– Скажите, Геннадий, как вы относитесь к наводнившим город слухам о вашей причастности к ряду громких преступлений, и, в частности, к гибели известного бизнесмена Лазаревского?
– Я вам так отвечу – все это фуфло. У меня с Лазаревским никаких заморочек никогда не было, поэтому какого черта мне его мочить ? Слухи распускают те, кому выгодно повесить это убийство на меня. А кому выгодно? Тем, кто Лазаревского и шлепнул! Это же проще пареной редьки! Вообще, я давно хочу найти парочку болтунов и подрезать им языки.
– Хорошо, с Лазаревским понятно, а другие?
– Да откуда у вас такие данные? Я клопа в жизни не задавил… Выдумываете черт-те что. Я всю жизнь занимаюсь честным бизнесом, начинал с нуля, торгуя глиняными лошадками, потом сумел встать на ноги. Причем сам, не платя взяток и не отстегивая так называемым крышам. Естественно, это многим не нравилось. Давались команды в отношении меня, в частности на фабрикацию уголовных дел. Меня уже обвиняли и убийствах, и в бандитизме, и хрен знает в чем. И, как видите, я на свободе. Потому что я никого не убивал, не организовывал банду и не насиловал.
– Можно ли в сегодняшней России заниматься честным бизнесом?
– Нельзя, но я занимаюсь.
– То есть перед законом вы абсолютно чисты?
– Ага. Хотя нет, один раз я перешел улицу на красный свет и до сих пор об этом сожалею.
– Два года назад в вас стреляли из автомата, но вы чудом остались живы. У вас есть предположения, кто это мог сделать и почему?
– Да перепутали! У меня в подъезде бабка жила, ее и пасли, чтоб ограбить. А тут я. Вот и пальнули. Хорошо, промазали.
– До нас дошли слухи, что вы собираетесь заняться большой политикой? Если не секрет, то чем конкретно?
– Да без разницы. Может, в Думу мотанусь – надо бы среди этих слуг народа, клоунов порядок навести, – а может, в мэры подамся, город из дерьма вытаскивать. А то до чего докатились, людям вечером на улицу не выйти погулять.
– Понятно. И последнее. Что вы пожелаете нашим читателям?
– Ну, чего им пожелать? Чтоб Кремль стоял да бабки были. А кто будет про меня сказки сочинять, так вот пусть лучше он их не сочиняет, да?
– Спасибо, до свидания.
– Покеда.
***
Крендель еще посмотрел на улыбающуюся физиономию Бетона под текстом, на заголовок «Гена Бетон о времени и о себе», швырнул свежий номер «Мира беспредела» на пол и сжал кулаки.
– Город он из дерьма вытаскивать собрался, паскуда! Не убивал он никого! С бабкой его перепутали. Лошадка глиняная!
Алик Камаев поднял журнал с пола и, разгласив обложку, положил на стол шефа.
– Никаких понятий у лося сохатого! Половину моих магазинов под себя подмял! Лазарь покойный просто ангел по сравнению с этим ублюдком! – Алексей Максимович перевел дух. – Что у тебя нового?
– В приемной сидят Ирокез и Челюсть. Позавчера Челюсть разговаривал с Бетоном. Позвать их?
– Да, пусть войдут.
Окровавленная повязка, туго перетягивающая голову, и страдальческий взгляд делали Челюсть похожим на бойца, вернувшегося с чеченских фронтов. К тому же он прихрамывал на левую ногу. Ирокез выглядел привычно спокойно, и его узкие глазки не выражали никаких эмоций.
– Выкладывай, – без предисловий дал команду Крендель.
– Короче, так было, – голосом умирающего наркомана начал Челюсть, – приехал я к журналюге, который про нас говна понаписал. Помнишь?
– Помню. Зачем приехал?
– Ну, это, – замялся Челюсть, – просто… Вдруг он чего опять задумал? Так, предупредить.
– Тебя кто-нибудь просил об этом?
– Нет… Я мимо его берлоги проезжал, вспомнил…
– Ладно, дальше.
– Журналюга дома был, с телкой своей сидел. Я так, чисто нормально с ним поздоровкался, типа, без грубости. Больше ничего сказать не успел, как Бетон ввалился. На шарнирах весь такой, в «Диоре». Давай накатывать с порога, типа тебя кто сюда звал? Я, конечно, тоже на него наехал, мол, а ты что за засранец? В падлу мне перед всяким бакланьем пасовать. Не в моих правилах, ты знаешь…
– Дальше!
– Он, блин, не слова не говоря, волыну из-за пояса хвать и мне в лобешник. Во такая дура! Челюсть развел руки метра на полтора.
– А я ствол в тачке оставил, как назло. Кто ж знать мог, что Бетон у журналюги окажется?.. Бетон курок взвел и спрашивает, кто, типа, его корефану клешню сломал? Я Ирокеза подставлять не стал, ну, я, говорю. Эта сука у меня ключи от тачки забрал, потом велел молиться. И запомни, сказал, в этом городе я хозяин. Я – смотрящий. Ни Крендель, ни менты голимые, а я – Бетон. И кто с этим не согласный, полетит в Блуду вслед за Лазарем!
– Отморозок, – прошипел Крендель, сжимая кулаки.
– Он мне ствол под ребро ткнул, вот сюда, – Челюсть указал точку на теле, – рожу скривил и на курок даванул. Я-то, ты знаешь, просто так не дам себя кончить, ствол подцепил, пуля вверх пошла. Только бошку мне цепанула. Бетон пока опомнился, я к выходу, ворота выбил и на улицу. Он мне вдогонку пальнул, но промазал. Я тачку поймал и в больничку, бошку перевязать. Вот такие, Крендель, замороки. Бетон никого ни в член не ставит, я видал беспредельщиков, сам беспределыцик, но таких волков? Чтоб без предъявы мочить? Куда страна катится?
Челюсть поправил повязку. Шишку он себе действительно набил, когда вынес лбом дверь, что же касается крови, то ее заменила краска, купленная в художественном салоне. Брошенный возле общаги джип Челюсть забрал пару часов спустя, найдя дома запасные ключи. Из машины ничего не пропало, кроме фляжки с «Джони Во-кером», лежавшей в бардачке. Ствол по-прежнему был под сиденьем, в коробочке для инструментов. Устраивать разборок по поводу виски Челюсть не стал…
– Да, а вдогонку он орал, что и меня, и Ирокеза один хрен завалит, – добавил Челюсть, скосив нежный взгляд на приятеля, – а Кренделя гранатой взорвет!
– Гранатой? – уточнил Камаев.
– Точно не помню, короче взорвет.
– Хорошенькие дела, – Буров забарабанил пальцами по столу, – веселенькие. Алик, сколько у нас стволов?
– Минутку, – Камаев достал блокнотик, – сорок реально и пятьдесят – резерв.
– Сколько надо на сборы?
– Если объявить тревогу, под ружьем будут через час. С полным боекомплектом.
Человек посторонний решил бы, что сейчас идет военный совет в Филях.
Совет прервал телефонный звонок:
– Буров! – Крендель снял трубку. – Так… Громче можешь говорить? Так… Один? И что хочет? Понял. Если наедет, забей стрелку. Да не собаку, идиот!.. Плевать мне, как твою собаку зовут! Назначь ему место и время, мы сразу подтянемся. Запомнил? Все!
Крендель бросил трубку на стол.
– Собаку у него Стрелкой, видишь ли, зовут. Деревня.
– Кто это?
– Клерк из агентства недвижимости. Моего агентства. Шефа нет на месте, а этот дурень сельский не знает, что делать. Бетон к ним притащился.
– Зачем?
– Он не знает. Пока просто шарится, картинки разглядывает.
– Наш пострел везде поспел, – вспомнил народную мудрость Камаев.
Алик накануне вернулся из столицы, где пробивал тему с Бетоном. Служебная командировка чуть не закончилась трагически. На вокзале эстонца, как лицо подозрительной национальности, тормознул наряд милиции особого назначения и грубо обыскал. Хорошо, что эстонец вовремя заметил бойцов и, прокричав: «Ах, как прекрасен воздух Москвы!», широко раскинул руки. После этого жеста на соседнюю платформу упал пакетик с кокаином, который тут же унесли привокзальные голуби. Менты спросили, не везет ли Камаев взрывчатку, и, не дав ответить, вывернули у него карманы и выпотрошили кейс. Убедившись, что взрывчатки нигде, в том числе и в бумажнике, нет, эстонца с миром отпустили, прихватив на память о встрече пятьсот долларов.
Ясной информации о Бетоне Алик получить не сумел. Авторитетные люди, с которыми встретился посланец Кренделя, отвечали уклончиво: «Все может быть… Видишь, что у нас творится. Премьеров меняют, комитетчики и менты до власти дорвались, на нас чхать хотели, своих людей во все дыры суют, может, и Бетон ваш из их конторы. Грустно…» Единственным, кто не уклонялся от прямого ответа, был старый вор в законе, доживавший свой век в психо-туберкулезном диспансере. «Генка? Знаю я этого жигана, – прокашлявшись, твердо кивнул он, – встречался. Шебутной мальчонка. Нехороший. Понятия не уважает и старых людей. Во, видал рубец на пузе? Он писанул».
Вор показал на шрам в районе расположения аппендикса…
Вернулся Алик в Новоблудск неудовлетворенным, так толком ничего про Бетона и не узнав.
– Хорошо, все свободны, – сказал Буров, – Алик, ты тоже. Скажи людям, чтоб были наготове…
Подчиненные поднялись и покинули кабинет. Челюсть хромал уже на правую ногу, но Алексей Максимович этого не заметил.
Оставшись в одиночестве, Крендель набрал номер.
– Алло, это Буров. Я хотел узнать, как дела по Бетону?.. И сколько вы его еще собираетесь разрабатывать?.. Да какое мне дело, что у вас конец квартала! Как бабки ко Дню милиции просить, так никаких концов, а как дело делать, так некогда. Этот хрен со стволом постоянно ходит. Взять за жабры, да к параше, безо всяких разработок… Что значит, не так все просто? Короче, возьмете этого козла, с меня премия. Не обижу, не бойтесь… С преступностью надо бороться, а не бабки считать. Все, пока.
Смотрящий положил трубку и, промурлыкав: «Педерасты», открыл глобус.
***
– Какой вкусный виноград, никогда такого не пробовал, – Генка чмокнул языком, выплюнув под стол косточку, – только косточки большие.
– Это не виноград, это маслины. Не плюй под стол, на нас люди смотрят, – упрекнул Шурик.
– Да и пусть смотрят, жалко, что ли? Денег ведь не прошу. Очень мне эти штучки нравятся, – он ткнул вилкой в последнюю маслину, – попроси еще.
Шурик щелкнул пальцем, мгновенно подбежал официант и замер в тревожном ожидании.
– Еще маслин.
– Сию минуту. Не желаете ли доброго вина?
– Портвешка? – оторвался от тарелки Генка. – Тащи!
Официант поклонился и убежал выполнять заказ.
Генка откинулся на спинку стула:
– Ишь как понесся. Будто заяц за морковкой. Хе-хе… Уважает.
Он погладил впалый живот и сладким голосом сказал:
– Обожрался… Первый раз в жизни. Красота… Как хорошо-то. Слышь, Сашок, где ж ты раньше-то был? Давно бы уж в богатеях ходили.
– Тебе нравится быть богатым?
– А тебе нет, что ли? Да я к таким заведениям, – Генка обвел зал рукой, – подходил только, чтоб хабарик подобрать! Да меня каждая сволочь пакостная ногой норовила пнуть! А теперь?! Вон как суетятся.
Вернулся официант с тарелочкой маслин и бутылкой вина. Разлил портвейн по бокалам.
– Вот за это давай и выпьем. Здоровеют портвешок, – Генка залпом опростал бокал, – и главное – свобода! Сам себе хозяин, что захотел, то и сделал!
– Кажется, месяц назад ты был не менее свободен, – уточнил Шурик.
– Понимаешь, Сашок, – Генка закурил и вальяжно вытянул ноги, – все относительно. Какая это свобода, если каждое утро надо думать, что ты будешь жрать вечером? Это уже не свобода. А настоящую свободу ты просто не должен замечать. У меня знакомый на вокзале был, лет десять зону топтал. Так он говорил, свобода – это декорация, которую не замечаешь, пока ее не уберут.
– Ты все упрощаешь… Деньги и власть свободным еще никого не сделали.
– Ну и хрен с ним. Мне сейчас жизнь нравится гораздо шибче, чем раньше. Эй, мужичок!
Прошу плеснуть!
Официант подсуетился. Генка затушил окурок об обшивку ресторанного стула.
– Пепельница же есть, – вновь упрекнул Шурик.
– Извини, забыл. – Авторитет отправил в рот маслинку и запил винцом. – А скажи-ка, любого можно вот так же, из грязи в князи?
– Любого.
– Как любого? – расстроился Генка.
– Как видишь. И не одного. За пару месяцев так раскручивают, что полстраны за них голосует, а раньше и не знал-то никто.
– Чего ж ты сам-то? Давай, за компанию!
– Мне не поверят.
– А говоришь, любого, – успокоился авторитет.
Ресторанный оркестр негромко затянул мелодию Леграна.
– Во, музычка, – встрепенулся Генка, – только загробная какая-то. Эй, мужик в трико, у нас что, похороны сегодня?!
Пианист опасливо посмотрел в сторону их столика.
– Ну-ка, повеселей что-нибудь сбацай! Типа, это – иногда мне кажется, иногда мне хочется, ты-ры, пы-ры, растопыры, – Генка помахал руками, словно дирижер.
Пианист приложил руку к груди, поклонился и что-то сказал музыкантам. На сцену выпорхнула певичка и, пританцовывая, запела хит Алсу.
– Вот, это по-нашему! Давай, коза!
Генка выскочил из-за стола, взгромоздился на сцену и, обняв певичку, бросился в пляс. Певичка натянуто улыбалась, но петь не прекращала. Авторитет сорвал пиджак, закрутил над головой в такт музыке и принялся подпевать.
«Иногда мне кажется – иногда не кажется – иногда я жду тебя – иногда не жду тебя… Эх, бля – три рубля!»
Шурик подозвал официанта.
– Счет.
– Сию минуту.
За соседним столиком сидели двое мужчин в строгих костюмах.
– Ты знаешь, кто это? – вполголоса спросил один другого.
– Где?
– Вон, на сцене с бабой?
– Нет.
– Это Бетон. Гена Бетон. Мокрушник известный. Авторитет.
– И что?
– Пойдем отсюда, от греха подальше, пока не заметил. А то нажрется да пальбу устроит, придурок чокнутый…
«Иногда я пьяная, иногда – не пьяная!!!..»
***
– Где ты его прячешь, крыса болотная? Мы знаем, что он здесь! – хриплый бас раздался над головой Бригадира.
Он узнал бы этот голос в самой шумной толпе. Голос врага. Как долго он хотел его услышать… Скрипнула дверь, загрохотали тяжелые охотничьи ботинки, упало нечаянно задетое ведро.
– Тьфу, дьявол!..
– Шеф, смотри, что я нашел! Иди сюда!
– Сейчас приду!
Враг склонился над выгребной ямой. Что он мог там увидеть? Но все же посмотрел. Внимательно. Прикрыв рот ладонью. (Да уж, не Франция!) Каким-то седьмым чувством Бригадир предугадал его намерение и на мгновение раньше, набрав в легкие ядовитого воздуха, нырнул вниз, погрузившись в кромешную тьму…
Когда спустя минуту он выпрямился, жадно дыша, в сортире уже никого, кроме мух, не было. Бригадир вновь прислушался.
– Чье это, а? Я последний раз спрашиваю, сучка сельская.
– Я не знаю… Кто-то из туристов забыл.
– Какие еще туристы? Ты что, издеваешься над нами, прошмандовка? Витек, тащи канистру…
Вероятно, они нашли что-то из его вещей, скорей всего, окровавленные брюки.
– Сейчас пропустим ее по разку, а потом подпалим вместе с халупой. Держи, держи ее…
Голос утонул в звуках возни. Наверное, Ангелина пыталась вырваться, но тщетно. Раздался треск разрываемого платья, затем леденящий крик несчастной девушки. Бригадир заткнул уши. Точно так же они поступили с Ксюшей, она так же кричала, так же умоляла о пощаде… Ублюдки! Он поднял глаза. До отверстия было метра полтора, не так и высоко, если бы… Если бы он стоял на твердой почве, а не плавал в вязких нечистотах. Самостоятельно выбраться невозможно. Абсолютно невозможно… Но зато, если бы он выбрался… Они ждут его откуда угодно, только не отсюда. И они слишком, увлечены. Это был бы приятный сюрприз, это была бы славная охота. Бригадир застонал… Лопата. С ним же лопата, можно попытаться. Подпереть ее к стене и, встав на нее, дотянуться до отверстия…
Ангелина кричала так, словно ее пахал слон… «Молодец, она отвлекает их. Погоди, погоди, я сейчас… Помогу». Бригадир поднял лопату и приставил ее под углом к стене, прямо под отверстием. Попробовал на прочность. Лишь бы выдержала… Должна. Древко было из карельской сосны. Порода прочная, но гибкая. В старину корабелы строгали из нее мачты парусников. Он поставил ногу на торчавшее из дерьма древко. Оперся о стену рукой и прыгнул… Пальцы скользнули по краешку отверстия, Бригадир не удержался и рухнул вниз, сорвав с насиженных мест вихрь черных мух… Протирая глаза, выпрямился и вновь устремился к лопате. Должно получиться. Докажи им, докажи! Бедная Ангелина. Она уже не кричала, а тихо, жалобно постанывала. С четвертого раза ему удалось удержаться. Он перевел дух и подтянулся, выбираясь из дырки. Руки скользили, мухи кусались. Бригадир уперся локтями в края отверстия, затем дернулся и вывалился наружу. Он молил Господа, чтоб кому-нибудь из врагов не приспичило. Быть услышанным он не боялся, негодяи слишком увлеклись своим мерзким занятием, да и мухи гудели, словно реактивная турбина.
Бригадир выпрямился, стер с лица фекалии. Лопата осталась внизу. Идти без нее на вооруженных бандитов – все равно что охотиться на кабана с канцелярской скрепкой. Надо достать лопату. Он быстро осмотрелся. Кроме рулона туалетной бумаги «Хаггис» и ржавого ведра, ничего в сортире не имелось. Ведро! Бригадир оторвал проволочную ручку, согнул из нее крюк. Склонился над отверстием, широко раскинув ноги, чтобы не свалиться. Крюком зацепил древко и вытащил лопату. Все, ребята, сейчас поговорим. Потолкуем…
Он приоткрыл дверь сортира, выглянул в коридор. До комнаты, из которой по-прежнему доносились стоны Ангелины и тяжелое рычание мучивших ее зверей, метров пять. Главное – неожиданность, главное – результат, а не участие.
Он шагнул в коридор. Ступни скользили по полу, пришлось опереться на лопату. Бригадир считал шаги. Перед дверью комнаты остановился, вытер ладони о стену и сжал лопату в боевой позиции.
– Витек, что-то дерьмом несет. Сходи, дверь прикрой в сральнике.
– Лады.
Бригадир отступил на шаг и поднял лопату на уровне шеи.
Дверь распахнулась…
