, родители из кожи лезут, из штанов готовы выпрыгнуть, чтобы угодить любимому дитяти. А потом вырастает эдакий дебил, у которого никакого понятия о доброте и любви в помине в сердце нет. И начинает из пожилых родителей жилы тянуть и нервы трепать. Знаю, таких сволочей, готовы с матерей последнее вытрясти, чтобы глотки ненасытные залить. Пропивают их жалкие пенсии, да еще и руку на них поднимают, гаденыши.
    Донеслись одиночные выстрелы из «макарова». Карай, подняв голову, настороженно навострил уши, черными блестящими глазами выжидающе взглянул на Витальку.
    — Кто там еще палит, мать вашу? — проворчал недовольно Филимонов.
    — Да, это — «собры»! — отозвался Привалов. — Савельев с Квазимодо по берегу бродят, от скуки рыбу стреляют!
    — Чего стрелять! Глушить надо!
    — Какая сейчас может быть рыба?
    — Тут рыба? — присвистнул Головко. — Одна мелюзга!.
    — Ну, не скажи! Я вчера вот такого оковалка видел! — Эдик Пашутин развел руками.
    — Во сне, что ли? — засмеялся старший прапорщик. — Откуда здесь такие?
    — Вот и я поразился! Речушка-то, перепрыгнуть можно!
    — На жареху или ушицу, я думаю, при желании можно настрелять.
    — Летом может и есть рыбешка. А сейчас холодно, вся, наверняка, на глубину ушла. Хрен, что увидишь.
    — Эх, помню, ездил с майором Парфеновым на рыбалку под Оренбург на Урал, — начал Стефаныч. — Вот там, настоящая рыбалка. Петрович-то большой любитель рыбной ловли. Хлебом его не корми, только дай со спиннингом позабавиться. Там озерков до этой самой матери. Река весной разливается и заливает все впадины и овражки вокруг. Там в любой луже можно рыбу ловить. Едем на «уазике», смотрим, мужик по большой луже бродит с железной бочкой без дна. Спрашиваю, с приветом, что ли, чего это он там забыл. Может с головой не все в порядке? Петрович отвечает, как что, рыбу ловит. Муть подымает со дна и бочкой накрывает сверху, потом нашаривает рукой рыбу, которая в бочке оказалась. Приехали на место. На чистое озерко под Гирьялом. Раков до черта. Петрович вывалил свои снасти. Я прям, ахнул! Чего только у него там не было! Одних только спиннингов, штук семь-восемь, а блесен тьма тьмущая, сотни четыре не меньше наберется. Мы-то народ простецкий, все больше бредешком, либо мордочками. Дал мне спиннинг попроще, чтобы я не особенно мучился. Кидаю, толку никакого, одни зацепы! А он таскает одну, за одной! Все щучки как на подбор. Я же только успеваю блесна менять! Присобачил блесну поздоровее, чтобы дальше летела. Кинул, а она у меня оторвалась и улетела. А кончик лески с узелком назад прилетел как пуля да как меня долбанет в шею! Вот сюда, где сонная артерия. Хорошо не в глаз! Я от удара чуть сознание не потерял! На этом в тот день рыбалка для меня и закончилась. Домой приезжаю, там новая неприятность. Жена не в духе. Руки в боки и спрашивает: «Что это у тебя? Откуда?» Объясняю так, мол и так. Блесна оторвалась. Не верит. В зеркало, говорит, глянь. Посмотрел в зеркало, а на шее — пятно, будто от засоса…